Пятая глава
БЛАГОДАРНЫЙ ВЗГЛЯД
Иван с Фёдором не без труда выбрались на восточный берег — конь Фёдора заметно сдавал. Алексеевич не оставил друга в беде и бросил ему аркан. Выплывали в одной связке. Их вместе с лошадьми отнесло на целое поприще вниз по течению. Они вышли из речных вод прямо к толпе ростовских дев, стоявших с узелками в руках. Юные невольницы плакали и крестились, поминая двух своих сестёр по несчастью, которые не выдержали и покинули этот жестокий мир, и которые вряд ли найдут покой в мире ином.
Высокий Иван, поискав глазами, заметил среди русских дев свою белокурую возлюбленную и устремился к ней, невзирая на бдительных охранников.
- Ольга, не отчаивайся, надейся на Бога и не делай опрометчивых шагов.
Заплаканная ростовчанка, глядя на могучую фигуру Ивана Алексеевича, в сердцах бросила ему:
- Какие вы вой и мужи?! Смотрите, до чего нас довели! Ведут вас, как баранов на убой, а нас сделают подстилкой для мунгальских ханов.
Тут, запыхавшись, подбежали с плётками три малорослых степняка, переваливаясь с ноги на ногу. Безбородые ордынцы злобно набросились на смелого парня, но он разметал их в разные стороны. Обиженные монголы, поднявшись с земли, взвыли от ярости и выхватили кривые мечи. Появившиеся ко времени Хорон с Домуром вмешались, выясняя суть произошедшего. Светловолосый богатырь смиренно объяснил им:
- Я пытался утешить приунывших девушек, чтобы они не накладывали на себя руки.
Смуглолицый тысячник в красном чапане, пытливо всматриваясь в лицо богатыря, сказал, хищно улыбаясь:
- Ты хорошо поступаешь, надо беречь наш живой товар. Я буду иногда разрешать тебе на дневных стоянках подходить к пленницам и разговаривать с ними. Но сейчас ты наказываешься за неповиновение двадцатью плетьми.
Иван почтительно поклонился, думая о счастливых минутах, которые предстоит ему провести рядом с Ольгой Красой. Он пошёл за предводителем «бешеных» получать своё наказание. Оглянувшись назад, Иван встретил благодарный и сочувственный взгляд голубоглазой красавицы.
После жестокой порки, в течение которой Иван Алексеевич не проронил ни звука, он пожаловался Хорону совсем по другому поводу:
- Ростовчане в дороге питаются скудно и мало: пшеничные и ржаные лепёшки, да иногда лошадиные кости, почитай, без мяса.
Тот, получив удовольствие от унизительной просьбы богатыря, громко захохотал:
- Вы хотите есть мясо, ещё не скрестив мечей и не пролив крови во славу монгольского имени? Вы недовольны нашей кормёжкой? Наберитесь терпения! Скоро в новой столице и у Абескунского моря урусы будут получать воблу — жареную и вяленую. А сейчас ступай, Иван, и помни мою милость — порку. Ведь у монгол за любое преступление одно наказание — смерть...
Вернувшись в русский лагерь, два друга рассказали близнецам-новгородцам о происшествиях, приключившихся с ними. Никонор, в свою очередь, поведал о случившейся в стане[8] драке:
- Известный всем повеса Акинф Дородный вновь на слуху. Он собрал вокруг себя десяток таких же, как и сам, буянов и бражников. Деньги и знатные вещи, бывшие у них, та ватага пустила на хмельные напитки. Они выменивали у «бешеных» и заезжих купцов — хорзу и арзу, отвергая слабый кумыс. Обнищав и оголодав, Акинф с товарищами решили задирать своих же. Сразу после переправы шайка напала на двух кожевников, требуя от них добрые пожитки, при этом изрядно избив несчастных, и отобрав у них кожаные пояса и сапоги.
- Ты, Иван, покуда не вмешивайся, — улыбаясь, заговорил Никита, — бездельники сполна получили своё. Искусники[9] — народ сплочённый. Увидев такую беду — поднялись на иродов. На защиту обиженных встал могучий кузнец Гаврила Молчун с пудовыми кулаками. Здорово помогал ему молодой оружейник Максим Балагур, да и другие не отставали.
- Так что везде у нас есть воеводы, — удовлетворённо добавил Никонор, — будет на кого опереться в случае восстания.
- Добрый знак! — отозвался Алексеевич. — Ну, а до Акинфа
Дородного я ещё доберусь, ежели он продолжит пакостить.
Фёдор, однако, предостерёг Ивана от поспешных решений:
- Энтот купеческий сынок снюхался с мунгалами и способен на любые гадости.
- Эх, други! — мечтательно воскликнул Иван. — Мне нынче и сам чёрт не страшен! Одарила меня Ольга Краса таким взглядом — летать хочется…
Шестая глава
БАТЫЕВА СТОЛИЦА
После непродолжительного отдыха на восточном берегу Волги, уложив тюки на коней, отряд «бешеных» направился к степной столице. Хорону было велено встать у нового города и отдать часть ростовской добычи баурши[10].
--------
[8] Стан – лагерь.
[9] Искусники – ремесленники.
[10] Баурши – дворецкий, заведующий хозяйством.
Тысяча ордынцев и пленные ещё издали с удивлением наблюдали такую картину: на недалёком острове возвышалcя изящный дом с башенкой, который весь сиял и переливался от блеска золота, а вокруг копошился серый человеческий муравейник, целиком подвластный воле Батухана.
Стольный град Сарай только строился и представлял собой скопище круглых юрт, сплетённых из хвороста и покрытых войлоком, глиняных хижин с камышовыми крышами, а также свежесрубленных бревенчатых изб, расположенных на городской окраине. Куда ни глянь — везде работали русские рабы, гремя кандалами. Почерневшие, измождённые от голода и холода, босиком они строили хоромы для покорителей мира. На костях невольников возникал этот сказочный город, впитывая живительные силы покорённых народов.
Иван Алексеевич, проезжая в походной колонне «бешеных», кинул засохшую ржаную лепёшку стоящему у дороги седому старику в рваной рубахе, с крестиком на шее.
- Как вы тут живёте, отец? — с грустью в голосе спросил богатырь.
Костлявой рукой подобрав драгоценную пищу, тот поклонился и со слезами на глазах ответил:
- Уж год я тут, кого со мной пригнали — тех теперь нет в живых.
- Держись, старик! — успел ещё крикнуть Иван.
- Храни вас Бог! — вдогонку скрипел простуженный голос деда...
В ростовском лагере у вечерних костров между мужиками велись неутешительные разговоры:
- Вот как здесь нашего брата потчуют.
- Все соки выжмут и подыхай.
- У нас доля не лучше, токмо дольше маяться.
А рядом, в войлочной юрте, тысячник Хорон совещался со своими сотниками. После прикидок и размышлений они пришли к единому мнению — немедля сниматься и уходить дальше на восток. Посланники грозного Бату-хана боялись, что не успеют пройти горные перевалы Алтая до выпадения больших снегов. Невыполнение приказа и преступное промедление жестоко каралось в Синей орде, невзирая на былые заслуги.
Великая степь вновь преображалась. Закончилось буйное разноцветие. Сочные и зелёные перышки ковыля жухли под испепеляющими лучами летнего солнца. Лишь стояли, покачиваясь, метёлки пахучей полыни. Бесконечная, как песня кочевника, равнина поглотила несколько тысяч всадников, уходящих в необъятные глубины Азии.