- Ладно, пойду я, - сказала Марина, когда молчание в очередной раз затянулось. - Гриша ждет.
Игорь хотел было что-то сказать, но на ум ничего не шло. В голове раскручивался спиралью сюжетный финт для следующей главы, и он уже минут десять мечтал, чтобы бывшая жена наконец исчезла. Даже упоминание о Грише - Господи, как же он ненавидит это имя – почти не затронуло его чувств.
- Я очень тебя прошу, - Марина вздохнула, глядя на него черными усталыми глазами, - не забудь накормить дочь ужином.
В неярком вечернем свете, что проникал на кухню сквозь мутное стекло окна, ее бледное индифферентное лицо с темной челкой, прилипшей к потному лбу, казалось совсем чужим, незнакомым. Да и кто ему эта женщина, стриженная под каре, в пошлом коротком платье в горошек? Мать его дочери? Ну, с этим не поспоришь. Но на этом все.
- Не забуду.
Она внимательно его оглядела, и во взгляде ее промелькнула темной тенью печаль напополам с разочарованием. Эта ее привычка – смотреть так, словно они расстались только вчера - откровенно его раздражала. И всякий раз он делал вид, словно ничего не замечает. Инстинктивно Игорь чувствовал, что Марине будет приятно, если она заподозрит в нем остатки былых чувств, потому и не хотел доставлять ей такое удовольствие, обойдется.
- Ты в прошлый раз тоже так говорил, - Марина поднялась с табуретки, одернула короткий подол, как бы невзначай провела ладонью по откормленной заднице, наклонила голову набок, глядя на него осуждающе и с неискоренимой верой в его неискоренимое разгильдяйство. – И оставил дочь голодной. А она потом всю ночь в телефоне залипала. Пока ты игрался в писателя.
- Это она тебе рассказала? – Игорь тоже поднялся и теперь неспеша продвигался к выходу, лишая ее возможности продолжить диспут. – Зачем?
- Я не знаю, - свистящим шепотом ответила Марина. Из прихожей было видно Лизу – девочка лежала на диване, упираясь затылком в спинку и поставив ноги прямо на журнальный столик. – Это и в самом деле странновато. Но говорила она с искренней обидой. Я думаю, ей хотелось как-то отомстить тебе…
- За что?
- За то, что ты никудышный отец, - мгновенно отозвалась она, и Игорь понял по ее вспыхнувшим глазам, что она ждала этого вопроса, подводила к нему, чтобы выплюнуть в лицо обвинение, а затем с нескрываемым торжеством развернуться, выйти, захлопнуть за собой дверь…
Игорь с минуту смотрел на дверь, так, словно это она была виновата, тяжело вздохнул, бросил взгляд на свое отражение в мутном зеркале – небритый, скуластый, хмурый мужчина с легкой брутальностью черт, потухший рассеянный взгляд, поседевшие еще в молодости виски, скорбная складка над переносицей… Ему было трудно узнать в этом человеке себя. Да и кто он на самом деле? Был ли он когда-нибудь самим собой?
От таких вопросов Игорю, как правило, становилось тошно, настолько они были абстрактны - и в то же время таили в себе наиреальнейший тягостный смысл, застрявший в душе как кость в горле. Встряхнув головой, Игорь вошел в комнату, раздвинул губы в улыбке.
- Ну как у тебя дела, солнышко?
Он присел на краешек дивана, скрестил пальцы. Лиза долго не отвечала. Наморщив лоб, она с таким выражением на лице копалась в своем айфоне, словно искала там смысл жизни.
- Решил поиграть в доброго папочку? – наконец отозвалась она равнодушным бесцветным голосом.
«Как же она все-таки на нее похожа…» Возникло явственное предчувствие, что разговора опять не получится.
- Мне и в самом деле интересно.
- Почему? – она внезапно отложила айфон, скрестила на груди руки, вонзилась в него черными глазами-иголками. На ее тонкой белой шее блестел золотистой искоркой крестик. Игорь поерзал.
- Ну… потому что люблю тебя.
- Свежо предание, - Лиза фыркнула, снова уткнулась в айфон.
Игорь, к своему стыду, почувствовал облегчение. Словно и в самом деле исполнил свой долг.
