Вехи борьбы за Готский берег

ВЕХИ БОРЬБЫ ЗА «ГОТСКИЙ БЕРЕГ»

       Царь Иоанн искал успокоенья
       В подобии монашеских трудов.
       Его дворец, любимцев гордых полный,
       Монастыря вид новый принимал.
       Кромешники, в тафьях и власяницах,
       Послушными являлись чернецами,
       А грозный царь - игумном богомольным.

       А.С. Пушкин. Борис Годунов.



       1.Необходимое вступление

       Бывшие рыцари ливонского филиала Тевтонского военно-монашеского ордена Пресвятой Девы Марии, Иоганн Таубе и Элерт Крузе («псы-рыцари», по терминологии тов. Карла Маркса), попали в московский плен во время Ливонской войны 1558-1583 гг. Эта долгая, кровопролитная война за южное побережье Балтийского моря – древнюю «Готискандзу» («Готский Берег»), откуда в свое время переселившиеся  из Скандинавии готы начали свой долгий путь на юг - положила конец существованию «тевтонского» орденского государства в Прибалтике, но одновременно послужила питательной средой для возникновения в Московском государстве другого, православного, духовно-рыцарского ордена, возглавляемого самим Благоверным Царем и Государем всея Руси Иоанном Васильевичем Грозным. В этот-то православный военно-монашеский орден и поступили на службу ливонцы Таубе и Крузе (известный также как Краузе).

       В качестве царских опричников они с 1564 по 1571 г. находились при Священной Особе Государя Московского, считавшего себя, как известно, «немцем», или, во всяком случае, «германцем» (об этом сообщал английский посол Джильс Флетчер, а по-английски оба этнонима звучат одинаково – «German»; приемлемым представляется как один, так и другой вариант)! В числе прочего, Таубе и Крузе довелось пребывать (с 1570 г.) в качестве советников, при датском принце Магнусе, назначенном Иоанном Грозным марионеточным королем Ливонии (сообщая царю о действиях его ливонского вассала), а также исполнять некоторые дипломатические поручения, направленные на признание власти Царя над завоеванной им Ливонией императором «Священной Римской империи» Максимилианом II Габсбургом и другими коронованными главами великих держав христианской Европы. Когда же Грозный Царь в 1571 г., в силу одному ему ведомых причин (ведь не зря сказано, что «сердце Царево в руце Божией»), принялся за уничтожение созданного им же самим опричного ордена, оба ливонских опричника, не без основания опасаясь, что им, подобно другим главам опричнины, также не удастся избежать топора палача, ухитрились бежать из Московии в Жечь (Речь) Посполиту (объединенное в форме персональной унии польско-литовское государство, являвшееся главным военно-политическим противником Грозного Царя на протяжении почти всей Ливонской войны, а до этого - главным противником ордена Пресвятой Девы Марии Тевтонской), где подробно описали свою службу Иоанну, а заодно - историю, Устав и практику основанного, а затем - упраздненного им опричного ордена. Кстати, именно эти ливонцы, еще совсем недавно состоявшие в одном из древнейших духовно-рыцарских орденов римско-католической Европы, именовали в своем описании опричнину именно «орденом». Таубе и Крузе писали об «опричном братстве» Иоанна буквально следующее:

       «Опричники (или избранные) должны во время езды на коне иметь известное и заметное отличие, именно следующее: собачьи головы на шее у лошади и метлу на кнутовище (в действительности, по воспоминаниям современников, опричники, в том числе иногда и сам Царь, носили собачью голову на груди лошади, а метлу - у седла - В.А.). Это означает, что они сперва кусают, как псы, а затем выметают все лишнее из страны («грызут царских врагов, словно псы, и выметают измену из Русской земли» - В.А.). Все пехотинцы («кнехты» - В.А.) должны ходить в грубых... монашеских одеяниях (подбитых овчиной - В.А.)... но нижнюю одежду они должны носить из шитого золотом сукна на собольем или куньем меху... Великий Князь (то есть Царь Иоанн Грозный, которому римско-германский император, польский король и другие западные государи упорно отказывали в признании царского титула, как равного «цесарскому» или «кесарскому», то есть императорскому - В.А.) образовал из них над всеми... свою особую опричнину, особое братство, которое он составил из пятисот молодых людей... Этот орден (sic!) предназначался для совершения особенных злодеяний.

       Прежде всего монастырь, или место, где это братство было основано, был в Александровской слободе (ныне - город Александров Владимирской области - В.А.)... Сам он (Царь Иоанн - В.А.) был игуменом (настоятелем монастыря, именовавшимся на христианском Западе «аббатом» или «приором» - В.В.) князь Афанасий Вяземский келарем, Малюта Скуратов (правильно: Скурлатов - В.А.) пономарем, и они вместе с другими распределяли службы монастырской жизни. В колокола звонил он (Царь - В.А.)сам, вместе с обоими сыновьями (царевичами Иоанном и Феодором Иоанновичами; «кроткий», «незлобивый» и «богомольный» Царь Феодор Иоаннович, именуемый современниками «ангелом во плоти», в юности состоял в «опричном ордене» своего грозного батюшки! - В.А.) и пономарем. Рано утром в четыре часа должны все братья быть в церкви; все не явившиеся, за исключением тех, кто не явился вследствие телесной слабости,не щадятся, все равно, высокого ли они или низкого состояния, и приговариваются к восьми дням епитимьи.

       В этом собрании поет он (Царь - В.А.) сам со своей братией и подчиненными попами с четырех до семи. Когда пробивает восемь часов, идет он снова в церковь, и каждый должен тотчас же туда явиться. Там он снова занимается пением, пока не пробьет десять. К этому времени уже бывает готова трапеза, и все братья садятся за стол. Он же, как игумен, сам остается стоять, пока те едят. Каждый брат должен приносить кружки, сосуды и блюда к столу, и каждому подается еда и питье... и что не может съесть и выпить, он должен унести в сосудах и блюдах и раздать нищим... Когда трапеза закончена, идет сам игумен к столу. После того, как он оканчивает трапезу, редко пропускает он день, чтобы не пойти в застенок... И после этого каждый из братьев должен явиться в столовую, или трапезную, на вечернюю молитву, продолжающуюся до десяти часов... Что касается до светских дел, смертоубийств и других тиранств и вообще всего его управления, то отдает он приказания в церкви... Все братья и он (Царь - В.А.), прежде всего, должны носить длинные черные монашеские (sic!) посохи с острыми наконечниками, а также... длинные ножи под верхней одеждой... для того, чтобы, когда вздумается убить кого-либо, не нужно было посылать за палачами и мечами, но иметь все приготовленным...»

       Сведения ливонских дипломатов-опричников Таубе и Крузе подтверждает и их соплеменник Альберт Шлихтинг, также находившийся при Опричном дворе, с 1564 г., и являвшийся свидетелем возникновения, становления и развития «кромешного» ордена «псов-рыцарей» Грозного Царя.

       «Живя в упомянутом Александровском дворце... он (Царь - В.А.) обычно надевает куколь (лат.: cuculla - В.А.), черное и мрачное монашеское одеяние, какое носят братья ордена базилиан (орден базилиан, или василиан, был создан в Речи Посполитой с целью обращения православных в униатскую, то есть греко-католическую, веру, чьи адепты, при внешнем сохранении форм православной обрядности, признавали верховный примат, то есть духовное главенство, римского папы - В.А.), но оно все же отличается от монашеского кукуля тем, что подбито козьим (по другим сведениям - овечьим - В.А.) мехом (как тут не вспомнить Гроссмейстера тамплиеров Луку Бомануара из любимого романа нашей юности «Айвенго», грубый суконный орденский кафтан которого был, из уважения к его высокому сану, подбит тончайшей овчиной! - В.А.).

       По примеру тирана, также старейшины и все другие принуждены надевать куколи, становиться монахами (sic!) и выступать в куколях... И так Великий Князь встает каждый день к утренним молитвам и в куколе отправляется в церковь, держа в руке фонарь, ложку и блюдо. Это же самое делают все остальные... Всех их они называют братией, также и они называют Великого Князя не иным именем, как брат. Между тем, он соблюдает образ жизни, вполне одинаковый с монахами (sic!). Заняв место игумена, он ест один кушанье из блюда, которое постоянно носит с собою; то же делают все. По принятии пищи он удаляется в келью... Равным образом каждый из остальных входит в свою, взяв с собой блюдо, нож и фонарь, не уносить с собой всего этого считается грехом...»

       Перед нами, уважаемый читатель, типичное описание военно-монашеского, или же духовно-рыцарского, ордена, что усугубляется присутствием в его рядах многочисленных ливонских «псов-рыцарей», совсем недавно состоявших в другом, Тевтонском, немецком, но также духовно-рыцарском братстве. Что же представлял собой ливонские рыцари и почему именно на них решил опереться Грозный Царь Иоанн Васильевич при учреждении своего собственного, опричного, орденского братства, также объединившего в своих рядах «псов-рыцарей», но только православных?

       Чтобы попытаться дать вразумительный ответ на этот крайне сложный и запутанный вопрос, нам представляется необходимым сделать краткий экскурс в историю христианизации Ливонии, на протяжении столетий служившей яблоком раздора между греко-православной Русью и римско-католическим Западом.

       2.«Земля Пресвятой Девы Марии»

       Для начала процитируем «Русскую историю в жизнеопичаниях ее главнейших деятелей» маститого отечественного историка Николая Ивановича Костомарова: «Вражда немецкого племени со славянским принадлежит к таким всемирным историческим явлениям, которых начало недоступно исследованию, потому что скрывается во мраке доисторических времен. При всей скудости сведений наших не раз мы видим в отдаленной древности признак давления немецкого племени над славянским. Уже с IX века в истории открывается непрерывное многовековое преследование славянских племен: немцы порабощали их, теснили к востоку и сами двигались за ними, порабощая их вновь. Пространный прибалтийский край, некогда населенный многочисленными славянскими (оставим это утверждение на совести историка! - В.А.) племенами, подпал насильственному немецкому игу для того, чтобы потерять до последних следов свою народность. За прибалтийскими славянами к востоку жили литовские и чудские племена, отделявшие первых от их русских соплеменников.

       К этим племенам в конце XII и начале XIII вв. проникли немцы в образе воинственной общины под знаменем религии, и, таким образом, стремление немцев к порабощению чужих племен соединилось с распространением христианской веры между язычниками и с подчинением их папскому престолу. Эта воинственная община был рыцарский орден крестоносцев, разделявшийся на две ветви: орден тевтонский, или Св. Марии, и позже его основанный, в 1202 году, орден меченосцев, предназначенный для поселения в чудских и леттских краях, соседних с русью. Оба эти ордена впоследствии соединились для совокупных действий».

       При всем уважении к памяти Н.И. Костомарова, осмелимся «замахнуться на авторитет». Процитированный труд нашего знаменитого историка носит на себе неизгладимый отпечаток своего времени - эпохи «русификаторства» Прибалтики в конце XIX-начале XX вв., серьезно испортившей отношения Российской империи с «балтами», или «остзейскими немцами» - прибалтийским дворянством, купечеством и бюргерством, преимущественно немецкого (но также датского, шведского, шотландского, польского. литовского и пр.) происхождения. Ни к чему хорошему эта политика, как известно, для России не привела - в этом мы могли убедиться на собственном двукратном кровавом опыте. Но дело ведь не только в этом.

       Само утверждение о славянах, как якобы «исконном» населении Прибалтики, представляется, с точки зрения современной исторической науки, абсолютно несостоятельным. Прибалтийские племена - в частности, летты (латыши), никогда славянами не были. У тому же в Прибалтике, где, по мнению Костомарова, якобы искони жили славяне, античные историки и географы единодушно помещают фенов (финнов) и айстиев (эстов), соответствуюших «чуди» позднейших русских летописей, а начиная с IV в. по Р.Х. - восточногерманские племена готов (готонов, гутонов), переправившихся в Прибалтику из Скандинавии - с «острова Скандза» - и вандалов (венделов, венделиков, винделиков), которых свеи-шведы (народ однозначно германский) и по сей день считают своими прямыми предками - в Швеции есть остров Готланд («земля готов»), провинции Эстерготланд («земля восточных готов», или «вестготов») и Вестерготланд («земля западных готов», или «вестготов»), король Швеции официально именуется «королем шведов, готов и вандалов», и т.д.

       Что же касается стремления к порабощению чужих племен, якобы свойственного только немцам, то Костомааров сам опровергает себя, утверждая: «Полоцкий князь Владимир по своей простоте (? - В.А.) и недальновидности сам уступил пришельцам Ливонию (нынешние прибалтийские губернии (Российской империи - В.А.) и этим поступком навел на Северную Русь продолжительную войну с исконными (? - В.А.) врагами славянского племени». Известно, что полоцкие (да и другие древнерусские) князья отнюдь не «искони владели» Прибалтикой, а взимали дань с тамошних племен, принуждая их к этому путем регулярных ВОЕННЫХ ПОХОДОВ (выделено нами - В.А.).

       Об этом говорит и обращенная к одному из этих князей, сохраненная древнерусским летописцам присказка: «Романе, Романе, худыми живеши, Литвою ореши», что в переводе на современный русский язык означает: «Роман, Роман, живешь за счет бедняков, пашешь на литовцах (то есть «впрягаешь литовцев в плуг» - в значении «налагаешь ярмо на литовцев»)». Иными словами, князь Владимир Полоцкий «уступил» немцам Ливонию, которая ему не принадлежала (в лучшем случае, он взимал с Ливонии дань, опираясь на мечи своей дружины). Не обходилось дело и без христианизации прибалтийских туземцев - единственное различие заключалось лишь в том, что их обращали в греко-православный вариант христианской веры, а не в римско-католический, как делали несколько позднее немецкие колонисты. И, если православные христианизаторы Новгорода, направленные туда Святым Равноапостольным Князем Владимиром Святославичем, по выражению летописца, крестили русский языческий Новгород «Добрыня огнем, а Путята – мечом», то вряд ли обращение русскими князьями в православную веру язычников-прибалтов проходило совершенно добровольно, «без сучка, без задоринки»!

       Неверно изложил Костомаров также историю возникновения и взаимоотношений католических духовно-рыцарских орденов в Прибалтике, утверждая, что изначально якобы существовал какой-то единый «орден крестоносцев», «разделившийся» затем на «две ветви». Как обстояло дело в действительности, читатель скоро узнает.

       Начало активной христианизации закосневших в язычестве балтийских и финно-угорских племен, населявших Восточную Прибалтику, - приобщения нехристей к Вере Христовой, осуществлявшейся под эгидой католического Рима, приходится на 80-90-е гг. XII в. Первые католические миссионеры – августинец Мейнгард (проповедовавший в 1186-1196 гг.) и цистерцианец Бертольд (подвизавшийся на ниве спасения языческих душ для вечной жизни в 1196-1198 гг.) только положили ей начало.

       Значительный след в истории обращения туземного населения Восточно-Прибалтийского региона к Христу оставил только его третий епископ – Альберт фон Буксгевден, или Бугсгев(е)де(н), по-немецки: Buxhoevden, Buxhoevede. Он начал с того, что в 1201 г. перенес епископскую резиденцию из Икскуля (или Икскюля; по-латышски: Икшкиле) в низовье реки Дины (или Дюны; по-русски: Западной Двины; по-латышски: Даугавы), а именно, к рукаву Дины – небольшой речке Рига (по-латышски: Ридзене). В 1202 г. туда прибыли первые колонисты. Так было положено основание городу Риге, будущему административному центру будущей Ливонии (или Лифляндии), названной так по имени дружественно встретившего германских миссионеров местного племени ливов (имевших, кстати, не балтийское, как летты-латыши, курши-куроны-корсь, земгалы-семигалы-земигола и латгалы-латгола-летгола, а финно-угорское – как эсты – происхождение).

       Ливский вождь («король») Каупо, окрестившись со всей своей дружиной (согласно мнению ряда историков, сам Каупо был крещен еще при рождении, поскольку его имя - не что иное, как ливская форма христианского имени Иаков) и приведя затем к крестильной купели все свое племя, стал верным союзником «рыцарей Меча», сопровождал их во всех военных походах на нехристей, и погиб в сражении с язычниками-эстами. По легенде, именно от этого ливского короля-крестоносца («Ливе», то есть лива) пошел лифляндский знатный род фон Ливен, вписавший немало славных страниц в историю, в том числе и в историю Российской империи. Убедившись, на примере своих предшественников, в невозможности успешно проповедовать язычникам Благую весть без наличия постоянной и сильной военной поддержки, епископ Альберт приступил в 1202 г. к учреждению собственного военно-монашеского ордена, по типу уже существовавших в то время в Святой Земле и на Иберийском полуострове духовно-рыцарских братств. Необходимо заметить, что и предшественники Альберта фон Буксгевдена – Мейнгард и Бертольд – также опирались на военные отряды.

       Однако, большинство пилигримов (то есть «странников» или «паломников» - от латинского слова «перегринус», peregrinus, «странник», как именовали себя сами крестоносцы), прибывавших по обету в эти края, названные «Уделом Пресвятой Богородицы» или «Землей Пресвятой Девы Марии» (лат. Terra Mariana), по аналогии с Палестиной, считавшейся «Уделом самого Господа Иисуса Христа» и потому именовавшейся «Святой Землей» или «Землей Воплощения», задерживались в Прибалтике (в соответствии с тем же обетом), как правило, не больше, чем на год, так что планировать численность военных отрядов, необходимых для охраны христианизированных территорий от язычников, было попросту невозможно (в аналогичном положении, кстати, находились и основанные крестоносцами государства в Сирии и Палестине).

       По поручению епископа Альберта, монах Цистерцианского ордена (под патронажем которого в Иерусалиме уже был учрежден к тому времени военно-монашеский орден рыцарей-тамплиеров, носивших белые плащи с красным крестом), Теодорих (Тидрек, Дитрих) Трейденский отправился в Рим, где в 1203 г. был принят папой римским Иннокентием III. Выслушав Дитриха, римский понтифик (снисходя к просьбе епископа Альберта фон Буксгевдена) официально утвердил учрежденное для охраны христианских владений в Ливонии «Братство воинства Христова» (по-латыни.: Fratres Militiae Christi) и дал ему Устав ордена тамплиеров – кстати, официально также именовавшегося «орденом бедных рыцарей Христа (и Храма Соломонова)».

       Как внешним отличием тамплиеров служил белый плащ с нашитым слева на груди красным крестом (что символизировало чистоту христианской веры и готовность своей кровью засвидетельствовать верность Христу), так и рыцари новоучрежденного в Ливонии Воинства Христова носили белый плащ с красным крестом, но с дополнительным, нашитым под крестом, изображением красного меча острием вниз, отчего они и получили вскоре неофициальное прозвище «меченосцев» (гладиферов, лат.: Gladiferi, либо энсиферов,  Ensiferi) или «братьев Меча» (нем.: «швертбрюдер», Schwertbrueder), а их братство – название «орден Меча» (нем.: Швертбрюдерорден, Schwertbruederorden).

       Что касается орденского креста меченосцев-гладиферов, то он (вероятно, по аналогии с тамплиерским и тевтонским крестом) чаще всего именуется в соответствующей литературе «немецким», или «лапчатым» крестом (по-немецки: «татценкрейц», Tatzenkreuz). Между тем, со строго геральдической точки зрения, правильнее было бы именовать его «уширенным» крестом (нем.: «герадеармигес татценкрейц», geradearmiges Tatzenkreuz). Речь в данном случае идет о геральдической фигуре, образованной четырьмя равнобедренными треугольниками, сходящимися своими вершинами в одной точке (в то время, как у лапчатого креста внешние стороны лучей несколько вогнуты).

       Необходимо также заметить, что ученый конца XVII в. Ипполит Элиот в своем фундаментальном труде «Подробная история всех духовных и светских монастырских и рыцарских орденов» (Helyot Н., Ausfuehrliche Geschichte aller geistlichen und weltlichen Kloster- und Ritter-Orden, Bd.3, Leipzig, 1754, SS.180-181,Fig. 49), описывая историю монашеских, духовно-рыцарских и рыцарских орденов, впервые привел в ней рисунок, представлявший ливонского рыцаря-меченосца с изображением, в качестве орденской эмблемы, на белом плаще и щите, не одного, а двух мечей, рукоятями вверх, перекрещенных наподобие «косого» Андреевского креста. Согласно описанию автора, оба этих меча были красного цвета.

       Однако, на всех сохранившихся печатях гладиферов, имеющих миндалевидную форму и идущую по краю латинскую надпись: «S(igillum) Magistri et Fratr(es) Militiae Chri(sti) de Livonia», то есть «П(ечать) Магистра и Брат(ии) Воинства Христ(а) в Ливонии», имеется только изображение уширенного креста и расположенного под ним меча острием вниз. Поэтому, скорее всего, на плащах и щитах ливонских меченосцев также изображались не два, а один меч, а над ним – крест. Причем меч, в данном случае, скорее всего, олицетворял отнюдь не воинственность гладиферов или оружие для завоевания нового края, что явно не подобало «по чину» рыцарям-монахам. По выражению цистерцианца Бернара Клервосского, автора «Похвалы новому рыцарству» и «духовного отца» иерусалимских тамплиеров-храмовников – «старших братьев» ливонских «воинов Христовых» - всякий крестоносец носит «праведный меч Божий».

