Я не буду повторяться о том, что детство Ориби было весьма невесёлым. Впрочем, и среди него случались разные ситуации. Было место для смеха и разных забавных случаев. Тайна так же обосновалась в своём уголке. И перед вами лишь малая часть всего, что было в то далёкое время…
Воспоминание одно за одним мелькало в сознании лиловоглазого. Вот одно из них, раннее, наверно, случайное, счастливое вопреки остальным, пронизанное солнцем и светом...
- Ты не человек… - прохрипел Энзели в самое ухо.
Они сидели на полянке, отдыхали и разговаривали.
- Да. Это знаю.
- Но кто тогда ты?
Темноволосый посмотрел в глаза, контакт этот продлился недолго. Фиолетовые озёра дрогнули, и он прошептал:
- Не помню.
- Но ты в любом случае не человек. Это так…
- Видно? – обеспокоенно прошептал Ориби, хотя скорее всего пошутил.
Его брат-блондин напряженно теребил травы. Они сидели на небольшой лужайке напротив их старого потрёпанного годами дома. Мальчишки жили вдвоём, впрочем, родители просто сидели в доме. Они настолько мало уделяли внимания детям, что те даже в шутку говорили: «Какие родители? Нет их.» И так предсказали трагедию…
- Ты не человек, - снова заладил Энзели, он обхватил своего товарища за плечи и навалился на него, точно желая объятий. Засмеялся, и Ориби засмеялся вслед, только смех его был не таким светлым, немного сдавленным и негромким. Ориби был немного меньше своего брата и, подкошенный лёгким движением, не удержался, упал на траву, брат-блондин, смеясь, подкосился тоже. Какое-то время они лежали и хихикали, Энзели рвал траву и кидался нею в лиловоглазого.
- Конечно, видно. – чуть после протянул он, когда уже надоело лежать, и руки покрылись зелёным соком. Взъерошенный брат отряхнулся – досталось ему хорошо, травинки смешались с волосами, а те были довольно длинными. Пришлось выбирать руками, но Энзели не унывал, пытаясь опять и опять повалить своего брата на землю. Наконец, когда ему окончательно надоело шалить, он сел, прислонившись как можно ближе к крылатому, погладил его по спине и сказал: - Ты больше не можешь их прятать. Да и какой смысл? Даже через одежду понятно, что это – не просто горб. И ещё… Скажу тебе по секрету, - он приблизился ещё сильнее и начал шептать прямо в ухо, - ты, когда спишь, ты светишься. Я видел несколько раз. Это странно.
- Видел? А ты уверен, может, тебе приснилось?
Мальчишка помотал головой. Последние спрятавшиеся в волосах травинки упали с волос на колени.
- Я видел, - упрямо проговорил он и начал сильно жестикулировать.
Ориби откинулся на траву и сказал, какие над ними плывут облака. Брат согласился, но не стал заострять внимания. Этот наивный рассказ был скорее отвлекающим фоном.
Над головой припекало солнце. На дворе было лето. Из леса тянуло разными интересными запахами. Лежащий раскинул руки и даже прикрыл глаза. Энзели сидел рядом, поджав коленки руками. Он уже заметил, что его новый брат имеет особую страсть к природе. Мог подолгу рассказывать про золотые лучи или изумрудные листики. Задрав голову вверх, сам он не видел чего-то подобного и только лишь удивлялся. Ветки казались обычными, пусть и были безумно зелёными, синее-синее небо полнилось самыми обыкновенными белыми облаками, и в них не виделось ничего такого – ни замков, ни лошадей, ни драконов. Видно, не был он романтиком или ещё не был. Улыбался, верил Ориби на слово, делал вид, что он его понимает, но сам понимал не всегда.
Однако в любой другой день он бы продолжил игру и снова бы отвлёкся на что-то, потому что таким уж он был – не любил казаться в чём-то серьёзным. Но не сегодня. Сегодня надо поговорить. Он был упрямо настроен на то, что сделает это здесь и сегодня.
Ориби приоткрывал глаза, поглядывал на друга и брата, продолжая отдыхать и греться на тёплом солнышке.
- Да что же ты видел? Хватит уже вопросами.
Блондин пожал плечами и вскинул броси.
- Ну ладно.
- Рассказывай, что ты видел.
- Это на самом деле не всегда так. Иногда… Но я видел.
Ориби немного привстал, но в целом, по-прежнему был на траве.
- Нет, ты лежи.
- Зачем?
Энзели подвинулся ближе и нагнулся, заглядывая тому прямо в лицо.
- А так всё и есть, я не знаю, как, не знаю, почему-то ты светишься. Ночью. Вот здесь. – он положил свою ладонь на его грудь. После снова пожал плечами. Раскрасневшийся лиловоглазый тоже пожал плечами.
- Не знаю я.
- Ладно, забудь. Наверно, приснилось.
- А может, и нет. Я чувствую иногда что-то… Очень странное и неясное… - прошептал Ориби, дотрагиваясь до того места, где недавно ещё скользнула рука блондина. – Точно какие-то ощущения. И тепло.
