В защиту Дагона II - Защита остается открытой!
H. P. Lovecraft: In Defence of Dagon II - The Defence Remains Open!
Апрель 1921 г.
Я с интересом отмечаю различные комментарии по поводу моих последних литературных попыток и благодарен за милосердное суждение. Мистер Браун прав, говоря, что рассказы об обычных персонажах понравятся большему классу, но я не хочу создавать подобный призыв. Мнение масс меня не интересует, потому что похвала может по-настоящему удовлетворить только тогда, когда она исходит из разума, разделяющего точку зрения автора. Всего, наверное, есть человек семь, которым действительно нравится моя работа; и их мне достаточно. Я должен писать, даже если бы у меня был единственный терпеливый читатель, потому что моя цель - просто самовыражение. Я не могу писать о «простых людях», потому что меня они совсем не интересуют. Без интереса не может быть искусства. Отношения человека к человечеству не очаровывают мое воображение. Отношение человека к космосу - к неизвестному - вот что вызывает во мне искру творческого воображения. Гуманоцентрическая позиция невозможна для меня, потому что я не могу приобрести примитивную близорукость, которая восхваляет землю и игнорирует задний план. Удовольствие для меня - это чудо: неизведанное, неожиданное, скрытое и неизменное, скрывающееся за поверхностной изменчивостью. Отследить удаленное вблизи, вечное в эфемерном, прошлое в настоящем, бесконечное в конечном - это для меня источники радости и красоты. Как и покойный мистер Уайльд: «Я живу в ужасе от того, что меня не поняли».
Я с интересом отмечаю склонность мисс Тейлор к рассказам о психоаналитическом, телепатическом и гипнотическом порядках. (1) Телепатия, единственный мифический представитель этой триады, может когда-нибудь подарить мне сюжет, но два других, вероятно, будут систематизированы наукой в течение следующих нескольких десятилетий и, следовательно, перейдут из области чудес в область реализма. (2) Я предпочитаю придерживаться более фантастического объяснения мира снов, чем предложенное профессором доктором Зигмундом Фрейдом, - только иллюзии и неразрешимые тайны действительно очаровывают воображение. Я не буду удивлен, если гипнотизм будет развивался как эффективное лекарство от многих расстройств, поскольку многие функции организма полностью контролируются клетками мозга. Единственный вопрос, на мой взгляд, это вопрос постоянства; поскольку слепые привычки клеток обычно сильнее в итоге, чем способы передвижения, установленные сознательным мышлением или внешними силами. В некоторых случаях новые искусственные привычки могут получить доминирующее влияние, но это, вероятно, будет зависеть главным образом от темперамента пациента и предшествующей продолжительности болезни.
Все замечания мистера Буллена представляют для меня большой интерес, и я был бы признателен, если бы он позже прислал мне свой лист исправлений, - чтобы я мог действовать в соответствии с его предложениями, когда у меня будет больше свободного времени. В настоящее время я собираюсь исследовать положение, используемое в «Психопомпах», в ожидании чего я принял альтернативное окончание:
«For Sieur de Blois (the old wife’s tale is over)
Was lost to mortal sight for evermore». (3)
«И сьер де Блуа (после истории старой жены)
Был потерян для взгляда смертных навсегда».