       Тот же Бернар Клервосский писал: «Нет такого закона, который запрещал бы христианину поднимать меч. Евангелие... лишь запрещает несправедливую войну, особенно между христианами».

       Эта абсолютно новая для предшествующей эпохи христианских воззрений, да и для эпохи самого Бернара Клервосского, мысль о слиянии воедино «праведного» (духовного) и «железного» (военного) меча (мысль, на первый взгляд, находящаяся в прямом противоречии с евангельскими словами Христа, обращенными Им к апостолу Петру, который, желая защитить Господа своего, «извлек меч свой»: «Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут», Мф., 26, 51-52) очень скоро стала настолько популярной, что, к примеру, даже на печатях немецких епископов Вюрцбургских начали изображать церковных иерархов, держащих в левой руке епископский «пастырский» посох (что вполне соответствовало их духовному сану) – чтобы было чем «пасти» духовно окормляемую ими «паству», а в правой – поднятый острием вверх обнаженный меч – чтобы было чем защищать эту паству от «лютых волков» - еретиков, неверных и язычников.

       Именно поэтому меч, вошедший в символику ливонских «бедных рыцарей Христовых», должен был, по замыслу епископа Альберта, быть направлен против язычников Ливонии, с целью их скорейшего обращения в истинную веру.

       Однако наиболее существенным отличием лифляндских меченосцев от «классических» тамплиеров (как, впрочем, и от других крупных духовно-рыцарских орденов) была непосредственная подчиненность первых не римскому папе, а рижскому епископу (по чьей инициативе, собственно говоря, и возник орден Меча, хотя и утвержденный официально папой в Риме).

       Но, невзирая на эту изначальную подчиненность епископу Риги, ливонское «воинство Христово» с самого начала пыталось действовать по возможности самостоятельно, причем на этой почве между рижским епископом и братьями-меченосцами возникали серьезные конфликты, в особенности при дележе вновь присоединенных земель. Вероятно, этому способствовало и следующее обстоятельство. Обычно при организации очередного Крестового похода (например, в Святую Землю) папа римский издавал соответствующую буллу, в которой призывал рыцарей и простолюдинов на Святое дело (то есть к конкретному «паломничеству»), а также назначал участникам предстоящего похода конкретного духовного наставника-руководителя из числа католических епископов.

       Однако в отношении Прибалтийского края, как «Удела Пресвятой Девы Марии», апостольским престолом было сделано исключение. В 1204 г. папа римский Иннокентий III дозволил проводить для христианизации Ливонии регулярные наборы ополчений крестоносцев, сделав, таким образом, Крестовый поход в Ливонию «перманентным» (то есть непрерывным или постоянным). Кстати, всего через сорок лет, в 1244 г., такую же привилегию – вести «непрерывный» Крестовый поход против язычников – получил от папы и Тевтонский (Немецкий) военно-монашеский орден Пресвятой Девы Марии (Марианский Тевтонский орден) в отношении другой нуждавшейся в христианизации области - Пруссии.

       Согласно папскому постановлению 1204 г., упоминавшийся нами выше рижский епископ Альберт фон Буксгевден получал право и самолично призывать со всей Европы крестоносцев для поддержки своей миссионерской деятельности, и самостоятельно определять направления движения войск «пилигримов». Так что в данной ситуации назначения дополнительно еще и специального духовного наставника для крестоносцев, в отличие от походов в Святую Землю, уже не требовалось. Видимо, магистр или «геермейстер» (нем.: Heermeister, буквально: «войсковой начальник») ордена меченосцев (имевший все основания считать себя более сведущим в военном деле, чем рижский епископ), в свою очередь, сделал и для себя следующее исключение, и начал планировать и осуществлять походы «Воинства Христова» на язычников самостоятельно, уже без привлечения и благословения епископа Риги. С точки зрения геермейстера ордена гладиферов, подобное поведение было тем более естественным, что самостоятельность действий орденов тамплиеров-храмовников и госпитальеров-иоаннитов в Святой Земле на тот период была общеизвестна.

       После длительного выяснения отношений между епископом Риги и «братством Христовым», сторонам удалось прийти к следующей договоренности: две трети новоокрещенных ливонских земель получал рижский епископ, а одну треть – орден меченосцев. Таким образом, уже к началу XIII в. в еще не покоренной окончательно Ливонии фактически сложилось двоевластие. Как рижский епископ, так и гладиферское «Воинство Христово» имели собственные печати, которыми скрепляли свои документы. На епископской печати 1224-1225 гг. была изображена фигура сидящего епископа, левой рукой державшего пастырский посох, а правой благословляющего свою паству; причем в надписи на печати епископ именовался не «Рижским», а «Ливонским»(!).

       На печати ордена меченосцев 1221—1232 гг. на фоне так называемой «дамасцировки» (характерного преимущественно для германской геральдики арабесковидного узора), были изображены крест, а под ним – меч острием вниз. Иногда встречается и другой вариант эмблемы ордена меченосцев: на треугольном щите (характерной для ранней немецкой геральдики формы) изображен меч острием вниз, а над ним – не прямой, а «косой» Андреевский крест, перекладины которого с геральдическими «листками клевера» на концах, пересекаются на рукояти меча. Необходимо подчеркнуть, что, невзирая на все попытки ордена Меча сравняться с рижским епископом в правах, печатью «владыки Ливонии» на тот период считалась не орденская, а именно епископская печать, ибо именно епископ Альберт фон Буксгевден получил Ливонию в лен от папы римского Иннокентия III и от императора «Священной Римской империи» (начиная с 1207 г. сан и должность епископа Риги были неразрывно связаны с титулом «князя Римской империи»), в то время, как ливонский орден Христа официально продолжал считаться подчиненным рижскому епископу.

       Однако меченосцы не отличались большой дисциплинированностью. Согласно терминологии Льва Николаевича Гумилева, они были типичными «пассионариями», или «людьми длинной воли» - со всеми вытекающими из этого последствиями. Ливонский орден Меча конфликтовал не только с рижским епископом, но и с присланным папой римским легатом. Постоянно шли раздоры и внутри самого ордена.

       Так, например, первый магистр гладиферов – Венно (Вино, Вингольд или Фьюнольд) фон Рорбах, был убит рыцарем своего же ордена Викбертом, мстившим ему за отстранение от должности, вследствие дурного исполнения возложенных на него обязанностей.

       Против второго по счету магистра ордена Меча - Фольквина (Волквина или Фолькуина) фон Винтерштеттена, собственные орденские «братья», подозревавшие его в излишних симпатиях к рижскому епископу, составили заговор – и магистру даже пришлось отсидеть некоторое время в орденской тюрьме, пока он не был освобожден из узилища, в том числе и благодаря предстательству... того же епископа Риги. Разногласия, раздиравшие орден Меча, приводили к постоянному оттоку «братьев-рыцарей» из его рядов.

       Так, в 1228 г. пятнадцать недовольных своим магистром «братьев Меча», во главе с рыцарем Бруно, вышли из ордена и, по приглашению польского князя (герцога) Конрада Мазовецкого и первого епископа Пруссии – Христиана, переселились в пограничную с прусскими язычниками Добринскую (Добрынскую или Добжиньскую) землю, где, под покровительством князя Конрада, учредили собственную орденскую организацию – Добринский орден (Добринское или Добжиньское братство; лат.: «фратрес де Добрин», Fratres de Dobrin), с целью защиты польской области Мазовии (Мазовше) от кровавых набегов язычников-пруссов.

       До добринских рыцарей аналогичную задачу пытался выполнять польский филиал испанского духовно-рыцарского ордена Калатравы, члены которого носили белые облачения с красным лилиевидным крестом. Однако перебравшимся в Польшу рыцарям Калатравы (подчиненным Оливскому монастырю монашеского Цистерцианского ордена, расположенному близ Данцига-Гданьска) не удалось организовать эффективную оборону Мазовии от нападений прусских язычников, так что учреждение Добринского ордена оказалось весьма кстати.

       Официально новый орден, подобно тамплиерам и меченосцам, именовался орденом Христа (или Польским орденом Христа) - по крайней мере, в двух буллах папы римского Григория IX от 28 октября 1228 г. Одна из этих булл – об утверждении папой нового ордена - была направлена первому епископу Прусскому Христиану, а другая – «Магистру (без имени) и братству ордена Христа», с призывом бороться с пруссами (которых Апостольская курия, ничтоже сумняшеся, считала и именовала «сарацинами»!) в Мазовии.

       Однако новое Добринское братство стремилось унаследовать от ливонских меченосцев не только их официальное «тамплиерское» название (орден Христа), но даже их символику. Эмблема Добринского ордена была очень похожа на печать ливонских меченосцев – вот только у добринских рыцарей вместо уширенного гладиферского креста над мечом изображалась красная восьмиконечная звезда (хотя на некоторых дошедших до нас изображениях добринских рыцарей звезда заменяет не крест, а меч – как у пражских «рыцарей-крестоносцев со звездой»). По мнению упоминавшегося нами выше историка Элиота, эта эмблема украшала и левую сторону белого плаща добринских рыцарей. Однако в отличие от печати Добринского ордена, на которой меч изображен острием вниз, на рисунке в книге Ипполита Элиота меч представлен острием вверх, а звезда имеет не восемь, а пять лучей; по его описанию, «добринские» меч и звезда были красного цвета (Helyot, Bd.3, Fig. 48 u. S. 173).

       В то же время, часто приходится читать и видеть в иных книгах, что эмблема добринских рыцарей представляет собой красную шестиконечную звезду над мечом (из чего иные, не знакомые с историей и принципами геральдики, публицисты «охранительного направления» делают «далеко идущие» выводы о том, что-де «за железными шеренгами германских псов-рыцарей» якобы «скрывался иудейский ростовщический капитал»!).

       С другой стороны, приходится читать и утверждения, что, якобы, те из «добринских братьев», которым довелось предварительно побывать в Святой Земле и, в частности, в Вифлееме, получали право на включение в свою эмблему не красной, а золотой восьмиконечной («Вифлеемской») звезды; а те из ливонских братьев-меченосцев, которые также сподобились совершить паломничество в Палестину, якобы, также получали право ввести в свою эмблему (вместо креста!) золотую звезду (но только не восьмиконечную, как у добринских рыцарей, а шестиконечную). В общем, «темна вода во облацех»...

       Во всяком случае, Добринское братство оказалось не только весьма немногочисленным (всего-навсего пятнадцать «братьев-рыцарей» и не более ста пятидесяти «полубратьев»-«семифратеров»), но и весьма недолговечным, влившись в 1235 г. в состав Тевтонского (Немецкого) ордена. Но и в его составе бывшие «добринцы» задержались недолго. Не прошло и двух лет, как они перешли в орден госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского. Попытка же князя Конрада Мазовецкого возродить свой орден братьев рыцарей Христовых из Добрина в 1237 г. на новом месте - в город Дрогичин (в Побужье) не увенчалась успехом. Добрынские рыцари были разбиты и изгнаны оттуда западнорусским князем (а впоследствии - даже «королем Руси», по милости римского папы!) Даниилом Романовичем Галицким, судя по всему, не отличавшим их от «настоящих» храмовников-тамплиеров (если верить его донесенным до нас летописцем словам: «Не лепо есть держати наше отчины крижевником, Тепличем, рекомым Соломоничем...»).

       Братство меченосцев также просуществовало в Ливонии сравнительно недолго (хотя успело настолько прочно «войти в анналы», что даже сам тов. Сталин, по воспоминаниям современников, через семьсот лет мечтал превратить свою большевицкую партию в новый «орден меченосцев»!) Находясь в состоянии непрестанной кровавой борьбы с языческими племенами, упорно не желавшими креститься, постоянно конфликтуя с епископом рижским и между собой, «Христово воинство» неуклонно теряло силы.

       Упоминавшийся нами выше второй (и одновременно – последний) войсковой магистр ордена Меча Фольквин, отчаявшись исправить положение собственными силами, вступил в переговоры с Тевтонским орденом Пресвятой Девы Марии с целью объединения обоих рыцарских братств. Он думал об их слиянии на полностью равноправной основе, однако не нашел сочувствия ни у прусских «тевтонов», ни у собственных орденских «братьев». Меченосцы опасались, в случае объединения с гораздо более мощным и живущим строго «по Уставу» Тевтонским орденом, безвозвратно утратить «вольность», которой они дотоле пользовались в ливонском «пограничье».

       Что до тевтонских рыцарей (или, как их еще называли, «мариан»), то, во-первых, у них хватало забот с покорением и христианизацией упорно сопротивлявшихся прусских язычников.

       Во-вторых, же Тевтонскому ордену, не успевшему еще закрепиться, как следует, в Пруссии, ни к чему было ссориться с Данией – весьма сильным в то время североевропейским королевством, с которым меченосцы постоянно конфликтовали из-за Эстляндии-Эстонии, на которую, наряду с гладиферами, претендовали и датские крестоносцы.

       В-третьих, сама перспектива принять в свои ряды склонную к анархии ливонскую вольницу «Христова воинства», казалась малопривлекательной «тевтонам», приученным к строгой орденской дисциплины. И только после страшного поражения в битве на реке Сауле в 1236 г. (по мнению большинства историков - близ нынешнего Шяуляя в Литве), нанесенного меченосцам литовцами и ударившими гладиферам в спину их же собственным вспомогательным земгальским (семигальским) контингентом (в битве на Сауле пали сам геермейстер ливонского «Христова воинства» Фольквин и с ним пятьдесят «братьев-рыцарей», не говоря уже о кнехтах и оруженосцах, то есть. практически все, что орден Меча имел в наличии!), Верховный магистр (нем.: Гохмейстер, Homeyster, Hochmeister) Тевтонского ордена Герман фон Зальца согласился на включение жалких остатков ордена Христа в ряды рыцарей Пресвятой Девы Марии, но уже безо всяких условий со стороны меченосцев, впавших в полнейшее ничтожество.

       Акт слияния обоих орденов был узаконен буллой папы римского Григория IX, подписанной в его резиденции Витербо 13 мая 1237 г. Характерно, что папская булла была адресована не «магистру», а «прецептору («порученцу» - то есть лицу более низкого ранга, чем магистр!) и братьям ордена Христа в Ливонии». Из еще не покоренной окончательно «марианами» Пруссии в Ливонию были направлены шестьдесят тевтонских рыцарей и «сариантов» во главе с Германом Балком (встречается также написание «Балке» или «Бальке»). Герман Балк, являвшийся с 1230 г. первым прусским ландмейстером (провинциальным магистром, то есть наместником) Тевтонского ордена Девы Марии в Пруссии, начиная с 1237 г. одновременно являлся и первым лифляндским, или ливонским магистром (лат.: magister Livoniae) того же самого ордена.

       С этого момента орден меченосцев официально прекратил свое существование, а вместе с ним прекратилось и использование немецкими рыцарями его эмблематики, будь то мечи, кресты или звезды красного цвета. Отныне место братства гладиферов в Ливонии занял ливонский филиал Тевтонского ордена, официально именовавшийся Домом Святой Марии Тевтонской в Ливонии (лат.: Domus Sanctae Mariae Theutonicorum in Livonia), но отнюдь не «Ливонским орденом»(!), как его почему-то порой именуют. Так что, в Ледовом побоище на Чудском озере в 1242 г. святой благоверный князь Александр Ярославич Невский разгромил отнюдь не «меченосцев» и не рыцарей «Ливонского ордена»! Несмотря на смену названия (с «ордена Христа» на «орден Девы Марии»), никакой церковно-догматической «переориентации» братства ливонских рыцарей-монахов не произошло, да ничего подобного и не имелось в виду.

       Пресвятая Дева Мария являлась не только Небесной Заступницей и Покровительницей Тевтонского ордена; культ Божьей Матери процветал в Восточной Прибалтике с самого начала ее христианизации (с конца XII в.), то есть еще до появления тевтонских рыцарей в «Остзейском крае». С самого начала Рижский епископат утверждал, что ливонские земли являются Ее «вдовьей частью наследства», по аналогии с «отцовской долей наследства Христа» в Святой Земле. Именно в этом заключался смысл понятия «Удел Пресвятой Богородицы» (так же, кстати, по-церковному именовалась и Православная Русь).

       3. О «старшем брате» ливонских рыцарей

       Тевтонский орден был сформирован в конце XII в. Кружку благочестивых немецких паломников, образовавшемуся около 1128 г. в Святом Граде Иерусалиме для оказания госпитальерской (странноприимной) помощи пилигримам из Германии и именовавшемуся «Иерусалимским Немецким Госпиталем Святой Марии» (нем.: Deutsches Hospital Sankt Marien zu Jerusalem), в 1190 г. при осаде Аккона, в ходе Третьего Крестового похода, был, по примеру иоаннитов, придан, наряду с госпитальерским, еще и военный характер. В связи с расширением орденских функций в прежний устав «тевтонов», скопированный с устава госпитальеров-иоаннитов, были добавлены военные статьи «ордена бедных рыцарей (спутников) Христа и Храма Соломонова» (тамплиеров), созданного, в отличие от иоаннитов и «тевтонов», с исключительно военными целями, а в качестве орденского облачения рыцарям-«тевтонам» было дозволено папской курией носить белый тамплиерский плащ.

       В 1191 г. папа римский Климент III утвердил тевтонскую организацию (по утверждениям официальных историков ордена госпитальеров-иоаннитов – в качестве отделения ордена госпитальеров, хотя официальные историки Тевтонского ордена оспаривают данное утверждение, подчеркивая, что их орден был с самого начала совершенно самостоятельным, не подчиняясь даже Патриарху Иерусалимскому, а только папскому престолу!). Как бы то ни было, cъезд германских князей в 1198 г. в Акконе постановил считать Тевтонский (Немецкий) орден самостоятельной организацией, что и было окончательно санкционировано папой Иннокентием III в 1199 г. С этого момента полное название Тевтонского ордена звучало следующим образом: «Братство Госпиталя Святой Марии Тевтонской (что) в Иерусалиме».

       Во главе Тевтонского ордена стоял, в отличие от большинства других военно-монашеских орденов, не «Великий», а «Верховный» магистр («Гохмейстер», по-немецки: Hochmeister), избиравшийся (теоретически) пожизненно. Верховному магистру подчинялся (но одновременно и контролировал его) Орденский Капитул (Совет), состоявший из пяти высших орденских сановников - так называемых «(Великих) Повелителей» («гебитигеров» или «гроссгебитигеров»).

       Вторым по значению должностным лицом после Верховного магистра в орденской иерархии был являвшийся членом этого капитула Великий комтур, ведавший, в частности, всеми финансовыми вопросами ордена (позднее его сменил в этом качестве Великий казначей). Тевтонский орден владел обширными земельными угодьями (завоеванными или дарованными ему) в различных регионах христианского мира, подразделявшимися на «комтурии» или «комтурства» (командорства).

       Руководители этих орденских «филиалов» («управители земель») именовались «земельными (земскими) магистрами», или «ландмейстерами» (Landmeister), если находившиеся под их управлением орденские владения были расположены в Германии - в средневековом понимании этого слова, то есть в «Священной Римской империи (германской нации)», охватывавшей, наряду с собственно германскими землями, также территорию современных Бельгии, Нидерландов, Люксембурга, Богемии, Австрии, Хорватии, Словении, Каринтии, Бургундии, Геннегау (Эно), Северной Италии и т.д.! -, Пруссии, а позже и в Ливонии.

       Если же владения Тевтонского ордена были расположены за пределами «Германии», в менее значительных провинциях – Апулии (Южной Италии), Сицилии, Ахайе (Греции), Армении (Сирии) и пр., - то управлявшие ими орденские чиновники именовались не «ландмейстерами», а «земскими (или земельными) комтурами» - «ландкомтурами» (Landkomtur), в отличие от «рядовых» комтуров (комендантов орденских замков или крепостей, являвшихся одновременно и монастырями). На печатях и в буллах (посланиях) ландмейстеры Тевтонского ордена (кроме ландмейстера Ливонии) именовались «прецепторами» (по-латыни praeceptor означает «порученец», то есть лицо, которое по поручению орденского руководства управляет данным владением ордена). Все комтуры орденских провинций (кроме комтуров немецких отделений ордена Девы Марии, а позднее – и прусских комтуров) были обязаны отсылать треть доходов, полученных со своих владений, в резиденцию центрального орденского руководства, где эти средства поступали в распоряжение Великого комтура (пока не была введена должность орденского казначея).