- Ладно… пойду поработаю. Если чего захочешь, зови.
- Угу. Поработай.
Неловко поднявшись, он вышел. На душе скребли кошки. «И откуда в двенадцатилетней девчонке столько сарказма?»
- К черту, - пробормотал он, захватил с собой бутылку вина, удобно устроился в спальне, открыл ноутбук, провалился с головой в придуманный им странный мир, где люди из разных времен вынуждены существовать бок о бок, в одном городе, отчаянно пытаясь найти общие понятия, ориентиры, моральные нормы - но все больше осознают, насколько чужие они друг другу, чужие изначально, и даже любовь бессильна навести мосты через эту пропасть, на дне которой текут испокон веков холодные воды эгоизма, ненависти, безразличия…
В пространство грез ворвались звуки рингтона, резанули по натянутым нервам как лезвия. Игорь вздрогнул, подобрал с тумбочки телефон.
- Почему ты не отвечал? Я звоню в какой уже раз, думала, что-то случилось. Ты совершенно не жалеешь свою бедную мать. Ты же знаешь, я старый больной человек, мне нельзя нервничать…
Игорь мученически вздохнул.
- Извини, ма, я сейчас занят.
- Чем таким важным можно заниматься в выходной, чтобы даже не поговорить с собственной матерью?
- Я работаю.
- Знаю я твою работу. Когда ты наконец повзрослеешь? Тебе тридцать пять, Игорь, твой отец в этом возрасте был уже заместителем директора мясокомбината…
- Я помню.
- … а ты все сидишь в своей занюханной редакции. Вместо того, чтобы строить карьеру, тратишь время на никому не нужную писанину…
Игорь стиснул зубы.
- Никому не нужную?
- Но тебе ведь за нее не платят?
- Это тоже работа, мама.
- Работа – это когда твой труд востребован, нужен обществу, все остальное – развлечение, хобби. Вот посмотри на Бориса, он до сих пор рисует, но вовсе не считает это делом всей своей жизни…
- Борис – спекулянт. Паразит на теле общества, выражаясь твоим языком.
- Борис зарабатывает деньги, как и положено мужчине, и у него трое детей, между прочим. А ты свою семью сохранить не сумел, с дочерью видишься раз в месяц…
- Ты меня извини, но это не твое дело. Это моя жизнь, моя. И я сам буду решать, как ее проживать.
- Ну спасибо, сынок, спасибо. Слышал бы это отец! Я испереживалась вся, ночами не сплю, а ты мне грубишь? Зачем я только тебе позвонила - чтобы выслушивать оскорбления? Я старый больной человек…
Игорь с наслаждением нажал на отбой, выключил телефон, бросил на тумбочку. Его ощутимо трясло. Это была даже не злость (злость давно перегорела), это была какая-то безумная усталость, смешанная с желанием разбить себе голову о стену. В такие минуты он искренне себя ненавидел, ненавидел до отвращения, до тошноты. Но еще больше он ненавидел вопросы - вопросы, которые приходили к нему снова и снова, мешали работать, жить…
Когда маленького Игорька впервые спросили, кем он хочет стать, когда вырастет, он, не задумываясь ни на секунду, ответил:
- Писателем!
Мамины гости рассмеялись хором, ведь Игорьку тогда едва исполнилось шесть, он и читать еще не умел…
Что было потом?