Относительно «Дерева» - мистер Браун находит кульминацию недостаточной, но я сомневаюсь, что рассказ такого типа мог бы иметь более очевидную развязку. Найденный климатический эффект - это просто акцент - равный первому прямому указанию - факт, что за простыми событиями рассказа скрыто нечто, что растущее подозрение в преступлении Мусидеса и признание посмертной мести Калоса вполне обоснованно. Он должен провозгласить то, что до сих пор вызывало сомнения - показать, что вещи природы видят за человеческим лицемерием и как воспринимают низость в основе внешней добродетели. Весь мир считает Мусида образцом братского благочестия и преданности, хотя на самом деле он отравил Калоса, когда увидел, что его лавры в опасности. Разве тегеец не построил Мусидесу храм? И на фоне всех этих иллюзий деревья шепчут - мудрые деревья, священные для богов, - и открывают истину полуночному искателю, когда сознательно поют снова и снова: «Ойда! Ойда!» (4) Таким образом, все это является кульминацией, которой может обладать туманная легенда. Мистер Буллен, ссылаясь на эпиграф (5), спрашивает, что означает, что судьбы (желают) (6) найдут способ достичь - на что очевидный ответ заключается в том, что их цель - отомстить за убитого Калоса. Это старая трагическая тема с греками (7). Неужели мистер Б. не помнит Аниона и дельфинов, Ивика и журавлей? (8)
Я отметил жалобу мистера Буллена на то, что в моих рассказах нет юмора; он сожалеет об этом упущении, полагая, что эти истории предназначены дать взгляд на вселенную. В ответ я хотел бы намекнуть, что ни один из моих рассказов не нацелен на научную точность и инклюзивность, каждый из которых является скорее просто расшифровкой изолированного настроения или идеи с ее творческими последствиями. Более того, юмор сам по себе является лишь поверхностным взглядом на то, что на самом деле трагично и ужасно - контраст между человеческим притворством и космической механической реальностью. Юмор - лишь слабое земное эхо отвратительного смеха слепых сумасшедших богов, которые сидят на корточках насмешливо и сардонически в пещерах за пределами Млечного Пути. Это пустая вещь, сладкая снаружи, но наполненная пафосом бесплодного стремления. Все великие юмористы грустны - Марк Твен был циником и агностиком и написал «Таинственного незнакомца» и «Что такое человек?» (9) Когда я был моложе, я писал юмористические материалы - сатиры и легкие стихи - и был известен многим как шут и пародист. (10) Я приложу одну из моих старых пародий вместе с частью, которую я пародировал, как иллюстрацию моей комической стороны. (11) Но я не могу заглянуть за мишуру юмора и признать жалкую основу шуток - мир действительно комичен, но как шутка над человечеством. Поэтому, когда я описываю напряженное настроение, я опускаюсь в недра и не пытаюсь шутить со слоем легкомыслия сверху. *
* У меня есть одобрение лучших моделей - напряженные рассказы По совершенно без юмора. (12)
Юмор - это свист человека, который помогает сохранить мужество, когда он путешествует по темной дороге. Я однажды написал:
«The wise to care a comic strain apply,
And shake with laughter, that they may not cry». (13)
«Мудрый использует комическое напряжение
И дрожит от смеха, чтобы остальные не плакали».
Пусть не думают, что я не принимаю во внимание юмор - на самом деле я использую его в беседе; возможно, это относится к сатире и остроумию. Чтобы мои читатели не посчитали меня существом, совершенно не имеющим аналогов, я приложу вырезку о бесконечно великом человеке - Шарле Бодлере - некоторые из качеств которого, возможно, могут объяснить или осветить характер человека с (очень грубо) похожим взглядом.
Мой вклад в этот выпуск «Циркулятора» будет состоять из странной истории «Безымянный город», части изданной под псевдонимом линии «О религии», - отголоска нынешней полемики - краткой пародии на некоторые строки поэта Рейнхарта Кляйнера из «U.A.P.A.» и образец моей более старой и обычной работы - «Парк Куинсникет», написанной в джорджианской манере в 1913 году, когда мне было 23 года. «Парк Куинсникет», конечно, немного пессимистичен, но может иметь юношеский дух и след «полезности», которого не хватает в продуктах созданных мною в зрелые годы.
Я чувствую, что мистер Буллен и его заместители стремятся продолжать противоречия в отношении материализма и идеализма, что, безусловно, достаточно приятно для меня, как бы плохо оно не соответствовало правилам «Циркулятора». Если практика привлечения «внешних талантов» будет разрешена обеим сторонам, возможно, позже я смогу представить аргументы очень блестящего молодого материалиста - Альфреда Гальпина-младшего, 536 Колледж-Авеню, Аплтон, Висконсин, президента «Объединенной ассоциации любительской прессы». Мистер Гальпин в настоящее время учится в колледже Лоуренса, но, несмотря на свою молодость, это человек невероятных достижений - настоящий «вундеркинд». Сейчас ему всего 19 лет, но я считаю его самым замечательным человеком из моих знакомых и верю, что со временем он станет критиком и философом международной репутации. Мистер Гальпин является прямым потомком капитана Джеймса Кука, знаменитого исследователя, который был убит туземцами на Сандвичевых островах в 1776 году. Его мнения по большей части совпадают с моими собственными.