       В каждой комтурии (независимо от ее размеров и значения) имелся свой Капитул (именовавшийся в Ливонии «Конвентом»). Члены Конвента носили особые облачения – белую мантию и коричневый капюшон. Особое место среди ландмейстеров Тевтонского ордена занимал ландмейстер Германии, или «Дейчмейстер» (Deutschmeister), облеченный правом в определенных случаях контролировать самого Верховного магистра, пребывавшего первоначально в Святой Земле, а затем, последовательно, в Венеции, Мариенбурге (Пруссия) и Кенигсберге (с 1456 г.). Кроме права контролировать Верховного магистра, «Дейчмейстер» был вправе в чрезвычайных обстоятельствах созывать Генеральный Капитул всего Тевтонского ордена.

       Право Дейчмейстера контролировать Верховного магистра и созывать Генеральный Капитул было связано с тем, что Тевтонский орден получал основные духовные и рыцарские кадры, да и основную материальную и финансовую помощь именно из своих немецких владений (особенно на протяжении первых ста лет существования ордена). Среди рыцарей Тевтонского ордена, подвизавшихся в Пруссии, преобладали выходцы из германской области Франконии, а в Ливонии – в основном выходцы из Вестфалии. Впоследствии тевтонские Дейчмейстеры нередко становились в оппозицию Верховным магистрам и вообще высшему орденскому руководству.

       Организованный, как и его старшие предшественники – госпитальеры, тамплиеры, лазариты и др., - для защиты интересов христиан (в особенности, немецкого происхождения) в Иерусалиме и возрожденный в Акконе, Тевтонский орден, тем не менее, не приобрел такого же влияния в Святой Земле, как вышеперечисленные ордены. В постоянной упорной и кровавой борьбе, шедшей между тамплиерами и рыцарями Святого Иоанна, Тевтонский орден поддерживал последних (видимо, в память того, что когда-то считался, а может быть, и являлся, отделением ордена госпитальеров). Так, по свидетельству хрониста Мэтью (Матвея) Парижского, тамплиеры в 1241 г. подвергли длительной осаде приорство госпитальеров в Акконе, а «тевтонов» силой изгнали из этого города. Верховный магистр Тевтонского ордена был вынужден перенести свою резиденцию из Аккона в крепость Монфор (Штаркенберг), возведенную в период Крестового похода римско-германского императора Фридриха II Гогенштауфена (1228-1229 гг.), отлученного римским папой от церкви, но поддержанного тевтонскими рыцарями.

       В 1271 г. тамплиеры выбили «тевтонов» и из Штаркенберга (который им, впрочем, всего через полгода пришлось вернуть «тевтонам», а тем - сдать замок султану Египта половцу Бейбарсу). С тех пор у Тевтонского ордена практически не осталось никаких опорных пунктов в Палестине. Сознавая всю шаткость положения ордена Девы Марии в Земле Воплощения, тевтонский магистр Герман фон Зальца, еще с начала XIII в. пытался обосноваться в Европе. Первая попытка «тевтонов» такого рода – закрепиться в Седмиградье (Трансильвании) по приглашению венгерского короля Андраша, или Эндре (Андрея) II, нуждавшегося в вооруженной силе для охраны своих границ от половецких набегов, была предпринята в 1211 г., но оказалась неудачной, так как сам же король Андраш (большой друг иоаннитов), после замирения половцев, и изгнал «тевтонов» в 20-х гг., из пределов своей державы.

       В 1228-1229 гг. Герман фон Зальца, заручившись поддержкой папы и императора, по приглашению польского князя Конрада Мазовецкого, чьи земли страдали от прусских набегов, начал утверждать владычество Тевтонского ордена в языческой Пруссии. Соответственно, и резиденция Верховного магистра, находившаяся первоначально в Акконе, затем – в Штаркенберге, а после завоевания всей Палестины сарацинами – в Венеции (с 1291 г.), была в 1309 г. перенесена в построенную в Пруссии, на реке Ногате, крепость Мариенбург.

       Ко времени включения остатков ливонского ордена меченосцев в состав Тевтонского ордена Пресвятой Девы Марии, резиденция тевтонского Верховного магистра находилась все еще в Святой Земле, в портовом палестинском городе Акконе (захваченном мусульманами позже, лишь в 1291 г.). Поэтому на протяжении всего XIII в. как прусский, так и ливонский филиал Тевтонского ордена в равной степени считались орденскими провинциями («комтуриями» или «комтурствами»). Ситуация коренным образом изменилась лишь в 1324 г., когда Пруссией начал управлять непосредственно Верховный магистр Тевтонского ордена, переехавший из Венеции в прусский Мариенбург.

       Внешним отличием рыцарей Тевтонского ордена являлись черное (позднее – белое) полукафтанье-туника (налатник, котта, ваппенрок), поверх которого они носили белый (изначально «тамплиерский») плащ с черным (изначально прямым) крестом. В этом смысле они как бы подражали своим предшественникам - тамплиерам, носившим белый плащ с красным крестом, и госпитальерам, носившим черный плащ с белым крестом (поверх красной туники с прямым белым крестом – в качестве военной эмблемы ордена Святого Иоанна Иерусалимского).

       Рыцари Тевтонского ордена в Ливонии (как и все тевтонские «орденские братья-рыцари») носили общеорденскую униформу (habitus) - белые плащи и белые налатники с черным крестом (а «братья-сарианты» - серые плащи и серые налатники с таким же крестом).

       И вот здесь нам представляется необходимым исправить следующее недоразумение. Из-за наличия на орденских облачениях крестов «тевтонов» и членов других духовно-рыцарских орденов в популярной литературе часто именуют «крестоносцами» или «рыцарями-крестоносцами». Но это в принципе неверно. Дело в том, что понятием «крестоносец» обозначался добровольный участник Крестового похода – мирянин, «получивший крест» из рук священнослужителя в знак принятия этим мирянином на себя обета борьбы с неверными (с мусульманами – за освобождение Гроба Господня, с язычниками и нехристями вообще).

       Крестоносцы принадлежали к самым различным социальным группам средневекового общества. Поэтому знатные «паломники» рыцарского звания (императоры, короли, принцы, князья, владетельные герцоги и графы и др.) получали традиционный крест, а затем – посох и суму паломника, в идеале, из рук самого римского папы (хотя на практике, чаще всего – из рук своего духовника). При организации первых двух Крестовых походов между вручением им креста и посоха с сумой, носившим характер торжественной церемонии, проходило определенное время. Впоследствии обе церемонии проводились одновременно.

       Французским королям (наиболее активным организаторам и участникам крестоносного движения), кроме креста, сумы и посоха, вручалась еще и орифламма (лат.: aurеa flamma, то есть «золотое пламя» - так именовалось освященное в аббатстве Сен-Дени пурпурное знамя, расшитое золотыми языками пламени).

       Но большинство участников вооруженных «паломничеств» (незнатных рыцарей, горожан, крестьян) получало от священника или иеромонаха матерчатый крест и нашивало его на одежду (на рукав или напротив сердца). Иногда вместо самого креста будущий «пилигрим» получал от церковнослужителя разрешение носить крест во время паломничества – но после возвращения из Крестового похода его участник был обязан снять с одежды крест и более его не носить.

       При этом типы и цвета «паломнических» крестов отличались большим разнообразием. Так, участники Первого Крестового похода, как правило, носили прямые кресты красного цвета (в подражание полоскам ткани от разрезанной на ленты багряницы папы римского Урбана II, розданной им будущим «пилигримам» на Клермонском соборе; счастливцы, получившие полоски этой багряницы из папских рук, нашили их крестообразно на одежду; те, кому не досталось «папских» крестов, вынуждены были довольствоваться самодельными, но такого же или похожего цвета). Именно такие красные прямые кресты, преимущественно на белом поле, украшали и знамена первых крестоносцев (от которых ведет свое происхождение, между прочим, и английский флаг – «Хоругвь Святого Георгия»).

       В дальнейшем разнообразие форм и расцветок паломнических крестов неудержимо возрастало. Так, крестоносцы, воевавшие против вендов (косневших в язычестве полабских, или эльбских, славян) в конце 1140-х гг., носили эмблему в виде креста, вписанного в круг. При планировании Третьего Крестового похода было особо оговорено, что французское ополчение будет носить красные кресты, английское – белые, итальянское – лазоревые (синие), а фландрское – зеленые. Зеленого цвета (на черном с белой каймой облачении) был и крест рыцарей ордена Святого Лазаря Иерусалимского (лазаритов). Причем еще по предложению римского папы Урбана II, вдохновителя Первого Крестового похода, во время похода «паломник» должен был носить крест на груди, а во время возвращения из похода (то есть после исполнения паломником взятого на себя обета) – на спине, между лопатками.

       Что же касается формы креста, то конкретные его модификации были закреплены за членами различных духовно-рыцарских орденов, скорее всего, значительно позднее. Так, говоря о «восьмиконечном кресте иоаннитов-госпитальеров», обычно подразумевают крест, имеющий на расширяющихся концах глубокие вырезы в форме «ласточкиных хвостов».

       Между тем, в первые века существования ордена Святого Иоанна Иерусалимского его члены пользовались прямым крестом, а позднее – крестом, вырезы на концах которого были не так уж глубоки. Во всяком случае, на миниатюрах в целом ряде рукописей – например, «Большой хроники Испании» (исп.: Grant Cronica de Espanya) или «Книги индульгенций» (лат.: Liber Indulgentiae) – рыцари-иоанниты представлены в одеяниях, украшенных крестами, хотя и восьмиконечными, но с весьма неглубокими вырезами на концах крестов (напоминающих скорее кресты «костыльного» или «выступного» типа). В то же время «восьмиконечными» считались и восьмиугольные равноконечные кресты со слегка расширяющимися на концах лучами (именуемые в средневековой геральдике также «мантуанскими», «лапчатыми» или «германскими»). Но носили такие кресты на своих облачениях в ту пору вовсе не тевтонские рыцари, а их вечные соперники-тамплиеры, получившие эти «иерихонские трубы» на концы своего красного орденского креста в качестве знака отличия за доблесть, проявленную храмовниками при взятии сраацинской крепости Аскалона, от папы римского Евгения III в апреле 1147 г.

       Такой крест можно видеть, например, на рисунке в «Истории рыцарского ордена храмовников» Пьера Дюпюи (Du Puis P. Histoire de l'Ordre militaire des Templiers. Bruxelles, 1751), где, в частности, крест на навершии посоха тамплиера заключен в правильный восьмиугольник (видимо, именно этот рисунок послужил сэру Вальтеру Скотту образцом для создания образа Великого магистра храмовников Луки Бомануара в «Айвенго»). Примерно такой же крест, но только с менее подчеркнутым расширением лучей на концах креста, изображен на щите и копейном флажке-«прапорце» рыцаря-тамплиера в известной настенной росписи французской церкви в Крессак-дю-Шарент. Вместе с тем, равноконечный крест со значительно расширяющимися на концах лучами чеканился и на монетах Иерусалимского королевства, начиная с 60-х гг. XII в., а также соседних крестоносных государств – княжества Антиохии, графства Триполи, Эдессы и т.п.).

       Тевтонский же орденский крест был в описываемый период более вытянутым в высоту (то есть его поперечная перекладина была значительно короче вертикальной), но не лапчатым, а прямым (иногда концы тевтонского креста оформлялись в форме буквы «Т», но с весьма небольшой поперечиной – в отличие от, например, костыльного креста рыцарей ордена Святого Гроба Господня, то есть «сепульхриеров»).

       Крест именно такой формы можно видеть на скульптурном изображении Верховного магистра «тевтонов» – ландграфа Конрада Тюрингского (1239-1240). Под изображением ландграфа Конрада видны два щита с гербами, один из них – с орденским гербом (прямым черным крестом на белом поле). Позднее, действительно, концы орденского креста «тевтонов» начали понемногу расширяться, но даже в XVI в. (в пору существования тевтонского орденского государства в Пруссии и его филиала в Ливонии) форма его была еще очень далека от «лапчатого» или «германского» (ассоциирующегося в представлении современных людей преимущественно с прусским или общегерманским Железным Крестом). Вместе с тем, именно такие кресты, то есть с небольшим расширением или Т-образным завершением на концах лучей, нередко встречаются на миниатюрах итальянских рукописей, начиная с XII в.

       4.Являлись ли тевтонские рыцари «крестоносцами»?

       Но, несмотря на все это, орденские рыцари не могли считаться крестоносцами «по определению». Дело в том, что, в соответствии с папскими постановлениями, можно было «принять (взять) крест», то есть стать крестоносцем, только по благословению священнослужителя (в противном случае участие в Крестовом походе не считалось богоугодным делом – как, например, Крестовый поход императора Фридриха II Гогенштауфена, не заручившегося благословением папы и потому – «в награду» за свое «крестоносное рвение»! - отлученного римским первосвященником от Церкви!) и только на определенный промежуток времени (для осуществления конкретного Крестового похода). А в военно-монашеские ордены вступали не на время (по крайней мере, теоретически; хотя Устав тамплиеров предусматривал возможность временного служения ордену, причем не только для сержантов, но и для рыцарей, это являлось скорее исключением, чем правилом!), а навсегда, и окончательно согласовывали этот важнейший в жизни кандидата шаг не со священником, а с руководством ордена.

       Мало того! «Орденским братьям» прямо запрещалось «принимать крест», так как участие в каком-либо «постороннем», или «чужом» Крестовом походе означало бы их нерегулируемые «отлучки» (а в случае гибели в ходе «паломничества» - и безвозвратное «выбытие»!) из «своего собственного» ордена, что неизбежно приводило бы к ослаблению военной мощи последнего. Именно вследствие вышеизложенных обстоятельств орденские рыцари «по сути» не могли быть крестоносцами (как парадоксально это ни звучит!), хотя в борьбе с неверными и язычниками они, естественно, сражались с добровольцами-крестоносцами бок о бок, составляя костяк христианских ополчений в «священной войне». Но именно костяк, а не основу – даже в решившей судьбы Тевтонского ордена битве при Танненберге в 1410 г. полноправных членов ордена Девы Марии – «братьев-рыцарей», по праву носивших белые плащи с черным крестом, на все многотысячное орденское войско приходилось всего двести пятьдесят человек (из них двести три, а согласно другим источникам – двести пять - пали на поле брани).

       А если говорить о христианизации «тевтонами» Прибалтийского края, то именно разноплеменное войско крестоносцев, съехавшихся со всей Европы, под предводительством чешского короля (по-немецки: «кёнига») Оттокара II Пшемысла, помогло Тевтонскому ордену завоевать в 1255 г. территорию, на которой «орденскими братьями» был, опять-таки, при щедрой финансовой поддержке этого чешского короля-крестоносца! – основана будущая столица прусского орденского государства Кенигсберг (названный в честь этого храброго и щедрого монарха-славянина «Королевской горой»).

       Именно участию в очередном Крестовом походе большого военного отряда крестоносцев был обязан орден меченосцев своей победой над зависимым от русского Полоцка княжеством Герцике (Ерсика) в 1209 г. Вместе с тем, даже большие силы крестоносцев, съехавшиеся на помощь ордену гладиферов в Ливонию в 1236 г., не спасли братьев-меченосцев от сокрушительного разгрома литовцами и перешедшими на сторону литовцев неверными союзниками меченосцев – семигалами-земгалами – разгрома, после которого орден Меча, как мы знаем, фактически перестал существовать. Что касается внешнего оформления одеяний, то все участники Крестовых походов носили кресты.

       Чаще всего эти кресты носили посредине груди, но у крестоносцев «по обету» (паломников-добровольцев) дополнительный крест на плаще нашивался на правое плечо, в то время, как орденские рыцари обычно носили крест на плащах с левой стороны груди. Во всяком случае, для иоаннитов-госпитальеров это было установлено первым Великим магистром их ордена фра Раймондом дю Пюи в 20-х гг. XIII столетия в «Правилах ордена Святого Иоанна Иерусалимского». У тамплиеров, первоначально облаченных просто в белые плащи, красные кресты на них появились после 1147 г., и также – слева на груди. Что же касается рыцарей Тевтонского ордена, то практически во всех описаниях указано, что им следует носить орденский крест слева на груди; хотя на некоторых иллюстрациях они изображаются с крестом на правой стороне плаща.

       В отличие от меченосцев, подчиненных изначально рижскому епископу, «псы-рыцари» Тевтонского ордена подчинялись непосредственно папе римскому (хотя эта подчиненность, как мы видели выше, и не помешала «тевтонам» поддерживать римско-германского императора Фридриха II в борьбе с римским понтификом!). По договору между Тевтонским орденом и папой 1/3 христианизированных земель передавалась подчиненным папе епископам, а 2/3 оставались во владении ордена Святой Девы Марии. Так обстояло дело в покоренной «тевтонами» Пруссии. В Ливонии же епископы (а затем и архиепископы) протестовали против подобной практики, ссылаясь на предшествующий исторический прецедент с орденом меченосцев, который получал в Лифляндии не две трети, а всего лишь треть завоеванных земель.

       Протест князей церкви был удовлетворен римской курией. Папа заставил «Дом Святой Марии Тевтонской в Ливонии» признать, по примеру прежних меченосцев, свою ленную зависимость от рижского архиепископа. Более того! В соответствии с установившейся со времен меченосцев традицией, рижский архиепископ отныне получал две трети, а орден Девы Марии лишь треть покоренных земель – впрочем, это касалось лишь завоеваний в собственно Ливонии (территории, населенной племенами ливов, а также латгалов и леттов – предков современных латышей) и Земгалии-Семигалии. В Курляндии (населенной языческим племенем куронов, или куршей) епископ имел право претендовать на треть, а Тевтонский орден – на две трети завоеванных земель (как в Пруссии).

       Взаимные претензии между церковными и орденскими властями в этом и других вопросах послужили основной причиной длительных и многочисленных конфликтов между христианами в Прибалтийском крае, вылившихся, в конце концов, в форменную «войну всех против всех» и полное отсутствие внутриполитической стабильности в данном регионе, что ослабляло его перед лицом внешней угрозы. В ходе христианизации и освоения прибалтийских земель к XVI в. на территории будущих Эстляндской, Курляндской и Лифляндской губерний Российской империи сложился целый ряд вполне самостоятельных духовных княжеств:

       1)архиепископство Рижское,

       2)епископство Дерптское (Дерпт=Юрьев=Тарту),

       3)епископство Эзель-Викское (Эзель=остров Сааремаа),

       4)епископство Курляндско-Пильтенское,

которым фактические противостоял Дом Святой Марии Тевтонской в Ливонии. Каждое из этих феодальных мини-государств имело свои знамена, печати и эмблемы. Самым обширным из государственных образований в Ливонии (как обычно обобщенно именовалась вся Восточная Прибалтика) был местный филиал Тевтонского орденского государства, пользовавшийся наибольшей самостоятельностью и наибольшим влиянием во всем Балтийском крае.

       Если во времена ордена меченосцев носителем высшей власти на христианизированных прибалтийских землях считался Рижский епископ, то после включения остатков этого ордена в состав тевтонского орденского государства положение кардинальным образом изменилось. В 1226 году тевтонский Верховный магистр Герман фон Зальца получил от римско-германского императора Фридриха II Гогенштауфена грамоту на владение Пруссией (еще не завоеванной) и «всех других земель, которые ордену удастся, с Божьей помощью, завоевать». А в 1234 г. папа римский Григорий IX официально взял все владения Тевтонского ордена под защиту папского престола. Вероятно, имелись в виду орденские владения «тевтонов» в Пруссии.

       Но после распространения власти Тевтонского ордена на бывшие владения меченосцев в Ливонии, Верховные магистры «тевтонов» стали истолковывать содержание папской грамоты «расширительно», утверждая, что и орденские земли в Ливонии также попадают под юрисдикцию папских грамот. Рижская епископская кафедра, разумеется, никак не могла согласиться с подобным «расширительным» толкованием и вступила с орденом в ожесточенную борьбу, бомбардируя Рим непрерывными жалобами на дерзость, наглость и самоуправство тевтонских рыцарей. В этой борьбе папский престол старался лавировать, не принимая однозначно сторону ни того, ни другого жалобщика.

       В 1245 г. рижский (упорно именовавший себя на печатях и в документах «ливонским»!) архиепископ был возведен папой в сан «Архиепископа Ливонского, Эстонского и Прусского» (а в 1255 г. дополнительно утвержден папой в сане Архиепископа Рижского). Но это «повышение» нисколько не снизило накала борьбы за лидерство в регионе. В 1347 г. Дом Святой Марии Тевтонской в Ливонии был – папской буллой! – освобожден от всякой ленной зависимости от рижского архиепископа. А с конца XIV в. он – параллельно с общим усилением Тевтонского ордена, достигшего пика своего могущества в Пруссии и Прибалтике – стал фактически хозяином и вершителем судеб всего Прибалтийского края (хотя рижская кафедра, по старой памяти, еще долго оказывала сопротивление непомерно возраставшему могуществу «тевтонов»). Со временем руководство ордена Девы Марии в Ливонии добилось положения, при котором даже епископы в соседние (не орденские!) епархии назначались только из числа тевтонских «братьев-священников» (это называлось «инкорпорацией»).