Болезненное детство под колпаком стерильной материнской опеки. Исполненный соблазнов и тайн пубертатный период, отчаянный, смертельно опасный, сорвавшийся с привязи бег в никуда. Беспутная молодость в классическом антураже «секс наркотики рок-н-ролл». Институт, знакомство с Мариной, романтика, любовь до гроба. Свадьба, взаимные усилия построить доверительные честные отношения, первая ложь, фальшивая нота в слаженном оркестре. Рождение Лизы. Постоянное ощущение своей ненужности, комплекс «лишнего человека». Упреки, обиды, ссоры. Ненависть, безразличие, туманом наполняющее души. Усталость. «Знаешь, я разочаровалась в тебе…» Унизительные попытки вернуть, удержать, спасти – при совершенно ясном понимании, что спасать нечего. Увольнение по сокращению, чехарда случайных заработков, алкоголь. Цементная пыль, жара, влажное от пота тело цвета бронзы, засохшие брызги бетона на старой бетономешалке, десять ведер песка, четыре щебня, кирпичи, тонны кирпичей, отвратительно жизнерадостные гастарбайтеры, глупые зверьки, рожденные, казалось, лишь для того, чтобы размножаться. «Долиначуднаядолинааа…» Хронический творческий кризис, ступор отчаянья в безвоздушном пространстве, ежевечерний алкогольный дурман – анестезия для души, чтобы не ныла, как гнилой зуб…
Теперь ему тридцать пять, и кто он, что он? Ради кого, чего ему жить? В женщинах он давно разочаровался, да и глупо делать женщин смыслом жизни. Как и строить новые серьезные отношения, «основанные на доверии и любви». Одна боль и мука, нееет, лучше одному. Алкоголь, наркотики? Ну это совсем уж глупо. Ради дочери, которой он на фиг не нужен? Ради творчества, которое (мама ведь права) на фиг никому не нужно? Господи, да неужели он виноват в том, что больше ничего не умеет? Есть в этом его вина, или нет?
Игорь отбросил ноутбук в сторону, рывком поднялся, сунул в рот сигарету, пальцы дрожали. Ни о каком возвращении к работе не могло быть и речи. Спасибо, мама, милая, спасибо. За ласку, адресованную мне. Он мрачно усмехнулся, раздвинул тяжелые красные шторы. С высоты двенадцатого этажа уходящий к горизонту город, погруженный в сумерки, был похож на тающее в серой дымке видение, которое вот вот растает бесследно, обнажая пепел и кости, населенную призраками изнанку, туманные лабиринты мертвых, которые тоже когда-то страдали, мечтали, задавались вопросами, задыхались от ненависти, уходили в ничто… Бледное солнце уже почти опустилось за горизонт, и Игорь, глядя на него, хлопнул себя по лбу, раздавил о подоконник окурок. Ужин. Опять он чуть не забыл.
В зале бубнил телевизор. Доставая продукты из холодильника, Игорь прислушался.
- … сообщает пресс-секретарь городского управления МВД Ирина Собакина. По словам Ирины, третья жертва серийного убийцы, прозванного в прессе «Джек Попрыгунчик», была обнаружена на заброшенной стройке в северной части города. Ею оказалась несовершеннолетняя Катя Быстрова…
Игорь разбил яйца, шипение раскаленной сковороды заглушило неестественно оживленный голос дикторши, он снова поджег сигарету, открыл настежь окно. Налил полстакана вина, залпом выпил.
- Лиза! Ужин почти готов!
Тишина. И мертвые с косами.
- Я к тебе обращаюсь! Черт побери… Лиза!
Игорь потушил окурок, прошел по коридорчику в зал. «Вся в мать, упрямая как черт».
- Ты разве не слы… - слово застряло в горле тугим комком.
В углу сверкал яркими красками рекламы плазменный телевизор. На кожаном диване напротив валялся черный прямоугольник айфона.
- Лиза! Ты где?
Он проверил спальню, заглянул в туалет, потом снова зашел в зал, вернулся на кухню. Растерянно огляделся.
Охваченный душным предчувствием, предчувствием чего-то невыносимо ужасного - оно свалилось на него ниоткуда, вполне ощутимой тяжестью, словно влажная шуба, пропахшая гнилью и затхлостью – Игорь зажег свет в прихожей.
Дверь была слегка приоткрыта.
И кроссовки исчезли. Маленькие белые кроссовки с голубыми полосками, того же цвета шнурками. Он покупал их на вырост, на ее день рождения, она была не очень рада такому подарку, но всякий раз надевала, когда приходила…
Распахнув дверь, Игорь выбежал в носках на холодный, запорошенный пылью бетон.
- Лиза!
Имя дочери отразилось от выкрашенных в серый цвет стен, рухнуло камнем в шахту подъезда.
Вернулся, торопливо надел ботинки. Вдавил несколько раз кнопку лифта, плюнул, побежал по лестнице. Сердце стучало в голове сошедшим с ума метрономом, по венам бежала не кровь, холодная ртуть. «Оставила айфон… всегда с ним… куда могла…» - не мысли, всплески энтропии.