То, что идеалисты должны перейти от обороны к наступлению, является тем, что не может не принести пользу дискуссии. Тактика двух подходов различна, и вопрос не может быть отображен во всей его полноте, пока каждый антагонист не рассмотрит обе позиции. Идеалисты были ранее в обороне, потому что, как наследники первобытной традиции, они были первыми в поле и занимали всю территорию. В своей цитадели наследственной силы они были осаждены материалистами, школой более позднего времени, доктрины которой возникли не из дикой догадки, а из научного наблюдения. Теперь цитадель захвачена, а мыслящий мир - материалистичен. Понимая, что человек не обладает врожденным знанием и что любое утверждение о невидимых и невероятных явлениях должно подтверждаться доказательствами, победоносные материалисты держат цитадель и ждут нападок идеализма, который теперь наносит ответный удар, чтобы вернуть утраченную территорию. Но удары странно слабые, потому что оружие идеализма тает под светом новых открытий.
Мистер Уикенден продолжает нападать на меня с большим успехом, чем нападать на идеи, которые я излагаю, и которые не я создал. Он указывает на некоторую очевидную неуместность риторики, из-за которой я, по его мнению, присваиваю себе звание «ученый» - чего я, конечно, не хотел или не собирался делать, - и вследствие этого он вообразил, что разрушил теории других людей, которые я просто повторил. Когда он заявляет, что наиболее маловероятно карбонатам перейти в протоплазму, чем органическому веществу обладать «душой» и «бессмертием», он показывает такое очевидное неправильное понимание принципов, о которых идет речь, что я отчаялся найти взаимное понимание. Возможно, повторение некоторых основных фактов могло бы прояснить ситуацию - помочь определить условия в каждом из двух случаев. Во-первых, никто не предполагает, что часть мела или другого неорганического соединения может захотеть изменить свое внутреннее состояние на органический и полный жизни тип. Изменение, когда оно впервые произошло, должно быть, было просто перестановкой движущихся частиц, связанных с охлаждением и сжатием всей планеты; без «воли», кроме слепого перемещения электронов, составляющих все космическое существование в конечном смысле. Пусть мистер Уикенден увидит очевидное, что никаких радикальных изменений не происходит - что ничего не создано и не уничтожено. Первым появлением жизни на любой планете должно быть не более чем изменение движения определенных молекул, атомов и электронов. Здесь нет ничего нового или оккультного. После 1828 года были синтезированы органические соединения, и он действительно смелый спекулянт, если будет отрицать возможность фактического абиогенеза (14) как будущего достижения химии. Совершенно иным является абсурдная концепция «души» или «бессмертия», - это настолько другое, что слова мистера Уикендена, называющего это «сравнительно простым», можно рассматривать скорее как шутку, чем трезвый разговор. Помните, что при рассуждениях о происхождении жизни нам не приходилось учитывать что-то большее, чем смещение материальных частиц. Как же тогда мы можем назвать это «простым» допуская предположение о существовании целого мира сущности, отличного от любой доказуемой субстанции, не дающего доказательств о себе и независимого от известных законов материи? Если трудно представить жизнь как продукт безжизненной материи, то неужели проще представить себе существование воздушной пустоты, у которой вообще не может быть источника, но которая утверждается без доказательств или вероятности, и парит вокруг определенных веществ в течение определенных периодов, и сохраняет индивидуальность вещества, вокруг которого витает? Или, может быть, мистер Уикенден считает, что материальное тело создает «душу» - в этом случае было бы интересно узнать, является ли, по его мнению, эманация нематериальной или нет, - если это энергия, а не материя (15), она может сохранить индивидуальность исходного вещества. Я не буду обвинять мистера Уикендена в том, что он настолько наивен, чтобы допустить ошибку «подполковника» мистера Буллена - предположение о том, что лучистое тепло, испускаемое пламенем, каким-либо образом увековечивает само пламя. Эта обманная метафора является боеприпасом для материалиста; точно так же, как свеча сгорает в дыму, парах и волнах тепловой энергии, не оставляя ничего, чтобы увековечить свои собственные индивидуальные качества, так и человеческий мозг должен, наконец, сгореть сам, после того, как испустит необратимые эфирные волны, которые рассеются в отдаленных глубинах бесконечности. Ткани и клетки, которые производили движения сознания и личности - «душу» - окончательно распадаются и диссоциируют, превращаясь в жидкие и газообразные продукты разложения и не оставляют ничего, что могло бы отметить их прежние временные соединения и движения. Можем ли мы представить продолжение движения, когда движущихся частиц нет? Можем ли мы представить себе «душу», существующую после рассеивания ее родительского тела, - пламя свечи, все еще горящее после рассеивания энергии и раскаленных частиц? Ничто в человеческой мифологии не является более немыслимым, и, тем не менее, мистер Уикенден хотел бы, чтобы