       В соответствии с Уставом Тевтонского ордена, «братьям-рыцарям» запрещались всякая личная переписка и использование личных (родовых) печатей. Однако должностные печати в ордене существовали. Они были символом полноты власти члена Тевтонского ордена, вступившего в должность. При получении подобной печати орденский рыцарь наделялся полномочиями в полном объеме, безо всяких ограничений. Если же комтур, фогт или иное орденский чиновник не получало соответствующей печати (как знака отличия его должности), это означало, что он был ограничен в своих правах должностного лица (например, не мог самочинно продавать или отдавать в залог орденскую собственность, и т.п.).

       Символика орденских печатей вообще не была связана с наиболее распространенным орденским символом (за исключением, пожалуй, печатей меченосцев). Причем подобная ситуация наблюдалась и в других европейских военно-монашеских орденах. Так, печати тамплиеров были односторонними с изображениями двух типов, представлявшими либо Храм Соломонов того или иного вида, либо двух рыцарей верхом на одной лошади. Печати обоих типов использовались практически одновременно. Первая печать тамплиеров, датируемая, как и появление красного креста на их белых плащах, примерно 1147 г., представляла (в соответствии с полным названием ордена) – тамплиеры (храмовники, рыцари Храма) – Храм Господень=Храм Соломона. Печать такого вида использовалась до середины XIII в. На печатях второго типа, введенных с 1167 г., были изображены два рыцаря, едущие на одной лошади в левую сторону, что являлось символом не бедности (каждый рыцарь-тамплиер был обязан по Уставу иметь трех лошадей!), а христианского смирения.

       Как писал апологет тамплиеров, епископ Акконский Жак (Иаков) де Витри: «Два гордеца не поскачут в одном седле». На многих тамплиерских печатях этого типа оба храмовника прикрыты одним щитом, но у каждого свое копье. Печати госпитальеров-иоаннитов были двусторонними. На лицевой стороне их печатей одного типа, начиная с XII в., изображался коленопреклоненный человек (магистр ордена Святого Иоанна) перед так называемым «патриаршим» крестом (шестиконечным крестом с двумя поперечными перекладинами, из которых верхняя короче нижней – в память изначальной подчиненности странноприимцев Святого Иоанна православному Патриарху Иерусалима), а под ним – греческие буквы «А» и «О» («Альфа» и «Омега», то есть «Начало» и «Конец» всего; в «Апокалипсисе» Христос говорит о Себе Святому Иоанну Богослову: «Аз есмь Альфа и Омега, Первый и Последний...» Откр., 1, 10).

       В первой трети XIII в. у ордена Святого Иоанна появилась печать другого типа, на лицевой стороне которой была изображена фигура (магистра ордена), расположенная анфас, с крестом на левой стороне груди. На оборотной стороне иоаннитских печатей обоих типов на фоне здания Госпиталя (странноприимного дома) был изображен перебинтованный больной человек с удлиненным крестом в изголовье. Печати с подобным изображением на обороте использовались рыцарями Святого Иоанна вплоть до изгнания их французами с острова Мальты в 1798 г. Но вернемся к печатям рыцарей ордена Пресвятой Девы Марии.

       Хотя вышеуказанный отличительный знак – черный крест на белом плаще – был усвоен тевтонскими рыцарями практически сразу же после окончательного оформления их ордена, на печатях Верховного магистра и орденского Капитула (высшего Совета ордена) изображалась Богородица с Младенцем Иисусом, держащая в другой руке скипетр (иногда с навершием в виде лилии). Это изображение, вполне отражавшее полное название ордена, как братства во имя Пресвятой Богородицы (Девы Марии), хотя и с незначительными изменениями, сохранилось до конца XV в. Одновременно с этой т.н. Большой орденской печатью, с 30-х-40-х гг. XIV в. вошла в обиход так называемая Малая магистерская печать, именовавшаяся также «секретной печатью» (Secretsiegel), с изображением должностного герба тевтонского Верховного магистра, представлявшего собой белый щит с прямым черным крестом и наложенным на этот черный крест более узким золотым крестом с утолщенными Т-образными концами, замененными в конце XV в. лилиями (впрочем, нередко геральдические лилии просто увенчивали собой Т-образные концы золотого креста). На пересечении перекладин креста был расположен щиток с черным одноглавым «распластанным» некоронованным орлом, смотрящим влево от зрителя – эмблема, указывающая на принадлежность Верховного магистра Тевтонского ордена, «по должности», к числу князей «Священной Римской империи (германской нации)».

       По орденскому преданию, не кто иной, как римско-германский император Фридрих II Гогенштауфен (1220-1250), внук Фридриха I Барбароссы, даровал тевтонским Верховным магистрам право ввести черного императорского орла в состав магистерской эмблемы, а французский король Людовик IX Святой дозволил им использовать французские королевские лилии на концах креста – в знак доблести, проявленной «тевтонами» в борьбе с врагами Христианства. Магистры провинций Тевтонского ордена (ландмейстеры) имели собственные должностные печати. На печатях немецких ландмейстеров (дейчмейстеров) изображение было такое же, как и на печати Верховных магистров; различались они только надписями (в надписи на своей печати немецкий ландмейстер – «Дейчмейстер» - именовался не «магистром», а «прецептором»).

        Прусские ландмейстеры также именовались в надписях на своих печатях «прецепторами» (лат.: praeceptor). Но на их печатях, начиная с вышеупомянутого Германа Балка, был изображен известный евангельский сюжет, связанный с земным Житием покровительницы ордена - Пресвятой Девы Марии - бегство Святого Семейства из Вифлеема в Египет (Святой Иосиф Обручник ведет за собой под уздцы мула с Богородицей и Божественным Младенцем в правую от зрителя сторону). Став, наряду с прусским, «по совместительству», еще и ливонским ландмейстером, Герман Балк сохранил на своей должностной печати прежнее изображение бегства Святого Семейства в Египет, но добавил к прежней надписи слова: «... и ливонский». Преемники Балка в должности ливонского «земского магистра» до середины XV в. использовали так называемые печати «Пуэрпериум» (Puerperium, от латинского слова «puer» - «мальчик»), с изображением Рождества Богомладенца Иисуса Христа.

       Официально печать «Пуэрпериум» именовалась «Личной (внутренней) печатью Ливонии (Лифляндии)», по-немецки: Inesiegel von Livland, и торжественно вручалась тевтонским Верховным магистром вновь избранному ландмейстеру Ливонии вместе с другими регалиями, в том числе золотым перстнем, украшенным сапфиром, и облачением члена высшего Конвента ордена. В XIII-XIV в.в. при выборе ландмейстера ливонский орденский конвент избирал двух кандидатов на должность магистра Лифляндии и представлял их на окончательное утверждение Верховному магистру всего Тевтонского ордена, который утверждал одного из представленных на его рассмотрение кандидатур. Что же касается комтуров (командоров или коммендаторов) и фогтов в пределах Ливонии, то их рыцари лифляндского филиала Тевтонского ордена выбирали и назначали самостоятельно, не связываясь по этому вопросу с ведомством Верховного магистра в Пруссии.

       На печати ливонского ландмейстера были изображены возлежащая Богоматерь и стоящая у Ее ног фигура с посохом (символизировавшая пришедших поклониться Христу пастухов), а в верхней части печати – колыбель с Богомладенцем и склонившиеся над ним головы вола и мула. В круговой латинской надписи по краю печати указывался ее обладатель: «S(igillum) Comendatoris Dom(i) Theuton(icorum) in Livonia», то есть: «П(ечать) Коммендатора Тевтонского Дома в Ливонии», - следовательно, должность руководителя ливонского филиала Тевтонского ордена в описываемое нами беспокойное время приравнивалась к орденской должности комтурa(командора=коменданта=коммендатора).

       Именно так именовались тогда и комтуры (коменданты) отдельных крепостей Тевтонского ордена, например: «коммендатор» Гольдингена, «коммендатор» Митавы и т.д. Из этого явствует, что в описываемый период ранг ливонского «земского магистра» в тевтонской внутриорденской иерархии был ниже, чем у «земских магистров» Пруссии или Германии, поскольку как прусский ландмейстер, так и Дейчмейстер именовались на печатях не «коммендаторами», а «прецепторами». Печать «Пуэрпериум» с изображением Рождества Христова использовалась ливонскими ландмейстерами до 1468 г., с небольшими вариациями: в XIII в. головы Богоматери и Богомладенца были обращены в правую от зрителя сторону, а с начала XIV в. – в левую. В середине XV в. стала использоваться одновременно с нею, а затем и заменила ее «Большая («маестатная») печать» ливонского ландмейстера (по-немецки: Majestaetssiegel) c изображением бегства Святого Семейства в Египет (Св. Иосиф Обручник шествует за мулом, справа от зрителя; вся композиция развернута вправо).

       Похожее изображение ранее использовалась на печати прусского ландмейстера Тевтонского ордена, но должность прусского ландмейстера (а вместе с ней – и соответствующая печать) была упразднена в 1324 г., поскольку с этого года Пруссией начал управлять непосредственно сам Верховный магистр Тевтонского ордена. Дело в том, что Верховный магистр, обеспокоенный разгромом ордена  тамплиеров совместными усилиями французского короля и папского престода, решил в 1309 г. перебраться подальше от римского папы и перенес свою резиденцию из Венеции в первоклассную крепость Тевтонского ордена Мариенбург в Западной Пруссии. С тех пор интересы Тевтонского ордена оказались сосредоточены в первую рчередь на Прибалтийском регионе.

       Однако подлинно «революционным» изменением явилась не смена на ливонской ландмейстерской печати одного религиозного сюжета на другой, а появление на ней родового герба ливонского ландмейстера. Этот шаг был прямым вызовом Уставу Тевтонского ордена и самому Верховному магистру в Мариенбурге, на чьих печатях (как на большой, так и на малой) личный (родовой) герб отсутствовал до конца XV в. Впервые родовой герб Верховного магистра Тевтонского ордена на орденской печати появился только при Гохмейстере Фридрихе (сыне герцога Саксонского), стоявшем во главе Немецкого ордена в 1497-1510 гг. Вплоть до его избрания Верховный магистр избирался из числа «орденских братьев». Но к концу XV в. положение тевтонского орденского государства в Пруссии крайне осложнилось.

       После поражения, нанесенного ордену Приснодевы Марии объединенным польско-литовским войском в 1410 г. при Танненберге, Польское королевство значительно урезало территорию орденского государства. Внутриорденские противоречия доходили до военных столкновений. Против Тевтонского ордена восстали его же собственные вассалы и подданные, объединившиеся в «Союз Ящериц(ы)» («Эйдексенбунд», по-немецки: Eidechsenbund), а затем – «Прусский союз» («Прейссишер Бунд», по-немецки: Preussischer Bund), и призвавшие на помощь польского короля. Вследствие христианизации Литвы приток новых рыцарей в орден и добровольцев-крестоносцев резко сократился. Необходимость выплаты огромной контрибуции полякам и жалованья наемникам, которыми приходилось пополнять недостаток собственных воинов, серьезно ухудшили финансовое положение ордена и вынудили его повысить налоги с подчиненных ему городов (Данцига, Кульма и др.), что, в свою очередь, вызвало их недовольство, вылившееся в нескончаемую цепь мятежей и вооруженных восстаний.

       В столь тяжелой ситуации высшие орденские чины решили, в нарушение традиции, избрать в Верховные магистры не своего «брата-рыцаря», а, так сказать, «варяга» - знатного князя «Священной Римской (Германской) империи» Фридриха Саксонского (в надежде получить военную и материальную помощь от последней, по принципу «Европа нам поможет»). Никакой действенной помощи Тевтонский орден от империи не получил, но прецедент введения родовых гербов в состав должностной печати состоялся.

       Избранный Гохмейстером «тевтонов» после Фридриха Саксонского, Верховный магистр Альбрехт фон Бранденбург-Ансбах (также до своего избрания в ордене не состоявший и приглашенный тевтонами «со стороны») поддержал эту традицию и, подобно своему саксонскому предшественнику, ввел в гохмейстерскую печать свои родовые эмблемы. Ослаблением центральной орденской власти, кстати, не преминули воспользоваться и магистры Германии (дейчмейстеры), хотя родовой герб появился на их печатях позднее, при Дейчмейстере брате Ульрихе фон Лентерсгейме, в 1464 г. (но, в отличие от печатей ливонских ландмейстеров, на печатях дейчмейстеров чеканилась не только должность, но и имя немецкого магистра, чего в Ливонии не практиковалась до самой ликвидации тамошнего отделения Тевтонского ордена).

       Как уже неоднократно говорилось выше, отношения между «ливонской провинцией» и «метрополией» Тевтонского ордена были далеко не ровными. В XIII в., когда новый тевтонский филиал в Ливонии только делал первые шаги, нуждаясь в постоянной помощи и подпитке из Пруссии, ливонский ландмейстер безоговорочно подчинялся Верховному магистру и беспрекословно выполнял все его указания. Нередко «земский (земельный) магистр» из Ливонии переводился на такую же должность в Пруссию и наоборот, как это было с братом Дитрихом фон Гренингеном (Грюнингеном) или с братом Конрадом фон Фейхтвангеном. Известны даже случаи избрания ливонского ландмейстера Верховным магистром всех «тевтонов» (брат Анно фон Зангерсгаузен в 1256 или тот же брат Конрад фон Фейхтванген в 1291 г.).

       Мало того – в 80-е гг. XIII в. была даже предпринята попытка объединить в одних руках управление прусской и ливонской провинциями Тевтонского ордена  - тогда, в частности, прусский ландмейстер Ман(е)гольд одновременно исполнял обязанности ливонского вице-магистра -, но она оказалась неудачной. Специфика задач, стоявших перед различными отделениями Тевтонского ордена, да и географическая изолированность этих двух отделений друг от друга - между владениями прусского и ливонского ландмейстеров лежала литовская область Самогития (по-польски: Жмудь, по-литовски: Жемайте), которую «тевтонам» так и не удалось своевременно окрестить! - оказались на поверку негативными геополитическими факторами непреодолимой силы. В описываемое время Тевтонский орден мог выставить десятитысячное, а его ливонский филиал - семитысячное войско.

       В XIV в. в рамках самого ливонского отделения Тевтонского ордена разгорелась неприкрытая борьба между сторонниками так называемой «рейнландской» партии (ориентировавшимися на Верховного магистра в Пруссии и его «франконцев») и «вестфальской» партией, стремившейся к проведению ливонским филиалом ордена «мариан» независимой или, по крайней мере, самостоятельной политики, в духе традиций гладиферов. Поначалу влияние орденской «метрополии» было преобладающим, и Верховному магистру удавалось держать ливонский филиал своего ордена (кстати, значительно превышавший свою «метрополию» по территории) под контролем.

       Это выражалось, в частности, в следующем: до конца XIV в. все ключевые орденские должности в Ливонии занимали преимущественно представители партии «рейнландцев». Однако в начале следующего столетия партия «вестфальцев» перешла в контрнаступление и стала вытеснять «рейнландцев» с важнейших постов. Особенно заметным этот процесс стал после разгрома войска Тевтонского ордена поляками и литовцами в вышеупомянутой битве под Танненбергом (по-польски: Грунвальдом, по-русски: Грюнвальдом, по-литовски: Жальгирисом) 15 июля 1410 г. Интересно, что ливонский филиал Тевтонского ордена в этой битве не участвовал, поскольку имел с литовским князем Витовтом двусторонний договор о ненападении (!).

       И это при том, что на стороне Тевтонского ордена при Танненберге сражались, кроме прусских вассалов ордена и рыцарей-добровольцев из Австрии, Баварии, Вестфалии, Фризии и Швабии, французские крестоносцы – в частности, нормандский рыцарь Жан де Ферьер, сын сеньора де Вьевиль и сеньор Дюбуа д’Аннекэн из Пикардии, крестоносцы из Чехии и Венгрии (в том числе палатин Миклош Гарай), трансильванский воевода Стибор (как и Гарай, прославившийся в битве войска крестоносцев короля Сигизмунда I Венгерского с турками-османами под Никополем в 1396 г.) и даже два польских князя – Казимир Щециньский и Конрад Олесницкий! Лишь в конце сентября 1410 г. орденское войско из Ливонии пришло на помощь своим прусским «старшим братьям», оказав им содействие в снятии польско-литовской осады с орденской столицы Мариенбурга и постепенном, путем применения стратегии непрямых действий, вытеснении польско-литовских войск из Пруссии! Кстати, и до злополучного 1410 г. ливонские контингенты «мариан», если и участвовали в общеорденских военных кампаниях, всегда выступали отдельными отрядами и под своим собственным знаменем.

       Весь XV в. был ознаменован закатом могущества Тевтонского ордена, вызванным как военными поражениями, так и вышеупомянутыми внутренними конфликтами. Диктат прусской «метрополии» над орденской Ливонией поневоле становился все слабее. «Дом Пресвятой Марии Тевтонской в Ливонии» чувствовал себя все более самостоятельным и все менее зависимым от Верховных магистров. Первый шаг к полной независимости был сделан ливонскими «братьями-рыцарями» в 1438 г., когда они впервые сами избрали себе магистра (хотя избранные в Ливонии земские магистры по-прежнему должны были ездить в Пруссию «на поклон» к Верховному магистру, который утверждал их в должности). К середине XV в. уже около шести процентов орденских рыцарей в Ливонии являлись выходцами из Вестфалии и только тридцать процентов - выходцами из Рейнской области. Следующим шагом Ливонской провинции Тевтонского ордена к независимости стала смена ландмейстерской печати.

       В 1451 г. в ливонском филиале ордена «мариан» была введена новая «Большая печать». В ее верхней части было по-прежнему изображено бегство Святого Семейства в Египет, а в нижней два щита - один щит с «тевтонским» крестом, а другой – с родовым гербом ландмейстера Иоганна фон Менгеде, предка известного лифляндского рода фон Менгден (две красные полосы на серебряном поле). Произошли изменения и в наименовании должности владельца печати. Отныне он именовался уже не «коммендатором», как раньше, а «магистром Ливонии» (Sigillum Magistri Livonie=Печать магистра Ливонии), хотя его конкретное имя по-прежнему не было указано (в отличие от печатей дейчмейстеров).

       С тех пор на «Больших печатях» ливонских ландмейстеров изображались родовые гербы практически всех ливонских магистров, включая последнего из них – Готтгарда фон Кеттлера (Кеттелера, Кетлера), чьим родовым гербом служил «котельный крюк» и который, как мы увидим, в ходе Ливонской войны преобразовал остатки вверенных ему орденских владений в светское герцогство Курляндское.

       В середине XVI в. изображение на ливонской «Большой печати» несколько изменилось (с этого времени на ней, как и на печати прусских магистров, Святой Иосиф Обручник идет впереди мула, ведя его под уздцы).

       Наряду с двумя упомянутыми выше типами печатей, ливонские магистры использовали и малую, или «секретную», печать (Secretsiegel), прикладывавшуюся к менее важным документам. Изображение на этой «секретной» печати, появившейся впервые около 1367 г. и использовавшейся до 1558 г., повторяет рисунок печати прусского ландмейстера, но развернуто в левую от зрителя сторону. В надписи на этой малой лифляндской печати, в отличие от большой, сразу же появились слова «магистр Ливонии»  (лат.: Magister Livonie или Magister Livoniae).

       В отличие от самого Тевтонского ордена, где следующими по важности лицами после Верховного магистра являлись Великий комтур и «Дейчмейстер» (магистр Германии), в ливонском филиале ордена Святой Девы Марии первыми заместителями ландмейстера являлись ландмаршал и коадъютор (первый помощник). На печати ливонского ландмаршала, просуществовавшей, с незначительными изменениями, с 1346 по 1558 гг., был изображен конный рыцарь с украшенным прямым крестом щитом и копьем с флажком-прапорцем, скачущий в левую от зрителя сторону.

       5.Знамена «мариан»

       Как известно, все крупные духовно-рыцарские ордены имели свои знамена, постоянно находившиеся при магистрах. Так, на знамени госпитальеров-иоаннитов, утвержденном в 1118 г., изображался на красном полотнище прямой белый крест. Тот факт, что именно знамя с прямым крестом было исконным знаменем госпитальеров (Vexillum Hospitalis), подтверждается тем, что именно прямой белый крест изображался на красном поле герба ордена Святого Иоанна, да и на современном красном флаге одного из его ответвлений – папского католического «Суверенного Военного (Рыцарского) Мальтийского Ордена». С другой стороны, сохранились изображения иоаннитских знамен с восьмиугольным белым крестом в красном поле.