- Брось. Такого ведь не бывает. Мне всё приснилось…
Но Энзели был неправ. Уже вскоре они оба заметят странное волшебство и объясняет его себе каждый по-своему.
- Я, когда это увижу, разбужу тебя, хорошо? – сказал блондин по дороге, мальчишки уже шли домой. Погода постепенно портилась. Тучи наползали на солнце, тепла становилось всё меньше. Надо было ещё что-то сготовить поесть – без толку ждать родителей. Эти двое занимались непонятно чем и едва ли умели готовить сами.
- Я бы хотел понять…
Если не изменяет память, тем вечером они лежали долго в одной кровати и рассказывали друг другу истории.
- Ты так и будешь тут?
Дело в том, что Энзели вторгся в комнатку Ориби, а прежде такого не было – каждый спал у себя.
- Отпусти меня… - взвыл крылатый, когда брат обхватил его со спины и крепко прижал к себе.
- Нет, не уйдешь, птенчик…
Они так и уснули, греясь в тепле друг друга. Они были как мотыльки, привлечённые вечером к лампе, но не столько Ориби, сколько его названый брат. Он часто пытался коснуться того, рукой, плечом или всем телом. Его точно манило что-то. А после он стал замечать этот свет всё чаще. Лиловоглазый, действительно, умел делать что-то, недоступное для всех остальных. Доброта его сердца была буквально видна глазами. И Энзели давно задумывался на тем, чтобы коснуться этого свечения, быть к нему как можно ближе.
Так он и спал, а после лежал и молчал. И один, и другой брат вскоре открыл глаза, но не сказал ни слова. Каждый понял это по-своему. Ориби лишь улыбнулся лёгкой блаженной улыбкой, пытаясь внимать этому свету и позволить себе в нём раствориться. А Энзели держал в объятиях этот свет и точно бы защищал от других. Какая-то странная атмосфера царила в уголке этой комнаты…
- …Ты видел теперь, о чём я говорю, - чуть встало солнце, прошептал брат.
- Да…
- Этот свет находится внутри тебя. Странно только, что ночью…
- Он освещает тьму. – простая, казалось бы, ничего особо не значащая фраза. Ориби произнёс её, не придавая большого значения своим словам, но кое-что в ней было странно. Его ощущения, которые он хорошо помнил, теперь не только во сне, но и между сном и реальностью. Какая-то мысль. Как будто воспоминание. Мысль или идея, не принадлежащая прежде его голове. О том, что он заслан, он, действительно, не человек, у него есть особая миссия, но она – не спасение мира. Что-то крохотное, но также не менее важное. А также в нём есть неведомая скрытая сила. И благодаря этому всему он здесь. Поэтому не всё помнит из прошлого (существует какой-то запрет), поэтому такой необычный. Глаза, этот свет и мысль.
Казалось, жизнь намного короче, чем кажется, и намного-намного сложнее. Она не имеет ни конца, ни начала, и эта – не первая жизнь. При том каждая уникальна и удивительна. На сей раз ему встретилось что-то странное, можно сказать, неожиданное. Тут он умеет летать и светиться. А что будет в следующий раз?..
Но сны почти всегда забывались. Он редко мог вспомнить подобное, и буквально через несколько месяцев не мог сказать ничего, точно сжился со своей новой ролью, принял её, полюбил. А дальше что будет – потом он обязательно это узнает… Однажды, когда будет надо. Через много-много лет в будущем, в дни, когда будут моменты счастья…
Ориби всё забыл, но его брат ещё долго хранил тайну про «странный внутренний свет». Придёт время, и об этом узнают ещё другие герои... Это станет для них почти таким же шокирующим откровением и, в принципе, обречено быть таким... Но это потом, не сейчас.
***
Счастье продлилось недолго. «Внутренний свет» прекратился, и больше ничто уже не напоминало о нём. Только изредка Энзели ещё охватывало чувство из детства – хотелось прислониться к своему брату, обнять его и посидеть в тишине. От того каким-то удивительным образом в прямом смысле этого слова исходило тепло и энергия. Оно было то сильнее, то слабее, но в целом было всегда. Братец-блондин иногда ловил себя на странной мысли, что он становится заложником этого тепла-света.
Вот только прошло много лет, и он уже не мог позволить себе детские шалости. После смерти родителей, встречи с Сарро и ведьмой Сандрой и их удивительного обращения, он разрывался на части, мучаясь от любви и ещё какого-то странного чувства. Чувство касалось Ориби, но парень, некогда светящийся в темноте, отчего-то не разделял подобного. Ему очень сильно не нравилось, когда его начинали бить или обнимать сильно крепко, и он пытался вырваться, но чаще всего не мог.