мы сравнили этот грубый и невозможный кусочек анимизма с совершенно обычной гипотезой о том, что один вид материального движения мог в какой-то период быть заменен другим видом материального движения! При рассмотрении вопроса о материальном изменении - либо рыбы к крокодилу, либо известняка к протоплазме, - мистер Уикенден ограничен верой в то, что внутренняя воля и «божественное» руководство являются единственными двумя возможными альтернативами. С этой догмой он ни к чему не придет. Он должен признать не только элемент случайности в так называемом естественном отборе, но также и тот факт, что первоначальное изменение от неорганического к органическому веществу, вероятно, осуществляется по химическим и физическим, а не биологическим законам. На самом деле разумно рассматривать это как переход от чистой химии и физики к биологии. Трудность мистера Уикендена в понимании того, почему должна быть какая-либо внутренняя воля у органических видов, например у рыбы на суше, будет устранена, если он поймет, что всякая воля - это просто нейронный молекулярный процесс - слепой материальный инстинкт или импульс. Универсальная тяга органической клетки к расширению активности - увеличению тех условий, которые дают ей самое приятное возбуждение. Этот слепой жизненный импульс настолько четко коррелирует с общим действием космических сил, как органических, так и неорганических - гравитация, близость, сплоченность и т. д., - что не нуждается в особом объяснении. Нет никакой отличительной черты ни в одной из различных локальных модификаций универсального перемешивания вещества через бесконечные циклы космоса. Органическое существо слепо действует любым способом, что приносит ему наибольшее удовлетворение, и поэтому рыба, - оживленная кислородом, растворенным в ее собственных волнах, - использует столько кислорода, сколько может получить, и в конечном итоге стремится к земле и свободному воздуху. Предыдущее окружение и история каждой группы, участвовавшей в автоматическом путешествии, без сомнения, определяет степень его успеха. Кроме того, к импульсу животного должны быть добавлены изменения окружающей среды. Возможно, слишком поспешно приписывать все эволюционные изменения внутренним причинам, поскольку многие из них могут возникнуть в результате борьбы животного за адаптацию к меняющимся условиям. Исчезновение или испарение водоема, порождающего болото, может быть причиной превращения рыб в земноводных в течение поколений; подобно тому, как последующее высыхание болота в твердую землю может превратить амфибий в сухопутных животных - сначала в ящерицу, затем в млекопитающее, включая человека, и никто не знает, что будет дальше, если планета просуществует достаточно долго. Изменения осуществляются всевозможными избирательными процессами, в основном выбором партнеров, продиктованным окружающей средой, и слепыми побуждениями бесчисленных поколений. Об определенной разумной воле не может быть и речи, мистер Уикенден, - наоборот. Когда мистер Уикенден приходит к выводу, что божественное руководство должно существовать просто потому, что нет очевидной причины, по которой рыба должна спонтанно искать землю, он, безусловно, проявляет огромное стремление принять более поверхностное заключение, прежде чем анализировать очевидные возражения, которые он находит в чем-то другом. Можно было бы привести много причин, которые заставили бы рыбу выбраться на берег. Если будет продемонстрировано, что кислород воздуха является недостаточной приманкой, можно много сказать о свете верхних областей с его увеличенными возможностями приятного воздействия на глаз. Мистер Уикенден демонстрирует свою слабость в предположении, что рыбы «совершенно удобны» в воде - абсурдное утверждение, ввиду очевидного отсутствия постоянного комфорта у всех существ со сложным нервным развитием. В каждой фазе органической жизни позвоночных постоянно происходит раздражение и беспокойство, поскольку адаптация к окружающей среде никогда не бывает идеальной. Вся жизнь - это борьба и сражение - само по себе опровержение божественности (16), и в этой схватке организм борется как со своими собратьями, так и со своим окружением. Когда определенное действие или изменение приносит пользу в получении преимущества и увеличении возможностей приятного возбуждения, оно слепо сохраняется благодаря универсальной тенденции следовать линии наименьшего сопротивления. Все организмы, как правило, делают то, что доставляет им наибольшее удовольствие или лучше всего облегчает их дальнейшее существование; и, в конце концов, их путь, определяемый обстоятельствами, приводит к различным модификациям типа. Нет сознательного желания, нет разумного стремления, нет определенного предвидения. Это все процесс спотыкания в темноте - откат от больших к меньшим дискомфортам и опасностям, а также нащупывание большего количества удовольствий, едва ощутимых на вкус. Игнорировать это и стремиться к понятию божественности настолько опрометчиво, что такой шаг может быть справедливо не принят во внимание как аргумент. Мистер Уикенден рассчитывает больше на слова, чем на факты и идеи, что ясно из его действительно восхитительной эпиграммы «объяснение эволюции».