       Достоверные сведения об утвержденном папой римским или общеизвестном «главном» знамени Тевтонского ордена Пресвятой Девы Марии (подобного «Vexillum Hospitalis» госпитальеров или черно-белому «Vexillum Templi» тамплиеров) в средневековых грамотах и хрониках отсутствуют, хотя на этот счет существует немало спекуляций и легенд. Известно, что на войсковых штандартах или на крепившихся к копьям флажках-вымпелах «мариан» изображался прямой черный орденский крест на белом поле. В немецкой «Хронике» Виганда Марбургского (конец XIV в.) упоминается использование в походах Тевтонского ордена на язычников боевых знамен с образами Пресвятой Богородицы и Святого Георгия Победоносца. Если знамена с изображением Богородицы можно признать характерными именно для тевтонских рыцарей (орден которых был посвящен именно Святой Деве Марии), то знамена с образом Святого Георгия могли использоваться в походах на язычников и рыцарями из числа крестоносцев-добровольцев, поскольку Святой Георгий (наряду со Святыми воинами Маврикием и Мартином) был небесным покровителем не конкретного ордена, а всякого рыцаря и всего рыцарства вообще.

       При описании «прусских бандер» (то есть  знамен тевтонских рыцарей и их союзников), захваченных польско-литовским войском после победы над орденом и его союзниками при Танненберге в 1410 г., польский хронист Ян Длугош описывает целых два знамени Верховного магистра – «Великое» («Большое») и «Малое», на которых был изображен его («должностной») герб. В специальной литературе (напр. Muczkowski J. Wiadomosz o resopismach histotyi Dlugosza, jego banderia Prutenorum et insignia seu cleinoda Regni Polonici, Krakow, 1851) можно найти и соответствующие рисунки. В труде Юзефа Мучковского герб на знамени Верховного магистра «мариан» аналогичен изображениям на малых, или «секретных», печатях (Secretsiegel) – но не Верховных, а немецких магистров (дейчмейстеров)! -, появившихся со времени правления Дитриха фон Альтенбурга (1335-1341), причем, в отличие от дейчмейстерских печатей, орел в перекрестье креста на захваченных поляками белых, с «костыльным» золотым крестом, знаменах Верховного магистра увенчан короной и смотрит не в левую, а в правую (от зрителя) сторону – аналогично коронованному черному орлу на нагрудном кресте Верховного магистра «тевтонов», впервые засвидетельствованном в начале XVI в. и использующемся Гохмейстером Тевтонского ордена и по сей день.

       На современных реконструкциях «Большого» и «Малого» знамени Верховного магистра орел в центре креста выглядит так же, как на указанных печатях и нагрудном кресте, то есть, развернут в левую сторону. Не утихают споры и о том, какой стороной знамя Верховного магистра было прикреплено к древку – верхней или боковой (его изображают на иллюстрациях как в первом, так и во втором виде, да вдобавок еще в виде хоругви-вексиллума, прикрепленным к поперечной перекладине!).
      
       6.Знамя «Дома Пресвятой Марии Тевтонской в Ливонии»

       «Дом Пресвятой Девы Марии Тевтонской в Ливонии» имел, как уже говорилось выше, свое собственное знамя, которое во время военных походов везли рядом с ландмейстером, или, в его отсутствие, рядом с ландмаршалом, являвшимся в орденской иерархии ливонского филиала «тевтонов» вторым по важности должностным лицом после магистра (тогда как в рамках всего Тевтонского ордена эту функцию выполнял не маршал, а Великий комтур). Знамя рыцарей-«мариан» в Ливонии (по другим данным - знамя ливонского ландмейстера «мариан») было двусторонним. На одной стороне на белом поле была изображена (в соответствии с полным названием ордена) его Небесная Покровительница Пресвятая Дева Мария в лазурном одеянии, держащая на правой руке Богомладенца, а в левой – державу в форме земного шара. На другой стороне ливонского орденского знамени, также на белом поле, был представлен покровитель рыцарства Святой Маврикий с золотым мученическим венцом на окруженной нимбом голове, в голубом одеянии и белом плаще, с золотыми поясом, налокотниками и наколенниками, держащий в правой руке копье с флажком, а левой опирающийся на серебряный прямоугольный щит с окаймленным золотом прямым черным крестом. В верхних углах полотнища орденского знамени, противоположных древку, был изображен белый орденский гербовый щит с черным тевтонским крестом.

       Как Пресвятая Богородица, так и Святой Маврикий были изображены на знамени стоящими на зеленой траве. Присутствие Святого Маврикия объяснялось не только его функцией как мученика за Христа и патрона рыцарства вообще, но и особым почитанием, которым он пользовался в Прибалтике. В Риге существовало даже особое посвященное ему элитное «Общество (братство) Черноголовых» (нем.: «шварцгейптеров», Schwarzhaeupter, молодых холостых отпрысков знатных купеческих родов, живших по общежитийному уставу, во многом напоминавшему монастырский, в особом «Доме Черноголовых»), имевших привилегию носить рыцарские шлемы и латы и составлявших в военное время отдельный отряд ополчения рижских бюргеров и купцов, сражавшийся под собственным знаменем.

       «Черноголовыми» эти почитатели Святого Маврикия именовались потому, что он считался «арапом-египтянином». Исторический Святой Маврикий был римским военачальником, легатом расквартированного в Египте Фиванского легиона, претерпевшим мученичество за Христа в гонения императора Диоклетиана. По христианской легенде, он владел чудодейственным «Святым копьем» ветхозаветного священника Финееса, перешедшего по наследству к библейскому пророку Иисусу Навину (якобы державшему это копье в руке при взятии Иерихона – о чем, между прочим, поется в известной песне времен войны между Севером и Югом в США «Joshua fought the Battle of Jericho, and the Walls came tumbling down», где Святое копье упоминается в следующих выражениях: «Down to the walls of Jericho he marched with the Spear in his hand...»), а затем – к римскому центуриону (сотнику) Гаю Кассию Лонгину, пронзившему этим копьем ребро распятого на Голгофе Христа, ускорив тем самым Его искупительную миссию.

       На некоторых дошедших до нас иллюстрациях у Святого Маврикия, изображенного на знамени ливонских рыцарей, на голове не мученический венец, а шлем, верхняя часть которого золотая, а нижняя – черная. Такое знамя с образами Богородицы и святого Маврикия было захвачено поляками в битве с ливонскими рыцарями Тевтонского ордена при Накеле в 1431 г.

       Встречается также изображение «знамени ливонских рыцарей», представляющего собой полотнище с тремя (!) горизонтальными полосами – желтой, белой и красной. Оно, в частности, приведено в книге Стивена Тернбелла и Ричарда Хука «Танненберг. 1410 г. Неудача тевтонских рыцарей» (Stephen Turnbull, Richard Hook. Tannenberg 1410. Desaster for the Teutonic Knights; Campaign-122/Osprey Ltd.2003), со ссылкой на Яна Длугоша. Но следует заметить, что, хотя польский каноник Ян Длугош (годы жизни 1415-1480) считается «классическим» источником сведений об этой кровавой, судьбоносной для ордена Святой Девы Марии битвы, он родился спустя пять лет после сражения и был отделен от событий, по крайней мере, сроком жизни целого поколения.

       Сам Ян Длугош не был ни современником, ни очевидцем, ни, тем более, участником битвы. По некоторым сведениям, в битве участвовал отец Длугоша, но тот, опять-таки, умер в 1425 г., когда будущему историку не исполнилось еще и десяти лет. Поэтому многие приведенные Длугошем сведения не следует принимать на веру – например, его упоминание о «хоругви Святого Георгия», под которой выступали крестоносцы-союзники ордена Девы Марии, как о красном знамени с белым крестом (в то время, как общеизвестно, что «знамя Святого Георгия», наоборот, всегда было белым с красным крестом и дожило в таком виде до нас, в качестве английского «флага Святого Георга»!), или же упоминание Длугоша о трехцветном желто-бело-красном (!) знамени ливонских рыцарей, под которым они, по его утверждению, якобы принимали участие в роковой для Тевтонского ордена битве 1410 г.

       Как известно, традиционные средневековые геральдические знамена были двуцветными (хотя и могли иметь несколько полос), и именно в качестве двуцветных дошли до нас древнейшие европейские флаги – красно-бело-красный австрийский, красно-желто-красный испанский, красно-зеленый португальский, красно-голубой лихтенштейнский, красно-белый монакский, бело-голубой сан-маринский, бело-красный польский и др. К тому же однозначно известно, что ливонских рыцарей в рядах «тевтонской» рати под Танненбергом не было (что и было, возможно, одной из важнейших причин поражения орденского войска).

       7.Должностной герб «земских магистров» Ливонии

       С начала XV в. начинает наблюдаться процесс формирования должностного герба ливонского ландмейстера, включающего в себя эмблему ордена Святой Девы Марии в сочетании с родовым (фамильным) гербом магистра. К описываемому времени подобная «четырехчастная» композиция, включающая оба указанных герба, уже существовала в ордене госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского. Впервые такой герб, отчеканенный на монетах и высеченный на крепостных стенах, появился у иоаннитов (именовавшихся в описываемый период «рыцарями Родоса», или «родосскими рыцарями» - по месту расположения своей тогдашней орденской резиденции) при Великом магистре Пьере д’Обюссоне, руководившем орденом Святого Иоанна в 1478-1503 гг.

       Кстати, следует отметить, что, хотя внешним отличительным знаком госпитальеров в мирное время являлся белый восьмиугольный крест на черном плаще, в период военных действий таким знаком служил не восьмиугольный, а прямой белый крест на красном одеянии (единственным исключением в этом отношении являлся период правления семьдесят второго гроссмейстера иоаннитов – Императора и Самодержца Всероссийского Павла I, при котором гвардия Великого магистра носила красные супервесты не с прямым, а с восьмиугольным мальтийским белым крестом на груди) и гербом ордена Святого Иоанна являлся прямой крест белого цвета на красном поле.

       Такой прямой крест и помещался в I и IV полях должностного герба Великого магистра иоаннитов. Именно такой герб представлен и на титульном листе устава Госпиталя, отпечатанном в 1534 г. А в иоаннитских уставах, изданных в 1725 и 1782 гг., изображен сам герб ордена Святого Иоанна Иерусалимского – прямой белый крест в красном фигурном щите под короной. Современный герб католического ответвления ордена Святого Иоанна – «Суверенного Военного Мальтийского Ордена» - также содержит, в качестве центральной фигуры, изображение прямого белого креста на красном поле в овальном («итальянском») щите, за которым помещен большой белый восьмиугольный («мальтийский») крест, концы лучей которого едва видны из-за щита, под которым на четках висит маленький белый мальтийский крестик.

       В Тевтонском ордене Пресвятой Девы Марии, как уже указывалось выше, включение родовых гербов Верховных магистров в состав орденской печати произошло в конце XV в., однако родовой герб магистра при этом сочетался не с гербом ордена (прямым черным крестом на белом поле), а с описанным нами выше должностным гербом Верховного магистра (таким же, как на «малых» печатях, начиная с 30-х-40-х гг. XIV в. и на знамени Верховного магистра всех «тевтонов»). Приведенные в «Хронике Даубмана» 1565 г. гербы тридцати четырех Верховных магистров Тевтонского ордена (на иллюстрациях с портретами Гохмейстеров) представляют четырехчастные щиты, содержащие в I и IV части крест (то есть должностной герб) Верховного магистра, а во II и III частях – его родовой герб. Четырехчастный герб Верховных магистров повторяется также на щите и груди его «портретных» иллюстраций. Позднее крест Верховного магистра на гербе служил для разделения поля на части, на которых располагались родовые эмблемы.

       В Ливонии четырехчастный герб с орденским крестом формировался, по-видимому, под влиянием геральдических тенденций, которые можно проследить на примере немецких епископств. До конца XIV в. там использовались печати с одной только епископской эмблемой. Но на рубеже XIV-XV вв. в ряде германских духовных княжеств появились гербовые печати с изображением как должностного герба епископа, или, точнее, печати епископства, так и герба конкретного епископа (личного или родового, по примеру римских пап). Комбинации этих двух гербов, или эмблем, отличались большим разнообразием: два гербовых щита рядом под одной епископской митрой; один «рассеченный» (разделенный на части по вертикали) щит, на котором слева от зрителя помещалась эмблема (герб) епископства, а справа – родовой (личный) герб конкретного епископа. Имелись также гербовые епископские печати, представлявшие собой геральдический щит, разделенный на четыре равные части (если употреблять геральдическую терминологию, «щит рассеченный и пересеченный»). В I и IV части этого щита посещался герб (печать) епископства, во II и III части – родовой (личный) герб епископа. Впервые гербовую печать с четырехчастным щитом, включающим герб епископства и родовой герб епископа, использовал Рудольф III, епископ Шверинский (1390-1415).

       У Великих магистров ордена Святого Иоанна Иерусалимского должностной герб с четырехчастным щитом получил официальный статус несколько позднее, хотя в литературе встречается портрет Великого магистра родосских рыцарей (госпитальеров) Фульк(о) де Вилларэ (1305-1319) с изображением такого герба. Но на орденских печатях личные эмблемы магистров отсутствовали. На монетах ордена госпитальеров «родосского периода», начиная с Гроссмейстера Фулько де Вилларе, на одной стороне был представлен аверс орденской печати – коленопреклоненный магистр перед шестиконечным патриаршим крестом (в память об изначальной подчиненности госпитальеров не папскому Риму, а православному Патриарху Иерусалимскому), а на другой – крест с небольшим расширением на концах.

       При Великом магистре родосских рыцарей Раймонде Беранже (1365-1374) на монетах иоаннитов за изображением магистра впервые появляется щиток с его личным гербом. На монетах магистра рыцарей Родоса Хуана де Эредиа (1376-1383) на этом месте изображена стилизованная башня без щитка, хотя должностной герб с четырехчастным щитом этого иоаннитского магистра присутствует в манускриптах конца XIV – начала XV в.в. Личный герб Хуана де Эредиа представлял три белых (серебряных) башни (два вверху, один внизу) на красном (червленом) поле, что позволяет рассматривать изображение башни на чеканившихся при этом магистре госпитальеров монетах как часть его личного герба. Официально четырехчастный щит начал использоваться Великими магистрами иоаннитов лишь начиная с Пьера д’Обюссона (1476-1503).

       Для христианского сознания может показаться удивительным, что магистр, хотя и рыцарского, но все же духовного ордена, то есть монах, призванный служить Богу (пусть даже «по-рыцарски» - мечом!), «дерзнул» изобразить рядом с Божественным символом Креста свою личную эмблему – тем более, что еще совсем недавно магистр изображался на орденских монетах коленопреклоненным перед Крестом! Но, вероятно, впечатление «дерзости» смягчалось тем, что личный герб д’Обюссона (являвшегося, до  своего избрания Великим магистром родосских рыцарей, кардиналом римской Церкви), представлял собой красный «якорный» крест.

       У преемников этого Великого магистра – Эмери д’Амбуаза (1503-1512) и Фабрицио дель Каретто (1513-1521) – личные эмблемы на гербе носили, хотя и не церковный, но, по меньшей мере, «нейтральный» характер (у д’Амбуаза – вертикальные полосы, у дель Каретто – косые полосы). В дальнейшем использование четырехчастных гербов Великих магистров рассматривалось госпитальерами уже как орденская традиция. И герб следующего их Гроссмейстера – Филиппа де Вилье де Лиль-Адана (1521-1534), при котором орден госпитальеров обосновался на Мальте, украшал титульный лист орденского Устава, вышедшего в 1534 году.

       В Восточной Прибалтике подобная геральдическая композиция впервые появилась на печати епископства Курляндского в 1508 г., но в 20-30-е гг. она распространилась по всему «Уделу Пресвятой Богородицы».

       На территории ливонского филиала Тевтонского ордена аналогичное изображение появилось первоначально на монетах. На орденских «фердингах» 1515 г. под изображением небесной покровительницы ордена - Пресвятой Девы Марии с Богомладенцем на руках - впервые был помещен четырехчастный щит, в I и IV частях которого была изображена эмблема Тевтонского ордена (прямой крест), а во II и III частях – родовой герб ландмейстера Вольтера фон Плеттенберга (рассеченный двуцветный щит).

       На орденской монете 1525 г. такой же четырехчастный герб ландмейстера Ливонии изображен на щите, который держит ливонский рыцарь. В дальнейшем под образом Богородицы изображался или только родовой герб ландмейстера, или четырехчастная композиция вышеописанного типа, но изображение рыцаря практически всегда сопровождалось четырехчастным гербом, расположенным внизу, у ног рыцаря (как на монете 1536 г.), или перед ним. Видимо, поэтому изображение рыцаря на монете часто трактуют, как изображение ливонского магистра. Впоследствии четырехчастный герб иногда помещался на орденских монетах сам по себе (без всякой дополнительной фигуры) – например, на фердинге 1553 г. или на золотом гульдене 1558 г.

       Введший впервые в Ливонии изображение четырехчастного герба, ландмейстер Вольтер фон Плеттенберг, однако, не посчитал возможным перенести его с монет на печать – даже после упразднения государства Тевтонского ордена в Пруссии изменившим римско-католической вере Верховным магистром Альбрехтом фон Гогенцоллерн-Ансбахом в 1525 г. и после официального присвоения самому фон Плеттенбергу титула князя (нем.: фюрста, лат.: принцепса) «Священной Римской империи» в 1530 г. В период своего магистерства он позволял изображать четырехчастный герб лишь на монетах. Правда, на надгробной плите Вольтера фон Плеттенберга (умершего в 1535 г.) в усыпальнице ливонских ландмейстеров – храме Святого Иоанна в Вендене (по-эстонски: Вынну, по-латышски: Цесисе, по-русски: Кеси) этот ландмейстер был изображен держащим правой рукой меч, опущенный острием к земле, а левой – поддерживающим щит с четырехчастным гербом, в доспехах с уширенным «тевтонским» крестом на груди.

       Еще при жизни Плеттенберга печать с подобной композицией появилась на немецкой территории Тевтонского ордена. Дело в том, что после упразднения Тевтонского ордена в Пруссии и образования на его территории Альбрехтом фон Гогенцоллерн-Ансбахом светского Прусского герцогства, члены ордена «мариан», не признавшие законности этого акта и отвергнувшие его предложение принять протестантизм и «самораспуститься», перенесли центральное орденское управление в город Мергентгейм, расположенный в германской области Франконии (бывшую резиденцию дейчмейстеров). Немецкий ландмейстер-дейчмейстер взял на себя функции «Администратора» (управляющего) должности Верховного магистра (как бы исполняющего обязанности Верховного магистра Тевтонского ордена) и уже в 1528 г. начал пользоваться печатью с изображением четырехчастного герба с орденским крестом (но не с должностным крестом Верховного магистра!) и со своим родовым гербом.

       При преемниках Плеттенберга в Ливонии четырехчастный герб, как и при нем самом, присутствовал лишь на орденских монетах. Но на надгробной плите ландмейстера Германа фон Брюггенея изображен именно четырехчастный герб, хотя ранее в таких случаях изображался родовой герб ландмейстера (например, на надгробии предшественника Вольтера фон Плеттенберга – ландмейстера Иоганна фон Лорингкофе, прародителя фон Лорингофенов и фон Фрейтаг-Лорингофенов). Личный герб ливонского магистра не мог претендовать на статус официального, хотя определенные попытки в этом направлении предпринимались. Ливонский ландмейстер Генрих фон Галлен первым использовал должностной магистерский герб не только на монетах, но и на своих портретах (где ранее изображался только родовой или личный герб) и, что еще важнее – в официальных документах, впервые – в охранной грамоте - шуцбрифе (Schutzbrief) 1556 г. И не случайно именно с лета 1556 г. титул ливонского магистра обогатился приставкой «Dei Gratias» («Божией милостию...») – как у наследственных или выборных монархов!

       Но на печатях ландмейстеров эти слова пока что отсутствовала. До нас дошел должностной герб ландмейстера Генриха фон Галлена из этой грамоты; фамильным гербом ландмейстера были три красных крюка в белом поле. И только в 1558 г. четырехчастный герб появился на ливонских орденских печатях! При ландмейстере Вильгельме фон Фюрстенберге малая («секретная») печать со сценой бегства Святого Семейства в Египет была заменена печатью с должностным гербом ландмейстера. Таким образом, должностной герб ливонского магистра Тевтонского ордена был юридически оформлен перед самым падением власти ордена Девы Марии в Ливонии (1560-1562 гг.), просуществовав фактически менее двух лет!

       8.Краткая критика военного конфликта между ливонским филиалом
         Тевтонского ордена и Московским государством

       После окончательного присоединения Новгородской земли к владениям Великого Князя Московского в 1478 г. в прибалтийском «пограничье» шла, по существу, непрерывная «малая» война. В январе 1480 г. ливонские рыцари произвели несколько нападений на Вышгородок, Гдов и Изборск. Летом 1480 г., воспользовавшись пребыванием («стоянием») основной части вооруженных сил Великого княжества Московского на реке Угре, где они держали оборону против сил золотоордынского хана Ахмата, ливонцы усилили набеги на московскую приграничную полосу. В августе 1480 г. орденское войско во главе с «маистром»-ландмейстером Бернгардом фон дер Борхом двинулось на Псков. Простояв два дня под Изборском, ландмейстер подошел к Пскову, осадил его и начал обстреливать из пушек. Ливонцы высадили десант со стороны реки Великой, но псковичи отразили десант, захватив все орденские лодки. В конце концов, активная оборона псковичей вынудила ландмейстера снять осаду и отступить в пределы Ливонии.

