Его разбудил писклявый американский гимн часов «Монтана». Во сне, опять неловко повернул руку, и включил назойливый секундомер. Чуть не сбил все настройки.
Ночью снилось, не вспомнить что. Макс силился, пытался восстановить обрывки виденного в картину, и не мог. В отличии от электронных часиков на жестяном браслете, сон успел настройки свои обнулить. Полежал так ещё немного, потом встал, поднялся с постели и подошёл к окну.
На остановке человек десять. Стоят не весело, отчуждённо, будто и не люди вовсе. Будто человек человеку ни брат, но и не зверь. Скорее, манекен неживой. Бездушная механическая кукла, — передвигается из стороны в сторону, но не обращает внимания на других. Кто пришёл раньше, укрылся под тёмным, сбитым из досок и просмолённой толью навесом. Остальные, кто начебучил на голову капюшон, кто распахнул зонт. Невысокий мужичок, а может подросток, — отсюда Максу, было не разглядеть, — довольствовался натянутым поверх целлофановым пакетом. Знаете же такие, где внизу меленько написано: «Для пищевых товаров. До 3 кг.».
Прибывали новые люди, остановка полнилась безразличием. Отсюда, Макс наблюдал за будущими пассажирами, почти всякий раз, как подходил к окну на перекур.
Дорога переживала час пик. Легковые и грузовики скучали на светофорах и медленно трогались дальше. Скорость тут не разовьёшь, не разгонишься. Да и дорога с провалами и впадинами в асфальте. Ничего, потеплеет и примутся латать по новой. Не в первый раз. Здесь пути чинили из года в год поздней весной и летом. Не мудрён год, и по новой асфальт раскатают, откажутся ставить заплатки. Пора бы…
Поверх остановки, тянулись вверх дома: все в уличный ряд. За ними другие, но не видать. Крыши с металлической сеткой по краям, мешают обзору. Зато, ещё выше имелось небо. Оно было тут всегда. Временами затянуто лёгкими облаками или откровенными тучами, но больше чистое, как сейчас. Только, тёмное, должно быть от смога, будто в голубизну его подмешали грязи, но совсем чуть-чуть. А слева, из-за крыш подсвечивает эту картину художника–авангардиста, молодое солнце. Светит, да не сушит. Оттого, избитый подошвами и колёсами асфальт, сейчас блестит в лужах, как огромное, но мрачное зеркало. И даже вывеска «Мясо, Молоко, Хлеб» всё ещё не потухшая с ночи, не развеет, ни разгонит этот мрак земли, но и не добавит света лучикам весеннего солнца в небесных вёрстах.
На остановку причалил оранжевый «Икарус», и вобрал в себя почти всех, чужих друг другу людей. Остальные, скучковались под освободившемся навесом. Места теперь хватало всем.
Макс забычковал самокрутку в пепельницу, с жизнеутверждающей надписью «пепси-кола», и отошёл от мокрого стекла. На душе, совсем ни то, что на улице. Внутри играла музыка оранжевого настроения любимой рок-группы. В холодильнике его, бутылка кефира, пол батона. Сегодня он дома. Рукой всковырнул ручку радиолы. Шкалик на правильной волне. Музыка тут всегда, что сердцу надо. Так и сейчас.
Внутри у Макса было тепло, и нужно кому-то отдать, поделиться хорошим. Прямо сегодня, прямо сейчас. Ведь никто не знает, как оно потом всё станет. Но покидать в дождливое утро квартиру свою старую, стучать ботинками по этажным ступеням и встречаться с летящими каплями и размазанными лужами, не хотел он. Да и что ему, в этом дожде? Потом, улица, переход, остановка покрытая толью, безразличие… Ехать до Обводного канала пять минут, после, метро, и выбирай куда хочешь. На путь и цвет, все ветки тут разные. Дела, конечно, найдутся. Даже в выходной. Можно к Стасу на Дыбенко умчать, струны потянуть. Сидит сейчас Стасик Ляховский, и насилует гитарку свою. Пиво потягивает, а в углу, ещё целая канистра. Баклашки для пива есть, а телефона домашнего нету. Не позвонить, не договориться о приезде. А вдруг, вышел Стас. Был и вышел. Неизвестно куда. Может, к нему, к Максу сейчас едет непрошенным гостем. Трясётся в вагоне по длинным подземельям. Прогоняешь так впустую, а вечером, когда дождя этого несерьёзного, понятно, не будет, вернёшься. Опять-же, не с пустыми руками. По дороге очередь за «Балтикой» отстоишь и тараньку за одно прихватишь тоже. А в дворе проходном, мужики играют в «корону». Но вообще-то, так они по началу. Потом выпьют и обязательно подерутся. На то, они любители.