Даже не знаю, нужен ли ответ на заявление об аномальном расширении воды чуть выше точки замерзания. Конечно, это необычная вещь, но находящаяся среди множества других, не имеющих возможного целевого значения. Это точно не объяснено, - но не десятки других явлений молекулярной физики. Почему все аномалии в науке? Почему спутники Урана движутся в плоскости, почти перпендикулярной плоскости орбиты планеты, и почему спутник Нептуна движется в обратную сторону? (17) Почему Луна кажется больше невооруженному глазу, когда она близка к горизонту, в то время как микрометрические измерения и теории объединяются в том, что кажущийся диск должен быть меньше? (18) Но мне не нужно делать список - это слишком по-детски. Никто не говорит об «интеллекте» в случаях явлений, причины которых в настоящее время неясны. Почему же тогда мистер Уикенден приводит столь важный аргумент в пользу аномального расширения воды? Просто потому, что вода содержит несколько организмов, годных в пищу человеку, которых она не могла бы содержать, если бы ее физические свойства были менее необычными! На этом единственном случайном обстоятельстве мистер Уикенден основывает систему богословия, выделяет случай воды из всех других аномалий в творении и предполагает, что наиболее стабильные и важные из химических соединений получили свои свойства исключительно для того, чтобы рыбы могли населять ручьи! Как бы опрометчиво Природа не создала воду, человек смог пройти по ней и построить железные дороги на дне Атлантики! Тот же самый «разум», который создал ручьи для рыб, забыл сделать все части земли пригодными для жизни человека - странный недосмотр! Почему Сахара и Антарктический континент не пригодны для жизни, если «божественной» целью является приспособление всего к жизни? И наоборот, какое бедствие произойдет, если рыбы не будут обитать в ручьях или если озера будут постоянно полузамерзшими?
Мистер Уикенден прав, заявляя, что «легко издеваться над любой попыткой объяснение жизни, но невероятно трудно дать какое-либо объяснение, на которое другие люди не засмеются». По правде говоря, знание еще не простиралось столь глубоко под поверхность, так что постоянные корректировки мысли необходимы. За границами определенного предела знания может быть невозможно приобрести с помощью нынешнего сенсорного и интеллектуального оборудования человека, так что, по всей вероятности, вселенная никогда не будет объяснена. Возможно, было бы мудрее не пытаться, а просто взять жизнь такой, как она есть, наслаждаясь удовольствием и забывая боль, как только можем. Однако наше любопытство побуждает нас задавать вопросы; безусловно, более разумно строить наши спекуляции смиренно, шаг за шагом, от известного к неизвестному, чем отбрасывать в сторону вероятность и опыт в целом и догматически и некритически принимать примитивные легенды раннего человека - легенды, основанные на прозрачных аналогиях и персонификациях, - и исповедовать, чтобы уловить те космические тайны, которые предлагают наименее реальные доказательства и включают в себя самые сложные и постепенные исследования. Все теории действительно могут быть открыты для насмешек; и, безусловно, те самые слабые, которые требуют большего и имеют наименьшее подтверждение, в то время как самые сильные те, которые больше всего зависят от тщательного наблюдения и вызывают наименьшее количество претензий в отношении вопросов, выходящих за рамки фактических знаний. При отсутствии доказательств наиболее вероятной является теория, которая меньше всего противоречит тому небольшому объему знаний, который у нас уже есть.