       Великий князь Московский, государь всея Руси Иван III решил, в свою очередь, перейти в наступление на ливонцев. Двадцатитысячная московская рать, усиленная псковскими и новгородскими вспомогательными контингентами, в конце февраля 1481 г. вторглась в Ливонию, продвигаясь в направлениях на Дорпат (Дерпт, по-русски: Юрьев, по-эстонски: Тарту), Валк (по-русски: Влех, а по-латышски: Валга) и Мариенбург (по-латышски: Алуксне). В ходе боевых действий, продолжавшихся около четырех недель, московской рати удалось овладеть двумя важными ливонскими крепостями - Феллином (Вильянди) и Тарвастом (Тарвасту).

       Не имея достаточно собственных сил и не слишком доверяя наемникам, руководство ливонского филиала Тевтонского ордена не решилось выйти в поле и дать московитам генеральное сражение, предпочтя пойти на заключение временного перемирия (по-немецки: «Бейфриден», Beifrieden), подписанного в 1482 г. В 1493 г. заключенное перемирие было продлено еще на десять лет. По настоянию московской стороны, заключение перемирия было обставлено целым рядом унизительных для ордена церемоний. Ливонцы были вынуждены вести мирные переговоры не с самим Великим князем Московским, а с его новгородским наместником, с которым они и заключили перемирие, в чем вынуждены были «бить челом о покое (мире - В.А.)». Тем не менее, вторжения небольших московских контингентов в Ливонию продолжались, и было совершенно ясно, что возобновление «большой войны» не за горами.

       В 1492 г. государь всея Руси Иоанн III повелел возвести на правом берегу реки Наровы, как раз напротив орденской крепости Нарвы (по-русски: Ругодив) свою собственную крепость, названную в честь Великого князя Ивангородом. С тех пор и по сей день обе крепости продолжают мрачно возвышаться друг напротив друга по обоим берегам Наровы (образующей ныне государственную границу между Россией и Эстонией).

       В 1494 г. упоминавшийся нами выше тевтонский рыцарь из Вестфалии Вольтер фон Плеттенберг был избран орденским маршалом (ландмаршалом) Ливонии. Со свойственной ему энергией новый ландмаршал попытался восстановить обороноспособность орденского войска, прежде всего - путем вербовки хороших пушкарей и пушечных дел мастеров, с целью усилить орденскую артиллерию, как крепостную, так и полевую (последняя ранее находилась в пренебрежении, хотя, справедливости ради, следует заметить, что пушки орденское войско «тевтонов» имело еще в 1410 г., в битве под Танненбергом). Стремясь усилить рыцарское войско, Плеттенберг мобилизовал большие вспомогательные контингенты, состоявшие из леттов-латышей и эстов-эстонцев. Вопреки широко распространенным у нас представлениям, представители коренных прибалтийских народностей отнюдь не уклонялись от несения военной службы под знаменами Тевтонского ордена, поскольку, начиная с XIII в. (если не раньше), именно они (а не отсиживавшиеся за каменными стенами замков и городов «остзейские» немцы) неизменно становились первыми и главными жертвами походов русских ратей на Ливонию. Так что дело обстояло, мягко говоря, не так, как у неоднократно цитируемой нами Натальи Кончаловской:

       Ливонский орден, ссорясь с нами,
       Закрыл на Балтику пути,
       И в рабстве эсты с латышами.
       Нам доведется их спасти,
       И пусть балтийские народы
       Пропустят нас в морские воды.
       Вот для чего Руси нужна
       С Ливонским орденом война!

       Или:

       И хотя молчали улицы в печали,
       Без боязни эсты москвичей встречали:
       Шла свобода к эстам с этою войною,
       На балтийский берег хлынула волною,
       С новыми друзьями, с новою торговлей,
       С новыми правами под эстонской кровлей.
       Этих дней эстонцы ждали и хотели, -
       Им Ливонский орден язвой был на теле и т.д.

       (Наталья Кончаловская. «Наша древняя столица»).

       Зримым символом претензий Московской державы на Ливонию стала упомянутая выше, выстроенная пр приказу государя всея Руси Великого князя Ивана III, напротив орденской Нарвы мощная крепость Ивангород. Правда, в 1496 г. шведский десант на семидесяти судах-насадах, в отместку за разорение московским войском в 1494-1496 гг. шведской Финляндии, взял Ивангород штурмом, перебив московский гарнизон (при этом погиб и комендант крепости - воевода князь Юрий Бабич), однако крепость была вскоре восстановлена московитами, продолжая угрожать ливонским владениям.

       В августе 1501 г. лифляндский ландмаршал «тевтонов» Вольтер фон Плеттенберг, отразив очередной русский набег на Ливонию, перешел границу у Пскова, начал разорять приграничную полосу и подступил к Изборску. Ливонское войско включало четырехтысячный кавалерийский контингент, состоявший из рыцарей, оруженосцев и тяжеловооруженных конных воинов-«рейзигов», а также четыре тысячи пеших воинов-кнехтов, и имело на вооружении артиллерию, превосходившую русский «наряд» как в количественном, так и в качественном отношении.

       Для войны с рыцарями ливонского филиала Тевтонского ордена у Пскова были сосредоточены конные полки московских, новгородских и тверских «детей боярских». Вместе со вспомогательным контингентом псковичей объединенная русская рать насчитывала до сорока тысяч воинов (если верить ливонским хронистам). Русские воеводы, получившие от Великого князя Московского приказ искать встречи с противником, двинули свои рати на Изборск. Ливонское войско поджидало московитов на реке Сирице (Серице), в десяти верстах за Изборском. Не ожидая подхода «Большого полка» (основных сил), русский Передовой полк, состоявший из псковичей, с марша атаковал орденское войско. Умело применив артиллерию и аркебузы (именуемые в русских летописях тех времен «пищалями»), ливонцы отразили нападение, обратив псковичей в бегство. Бегущие под огнем ливонских аркебуз и пушек псковичи внесли сумятицу и беспорядок в ряды подходившего к полю боя русского «Большого полка».

       Завязалась артиллерийская дуэль, но все попытки московского «наряда» подавить ливонскую артиллерию оказались безуспешными. Поражение московской рати было довершено конной атакой ливонских рыцарей, смявшей и опрокинувшей полки Великого князя Ивана. Тем не менее, главной причиной поражения русской рати стала не боевая мощь тяжелой рыцарской конницы, являвшейся главной ударной силой Тевтонского ордена и его ливонского филиала в «классический» период орденской истории, а превосходство ливонцев в артиллерии и плохая согласованность действий русских воевод.

       В октябре того же кровавого 1501 г. Великий князь Иоанн III двинул против ливонских войск новую, свежую рать, усиленную многочисленными отрядами легкой татарской конницы. Во главе московской рати был поставлен направленный в Великий Новгород князь Даниил Щеня (победитель литовцев в битве на реке Ведроше в 1500 г.), назначенный «большим воеводой» и наместником. Глубокой дождливой осенью, преодолевая разлившиеся реки и плохие дороги, русская рать продвинулась в глубь Ливонии, заняв окрестности Дерпта, Нейгаузена и Мариенбурга. Ландмаршал Вольтер фон Плеттенберг выступил навстречу московитам, по ливонским источникам, с небольшим войском (хотя, по сведениям русских летописцев, он шел на бой «с многою силою, с пушки и пищалми»). В темную ночь на 24 ноября 1501 г. ливонские «тевтоны» внезапно напали на стан русской рати под орденским замком Гельметом (Гельмедом). Оказав им упорное сопротивление, русское войско отразило нападение, отбросило ливонцев и преследовало их около десяти верст (хотя в схватке пал предводитель передового отряда московской рати князь Александр Оболенский). «Воеводы великого князя одолели, одних избили, иных поимали, а многи их утекли». Русские летописцы особо подчеркивали, что московиты «не саблями светлыми секли» ливонцев, но «били их шестоперами, как свиней». Этот пафос не совсем понятен, поскольку шестопер был совершенно нормальным, полноценным оружием, широко распространенным как в русском, так и в «тевтонском» войске (и даже служил символом власти военачальника), так что смерть в бою от шестопера была ничуть не более позорной, чем от сабли или от меча. Впрочем, это так, к слову...

       От Гельмета рать князя Даниила Щени пошла по Ливонии в северном направлении, мимо Дерпта и Ревеля, а затем повернула на восток, к Нарве. В ноябре 1501 г. она снова перешла границу в районе Ивангорода, свершив круг по Ливонии, опустошив все земли епископа Дерптского, половину владений епископа Рижского, а также области Мариенбурга  и Нарвы, то есть, предав треть всей орденской и неорденской Ливонии огню и мечу. В бою под Гельметом русская рать потеряла около тысячи пятисот человек, в то время как население Ливонии (в основном – все та же «чудь» - эстонцы, ливы, латыши, латгалы) за время всего русского похода потеряло не менее сорока тысяч человек убитыми и ранеными, но в основном пленными - в качестве «ясыря» - живого товара, за которым охотились главным образом служилые татары Великого князя (хотя и не только они).

       С весны 1502 г. ливонские «тевтоны» возобновили набеги на псковское приграничье. Но эти набеги производились незначительными силами и отражались псковскими воеводами. Но осенью того же 1502 г. в пределы Русского государства вторглось пятнадцатитысячное ливонское войско во главе с самим ландмаршалом (а не «ландмейстером», как часто неправильно пишут и думают, поскольку магистром Ливонии он был избран позже), Плеттенбергом. 2 сентября ливонские «тевтоны» подступили «со всем злоумышлением» к Изборску, осадили крепость, «биша стены многими пушками и град не разбиша». Не взяв Изборска, ливонцы осадили Псков (укрепленный еще лучше, чем Изборск), «стены биша многими пушками и пищалми и граду не доспеша ничтоже». Тем не менее, даже у русских летописцев заметен акцент, делаемый на огневую мощь ливонцев, на их превосходство в огнестрельном оружии, а не на военное превосходство тяжелой рыцарской конницы. Затем ливонские «тевтоны» двинулись дальше, на Псков. 9 сентября войско «божьих рыцарей» с пушками подступило к Пскову и обстреляло его. Псковичи отбили несколько приступов и, в свою очередь, совершили удачную вылазку. На третий день ландмаршал Плеттенберг решил снять осаду, узнав о приближении московской рати на помощь осажденному городу.

       Дело в том, что готовившиеся к походу на Ливонию московские воеводы князья Даниил Щеня и Василий Шуйский сосредоточили в Новгороде многочисленное (до шестидесяти тысяч пехотинцев и конников) войско, состоявшее из русских (московских войск Даниила Щени, новгородцев Василия Шуйского и псковичей), служилых татар и немецкой наемной пехоты (ландскнехтов). По сообщению летописца, русское войско, узнав об осаде ливонцами Пскова, выступило в поход в следующем порядке: впереди – Большой полк, за ним - Передовой (хотя на походе, вероятно, передовой полк шел все-таки впереди, в соответствии со своим названием), затем полки Правой и Левой руки, а «назади» – Сторожевой полк, выполнявший функцию арьергарда.

       Итак, получив известие о приближении огромной рати московитов, ливонцы сняли осаду с Пскова и отступили, но были настигнуты русскими у озера Смолина, в тридцати верстах от Пскова, 13 сентября 1502 г. Численное превосходство русских было, как обычно, подавляющим, но ливонцев вновь спасла их сильная и превосходная артиллерия - заслуга лифляндского ландмаршала Вольтера фон Плеттенберга.

       Заметив отступавшие обозы орденского войска, русские разведчики доложили воеводам, что ливонцы бегут. При этой вести ратники русского Передового полка, увлекая за собой остальные полки, самовольно устремились вперед, напали на ливонские обозы и стали грабить их, попутно уничтожая охрану. Воеводы Андрей Кропоткин и Юрий Орлов-Плещеев не сумели удержать своих людей от грабежа тевтонского «коша». В ходе беспорядочного преследования ливонцев русские расстроили свой боевой порядок («изрушали полки»), а в ходе грабежа утратили остатки дисциплины. Ливонцы воспользовались этим и неожиданным контрударом разгромили Передовой полк московской рати. Вместе со своими воинами погибли и оба воеводы.

       Когда выяснилось, что ливонцы вовсе не отступают, а изготовились к бою, русские полки атаковали главные силы ландмаршала Плеттенберга, но неорганизованно, выдвигаясь, вследствие нарушения походного порядка, небольшими группами. Им противостояла мощная фаланга «тевтонской» пехоты, первая линия которой состояла из тысячи пятисот  «стрельцов огненного боя», с пушками и аркебузами.  Наступление псковских, новгородских и московских ратников ливонцы без особого труда отражали огнем своей сильной артиллерии и аркебуз, внесших сильное замешательство в ряды подходивших к полю боя главных сил великокняжеской рати. При мощной поддержке артиллерийского огня ливонская пехота отбила атаки не только собственно русских и татарских войск, но и наемных немецких ландскнехтов («служилых немцев») московского князя.

       Отведя войска, русские воеводы привели их в порядок и возобновили атаки, но все они были вновь отражены ливонской пехотой, при поддержке спешенных рыцарей, оруженосцев и «рейзигов». Московским воеводам удалось найти слабое место в боевом порядке ливонцев и сосредоточить усилия в этом направлении, бросив туда немецких наемников. Но и атаки «служилых немцев» успеха не имели. В конечном итоге московская рать была вынуждена отступить перед ливонским «огненным боем». Но и потери орденского войска были очень велики. Было убито четыреста «тевтонских» пехотинцев, их знамя было захвачено русскими ратниками. В сече погибли начальник ливонской пехоты Матвей (Матиас) Пернауэр, его брат Генрих, знаменосец Конрад Шварц. Большие потери понесла и ливонская конница, прикрывавшая свою пехоту. Тем не менее, орденское войско продолжало непоколебимо стоять у озера Смолина. Поразмыслив, князь Даниил Щеня решил оступить со своим обескровленным войском в Новгород. По свидетельству ливонского хрониста Бальтазара Рюссова, Вольтер фон Плеттенберг «со своими людьми был совершенно утомлен».  Ландмаршал, не решившись преследовать московитов, «стоял на месте до третьего дня  и поджидал неприятеля, не придет ли он снова». Но неприятель снова не пришел...

       Это была последняя победа войск ливонского филиала Тевтонского ордена не только над русскими, но и вообще над кем бы то ни было.

       Простояв три дня на поле боя (или «на костях», как выражались русские летописцы), орденские войска отступили в Ливонию. В 1503 г. Вольтер фон Плеттенберг, уже избранный к тому времени ландмейстером Тевтонского ордена в Ливонии,  заключил с Москвой очередное перемирие сроком на шесть лет, многократно продлевавшееся - вплоть до 1557 г.! - и по-прежнему уделял неусыпное внимание обучению туземного прибалтийского населения военному делу, понимая, что наемные солдаты стоят очень дорого, светские рыцари-вассалы ненадежны, силы собственно ордена Святой Девы Марии ничтожно малы и на помощь никаких «крестоносцев» не только рассчитывать, но даже надеяться больше никак не приходится.

       Интересно, что земский магистр Вольтер фон Плеттенберг, хотя и сохранил лично верность римско-католической вере, ничем не препятствовал распространению протестантизма («лютеровой ереси») в подвластной ему ливонской части орденского государства тевтонских рыцарей. Вероятно, старый «тевтон» стремился избежать религиозных распрей на подвластной ему территории с целью максимального сохранения обороноспособности Ливонии. Впрочем, в описываемую эпоху не только в Прибалтике, но даже во владениях Тевтонского ордена, расположенных в собственно Германии («Священной Римской империи»), наступил период так называемого «троеверия» («триконфессионализма»), когда в изначально католическом ордене Пресвятой Девы Марии бок о бок с католическими «братьями» состояли и «братья»-протестанты (евангелисты-лютеране и даже кальвинисты-реформаты).

       Ландмейстер Вольтер фон Плеттенберг «приложился к роду праотцев своих» в 1535 г., не сходя со своего резного дубового кресла, опираясь правой рукой на эфес вонзенного в доски пола рыцарского меча. На нескольких зданиях в бывшей столице ливонского отделения Тевтонского ордена - городе Риги (например, в Домском соборе и в Замковом дворе) можно и поныне лицезреть его рельефное изображение в полном рыцарском вооружении.

       В 1547 году в Москве был венчан на царство государь всея Руси Иоанн IV, очень скоро ставший Грозным царем. С самого начала «взяв под прицел» Ливонию, как выход на Балтику, он (предвосхищая аналогичные действия царя Петра Великого) активно занялся вербовкой в Германии наемников, закупкой современного вооружения и того, что мы сегодня именуем «ноу-хау» или «хай-тек» - «высоких технологий», спецалистов во всех областях, оружейников, пищальных и пушечных дел мастеров и т.д. В больших количествах (всего более четырех тысяч человек!) они прибывали из Германии в Ригу и - к огромному неудовольствию «псов-рыцарей»! - через Ливонию следовали дальше в Москву. Схватив одного из таких «специалистов», рыцари ливонской ветви ордена Девы Марии сгоряча снесли ему голову. Но этим кровавым инцидентом дело - к сожалению для ливонской ветви ордена «мариан»! - не ограничилось. В конце 1547 года Ганс Шлитте - купец из саксонского города Гослара, ведший торговые дела с Московией, получил от римско-германского императора (бывшего одновременно королем Испании) Карла V Габсбурга разрешение на вербовку в Германии воинов, ремесленников, архитекторов, лекарей, инженеров на службу Грозному царю, от которого привез императору соответствующую грамоту. Любопытно, что в грамоте царь Иван, заявив о готовности вести переговоры об унии русской православной церкви с римско-католической, сообщал об учреждении в Москве ДУХОВНО-РЫЦАРСКОГО ОРДЕНА НЕБЕСНОГО КРЕСТА (выделено нами - В.А.) по образу и подобию военно-монашеских орденов христианского Запада. Ганс Шлитте (ведший параллельно переговоры с папой римским Юлием III о воссоединении церквей), получил от Карла V, поддержанного в вопросе о союзе с Москвой рейхстагом, благосклонный ответ и, в качестве официального посредника между двумя государями, отправился в Московию, но был задержан в Ивангороде (а согласно другим источникам - в ганзейском городе Любеке) местными властями по ходатайству ландмейстера Ливонского филиала Тевтонского ордена (опасавшегося союза между римско-германской империей и Москвой) и заключен в тюрьму, где его продержали до тех пор, пока все собранные им иностранные «спецы» не разбежались (хотя часть набранных оборотистым саксонцем специалистов успела сухим путем добраться до Москвы). «Дело Ганса Шлитте» вызвало дипломатический скандал, «плавно» переросший в военный конфликт (несмотря на освобождение Шлитте).

       По истечении в 1551 г.  срока Московского мирного договора, Иван Грозный усилил давление на Ливонию. В ходе переговоров царь объявил, что готов заключить мир лишь в случае уплаты Ливонией дани, которой Москва первоначально требовала только от Дерптского епископства («юрьевская дань»), но затем – от всей Ливонии. Уплата «юрьевской дани» (за более чем четыреста лет!) Ливонией означала признание последней своей зависимости от Московского государства. Ливонцы никак не могли договориться между собой, тем более, что размер требуемой московитами дани постоянно возрастал. Грозный царь был донельзя разгневан.

       Притворяются друзьями
       И не платят ничего.
       И смеются над князьями
       В башнях Дерпта своего.

       (Наталья Кончаловская. «Наша древняя столица»).

       Зимой 1557 г. русская рать князя Федора Шестунова начала военные действия против Дома Пресвятой Марии Тевтонской в Ливонии из района Ивангорода с целью утвердиться в устье реки Наровы и начать там строительство русской военно-морской базы («для корабельного пристанища»). Рать Шестунова успешно «повоевала» весь район Наровы и приступила к строительству порта.

       В 1558 г. очередная русская рать (как и прежде, имевшая в своем составе многочисленные контингенты татарской легкой конницы и наемных немецких ландскнехтов), вторглась в Ливонию, положив тем самым начало двадцатипятилетней Ливонской войне. Это сорокатысячное войско под командованием князя Михаила Глинского и татарского «царевича» (так его чаще всего именуют летописцы и последующие историки, хотя в действительности он был законным «царем», то есть ханом Касимовским и Казанским) Шах-Али (Шиг-Алея), имея впереди «ертаул» (авангард), состоявший из легкой конницы и высылавший перед собой разъезды, «по нахоженной дороге» двинулось на Дерпт.

      Где вразброд, оравою, где военным строем
      Продвигалась русская молодая рать,
      Чтоб морские пристани под седым прибоем
      У ливонских рыцарей с боем отобрать.

      (Наталья Кончаловская. «Наша древняя столица»).