Вчера Макс проходил мимо. Они о чём-то весело смеялись, но завидев его, разговор прекратили. Кто-то махнул ему рукой. Остальные, молча проводили взглядом. С кем-то отношения Макс поддерживал, остальные, наверное, чувствовали, что-то. Чувствовали, что он возвращается ни то с войны, ни то с победы. С чувством сладким, а может быть горьким. Настроение у Макса шаловливое, то туда, то сюда. И несколько раз, нетрезвым, он шёл на драку сам. Чаще был бит превосходящим числом, но случались и победы. Желание почесать кулаки, не всегда обоюдное, держало этих парней, при виде Макса настороже. При этом, никто и никогда ему за это не мстил. Не удерживал обиды и Макс. Потому, был спокоен, подлого удара со спины, никогда не дадут.
Вечерами, из окон напротив, наблюдали соседи, помешивая ложечкой чай в неостывших стаканах. Макс призадумался. Пиво можно ведь было и не покупать. Не брать вовсе ничего алкогольного, а посидеть в салоне над ЭВМ. Даром что ли учил бейсик? Компьютеры, вещь ни для каждого понимания. Вот, мужикам тем, с «короной» и даром не нужны. А соседям, что чай ложечкой с сахаром размешивают, и подавно.
В салон идти, однако, стоило. Его ждали. Не сейчас, может быть, не сегодня. Причины имелись и другие: пропаять телевизор «Рубин», служивший для вывода изображения, и посмотреть, что ни так с дисплеем от «Искры». Паяльник и чтение микросхем, были чуть ли не любимым делом. Но главное, стоило таки выведать у тамошних, для Макса очень важное.
Никто, понятно, и не заподозрит, что Макс решил открыть свой кооператив. Потому как, откуда у него, у Макса деньги? Но деньги были. Идея имелась тоже. Он криво ухмыльнулся. Про деньги не знала даже Ленка.
Бросив взгляд за окно, на остановку и уже других людей, так-как старые разъехались кто куда, Макс перешёл на кухню. На столе, дожидался его оставленный с вечера журнал «Юность», за прошлый месяц. Рядом с тарахтючим холодильником висел плакат с Брюсом Ли, а на блеклой от старости дверце ЗИМа, одинокий магнит привезённый в подарок из Таллина.
Внутри, не только полбатона и кефир. Ещё сосисок с полкило, подсолнечное масло в бледно-зелёной, жирной бутылке, а в специальном лотке семь яиц с красным штемпельком на каждом. Разбив скорлупу, он плюхнул их в сковородку, подлил масла. Несколько сосисок, — пусть будет пять, — решил Макс, заложил в кастрюльку. Чиркнул спичкой и пустил газ. Две конфорки зашлись синеватым пламенем. Из комнаты доносилась музыка с радиоволны. Валерий Леонтьев, кричал про «мой дельтаплан». На кухне стало повеселее. Капли на стекле почти испарились. Отсыхал под солнцем асфальт. Макс зажёг третью конфорку, водрузил подогреть зелёный эмалированный чайник. Заварка внутри ещё с вчера.
Отошёл к окну. Из кухни, оно выводило на противоположную сторону, как раз во двор. Саныч суетился, расставляя «корону». Скоро подтянуться другие мужики-соседи, ребята с нашего двора. Принесут из заначек пива. На ближайшей фабрике стачка.
Макс раньше и сам работал там. Вычислительный центр на производстве, как второй дом. Но случилось нехорошее. Каждому работнику выдали пай в акциях. Многие, тут же обменяли их на четырнадцатую зарплату. Название придумали сами-же. Ещё часть акций, руководство отжало другими способами. Работники же, отдали свою власть охотно. Без боя и даже с радостью. Пай в целых восемьсот рублей! Лови момент, пока предлагают. Макс не отдал. Но вскоре, руководство поменялось и производство ушло в паузу. Будто задремали уставшие от соцсоревнований станки, провисли утомлённые линии. А после, заворчали передовики. Почему мол, зарплата в триста пятьдесят, а у тех, кто с акциями остался, в шесть сотен и выше? Стачка, другая, третья. Из лёгкой дрёмы фабрика погрузилась в летаргическую кому. Хорошо, не летальную. Однако Макс, ушёл на хлеба. Вольные, но не сытные. На пиво хватало. И вот, дёрнул как-то раз лотерейный билет.
