Глава 7
О рукописях и комментариях
Самым значительным исследованием о Есенине считаю "Хронику" В.Г. Белоусова. Удивляюсь, как ее пропустила цензура — то бишь "есенинская комиссия"?! Не иначе как Владимир Германович умышленно или случайно провел, перехитрил цензуру: одни и те же события записал трижды. Один раз по годам, как положено в хронике, во вторую часть включил дополнения, разъяснения, уточнения, а кроме того, звездочкой отметил примечания. Примечания есть, а где их искать, не указано. Читатель ищет, ищет, плюнет на звездочки и читает без примечаний. Так выпадает из его поля зрения недозволенное, пропущенное цензурой.
Он первый надоумил: ищите первоисточники, сопоставляйте, не верьте этому автору — в первой редакции он писал по-другому. Недаром это исследование есениноведы называют дотошным. Например, письмо Якову Цейтлину, уже известному нам комсомольцу из Николаева, прокомментировано так: "Это был комсомолец, приславший ему по адресу "Прожектора" письмо со стихами. Есенин тогда находился в санатории, и письмо было доставлено ему с большим опозданием". Опоздание было действительно большим: отправленное 25 мая письмо пришло к адресату 12 декабря!
"По-видимому, оно провалялось у кого-нибудь в кармане из прожекторцев, ибо поношено и вскрыто", — так написал в ответе Есенин.
Сексоты и шпионы теперь уже работали в открытую: письма вскрывали, читали и доносили куда надо. Таких восторженных писем на имя Есенина десятки, со всех концов России. Получал ли их Есенин? Читал ли? Может быть, они одни в это тяжкое время могли скрасить его жизнь. Даже в собственной семье не было понимания и поддержки. О неверном толковании пояснений написал еще В. Белоусов в 1970 году. В пятитомном собрании сочинений Есенина эти комментарии подготовлены Е. Динерштейном, конечно, с одобрения есенинской комиссии.
Поэтическая программа Есенина изложена в статье "Ключи Марии". Н. Асеев в 1922 г. писал: "Ключи Марии" не заслужили внимания тт. критиков, а между тем они заслуживают его не в меньшей степени, чем пастушеское происхождение нашего поэта".
Восторженное отношение Есенина к революции, которая принесла "священнейшие дни обновления человеческого духа, вера в то, что только революция даст жизнь народному искусству", соседствует с заявлением: "Нам противны занесенные руки марксовой опеки в идеологии сущности искусств. Она строит руками рабочих памятник Марксу, а крестьяне хотят поставить его корове. Все эти пролеткульты есть те же самые, по старому образцу розги человеческого творчества. Мы должны вырвать из звериных рук это маленькое тельце нашей новой эры, пока они не засекли его".
Порывая с имажинизмом, в 1924 году сказал со всей определенностью: "Сейчас я отрицаю всякие школы. Считаю, что поэт и не может держаться определенной какой-нибудь школы. Это его связывает по рукам и ногам. Только свободный художник может принести свободное слово". Партия в июне 1925 г. издает постановление о литературе, а Есенин, как будто в ответ, заявляет: "Я не разделяю ничьей литературной политики. Она у меня своя — я сам" (из письма Г. Бениславской 1925 г.). Тем самым Есенин подписывал свой приговор. Неудивительно, что в творчестве Есенина последнего периода много прощальных мотивов. Весь последний цикл — это прощание: с матерью, дедом, сестрами, садом, даже со своим старым псом. Собственно говоря, уезжая из Баку, он начинает этот цикл.
Прощай, Баку! Тебя я не увижу.
Теперь в душе печаль,теперь в душе испуг.
И сердце под рукой теперь больней и ближе,
И чувствую сильней простое слово: друг.
Т. Табидзе скажет впоследствии: "Здесь, в Тифлисе, на наших глазах писались эти мучительные стихотворные послания: "К матери", "К сестре", "К деду", и их воображаемые ответы". Автобиографию 1924 года Есенин заканчивает так: "Здесь не все сказано. Но я думаю, мне пока еще рано подводить какие-либо итоги себе. Жизнь моя и мое творчество еще впереди".
Автобиографию 1925 года закончил иначе, очевидно, в это время уже знал, что будущего у него нет; пишет просто и лаконично: "Что касается автобиографических сведений — они в моих стихах".
На автобиографический характер стихотворений Есенина указывают многие друзья поэта, например, Иван Грузинов: "Есенин в стихах никогда не лгал. Рассказывает он об умершей канарейке — значит, вспомнил умершую канарейку, рассказывает о гаданье у попугая — значит, это гадание действительно было, рассказывает о жеребенке, обгоняющем поезд, — значит, случай с милым и смешным дуралеем был".
В рукописи автор добавлял: "Рассказывает о милой персиянке Шаганэ — значит, персиянка Шаганэ — факт". (Кстати, замечу: факт этот был обнародован только в конце 1950-х — начале 1960-х, а затем в 1965 и в 1968 годах Белоусовым и в 1967) По каким то соображениям в 1926 году имя Шаганэ Несесовны Тертерян (Тальян) указано не было.