Открытое Письмо «подполковника» содержит один такой комический пункт, что я не могу отказаться от комментариев. Посвятив несколько абзацев энергичному осуждению материалистов, которые отрицают «дух», потому что его нельзя увидеть и измерить, он совершенно не в состоянии показать, что в Природе есть какие-либо явления, устанавливающие существование такой невидимой и неизмеримой силы! Я мог бы так же легко утверждать о существовании новой эфирной сущности под названием КСИЗАБК (XYZABC), которая заставляет кометы двигаться, и бросить вызов любому человеку, готовому опровергнуть это. Конечно, ведь она не может быть обнаружена и измерена «штангенциркулями и весами» - поэтому это выше правды!!! (19)
Теперь перейдем к старой статье в «Atlantic Monthly» - «Куда?» (20) (в фолио Общего обсуждения), где я обнаружил много подлинного пафоса. Нет никаких реальных аргументов в горячем обращении анонимного автора, но атмосфера скорби по поводу кончины старых иллюзий делает всю жалобу захватывающим человеческим документом. (21) Конечно, в современном прогрессе познания есть многое, что должно обязательно потрясти и сбить с толку разум, привыкший к некритической традиции. Нельзя отрицать, что старые иллюзии воодушевляли и стимулировали обычного человека в более или менее значительной степени - мир сновидений наших прародителей, несомненно, был своего рода искусственным раем для посредственного человека. Для устранения недостатков в реальной жизни существовала воображаемая «духовная жизнь» или «внутренняя жизнь», которая, вероятно, казалась очень яркой и актуальной субъекту заблуждения и которая должна была сделать его невосприимчивым к многочисленным страданиям истинного существования. Феномен этот может быть продублирован в малом масштабе любым творческим человеком, и те, кто преуспел в создании, таким образом, нереального мира, могут в полной мере оценить чувство относительной безопасности и мира, существующее среди тех, кто принял божество и бессмертие как актуальные факты. Главный недостаток Христианства в том, что оно подавляет свободу творчества, попирает здоровые инстинкты и устанавливает ложные и несправедливые стандарты. Исходя из этого, мой друг Сэмюэль Лавмен, эсквайр, написал великолепную оду «Сатане». (22) На самом деле, однако, этот эффект ошеломил только самых умных людей, которые были в состоянии противостоять ему в конечном счете; так что нам не нужно отрицать наркотическое утешение, которое оно принесло менее честолюбивому большинству. Вера, разумеется, в своих деталях была просто символом собственных стандартов и надежд этого большинства, поскольку все религиозные системы являются наростами, а не правителями рас, которые их держат. Как язычество - идеальная аристократическая позиция - культ истинной силы и красоты, так и христианство были буржуазным идеалом; рабской морали (23) кодекс бережливости и благоразумия. Его окончательное развитие было достигнуто в анемичном типе Массачусетса девятнадцатого века - пуританском и эмерсонском произведении, которое имело столько «души», что это мало что значило. В настоящее время эти ребята или их внуки забавляются теософией, «новой мыслью», христианской наукой и персидским бахаизмом. Они не могут рассказать факты, когда встречают их! Но большинство старых христиан были менее фанатичными и развивались менее фантастически. Они придерживались своей старой веры просто из-за недостатка недавней научной информации, которая наиболее явно доказывает, что она ложна, поэтому, когда информация постепенно достигла их в результате беспрецедентных открытий прошлого столетия, они просто изменили свои взгляды и приняли неизбежное. Когда они увидели, что их замки наполнены воздухом, что «на самом деле Санта Клауса нет», они не заплакали и не прикрыли глаза и уши, но перенесли разочарование, как взрослые люди. В старых верованиях действительно был редким образный комфорт, но факты есть факты! Отказ от «духовного» наркотика действовал подобно изъятию спиртных напитков у некоторых алкоголиков - иногда заставляя их подниматься до больших ментальных высот, видя вещи такими, какие они есть. Но, как одни оплакивают запрет, другие оплакивают философское разочарование - в обоих случаях отчасти приятный, но ложный стимулятор был отменен. Изменение было очень тонким; чаще молчаливое, чем открытое, и влияющее на все важные подсознательные источники