— «Волги» разобрали. Остались «Москвичи» и югославская мебель, — подстёгивала киоскёр, и Макс сам не понимая как, потянул билет на себя.
А где-то рядом, с лотков продавали шапочки петушки. Если чёрная, то кисточка белая, и наоборот. Других цветов не имелось. Снизу значок фирмы: «Найк», «Сокос», «Адидас», «Пума», других нет. По другую сторону, с «Жигулят» шла распродажа кассет «Максель» и «Басф», по двадцать пять рублей за девяносто минут. Блатняк, рок, зарубежная двадцатка MTV, и что вообще хочешь.
Максу хотелось пирожков с мясом, — ими торговали совсем рядом, — и «Москвич». На «Волгу» он не рассчитывал никогда. Но билет выиграл семьдесят тысяч, и деньги Макс не без подозрений и проверок, получил. На счёт. И с условиями пользования этим счётом. Вышел из сберкассы, поправил кепку с американским орлом, «USA. California» на голове. Приспустил длинный как пентагоновский авианосец козырёк на глаза, и зашагал прочь. Никто за ним не следил, хотя и не мешало.
Это когда он только заходил в банк, то был лишь уволенным по сокращению инженером с сомнительным билетом в кармане и увешанный полудюжиной модных значков от группы «Кино» и «Чай-Ф», изображения Шварценнегера из фильма с дикими джунглями, и до обычного полуовала с нехитрой надписью, «я люблю свою жену». Хотя, с Ленкой они только встречались. Теперь же, когда ему выписали тут сберкнижку, он в минуту стал Сердечным Максимилианом Сергеевичем, с номером паспорта, пропиской, договором банковским и счётом, где имелось ныне семьдесят тысяч под обещанный процент. То было странное в чём-то утро. Как и теперь.
Я свой салон открою. А деньги пока в сберкассе пусть. Оставалось только выведать, у кого закупить компьютеры. Подвальчик, где ему подкидывали иногда работёнку, на проспекте Большевиков, имел парк в тридцать машин. Там ЕСки, БКашки, несколько «Искр». В Прибалтике уже давно сидят на «Атари» и отгоняют толпы зевак из-за спин имущего класса. За «Атари» будущее, понимал Макс, и всё теперь пойдёт у него по-другому, по-настоящему. Ещё, была шальная мысль купить IBM-386, но сколько их купишь на семьдесят тысяч? 486-е, по сотне не достать, и убьют за такой. А «двоечки», хоть и не дорогие, но опять же, убьют за количество. И не поможет никто. Свернут голову, как лампочку перегорелую. Этого Макс совсем не хотел.
Нет, нужно как у прибалтов – салон в пять машинок. И контроль легче, и соблазна у налётчиков меньше. На большее и не хватит, это если с арендой вместе, да рэкетирами. «Крыша» от всего не застрахует, Макс это понимал, но работа по душе и доход маячили в прямой перспективе. Отчего же, не вложить туда выигрыш. Ладно с ним, с «Москвичом» то…
Расправившись с сосисками и яичницей, он перешёл назад в комнату. И тут в дверь позвонили. Максу не нравились эти звонки никогда. Теперь же, он их просто боялся, хоть деньги и в банке.
Сделал шаг к двери.
— Макс, это я! – знакомый голос. Ленка!
Убрал щеколду. Ленка ворвалась, и с порога обхватила, прижалась губами.
— Макс! Как хорошо, что ты дома.
Он закрыл за ней дверь.
— Шла и думала, дома или нет. Так хотелось, чтобы мы сегодня были одни с тобой.
Он коротко поцеловал её. Руки чувствовали любимое тело.
— Чего же ты с таксофона не набрала?
— Макс…
В этот момент, со стороны площадки застучали чьи-то шаги. Он не услышал их, а скорее почувствовал.
— Молчи! – Она закрыла ему рукой рот. – По-моему, это они…
— Кто они? – вопрос застрял в немой паузе. Ленка как-то напряглась, сжалась, превратилась будто в манекен тот бездушный с остановки напротив.
— По-моему, они возвращаются… Какое странное сегодня утро, Макс. – В глазах у неё стояла печаль. На веках играли слезинки.