- Девочка… - выдохнул он, захлебываясь одышкой, - в фиолетовой толстовке… проходила?
Сидящая на лавке у подъезда старушка, смутно знакомая, с морщинистым крысиным личиком, оглядела его с ног до головы тусклым подозрительным взглядом.
- Не видела.
- Как это не видели?! - внезапно он так возненавидел эту старуху, что готов был задушить ее голыми руками. – А какого хрена вы тогда здесь сидите?!
Старуха выпучила на него бледно-голубые стеклянные зрачки.
- Молодой человек! Не нужно на меня кричать! Я в полицию позвоню!
- Звони! – выплюнул Игорь в крысиное личико, подбежал к бордюру, оглядел невидящим взглядом туманное пространство пустынного дворика. – Лиза!!!
***
- Успокойся, пожалуйста. Все будет хорошо.
- Нет… я тебе не верю. Никогда не верила…
Сжимая влажными пальцами телефон, с которым теперь ни на минуту не расставался, Игорь смотрел в стену напротив. Бледно-голубенькие обои с пошлыми узорами казались ему омерзительными, но он не отводил взгляда.
- Мудак, - глухой безжизненный голос, лишенный эмоций. - Скотина безглазая. Как ты мог оставить ее одну? Ах да, ты же у нас великий писатель. У тебя же, ****ь, вдохновение. Для тебя же это самое важное. Гондон ты штопанный.
- Марина…
Она резко подошла, ударила его по щеке. Упала на кровать рядом, халат с дракончиками задрался, обнажая белые ноги, узор зеленоватых вен под коленом сзади. Игорь отвернулся. И все же это было лучше, чем то чудовищное молчание, когда она лежала, как мертвая…
Гриша отлепился наконец от стены. Его округлое потное лицо, будто натертое маслом, старательно изображало крайнюю степень сочувствия.
- В конце концов, трое суток это не так уж много. Хм… Я пойду, - шепнул он Игорю. – Шеф рвет и мечет… Посиди с ней, плиз, я как хоббит – туда и обратно. Ок?
Игорь кивнул. Проводил взглядом пухлое коротконогое тельце, сморщился от тошнотворного чувства ненависти.
- Я свободеееен, словно птица в небесах…
Подскочив на месте, он уставился на вспыхнувший экран телефона. Следователь. Во рту мгновенно сделалось сухо. Марина поднялась, не отрывая от него напряженного взгляда, и Игорь почувствовал, что в эту минуту они снова одно целое, как было когда-то давно, в прошлой жизни…
- Игорь Михайлович…
Господи, пожалуйста, я прошу тебя, Господи.
- Есть новости. Одноклассница Лизы, Кристина Дубницкая, призналась сегодня, что была с вашей дочерью в тот вечер. Как вы помните, именно Кристина позвонила Лизе, чтобы сообщить про гибель Кати Быстровой, которая училась с ними в одном классе, но они якобы так и не встретились. Однако теперь девочка утверждает, что не только встретились, но и пошли к родителям Кати, которых не оказалось дома. Возвращались они через парк, уже темнело. Ваша дочь сказала подруге, что ей нужно в туалет, отошла за кусты, но так и не вернулась. Кристина испугалась и убежала, потому и солгала…
Игорь сглотнул комок в горле. Глядя на Марину, слегка покачал головой.
- … и уже работаем в данном направлении. Опрашиваем всех, кто мог видеть Лизу в парке и окрестностях. Как только будут новости, позвоню.
Следователь замолчал. Игорь сообразил, что надо что-то сказать в ответ. Хрипло проговорил:
- Хорошо. Спасибо.
- До свидания, Игорь Михайлович.
В парке. С необыкновенной ясностью вдруг представилось, как Лиза идет по траве газона мимо деревьев, будто вырезанных из черной бумаги, одинокая, беззащитная. А потом…
Игорь стиснул зубы, тряхнул головой. Нет, это невозможно. Невозможно.
Он прошелся по комнате, вкратце передал Марине слова следователя, поджег сигарету. Марина сникла, закрыла глаза.
Снова зазвонил телефон, снова ужас, молниеносно пролетающий сквозь душу на нетопыриных крыльях.
- Да.
- Сынок мне плохо. Сердце давит. Едва дышу…
- Вызывай «скорую». Буду через полчаса.