мысли и действия, а не внешние качества кажущейся веры. Из современных материалистов значительное большинство, вероятно, посещают какую-то церковь и считают себя христианами. Это потому, что большинство людей никогда не думают точно и фундаментально. Их убеждения мало что значат - что важнее, так это глубокое внутреннее разочарование, благодаря которому они чувствуют изменения и не осмеливаются доверять тому, чему доверяли раньше. Сожаления абсолютно бесполезны. Изменения неизбежны, потому что прошлое столетие выявило факты, о которых раньше не подозревали, которые не только нарушают все старые понятия, но и со значительной ясностью объясняют психологические и антропологические причины, по которым эти понятия произошли в прошлом. Внезапность этого изменения не удивительна - его семена были посеяны в великолепии эпохи Возрождения, когда была освобождена мысль и начался научный прогресс. Новые инструменты, порождающие новое рвение и открывающие новые перспективы, появились в логической последовательности; и мысли, ранее применявшиеся к другим искусствам, объединились в поисках истины. Девятнадцатый и двадцатый века знаменуют собой логическую кульминацию наступления, длившегося 500 лет, - рост философии на новых данных - так что тот, кто приказал бы нам вернуться к суеверию, подобен Кануте, командующему волнами. К сожалению или нет, иллюзия духовности мертва среди мыслящих классов. Фаза примитивной аллегории ушла в прошлое, и мы должны извлечь максимальную пользу из того, что нам не может помочь. Если бы мы попытались поверить сейчас, то должны почувствовать притворство и презирать себя за это - мы просто знаем больше, как маленький мальчик, лишенный «Санта Клауса». В то же время, мы не должны игнорировать жалость, рыдающую интенсивность реакции среди определенного эмоционально деликатного класса. Боль разочарования ужасна для них, и в соответствии с их характером они склонны либо к слепому оккультизму, либо к страстной христианской апологетике. Автор «Куда?» относится к последнему типу - он пытается остановить волну софистики, несовершенных данных и слабой логики. Он тщетно плачет ради умерших ценностей и слабо просит преемственности в том, что он называет «духовной эволюцией». Увы! он не видит, что «духовное» взорвано, и что преемственность в вопросах открытия не возможна. До того, как Америка была открыта, она была неизвестна, - и вдруг она стала известна! И так же с фактами опрокидывания религии. Изучающий «Куда?» в поисках реального аргумента читатель находит только один среди множества вопросов-молений, софистики, сожалений и необоснованных предположений о ценностях. И как ни трагично, но этот аргумент настолько прост и полностью поддается естественным наукам, что его произносят не раньше, чем он достигнет нуля. «Почему, - спрашивает автор, - не можем мы сказать: «Вот некоторые постоянные надежды, внутренние потребности, стремления, которые мы можем объяснить только в предположении, что вселенная есть вселенная духа?». Потому что, как отвечают реалисты, все эти надежды, стремления и предполагаемые «потребности» являются естественными атрибутами определенной стадии примитивного развития, рано внедренной в человека, и вполне объяснимой как продукты его раскрывающегося разума, когда он реагировал на свое окружение и ограниченную информацию. Этот вопрос объяснения «духовных» чувств действительно является наиболее важным из всех материалистических аргументов, поскольку объяснения не только в подавляющем большинстве случаев принудительны, но и настолько адекватны, чтобы показать, что человек не мог развиться, не приобретя только такие ложные впечатления. Идея божества является логическим и неизбежным результатом невежества, поскольку дикарь не может представить себе никакого действия, кроме воли и личности, подобных его собственной. Анимизм не может быть предотвращен любым невежественным умом, знакомым со снами, и бессмертие - это легкий шаг, если допустить двойственное существование. Дикарь, сколько он себя помнил, всегда жил, - и он не мог представить себе состояние небытия. В этом вопросе вечной жизни он также руководствуется страхом вымирания - он видел мертвые тела и не может представить, что таким будет конец его сознания. Желание становится совершенным фактом в его простых убеждениях. Затем, пробиваясь сквозь его грубую животную и эмоциональную природу, появляются