Предостерегая о том, к каким непредсказуемым последствиям может привести отождествление художественного изображения и реальных событий, А. Козловский пишет: "Нет спора, немало строк в стихах Есенина сложилось под впечатлением тех или иных случаев (...), но делать вывод об автобиографическом характере стихов Есенина вряд ли правомерно".
Вс. Иванов подчеркивал, "что на основе тенденциозного и одностороннего прочтения и толкования иных его (Есенина) поступков поэту стремились приписать самые невероятные настроения и взгляды — от участия чуть ли не в монархическом заговоре до злостного хулиганства".
Когда Софья Андреевна собирала документы для есенинского музея и разослала всем друзьям письма с просьбой пересмотреть свои архивы, оказалось, что у многих исчезли письма Есенина, его фотографии, дарственные книги, а у Сергея Городецкого исчез весь архив.
Рассказывает Шаганэ Нерсесовна Тальян (Тертерян до замужества): "После приезда из-за границы (Есенин) долго и безуспешно пытался издать стихи этого цикла ("Москва кабацкая") отдельной книгой. И вот однажды его вызвал к себе Луначарский и предложил официально порвать отношения с этой группой (имажинистами). Есенин воспользовался таким случаем и, соглашаясь, попросил издать книгу "Москва кабацкая". Как утверждал Сергей Александрович, Луначарский согласился с этим условием, и только поэтому книга увидела свет". (Письмо Белоусову от Шаганэ Нерсесовны датировано 1959 годом. Воспоминания она написала позднее, в 1965 и 1967 годах.)
Рукопись стихотворения "Шаганэ ты моя, Шаганэ" не найдена. Как сообщила Ш.Н. Тальян, у нее попросили этот автограф в 1927-1928 гг., чтобы сфотографировать для работы о Есенине, и не вернули. Есенин подарил Ш.Н. вышедшую книгу "Москва кабацкая". "Вместе с книжкой он принес фотографию, на которой на берегу моря запечатлены он, Повицкий и еще двое незнакомых мне мужчин, с написанным на обороте стихотворением "Ты сказала, что Саади". Над стихотворением была надпись: "Милой Шаганэ", а под стихотворением подпись "С. Есенин". Автограф утрачен. Его взяли одновременно с автографом стихотворения "Шаганэ ты моя, Шаганэ", чтобы также сфотографировать для работы о Есенине, и тоже не вернули". Так было и с другими произведениями Есенина. Поэма "Анна Снегина" отдельной книгой при жизни поэта издана не была.
Из воспоминаний В.Ф. Наседкина: "О книге стихотворений "Персидские мотивы", вышедшей в мае в издательстве "Современная Россия", в провинциальных газетах печатались такие рецензии, что без смеха их нельзя было читать. Заслуживающей внимания была одна вырезка со статьей Осинского из "Правды", но и она была обзорной: о Есенине лишь упоминалось.
О поэме "Анна Снегина", насколько помнится, не было за полгода ни одного отзыва. Она не избежала судьбы всех больших поэм Есенина".
Из воспоминаний В. Эрлиха: "В апреле 1924 г. Есенин продолжал работу над поэмой "Гуляй-Поле". Поэма превышала по количеству строк "Полтаву" Пушкина". Такой поэмы нет. Есенин сообщал И.В. Евдокимову, что работает над поэмой "Пармен Крямин" и намерен включить эту поэму в "Собрание стихотворений". Никаких набросков, относящихся к этой поэме, не обнаружено. Так обстоит дело со многими рукописями Есенина, нет его черновиков, указаны произвольно даты изданных произведений. Вот, что называется, протокольная запись (записано Белоусовым 24 мая 1959 г.): "За время знакомства с Есениным А.А. Берзинь получила от поэта 52 письма и телеграммы, из них 15 писем передала в 1948 г. на хранение С.А. Толстой-Есениной. В "Литературной хронике" отмечены девять писем и одна телеграмма, обнаруженные в архиве С.А. Толстой-Есениной. Местонахождение остальных писем и телеграмм неизвестно".
Следует сказать, что письма время от времени все же откуда-то появляются. Появляются и безымянные стихи, которые приписывают Есенину. Вот одно из них.
Бегут весенние ручьи,
И солнце в них купает ноги.
А мы куда-то все спешим,
Мы проклянем свои дороги.
Ой ты, синее небо России,
Ухожу, очарован тобой,
А березки, как девки босые,
На прощанье мне машут листвой.
Я нигде без тебя не утешусь,
Пропаду без тебя, моя Русь.
Вот вам крест, что я завтра повешусь,
А сегодня я просто напьюсь.
Другую буду обнимать,
С другой, быть может, брошусь в омут,
Но никогда ей не понять
Чужую страсть к родному дому.
О стихотворении "Плач крестьянина" пишет Гордон Маквей: "Стихотворение звучит по-есенински, но, кажется, не принадлежит его перу". Однако Маквей нигде не опубликовал это стихотворение. Оно неизвестно до сих пор.
"Исповедь проститутки" упоминает Зелинский К.Л., следовательно, это стихотворение было в есенинском архиве. Где же оно теперь, если нынешние хранители архива даже не слышали о нем?
Продолжение слеует