Марина все также лежала на спине, разбросав руки и ноги.
- Надо к маме съездить. Ты как?
Она долго молчала. Затем привстала, упираясь локтем в шелковое атласное покрывало.
- Знаешь, по большому счету ты не виноват. Ты же не мог знать, что так получится, с этим звонком. Ну, увлекся, прозевал, бывает. Но почему же тогда, - она бросила на него обжигающий черный взгляд из-под черной челки, - я тебя так ненавижу? Презираю даже. Не знаешь?
Игорь молча покачал головой.
- Ну и пошел на ***.
Он сгорбил спину и вышел. Хотелось выть.
***
Мать встретила его с усталой улыбкой на розовощеком лице, в ярком переднике, об который она вытирала морщинистые полные руки. Зоркие карие глаза оглядели Игоря с ног до головы.
- Ты похудел, сынок.
- Так. Ты «скорую» вызывала?
- Мне стало лучше.
- Блин, мама! Я оставил Марину одну. Мчался сюда, как сумасшедший…
- Вот и хорошо, что приехал, - она едва ли не насильно посадила его за стол. – Покушаешь, поговоришь с матерью. Тебе это нужно, я знаю. Про Лизоньку ничего нового?
Он хмуро качнул головой, разглядывая желтые кисейные занавески на окне напротив. Кажется, они висели здесь еще в те беззаботные дни, когда он бегал в коротких штанишках и был весьма высокого мнения о планете Земля.
Мать вздохнула.
- Ох, знаешь, а я верю. Верю, что обойдется. Молюсь день и ночь. Но просто так не случается ничего, Игореша. Как там говорили древние? Тот, кто верит в случайности, не верит в Бога. Это тебе урок, сына.
Она поставила перед ним тарелку дымящегося борща.
- Нельзя так безответственно относиться к себе и близким. Ты давно уже взрослый мужчина…
Игорю невыносимо захотелось выпить.
- … а ведешь себя как мальчик. И потом удивляешься, почему к тебе так относятся. А я понимаю Марину, между прочим. Григорий тот еще прохиндей, но она за ним как за каменной стеной…
- Я сейчас уйду.
- Ну вот, обижаешься, - она открыла холодильник, осуждающе покачала головой. В ушах закачались серебряные сережки. – Мать тебе плохого не скажет, хватит уже в облаках витать. Женщине не важно, кто ты такой, будь ты хоть трижды пошляк и мошенник, женщине важно, что у тебя есть. Есть ли у тебя та сила, способная защитить, дать уверенность…
- Господи, ну при чем тут женщины? Что ты вообще несешь?
- Тебе сметанки положить?
- Нет! – Игорь резко поднялся, борщ выплеснулся на стол, растекся маслянистой янтарной лужей. – Иди ты на *** со своей сметанкой, мама! На ***! – повторил он с каким-то особенным наслаждением, настолько ярким, что даже совесть, его возбужденно воспрявшая совесть, отступила куда-то в тень, скрылась во тьме. Не глядя больше на мать, не слушая ее воплей о покойном отце, развернулся, вышел, оглушительно хлопнул дверью. Выдохнул.
И рассмеялся.
***
Едва он вышел из подъезда снова зазвонил телефон.
- Буду через десять минут, - бодро сообщил Гриша. - С Мариной все ок?
- Да. Наверное…
Игорь нажал на отбой, оглядел залитый вечерним солнцем двор.
- Значит, сам Бог велел.
По дороге домой свернул в магазин, купил бутылку водки. Вышел, вернулся, купил еще одну.
«Сочинительство, амбиции, смысл жизни… - думал он, глядя на густо покрытые матом стенки лифта. – Как же все это ничтожно, пошло. И ничего, в сущности, за этим нет, кроме тщеславия, страхов, слепоты…»
О Лизе он старался не думать. Мысли о дочери душили, вонзались в сердце, застилали тьмой те надежды на лучшее, которые он отчаянно пытался в себе сохранить. «Какая разница, кто ты такой? На самом деле важно только одно – любишь ли ты кого-нибудь. И на что готов пойти…»
Не раздеваясь, налил себе полстакана. Выпил, занюхал рукавом. Тепло алкоголя, разливаясь по венам, прояснило мысли, пригасило эмоции. Он выпил еще, потом еще. Спустя какое-то время осознал себя сидящим перед экраном ноутбука, читающим свой роман. Кому-то внутри него роман нравился, и этот кто-то хотел знать, что будет дальше. Чем все закончится.