Энзели любил его, как единственного близкого человека или нечеловека – не суть; к сожалению, его любовь принимала какую-то уродливую форму, превращаясь в желание полностью завладеть объектом своих мыслей и чувств. В итоге со стороны это всё казалось ужасным насилием и вряд ли чувствовалось по-другому, а просто подросший Энзели не умел выражаться иначе. Он резко хватал брата за руки, мог (не специально) ударить его по спине, когда касался мягеньких крылышек или очень сильно обидеть, подшучивая над чем-то ещё. Ориби обижался, однако достаточно быстро. Ему тоже некуда было больше идти – с Энзели они жили вместе, по сути так же само, как и при жизни непутёвых взрослых; Сарро являлся для них лишь другом и, разумеется, не мог приютить, к тому же, у него были свои проблемы. Да, они виделись довольно часто, но это ничего не меняло. А ещё Сарро знал про выходки брата Ориби. Он жалел его, но дело слова не меняли.
Сарро уговаривал и просил верить, что однажды это пройдёт, надо просто держаться, быть сильным, только ничего не менялось. С каждым прожитым часом, днём или годом характер Энзели портился, приобретая явную патологию.
- Возможно, мои слова не удивят тебя, но, я скажу, ты – садист.
Белокурый паренёк тут же подскочил с места. Он встал. И без того холодные вздёрнутые черты вытянулись в странной манере.
- А ты, вижу… И соглашусь. Но я это знаю. Не новость!
Говорил так, извиняясь, а после мог ударить под дых, чуть позднее сидеть у кровати стонущего и слёзно спрашивать того, что надо сделать. В каком-то смысле крылатому здесь повезло. Его смазливое личико и большие глаза с грустинкой, в которых при малейшей обиде, казалось, стояли слёзы, помогали ему остепенить брата. Видя боль и страдания, тот пугался и хотел потом сделать хорошее. Не притворялся, так лишь казалось, впрочем, страдал очень часто. Энзели изводил его своими заскоками, и даже, когда Ориби слёзно молил оставить его в покое, тот мог позволить себе всё, что угодно. Даже (учитывая своё недавнее обращение в вампира) укусить его и выпить немножечко крови. А после, вроде как в знак извинения, протянуть свою руку, вплоть до того, что даже себя укусить со словами: «На, теперь пей ты мою». Но подобным Ориби интересовался достаточно мало. Разок он мог позволить себе согласиться, а после долго и нудно терпел. (Полагаю, вы знаете, чем это после закончилось? Не очень хорошим событием под коротким названием «смерть». Но, стоит сказать, не финальная.)
Недавно обращённый вампир просто придерживался такой тактики, что, если он в силах терпеть душевную боль, сможет терпеть и жажду. Но природа брала своё и не могла совместить такие разные вещи.
Напившись, настрадавшись и успокоившись, он лежал в своей комнатке и что-то говорил, что-то думал, Энзели гладил его по волосам или внимательно слушал. Или лишь делал вид. Чаще всего слушал на самом деле. В то время ему ещё не слишком нравился Сарро, этот аристократичный высокомерный вампир, какого-то чёрта так же полюбивший встречаться с Ориби. Ориби принадлежал Энзели и тот его ко всем ревновал, от одной подобной мысли раня когтями кожу, которую ещё недавно он гладил.
А Ориби как ни странно не мог молча взять и уйти. И пусть он знал, какое его ожидает здесь будущее, он знал так же и то, что уйти – будет значить снова начать бродяжничать, а это не многим лучше. Они привязались друг к другу.
…И так он жил, всегда грустно и больно, редко отвлекаясь на что-то хорошее, потеряв счёт годам и событиям... Изредка вспоминал себя, точнее те ранние годы знакомства, когда они могли просто посидеть на траве, погулять по лесу, пойти на поле или к реке, когда Энзели не был таким тираном, испорченным его добротой.
«Почему жизнь течёт только в одном направлении, и день, который зовётся «сегодня», не может быть тем прекрасным пережитым когда-то деньком?» - грустил, помнил, тяжело было держать всё в себе. А брат также рассказывал, что вспоминает прошлое с трепетом, сожалением и ностальгией, но «он уже давно вырос, и ты вырос, время прошло», оправдывался, что не может стать прежним. А Ориби мог. Иногда – очень редко, но всё же – он говорил во сне, рассказывал всякие странные вещи. Блондин запоминал почти каждое слово, чтобы утром его рассказать.
Ориби не помнил рассказов. Истории про странный возвышенный мир казались галлюцинациями. Снами или бредом, или сном Энзели, да мало ли чем в итоге? Ведь он ничего не помнил. А деспотичный братец запоминал всё и складывал из слов картину. В его мозгу уже вырисовывалась недостающая мозаика. Высший мир, белые коридоры света, ангелы с огромными крыльями или кто-то наподобие их, висящие в воздухе «шарики» – судьбы людей, народов, миров и галактик… Это было ещё одним подтверждением нечеловеческой сущности Ориби, за которую Энзели держался сильней, чем за жизнь. Он был к нему слишком привязан и, возможно, из-за того сумел постичь огромную тайну...
Севастополь, июль 2019, 380