Макс вслушался. С площадки тишина. Лишь кто-то из соседей, звенел, должно быть ложечкой в стакане с пресловутым утренним чаем. Максиму всё ещё хотелось узнать, что-же случилось у Ленки и кого она имела ввиду, как вдруг, по квартире будто сквозняк гульнул. Пахнуло из приоткрытой форточки, и внезапно, где-то на кухне, со стенки отскочил с изоленты плакат с Брюсом Ли. Прошелестел куда-то вниз, под холодильник ЗИМ. А ещё, он наконец вспомнил ночной сон…
Поджарые брейкеры на Невском играли в Запад. К ним вышел, будто из компьютерной приставки каратека, и стал втолковывать, что школа Брюса Ли, сильнее Вест-Сайда. А затем, появился предатор из просмотренного ещё вчера в видеосалоне фильма, с отрезанной головой скуластого спецназовца, и направился к Максу. Сон завершился. Он вспомнил всё до самого его конца, и удивился его абсурдности. Но теперь это ни к чему, да и некогда тут удивляться. Потому как, вот она, Ленка, вот прямо здесь и сейчас. Уткнулась носом в его грудь. Отчего-то трясётся вся, а ветер всё гуляет и гуляет по квартире. И за окном опять загудел дождь. И ещё эти непонятные, не слышные вроде, шаги на лестнице. И стук странный, толи в дверь, толи в сердце, толи в никуда из ниоткуда…
— Молчи, Макс!
И вдруг, перестал гудеть монотонно холодильник на кухне. Остановился впервые, за тридцать с лишним лет. И сердце… Оно будто, замерло на мгновение, померло. И Макс почувствовал Истину. Моментально, как случается иногда и не со всеми. Всё пришло сразу, внезапно и навсегда.
Перестанут быть ларьки и кооперативы. Он никогда не получит всей суммы из государственного банка. Купит на них лишь сапоги да пару виниловых пластинок. Всё кончается. Он поймал этот момент. Ленка уедет в «USA. California» и заколотят следом дверь в видеосалон.
Они уже возвращаются. Напитавшиеся чужой крови. А мы думали, это был всего лишь чай.
Старые трупы кооператоров будут вонять по лесам так сильно, что никому не захочется трогать их даже палкой. Пусть бы лежали себе. Не жалко. Однако, обыскали на предмет золотых украшений, валюты, недвижимости и мало ли чего ещё.
Странное утро неминуемо шло к концу. И вот, понял Макс, Страна тоже идёт к концу, вместе этим его утром, вместе с убегающим звуком шагов по лестничной клетке. Истекает Страна, и так скоро вытечет в Небытие вовсе, со всем хорошим и плохим, что было в ней. Останется лишь пыль на ветру, да запах индийского табака из дешёвых сигарет «Голд-Стар». И пиво ещё останется, но только ни в канистрах, как прежде, а в банках из алюминия. И затихнут насовсем, прервутся и закончатся разговоры мужиков из нашего двора. Им больше не о чём станет говорить. Источается время. Больше всего этого не будет. Страны не будет. Ничего не будет. Так внезапно. Так ясно. Так легко.
Где-то глубоко внизу, в тишине, стучал по рельсам ещё живой, не выпаленный бомбами состав метро. Но упадут самолёты, потонут корабли, взорвут дома, спустят под откос составы. И никогда уже не будет как прежде. Так сурово, так страшно, так без компромиссов по-взрослому.
И где-то скрежетали Скрижали Вечности и Судьбы. Противно так лязгали временем. Предательски и скользко, что не зацепишься, не оттолкнёшь и не вернёшь вспять. Продумано всё. И кто-то сейчас, сидя неизвестно за какими кулисами, продумывает и это, водя по заваристому кровавому чаю ложечкой.
Мгновение ещё тянулось. Задувал по комнате ветер. Стояла ещё подле него, Ленка, зажатая в объятиях и придавленная неизбежной развязкой уготованной истории. А стрелка на часах шагнула вперёд. Очнулся холодильник. Продышалось помехами и снова заиграло радио. Всё наступит очень скоро. Но есть ещё немного времени. Времени просто, чтобы жить, дышать, удержать эту Ленку чуточку в своих руках. Что она там сказала, перед Мгновением? – Так хотелось, чтобы мы были одни, сегодня?
А мы и будем одни.
Прощай, странное утро!
05.03.2016
http://vkuskino.net/?p=179