       Узнав, что «русские идут», рыцари ордена Девы Марии и их ливонские вассалы вспомнили о своих эстонских и латышских крестьянах, у которых двадцатью годами ранее, сразу же после смерти дальновидного Вольтера фон Плеттенберга, сами же отняли оружие и которых тогда же прекратили обучать военному делу. Теперь они снова призвали их к оружию... которого у тех не было, так что многие явились на службу, «вооруженные» (без преувеличения!) лишь камнями и дубинками. Так что отнюдь не «русские мужики» (как приучила многих из нас считать отечественная художественная литература, да и отечественная кинематография!) шли на бой с ливонцами, вооруженные «дубинами», а совсем даже наоборот! Впрочем, это так, к слову...

       Выступив из Дерпта, ливонское «войско», насчитывавшее всего лишь пятьсот (!) пехотинцев и конников, осмелилось преградить путь бесчисленным ратям Грозного царя, намереваясь дать им бой на подступах к городу, но было легко побеждено ими и подверглось почти поголовному истреблению. Для уничтожения малочисленного ливонского отряда оказалось достаточно сил одного московского «ертаула», получившего незначительное подкрепление от воевод Передового полка и Полка Правой руки. Царским ратям открылась беспрепятственная дорога в Ливонию. Простояв под Дерптом два дня, но не сумев взять город, русская рать переправилась через реку Эмбах и разделилась. Часть московских войск двинулась дальше на Ригу, а главные силы - к Балтийскому побережью.

       Достигнув побережья, русское войско повернуло к Нарве и Ивангороду, между гарнизонами которых велась артиллерийская перестрелка.

        Два старинных форта встали величаво:
        Нарва-крепость слева, Иван-город справа.
        Нарва у ливонцев – прибалтийский форт,
        Иван-город славной, русской кладкой горд.
        И вот в этот город рать царя Ивана
        С пушками явилась в мае утром рано.
        Сквозь туман весенней, северной зари
        Стали бить по Нарве наши пушкари.
        Ядра сотрясали каменные башни...
        Заревел у кнехтов рог тревожный, страшный...
        Попадали ядра в замки, в арсеналы,
        Раненая Нарва, падая, стонала...

        (Наталья Кончаловская. «Наша древняя столица»).

        11 мая 1558 г. русский гарнизон Ивангорода, форсировав реку Нарову, пошел на штурм Нарвы. В ходе ожесточенного штурма русским удалось захватить нижнюю часть орденской крепости. 12 мая ливонский гарнизон сдался на милость победителей. Устье реки Наровы и выход к Балтийскому морю оказались в руках Грозного царя. Нарва (которой было возвращено ее древнее название Ругодив) была превращена в русский торговый порт, с правом свободной и беспошлинной торговли со всей Русью и Германией.

        По дорогам грязным, по погоде вешней,
        В Польшу уходили немцы все поспешней,
        Уплывали к шведам на рыбачьих лодках,
        Ненависть кипела в пересохших глотках.
        Хоть и был отточен меч по рукоять –
        Не сумел ливонец Нарвы отстоять.

        (Наталья Кончаловская. «Наша древняя столица»).

        Московский воевода Даниил Федорович Адашев потребовал от Ливонии признания московского сюзеренитета на тех же условиях, что и бывшие татарские ханства Казань и Астрахань. Ландмейстеру Иоганну Вильгельму фон Фюрстенбергу (или, по-русски, Фирстенбергу), а также дерптскому и рижскому епископам надлежало отправиться в Москву и принести царю Ивану ленную присягу, в качестве новых вассалов. Что же касается Нарвы и других ливонских городов, уже покоренных русской ратью, то они просто присоединялись к Московскому государству. Ливонцы отказались (хотя на защиту страны геермейстер Фюрстенберг смог с величайшими усилиями «наскрести» всего восемь тысяч воинов).

       Летом 1558 г. начался второй большой поход русской рати, нанесшей одновременно три удара:

       1)от Нарвы (Ругодива) на Нейшлос (Нишлот, по-эстонски: Васкнарву, по-русски: Сыреньск);

       2)от Пскова через Нейгаузен на Дерпт (Дорпат, Тарту, Юрьев);

       3)на Ригу.

       Крепость Нейшлос была осаждена воеводой Даниилом Адашевым (братом тогдашнего царского фаворита Алескея Адашева) 2 июня 1558 г. Адашев выслал отряды на Рижскую и Ревельскую (Колыванскую) дороги с целью преградить подступы к осажденной крепости и не допустить ее деблокады силами ливонского ландмейстера. Московиты соорудили на дорогах засеки с сильными гарнизонами.

       На сей раз русское войско имело на вооружении сильную осадную артиллерию («наряд»), подвергшую успешному обстрелу осажденный ливонский город, несмотря на ответный огонь крепостных орудий. «И туры круг города поставили и наряд по всем турам розставили, и учали по городу стрелять из всего наряду, ис пищалей по вокнам».

      Все грозней и громче пушки говорили,
      Поднимая тучи камня, щебня пыли...
      И теперь ливонцы, от испуга немы,
      Торопясь влезали в панцири и шлемы...

      (Наталья Кончаловская. «Наша древняя столица»).

       Когда к воеводе Адашеву подошли подкрепления из Пскова и Новгорода, орденский гарнизон Нейшлоса капитулировал (6 июня 1558 г.). Вся местность северо-западнее реки Наровы на пятьдесят верст была очищена от ливонских отрядов. Чудское озеро, на льду (или на берегу) которого далекий предок Грозного царя, Святой Благоверный князь Александр Невский, трехстами шестнадцатью годами ранее разгромил орденское войско, и река Нарова стали безопасны для русского судоходства.

       В июне 1558 г. новое сорокатысячное русское войско во главе с воеводами князем Шуйским, Троекуровым и Шеиным, в составе Передового полка (под командованием князей Курбского и Адашева), Полка Правой руки (под командованием князей Серебряного и Сабурова) и Полка Левой руки (под командованием князей Щетинина и Ивашкина), а также Сторожевого полка (под командованием князя Темкина), выступив из Пскова, вторглось в Ливонию и в июле овладело сильными орденскими крепостями Нейгаузеном и Дерптом. Особенно удручающее впечатление произвело на ливонцев падение Дерпта. Надо сказать, что дерптский епископ и его приближенные поторопились сдать город, преследуя личные выгоды. Паника охватила всю Ливонию. Выступившие из Нарвы и Дерпта русские рати быстро захватывали один ливонский замок за другим, взяв двадцать (!) замков до начала октября.

        Но осажденный Ревель продолжал упорно сопротивляться. В сентябре 1558 г., с приближением зимы, князь Петр Шуйский, по обычаю русских военачальников, отступил. Воспользовавшись этим, коадъютор геермейстера Готтгард фон Кеттлер перешел в контрнаступление. Собрав под свои знамена десять тысяч воинов, он взял приступом занятую русскими крепость Ринген (потеряв при этом две тысячи человек убитыми и ранеными). Затем Кеттлер подступил к Себежу и Пскову, где сжег пригороды, однако больше ничего не добился и отступил на ливонскую территорию.

       15 января 1559 г. новая русская рать двинулась на Ригу - столицу ливонского отделения Тевтонского ордена Пресвятой Девы Марии.

       Ливонцы попытались оказать сопротивление московитам под Тигзеном, но были разгромлены. Московские рати взяли еще одиннадцать орденских замков, захватили и сожгли под Ригой ливонские корабли и через месяц овладели всей южной Ливонией. Когда русские осадили крепость Венден-Кесь-Цесис-Вынну - усыпальницу ливонских ландмейстеров - оборонявший ее гарнизон (семьдесят орденских рыцарей, светских вассалов ордена Девы Марии и кнехтов), предпочел взорвать себя на воздух, но не сдаваться царским войскам.

       Следует заметить, что старый ландмейстер Иоганн Вильгельм фон Фюрстенберг изначально стремился получить помощь от датского короля, в то время как его коадъютор Готтгард Кеттлер делал ставку на Польско-Литовское государство. Поскольку Дания не оказала ливонским «тевтонам» ожидаемой от нее помощи, Фюрстенберг сложил с себя полномочия ландмейстера, передав власть Кеттлеру, который, однако, тоже не получил помощи от польского короля. Датчане же вступили в союз с московитами.

       Оказавшись в катастрофическом положении, орденское руководство было вынуждено заключить с московитами перемирие до конца 1559 г.
      
       С Венденом, несколько раз переходившим из рук в руки, через девятнадцать лет оказался связан и еще один аналогичный эпизод Ливонской войны. В 1577 г. замок был осажден московитами, подвергся обстрелу русского наряда под личным руководством Царя Ивана Грозного, получил сильные повреждения, но устоял. Осенью 1578 г. русские воеводы в очередной раз осадили отстроенный заново Венден, но, после трех неудачных приступов, сняли осаду, заслышав о приближении неприятельских войск. Будучи атакованы польско-литовско-шведским войском (к описываемому времени главным противником русских на территории Ливонии стали не собственно ливонцы, а поляки, литовцы и шведы), московиты отступили в свой лагерь, где яростно отстреливались до самой ночи. Четверо русских воевод - князь Иван Голицын, Федор Шереметев, князь Андрей Палецкий и дьяк Андрей Щелкалов, воспользовавшись ночной темнотой, бежали с конницей из стана, но воеводы, которым был вверен пушечный наряд (артиллерийский парк), не захотели покинуть его. Русские пушкари не сдались в плен; когда неприятель ворвался в московский стан, они повесились на своих орудиях... Но все это произошло гораздо позже.
      
       К ноябрю 1559 г. новый ливонский ландмейстер «тевтонов» Готтгард фон Кеттлер, навербовав в Германии ландскнехтов, возобновил войну. Но уже в январе 1560 г. московская рать взяла штурмом первоклассную орденскую крепость Мариенбург (не прусскую, а латвийскую - Алуксне).

       2 августа 1560 г. произошла битва под замком Эрмес (по-латышски: Эргеме), недалеко от города Валка, между войсками Ливонской конфедерации  в количестве трехсот тридцати тяжеловооруженных всадников-«рейзигов» с авангардом русских войск численностью двенадцати тысяч легковооруженных конников. Летом 1560 г. царь Иван IV направил в Дорпат до шестидесяти тысяч войска при сорока осадных и пятидесяти полевых орудиях. Главным воеводам, князьям Ивану Федоровичу Мстиславскому и Петру Ивановичу Шуйскому, было приказано взять Феллин, самую мощную крепость Тевтонского ордена в восточной Ливонии. Главные силы московского войска медленно передвигались по берегу реки Эмбах, тяжелая осадная артиллерия транспортировалась на речных судах.

     Русские лазутчики сообщили, что Фюрстенберг распорядился отправить богатую казну в Гапсаль. Поэтому командующий русским авангардом (двенадцать тысяч легких конников) князь Василий Иванович Барбашин (Боробошин) спешил перерезать пути из Феллина к морю. Утомив коней, 2 августа люди Барбашина расположились биваком на лесной опушке в нескольких километрах от замка Эрмес.

     Ливоснкие войска под командованием ландмаршала и орденского комтура Риги Филиппа Шалля фон Белля, в это время собрались у Трикаты, чтобы дать отпор вторгнувшимся на территорию Ливонии русским и союзным с русскими датским войскам. 2 августа тридцать ливонских всадников отправились из своего лагеря за фуражом. На другом берегу реки фуражиры обнаружили русский караул численностью пятьсот человек. Обе стороны оказались так близко, что открыли друг по другу огонь. В результате перестрелки один московит был убит, а остальные отступили через луг к основному войску, которое было поднято по тревоге. Восемнадцать ливонцев повернули обратно за подкреплением, двенадцать же других стали преследовать отступающего противника. Но, убедившись, что русских гораздо больше, завернули коней, тоже поскакали обратно в лагерь, потеряв при этом несколько человек убитыми и ранеными. Когда первая группа ливонцев прибыла в лагерь, ландмаршал Филипп фон Белль приказал вывести против русских триста всадников, так как не знал, что на самом деле московитов было не пятьсот, а гораздо больше. Вначале ливонцы атаковали русские пикеты и погнали их к главным силам. Встретившись с ними, ливонцы были неожиданно окружены со всех сторон.

      В битве с главными силами русских большинство орденскиз рыцарей, их ливонских союзников и наемников было убито либо взято в плен. Те, кто еще оставался в лагере у Трикаты, обратились в бегство. Общие потери ливонцев немецкая хроника оценивает в двести шестьдесят одного человека. Среди пленных оказался и сам ландмаршал Филипп фон Белль, считавшийся «последней надеждой Ливонии», его брат Вернер,  комтур Гольдингена Генрих фон Галлен, и еще десять комтуров ливонского филиала Тевтонского ордена. Битва повергла в прах последние силы Тевтонского ордена в Ливонии и открыла русским дорогу на Феллин. О числе убитых русских сведений нет, но им потребовалось четырнадцать телег, чтобы вывезти своих убитых к месту, где все они были сожжены.

      После сдачи Феллина не желавшими защищать его наемным немецким гарнизоном - и Иоганн Вильгельм фон Фюрстенберг - бывший ливонский ландмейстер (1557-1559). Отпущенные победителями в Ригу малодушные немецкие наемники были повешены за трусость по приказу Готтгарда фон Кеттлера избранного, как нам уже известно, ливонским ландмейстером Тевтонского ордена вместо Фюрстенберга (еще до того, как последний попал в плен к московитам).

      В результате поражения крайне малочисленного, лишившегося всей своей артиллерии, ливонского войска в Эргемском сражении «Дом Пресвятой Марии Тевтонской в Ливонии» фактически прекратил свое существование (хотя юридически был упразднен лишь через два года).

      Московский воевода князь Василий Барбашин захватил всю ливонскую тяжелую артиллерию, следовавшую обозом из Феллина-Вильянди в Гапсаль-Гапсалу, лишив тем самым орденское войско его главного преимущества в войнах с Москвой (как некогда «греческий огонь» был главным преимуществом «ромеев»-византийцев в войнах с «варварами»). И, наконец, при взятии Феллина в 1560 г. русские под командованием князя Андрея Курбского захватили весь главный артиллерийский парк «Дома Пресвятой Девы Марии в Ливонии» - восемнадцать больших и четыреста пятьдесят малых орудий!

       Но, несмотря на столь успешное для Грозного царя начало Ливонской войны 1558-1583 гг., разразившейся в качестве очередного военного конфликта между Московским государством и орденом Девы Марии, в войну очень скоро оказались втянутыми практически все соседние великие державы. Одни – на дипломатическом уровне, как «Священная Римская империя германской нации», князем которой с 1530 г. являлся «по должности» ливонский ландмейстер (что, впрочем, не помешало первому же удостоившемуся этой чести лифляндскому «провинциальному магистру» тевтонских рыцарей Вольтеру фон Плеттенбергу, вступив в союз с германскими князьями-протестантами, поднять меч не на кого-нибудь, а на своего же верховного сюзерена - императора этой самой «Священной Римской империи германской нации» Карла V Габсбурга - в ходе так называемой «Шмалькальденской войны», в то время как сам Тевтонский орден, в лице своего Верховного магистра и магистра Германии, выступил в этой войне на стороне императора)! Другие – как активные участники военных действий (Швеция, Дания, Польско-Литовское государство).

       Ливонский ландмейстер Готтгард фон Кеттлер упорно отказывался от переговоров с Москвой, хотя был в состоянии лишь защищать некоторые крепости. Ландмейстер и его сотрудники обращались за помощью то к римско-германскому императору, то к королям Дании, Швеции и Польши, однако реальной помощи не получали. В конце концов, Кеттлер предпочел подчиниться польской короне (подобно бывшему Верховному магистру всех «тевтонов» Альбрехту фон Бранденбург-Ансбаху, назначенному в награду за подчинение Польше сенатором и членом королевского совета). Признав актом от 21 ноября 1561 г., в качестве главы Тевтонского ордена в Ливонии, присоединение Ливонии к Польско-Литовскому государству (точнее - к Литве), Кеттлер 5 марта 1562 г. передал военачальнику короля Сигизмунда-Августа, виленскому воеводе князю Николаю Радзивиллу «Черному» (главе всей «протестантской партии» Речи Посполитой), свои ландмейстерские крест, мантию и ключи от Рижского замка Тевтонского ордена, после чего принял лютеранство и женился на дочери герцога Мекленбургского, сохранив за собой часть бывших прибалтийских владений Тевтонского ордена (в качестве первого светского герцога Курляндии). Власть его распространялась также на Земгалию-Семигалию, но более далеко идущим планам Кеттлера, рассчитывавшего стать наследственным герцогом всей Лифляндии-Ливонии, подобно тому, как бывший Гохмейстер «тевтонов» Альбрехт Бранденбургский сумел стать наследственным герцогом всей Пруссии, не было суждено осуществиться.

       Царь Иоанн Грозный предложил взятому им в плен Иоганну Вильгельму фон Фюрстенбергу возглавить «Ливонское государство» под московским протекторатом, но бывший ландмейстер ливонских «тевтонов» гордо отказался, предпочтя  через десять лет угаснуть в московском плену. Впрочем, в плену он жил доходами с поместья, пожалованного ему Иоанном Васильевичем под Костромой, и, мягко говоря, не бедствовал.

      Еще в 1559 г. датчане завладели островом Эзель (по-эстонски: Сааремаа), уступленным епископом Эзель-Викским датскому королю, и частью курляндских земель. Вассалы ордена Пресвятой Девы Марии в северных провинциях Эстляндии (Гаррии и Вирланде), окончательно убедившись в неспособности орденских властей обеспечить эффективную защиту их земель, обратились за помощью к шведскому королю Эрику XIV. В начале 1561 г. рыцарство (дворянство) и города этих бывших провинций Тевтонского ордена присягнули на верность шведской короне.

      Остальные владения «Дома Пресвятой Марии Тевтонской в Ливонии» и прибалтийских епископств по Виленскому договору 1561 г. перешли под власть Польши, присягнув королю Сигизмунду II Августу из дома Ягеллонов - прямому потомку литовского князя и польского короля Владислава Ягайло-Ягелло, победителя войска Тевтонского ордена под Танненбергом в 1410 г.

       Орденская комменда в Бремене и орденский дом в Любеке, подчинявшиеся ливонскому ландмейстеру «тевтонов», еще в 1560 г. перешли в подчинение комтура Динабурга (Дюнабурга, по-русски: Двинска, по-латышски: Даугавпилса) Георга фон Сибурга (Зибурга), потомки которого в конце XVI в. продали их, соответственно, обоим городам.

       Город Рига - бывшая столица рыцарей-«тевтонов» в Ливонии - отказался (несмотря на передачу ключей от Рижского орденского замка бывшим ландмейстером Кеттлером князю Радзивиллу) подчиниться Польско-Литовскому государству и еще на протяжении двадцати лет сохранял статус вольного ганзейского города, признавая над собой лишь номинальную власть «Священной Римской империи германской нации».

       И, наконец, остров Эзель и земли Пильтенского епископства в Курляндии (то есть часть Курляндии, никогда не принадлежавшая Тевтонскому ордену) были куплены королем датским Фредериком II у епископа Иоганна фон Мюнхгаузена (нем.: von Muenighusen или von Muenchhausen)- предка «того самого Мюнхгаузена»!

       В результате сокрушительного поражения Тевтонского ордена в Ливонской войне Готтгард фон Кеттлер 1 марта 1562 г. публично заявил в Рижском замке о сложении с себя звания ландмейстера, выходе из ордена и об официальном упразднении орденского государства «тевтонов» в Ливонии.

       Ливонская война с переменным успехом продолжалась до 1583 г., но только велась она уже между Польско-Литовским государством, Швецией и Грозным царем Московской державы. С тех пор термин «Ливония» («Лифляндия») применялся исключительно к территориям, расположенным к северу от Западной Двины, включавшим в себя современные латвийские провинции Видземе и Латгале, а также южную часть современной Эстонии.
      
       9.Опричный эпилог

       Как уже говорилось выше, в победоносной для русских битве под Эрмесом-Эргемом в 1560 г. двенадцать тысяч русских легких конников князя Барбашина разбили состоявшее из пятисот конников и пятисот пехотинцев ливонское войско ландмаршала «ливонских рыцарей» (как их издавна называли на Руси) Филиппа Шаля фон Белля, взяв в плен его самого, одиннадцать комтуров и сто двадцать рыцарей «Дома Пресвятой Марии Тевтонской в Ливонии». Пленный был доставлен в стан воеводы царя Иоанна Грозного, князь Андрея Михайловича Курбского, пленившего, после взятия крепостки Феллин, престарелого бывшего ландмейстера Фюрстенберга.

       Царский воевода с великим почетом принял знатных ливонских пленников в своем походном шатре и долго слушал вместе со своими соратниками увлекательные рассказы ландмаршала Белля о Крестовых походах «тевтонов» в Святую Землю и языческую Пруссию, о подвигах их собратьев-иоаннитов на Родосе и Мальте. Князь Курбский отослал пленных немецких рыцарей к Грозному царю в Москву с самыми наилучшими рекомендательными письмами. Сам ливонский ландмаршал Филипп Шаль фон Белль, к сожалению, вел себя с Иоанном Васильевичем слишком дерзко и независимо, за что и поплатился головой (вместе с четырьмя оказавшимися не в меру строптивыми комтурами ордена Девы Марии, отвечавшими царю «противным словом»).