Игорь выпил еще, и его пальцы сами побежали по клавишам, подчиняясь воле таинственного существа, сидящего у него внутри, и о котором нельзя было ничего сказать, кроме того, пожалуй, что он и был настоящим Игорем, все остальные были лишь фантомами, аватарами, созданными из эфемерной материи страхов, тщеславия, слепоты. Он больше не существовал Здесь, он был Там, за ровными черными строчками, что ложились на белый экран ряд за рядом, в головокружительном нигденикогда…
Написав КОНЕЦ, Игорь растерянно огляделся, словно впервые увидел собственную спальню. В висках бился азартный пульс. Внутри было просторно и чисто, как в летних полуденных небесах. За окном бледно разгорался рассвет.
***
В тот вечер Игорь засиделся в баре допоздна. Со дня исчезновения Лизы прошла неделя. Новостей не было. Следователь звонил все реже, на вопросы отвечал уклончиво. С Мариной Игорь больше не виделся, говорил исключительно по телефону.
Он все глубже уходил в себя. Изменился сам его взгляд на реальность. Точнее, на то, что он считал реальностью раньше. Обнаруженная им изнанка мира, изнанка себя самого, потрясла его, как новый неизведанный континент потрясал мореплавателей эпохи великих открытий.
Временеми скрытое пространство приближалось настолько, что он слышал звон, чистый хрустальный звон, казалось, звенят не только мысли и чувства, но даже кости. Мир в восприятии раздваивался на два параллельных потока, при желании, впрочем, их можно было объединить в единый эмоционально-информационный фон. Феномены и аффекты претворялись в символы, символы обратно в феномены и аффекты, но уже другого порядка. Малейшая мысль могла развернуться в воображении, словно грандиозный фантастический гобелен, исполненный смысла, со всеми своими аллюзиями, тончайшими взаимосвязями - ему казалось, он лишь обнаруживал эти залежи, запрятанные в бессознательные глубины коллективной памяти, возможно, только он один и был способен их обнаружить…
Одновременно что-то в нем как будто надломилось. Все чаще стали возникать странные мысли и страхи, навязчивые желания.
Образ Лизы не покидал сознание ни на минуту, неотступно сопровождая в ментальных путешествиях за грань видимой реальности, словно призрачный спутник. Или, может быть, проводник…
Поднимаясь в тот поздний вечер на двенадцатый этаж в пропахшей мочой кабине лифта, слегка опьяневший, отяжелевший, он не испытывал никаких предчувствий, и лишь когда переступил порог, неожиданно понял – что-то не так. В тот же миг услышал звон внутри, только на этот раз звон был особенный, ощутимо тревожный. Даже не звон, набат, сохраняющий, впрочем, чистоту и хрустальность звука.
Пальцы задрожали, на лбу выступил холодный пот. Сердце заколотилось в груди так громко, что тревожный набат затих, ошеломленный градом этих ускоряющихся ударов. Не зажигая в прихожей свет, Игорь разулся и сразу прошел в комнату, нащупал выключатель, под потолком вспыхнула люстра. Он обернулся, моргнул, и его гулко стучащее в стенку ребер сердце вздрогнуло, подпрыгнуло к горлу. Остановилось.
На диване сидела Лиза.
Фиолетовая толстовка, джинсовая юбка, белые кроссовки с голубыми полосками и того же цвета шнурками. Девочка сидела совершенно неподвижно, скрестив голые ноги. Лицо спокойное, даже слишком спокойное, губы сжимались в бледную линию. Черные блестящие глаза, не мигая, смотрели на Игоря, и не было в них ничего, ни единой мысли, ни тени чувства, просто взгляд, цепенящий, внимательный.
Игорь шагнул было вперед, но словно натолкнулся на стену. Пару раз сглотнул сухость в горле.
- Лиза… ты… где была? – ничего другого в голову не пришло.