       Иоанн IV был, по воспоминаниям князя Курбского, смертельно уязвлен тем, что ландмаршал отказался признать военное превосходство московитов, объяснив свое поражение исключительно небесной карой за допущение в Ливонию лютеранской ереси: «Когда мы имели одного истинного Бога Иисуса Христа и одну истинную римскую (католическую - В.А.) церковь, тогда мы были непобедимы. Но пришла ересь (лютеранство - В.А.) и расколола нас, горожане восстали на епископов, а кнехты на рыцарей, и орден пал за наши грехи...». Именно эти «противные слова» стоили острому на язык Филиппу Шалю фон Беллю головы (хотя царь, раскаявшись, в последнее мгновение передумал, казнь свершилась до прибытия царского посланца с вестью о помиловании).

       Зато все прочие соратники строптивого ландмаршала (кроме строптивого экс-ландмейстера Фюрстенберга, который предпочел провести остаток жизни в поместье, пожалованном ему Грозным царем поместье близ Костромы: в письме своему брату, датированному 1565 г., Фюрстенберг подчеркивал, что не имеет оснований жаловаться на судьбу), на удивление скоро прижились на Москве и, несомненно, не без их влияния Грозный царь (который не стеснялся в интимной беседе с английским послом именовать себя не русским, а «немцем», хвалил, если верить «Истории Государства Российского» Николая Михайловича Карамззина, немецкие обычаи, «славился своим германским происхождением, хотел женить сына на княжне немецкой, а дочь выдать за немецкого князя, дабы утвердить дружественную связь с империею»  и вообще имевший гораздо больше общих черт с «герром Питером» - будущим великим реформатором России Петром I -, чем это принято признавать!) замыслил учредить собственные «чины стратилатские, сиречь воинские» (по выражению князя Курбского), то есть собственную орденскую организацию, которую, однако, решил использовать для укрепления собственной власти.

       Не случайно у истоков «опричного ордена», возникшего (в развитие упомянутого еще в 1547 г. в грамоте Грозного царя, врученной Гансом Шлитте римско-германскому императору, Ордена Небесного Креста), в разгар злополучной Ливонской войны, стояли бывшие ливонские пленники Таубе, Крузе, Кальб, Эберфельд, Шлихтинг, Ференсбах и многие другие рыцари из Ливонии. Как не случайно и то, что именно «псы-рыцари» Таубе и Крузе, уже в качестве царских опричников, вели по поручению Царя переговоры с владыкой «Священной Римской империи германской нации» о создании в Ливонии вассального по отношению к Московскому государству королевства. Правда, римско-германский император Максимилиан II Габсбург отказался признать за Грозным царем права на Ливонию, но сам факт обращения к нему Иоанна Васильевича за легитимацией своих завоеваний представляется весьма многозначительным. Не зря в число клейм (гербовидных эмблем) на Большой печати Иоанна Грозного была включена «печать маистра Лифлянския земли».

       Несомненно, немалую роль в готовности ливонских орденских «псов-рыцарей» перейти на «новое место службы» в опричный орден Великого Государя Московского сыграл тот факт, что его главным противником в Ливонской войне стало то самое Польско-Литовское государство, которое столетиями являлось главным противником Тевтонского ордена и его ливонского филиала, подчинив их, в конце концов, своей власти. «Тевтоны» подчинились власти Речи Посполитой, буквально «скрежеща зубами» от бессилия и не видя для себя иного выхода, но застарелая, вошедшая в их плоть и кровь, вражда к Литве и Польше у них, естественно, осталась, вырвавшись наружу при первом же удобном случае.

       Опричный орден Иоанна, подобно военно-духовным орденам стран Западной Европы, имел мощную экономическую базу в форме переданных ему монархом крупных земельных владений с четко организованной системой управления и целую сеть орденских замков – так называемых «кромешных (опричных) дворов» (соответствовавших ковентам, комтуриям или коммендам западных духовно-рыцарских орденов).

       Один из таких «опричных дворов» был построен в Москве на нынешней Берсеневской набережной (там, где в настоящее время расположен Храм Святителя Николая на Берсеневке), почти напротив Кремля. Это был настоящий орденский замок, окруженный мощными черными стенами, с черными двуглавыми орлами на шпилях башен, хищно оскалившимися геральдическими львами по бокам огромного двуглавого орла на дубовых воротах и многочисленной крепостной артиллерией. Пушки орденской крепости опричников были направлены прямо на Кремль - место заседаний «земской» боярской Думы... Стены и крыши опричных «комменд» (судя по результатам раскопок другого центра царского «кромешного» ордена, расположенного в Александровской слободе), были покрыты черной графитной черепицей.

       Крайне интересным представляется расположение опричного орденского замка Иоанна Грозного. Этот замок-дворец представлял собой четырехугольник с равными сторонами, причем на западной стороне не было ворот. Восточные же ворота предназначались исключительно для въезда самого царя - игумена опричного орденского братства. За восточной стеной находилась церковь необычной формы (без покрытия), каждый камень в стенах которой был украшен изображением креста. Южные ворота, как уже было сказано выше, украшали резные изображения двух львов с зеркальными глазами и двуглавого орла с разинутыми клювами.

       Из вышеизложенного со всей очевидностью явствует, что опричный орденский замок Иоанна являлся своеобразной копией эсхатологического града Божия, описанного в Откровении Иоанна Богослова под названием «Нового (Небесного) Иерусалима». В описанном в Апокалипсисе Небесном Граде не было западных ворот (поскольку в грядущем царстве Божием не будет заката солнца). А в восточные ворота Небесного Града мог войти только Царь Славы, то есть Бог - еще один важнейший элемент сходства Опричного Замка с Небесным Иерусалимом.

       В Небесном Граде отсутствует Храм, ибо Бог присутствует в нем непосредственно - вот и объяснение необычной архитектуры церкви без покрытия, построенной по приказу Иоанна Грозного за восточной стеной опричного замка. В «лицевых» (иллюстрированных) Апокалипсисах как описываемой, так и более ранней эпохи небесный Град Святых изображался точно так же - в виде крестообразной церкви без покрытия. А украшавшие ворота опричного замка львы и орел символизировали небесные ангельские силы (а орел, по толкованию Андрея Кесарийского - еще и «наказание нечестивых»).
      
       По уставу опричного орденского братства, учрежденного Грозным царем по рекомендациям ливонских рыцарей, все «кромешники» были обязаны «выводить государевых изменников» и охранять священную особу монарха - учредителя их опричного ордена. Наряду с этой «военно-рыцарской» стороной деятельности опричников налицо была, однако, и духовно-монашеская сторона.

       Царские опричники составляли как бы «монастырскую братию», настоятелем которой был сам Верховный магистр опричного ордена – он же царь всея Руси, ниже которого в орденской иерархии стоял отец-параклисиарх (упоминавшийся нами выше Малюта Скурлатов-Бельский). Количество опричных «псов-рыцарей» было строго определенным (сначала триста, затем шестьсот, и, наконец, - так называемая «ближняя тысяча»).

       Перед зачислением в «кромешный» орден кандидат проходил строжайший отбор, в ходе которого исследовался весь его род, проверялись семейные связи, имена всех, с кем он был породнен, знаком или дружен - совсем как в военно-монашеских, рыцарских и династических орденах тогдашнего Запада, с присущими им тайнами, эмблемами и ритуалами. Данный несомненный факт, кстати, начисто опровергает широко распространенное (но от того не менее ошибочное) представление, будто царь Иоанн Грозный, якобы, набирал своих опричников из людей «низкого (подлого)» происхождения. Естественно, среди «кромешников» преобладали выходцы из мелкопоместного, или вообще безземельного дворянства - но точно так же обстояло дело и в Тевтонском ордене, да и в других военно-монашеских братствах!

       «Кромешники» принимали особое посвящение наподобие монашеского пострига, приносили присягу и обеты, регламентировавшие – как в западных духовно-рыцарских орденах! – образ жизни и дисциплину членов опричного ордена, и, в частности, строго запрещавшие им общение с семьями и «не опричными» родственниками – как настоящим монахам!

       Как уже говорилось выше, в рядах царских опричников, ходивших в церковь, согласно «Истории» Карамзина в «черных ризах с длинными шлыками» (то есть с остроконечными капюшонами) было немало иностранцев, преимущественно ливонцев и вообще немцев. Опричники, подобно рыцарям-монахам других военно-духовных орденов, носили (в боях и походах – поверх доспехов) уставное форменное облачение – черные кафтаны из грубой ткани, напоминавшие монашеские подрясники, и скуфьи – черные монашеские шапки, а также особые орденские знаки – метлы на кнутовищах и собачьи («песьи») головы у седел (впрочем, иногда метлы носились у седла, а не на кнутовище, а собачьи головы, судя по описаниям современников, носились не у седла, а подвешенными к конской шее, вместо бахмар). Сохранились упоминания и о том, что царские «кромешники», кроме скуфеек, носили на головах черные «шлыки», то сеть остроконечные капюшоны (что, вероятно, делало их еще более похожими на членов монашеских орденов христианского Запада).

       Как писал Карамзин, «Царь дал им тафьи, или скуфейки, и черные рясы, под коими носили они богатые, золотом блестящие кафтаны с собольею опушкою, сочинил для них устав монастырский, и служил примером в исполнении оного».

       Символика опричного орденского братства - собачья голова и метла, привязанные к седлу - использовалась в «кромешном» обиходе повсеместно. В изданной в 1572 г. в германском имперском городе Франкфурте-на-Майне на немецком языке брошюре об опричнине был, со слов очевидцев, описан въезд Грозного царя в Москву после возвращения из Новгородского похода, закончившегося полным разгромом «псами-рыцарями» Иоанна Васильевича некогда великого Новгорода. Впереди войска ехал опричник на коне, нагрудный доспех которого (а не седло! - В.А.) был украшен свежеотрубленной головой большого английского пса. За ним ехал сам царь Иван Грозный, также сидевший на коне, у которого на груди (опять-таки не у седла! - В.А.) была большая серебряная песья голова, устроенная так, что при каждом шаге коня пасть пса, открываясь, громко лязгала зубами.

       Интересным представляется вопрос, всегда ли опричники носили на шеях своих коней свежеотрубленные собачьи головы (ведь последние через определенное время неизбежно начинали бы подвергаться естественному процессу гниения). Не гонялись же «кромешники» по всей округе за бродячими собаками! Можно, разумеется, предположить, что в распоряжении «псов-рыцарей» Грозного царя постоянно находился определенный запас живых собак, обезглавливаемых по мере надобности, но данное предположение представляется нам, в силу целого ряда причин, достаточно сомнительным. Скорее всего, подвешиваемые опричниками к шеям коней песьи головы предварительно каким-то образом препарировались, чтобы воспрепятствовать процессу гниения или совершенно исключить его. Или же речь шла об искусственных собачьих головах (например, изготовленных из металла или из каких-либо иных материалов - скажем, из дерева). Думается, что этот весьма интересный вопрос еще ждет своих исследователей.
      
       Черный цвет орденских зданий и облачений невольно наводит на ассоциации между народным прозванием царских опричников – «кромешниками» («опричь» значит «кроме») в рамках иного ассоциативного ряда («кромешники» - «тьма кромешная», «ад кромешный»). А то, что их черные монашеские одеяния были подбиты овчиной, наводит на ассоциации с днем Страшного Суда, когда Грозный Судия отделит овец (праведников) от козлищ (грешников). Что же касается песьих (собачьих) голов, подвешенных к шее коня каждого опричника, то на дошедших до нас «лицевых» Апокалипсисах описываемых времен «Гоги и Магоги» - предводители приспешников Антихриста - изображались людьми с собачьими (песьими) головами. Таким образом, отрубленные песьи головы, подвешенные к шеям коней опричников как бы в качестве трофеев, могли, кроме готовности «кромешников» беспощадно, по-собачьи, «грызть врагов Государевых», означать еще и победу над «слугами антихристовыми», триумф Христова воинства над воинством сатаны (победители-триумфаторы с античных времен украшали себя трофеями, отнятыми у побежденных ими противников). Но это уже тема отдельного исследования...

       Опричная символика весьма напоминала символику католического монашеского ордена доминиканцев, члены которого выполняли в странах католического Запада функции инквизиторов. Названный в честь Святого Доминика – обличителя еретиков-катаров – он был позднее (по созвучию!) переосмыслен своими членами как орден «псов Господних» лат.: «Домини канес» (Domini Canes). Единственное различие между эмблемами Доминиканского монашеского ордена и опричного военно-монашеского ордена Иоанна Грозного заключалось в том, что собачья голова на гербе доминиканцев держала в пасти не опричную метлу, а факел – в знак того, что «псы Господни» просвещают мир светом истинной веры и в клочья рвут ее врагов - и масличную ветвь (в знак того, что несут мир всем добрым христианам, которым их нечего опасаться).

       Любопытно, что и учреждение ливонского ордена меченосцев было связано с именем Святого Доминика. Как писал русский историк конца XIX века Николай Алексеевич Осокин в своем фундаментальном труде «История альбигойцев и их времени»: «В тот самый год, когда при папском дворе был учрежден особый сан для Доминика, его же именем было осенено новое, уже церковное воинствующее братство - этот орден прямо назывался воинством Иисуса Христа (ordo militiae Jesu Christi) и предназначался для создания и упрочения Северной Церкви...». В примечании издателя к данному фрагменту книги Осокина сказано: «Имеется в виду орден меченосцев, официально именовавшийся «Братьями Христова воинства», основанный в 1202 году и освященный (папой, а точнее – антипапой - римским - В.А.) Гонорием (III - В.А.) именем Доминика...». Бывают странные сближенья... Так, кажется, сказал поэт?

       «Кромешный» орден Грозного царя управлялся особым Генеральным капитулом – Опричной Думой, состоявшей, в соответствии с царским Указом об опричнине, из особых опричных бояр, окольничьих, казначеев, дворецких, конюших и пр.

       Впрочем, опричнину вскоре постигла судьба многих ее орденских «прообразов» на Западе – казни не в меру ретивых «рыцарей-монахов», роспуск орденской организации и превращения ее в «государев обиход».

       Вот какие причудливые формы принимали порой связи Тевтонского ордена – через его ливонский филиал – с Московским государством...

       Здесь конец и Богу нашему слава!


       СПИСОК ГЛАВ ЛИВОНСКИХ РЫЦАРЕЙ

       А) Магистры (геермейстеры, гермейстеры, геррмейстеры или герренмейстеры) ордена меченосцев:

       1.1202-1209: Венно (Винно, Вейнгольд, Фьюнгольд) фон Рорбах;

       2.1209-1236: Фольквин (Фолькуин, Волквин) фон Винтерштеттен (фон Наумбург цу Винтерштаттен).

       3.1236-1237: Рутгер (исполняющий обязанности герренмейстера).

       Б)Ландмейстеры (земские, или провинциальные, магистры) Тевтонского ордена Пресвятой Девы Марии в Ливонии:

       1237-1238: Герман Бальк;

       1238-1241: Дитрих фон Грюнинген (Грёнинген);

       1241-1242: Андреас фон Фельбен (Вельвен);

       1242-1246: Дитрих фон Грюнинген (повторно);

       1246-1248: Генрих фон Геймберг;

       1248-1253: Андреас фон Фельбен (повторно);

       1253-1254: Эбергард фон Сайн (исполняющий обязанности ландмейстера);

       1254-1257: Анно фон Зангерсгаузен;

       1257-1260: Буркхард фон Горнгаузен (Гернгаузен, Горнгузен, Гернгузен);

       1261:      Георг фон Эйхштетт;

       1261-1263: Вернер фон Брейтгаузен;

       1263-1266: Конрад фон Мандерн;

       1267-1270: Отто(н) фон Лаутерберг;

       1270:      Андреас фон Вестфален (и.о.);

       1270-1273: Вальтер фон Нордек;

       1273-1279: Эрнст фон Ратцебург;

       1279-1280: Гергард фон Катценэльнбоген;

       1280-1281: Конрад фон Фейхтванген;

       1281-1282: Ман(е)гольд фон Штернберг;

       1282-1287: Вильгельм фон Ниндорф;

       1288-1289: Конрад фон Гаттштейн;

       1290-1293: Бальтазар Гольте;

       1293-1295: должность ландмейстера оставалась вакантной;

       1295-1296: Генрих фон Динклаге;

       1296-1298: Бруно;

       1298-1307: Готфрид фон Рогге;

       1307-1309: должность ландмейстера оставалась вакантной;

       1309-1322: Гергард фон Йорк;

       1322-1324: Конрад Кессельгут (и.о.);

       1324-1328: Реймар Гане;

       1328-1340: Эбергард фон Монгейм;

       1340-1345: Буркхард фон Дрейлебен;

       1345-1359: Госвин фон Герреке;

       1359-1360: Андреас фон Штейнберг (и.о.)

       1360-1364: Арнольд фон Витингове (Фитингоф);

       1364-1385: Вильгельм фон Фримерсгейм;

       1385-1388: Робин фон Эльтц;

       1388-1389: Иоганн фон Оле;

       1389-1401: Веннемар фон Бруггеней;

       1401:      Бернгард Гёвельман (и.о.);

       1401-1413: Конрад фон Фитингоф(ен);

       1413-1415: Дитрих Торк;

       1415-1424: Зигфрид Ландерфон Шпангейм (Шпонгейм);

       1424:      Дитрих Кра (и.о.)            

       1424-1433: Циссе фон дем Рутенберг;

       1434-1435: Франк Кирскорф;

       1435-1437: Генрих фон Бёкенфёрде по прозвищу Шюнгель;

       1437-1438: Готтфрид фон Рутенберг (и.о.);

       1438-1439: Генрих Финке (Винке) фон Оверберг (и.о.)
      
       1439-1450: Генрих Финке (Винке) фон Оверберг;

       1450:       Готтгард фон Плеттенберг (и.о.);

       1450-1469: Иоганн фон Менгеде по прозвищу Остгоф;

       1469-1470: Иоганн фон Крикенбек (и.о.);

       1470-1471: Иоганн Вольтус (Вальгауз) фон Герзе (Геерзе);

       1471-1472: Бернгард фон дер Борх (и.о.);

       1472-1483: Бернгард фон дер Борх;

       1483-1485: Иоганн Фрейтаг фон Лорингофен (и.о.);

       1483-1485: Иоганн Фрейтаг фон Лорингофен;

       1494-1535: Вольтер фон Плеттенберг (годы жизни: 1450-1535)

       (в 1501-1502 гг. обязанности ландмейстера исполнял Веннемар фон Дельвиг);

       1535-1549: Герман фон Брюггеней;

       1549-1551: Иоганн фон дер Рекке;

       1551-1557: Генрих фон Гален;

       1557-1559: Иоганн Вильгельм фон Фюрстенберг;

       1559-1561: Готтгард Кеттлер (Кетлер, Кеттелер) - светский герцог Курляндии с 1561 по 1587 гг..
   

ЛИВОНСКИЕ ЛАНДМАРШАЛЫ ТЕВТОНСКОГО ОРДЕНА ПРЕСВЯТОЙ ДЕВЫ МАРИИ

1237–1239: Рутгер

1241: Вернер

1279: Гергард фон Катценэльнбоген

1300: Генрих

1306: Куно

1316: Генрих

1324?–1328: Иоганн Унгнаде

1330: Эмеко Гаке

1342, 1347–1349: Бернгард фон Ольдендорф

1354–1375: Aндреас фон Штейнберг

1375–1385: Робин фон Эльц

1387–1393: Иоганн фон Оле

1395–1404: Бернгард фон Гёвельман

1410: Герман Финке (Винке)

1417–1420: Гергард Вреде

1420–1422: Вальрабе фон Гунсбах

1422–1427: Дитрих Кра

1427–1431: Вернер фон Нессельроде

1432–1434: Франк Кирскорф

1434–1435: Генрих фон Бёкенфёрде по прозвищу Шунгель

1435–1441: Готфрид фон Роженберг

1441–1448: Генрих фон Гортлебен

1450–1461: Готтгард фон Плеттенберг

1462–1468: Гергард фон Маллинкродт

1468–1470: Иоганн фон Крикенбек по прозвищу Шпор (Спор)

1470–1471: Лубберт фон Фарссем (Варссем)

1471:      Бернгард фон дер Борх

1472–1488: Koнрад фон Герценроде

1489–1494: Вольтер фон Плеттенберг

1495–1501: Генрих фон дер Брюгген

1502–1529: Иоганн фон дем Брёле по прозвищу Платер

1529–1535: Герман фон Брюггеней по прозвищу Газенкамп

1535–1551: Генрих фон Гален

1551–1556: Каспар фон Мюнстер (Яспер фон Мюнстер)

1556–1558: Кристоф фон Нейгоф по прозвищу Лей

1558–1560: Филипп Шалль фон Белль