Девочка долго молчала, продолжая глядеть на него неподвижно и пристально, пронзая глазами-иглами. Наконец разлепила бледные губы:
- Меня дяденька украл, - неживой, лишенный эмоций голос. – Потом изнасиловал. Дважды, - она помолчала, едва заметно улыбнулась. - А потом убил.
Лиза подняла голову, показала Игорю обезображенную лиловыми полосками белую шею. Гортань была свернута набок.
- Какой дяденька? – проговорил кто-то металлический из глубин его существа.
- А вот он, - Лиза резким движением подняла руку и показала пальцем на нечто позади Игоря. Он медленно обернулся.
За его спиной стоял громоздкий ореховый шкаф с зеркальной дверцей. Игорь увидел собственное отражение в зеркале, с повернутой назад шеей, искаженным лицом. Глаза сверкали мертвенным блеском. В ту же секунду один из них подмигнул, рот приоткрылся, показался черный язык, облизал губы, и они тут же раздвинулись в широченную ухмылку от уха до уха.
Крик застрял у него в горле, он зажмурился, отвернулся от зеркала. Открыл глаза, в которые словно песка насыпали…
Лиза была уже не одна.
Справа от нее сидела Марина, в халате с дракончиками, с черным неподвижным взглядом из-под челки и смертельно бледным лицом. Слева – мама, вытирающая о яркий передник полные морщинистые руки. От этих ее движений в ушах покачивались, мерцая серебром, сережки. Обе сидели в той же позе, что и Лиза, прямые, окостеневшие, скрестив ноги, и смотрели на него одинаково безжизненными внимательными глазами.
Он попятился от них к окну, деревенея от невыносимого ужаса, и они тут же встали, синхронно, как одно существо, сцепленные незримыми узами, пошли на него, твердо ступая шестью ногами, три левых, три правых, три левых, три правых, шесть глаз не отрывались от него ни на долю секунды, впиваясь в душу, как пиявки, вытягивая из нее остатки хорошего, доброго, светлого, всего того, что ему больше не понадобится, шесть рук, будто вздернутые вперед нитями кукловода, растопырили кривые пальцы с лезвиями ногтей, и Игорь понял, что если они коснутся его – все пропало, все навсегда и во веки веков исчезнет, оставив ему только смерть, у которой нет начала и нет конца, и тогда он распахнул окно, распахнул настежь, внешняя тьма выдохнула в комнату ледяной воздух, мысли прояснились, он рывком забрался на подоконник и торопливо, ощущая, как его хватают за одежду, тянут обратно, в яркий свет вечной смерти, шагнул в темноту, ничто…
А потом проснулся.
Но уже не Здесь.
***
Лизу нашли на следующий день. Маньяк-педофил, известный как Джек Попрыгунчик, запер ее в старой заброшенной котельной на окраине города. Ушел, чтобы вернуться позже. Но так и не вернулся. Что случилось с этим выродком - навсегда останется тайной.
Лизу спасли многочисленные ржавые трубы, истекающие влагой. И несколько корок заплесневелого хлеба, что каким-то чудом завалялись в ящике стола. Когда ее обнаружили, она была в обмороке. В руке девочка сжимала крестик, полученный при крещении.
Через две недели Лиза вышла из больницы. Тихая, с серьезными и едва ли не взрослыми глазами, не переносящая замкнутых пространств, изводимая кошмарами, но все же несломленная, с остатками былой чистоты в душе, с надеждой и верой в сердце.
Еще через месяц девочка копалась бессонной ночью в ноутбуке отца и обнаружила файл с романом. Прочитала страницу, еще одну, и вскоре перестала существовать, словно перешагнула черту миров. Очнулась на рассвете - как после яркого сна наяву. На следующий день, тайком от матери, отправила папин роман в известное питерское издательство. Вскоре ей позвонили.
Роман Игоря Порываева «Город в конце времен» почти два месяца держался в списке бестселлеров. Издательство допечатывало тираж трижды. Бывшая супруга писателя, сумевшая оформить права на творческое наследие, получила весьма приличный процент с продаж.
А потом на литературном небосклоне взошла новая звезда - и про роман сошедшего с ума и покончившего с собой писателя постепенно забыли.
И все же был на Земле по крайней мере один человек, который помнил…
Верил, надеялся. И любил.