тысячи слепых органических сил, таких как те, что заставили его рыбьих предков искать воздух, а его предков-амфибий - сухие холмы. Его разум не так силен, как первичные, рудиментарные побуждения и потоки, которые его раздирают, и когда они не истощены воинственным или иным использованием, они включают нервную систему и вызывают безумство и дикие галлюцинации, известные как «религиозный опыт». Фрейд может многое сказать о той доле, которую играют эти основные побуждения в формировании мыслей, когда они частично подавлены. По мере того, как дикарь прогрессирует, он приобретает опыт и формулирует коды «правильно» и «неправильно» из своих воспоминаний о тех путях, которые помогали или причиняли ему боль. Его воображение становится способным создавать картины искусственно, и, поскольку он останавливается на вещах, которые ему нравятся больше всего, он постепенно начинает верить в возможное положение вещей, где все однородно восхитительно. Он обычно помещает эти идеальные условия в прошлое и будущее, где опровержение невозможно - у нас есть «Золотой век» и «Элизиум», «Райский сад» и «Небеса». Затем из принципа бартера возникает иллюзия «справедливости» (24) - и так далее, пока, наконец, мы не увидим целую систему теистической и идеалистической легенды, которая постепенно развивалась в восприимчивом детстве человека и закреплялась в нем как вторая натура бесчисленные поколения унаследованных верований. Нет ничего удивительного в долгом выживании и тяжелой смерти такой системы. Ее свержение происходит только в результате самого убедительного и гигантского множества противоречивых доказательств. Замечательная вещь заключается в том, что это должно было быть серьезно оспорено важной частью греческих философов еще при Демокрите. Однако - возможно, не стоит удивляться чему-либо греческому; раса была супер-расой. С одной стороны, религия, вероятно, помогла победить себя. Разделяя и подразделяя, а так же развивая тонкие и схоластические системы догматов, она приобрела оттенок рациональности, губительный для веры. Паписты со своей слепой верой являются исключением. Тогда все человечество имело тенденцию очищать ее и смягчать грубые импульсы, излишки которых вызывали крайний религиозный экстаз. В современном цивилизованном человеке меньше первичной жизненной силы - мы меньше боремся, редко «впадаем в бешенство» и, как правило, более человечны и деликатны. Большая деликатность означает подчинение простых протоплазматических клеточных импульсов более сложным движениям мозговой ткани - превосходство вкуса и разума над чувствами животного - и по мере того, как мы растем от примитива, наши главные побуждения к религиозному унижению исчезают. Вся религиозная демонстрация и церемония в основном разнуздана, как можно понять из скрытой или открытой символики почти каждого типичного обряда каждой расы.
Но пережившие Христианство слишком серьезно относятся к вопросу современных изменений. Невозможно сказать, сколько из терпимого упадка этого века можно отнести к материализму; во всяком случае, с этим ничего не поделаешь. На самом деле связь здесь, вероятно, иная, чем причинная. Прогресс и утонченность, заклятые враги всех иллюзий, разрушили традиции поведения и мышления; и действия в чувствительном и неоднородном мире привели к неизбежному недоумению и осознанию бесполезности. Одна причина может лежать в основе упадка и материализма, но эти двое - сестры, а не ребенок и родитель. Ни одна цивилизация не существует вечно, и, возможно, наша собственная погибает от естественной старости. Если это так, конец не может быть отложен. С другой стороны, мы можем просто переходить от молодости к зрелости - период более реалистичной и изощренной жизни может ожидать нас впереди, наполненный циничным смирением и мечтами о томной красоте, а не огнем и верой ранней жизни. Мы не можем ни предсказать, ни определиться, потому что мы всего лишь создания слепой судьбы.
Материализм не трагедия, - по крайней мере, не полная трагедия, - как ее изображают идеалисты. Он серый скорее, чем черный, поскольку даже в самые идеалистические времена значительная доля преобладающего спокойствия исходила от физических и подсознательных, а не сознательных причин. Никакая смена веры не может притупить цвета и магию весны или ослабить естественное изобилие совершенного здоровья; и утешения вкуса и интеллекта бесконечны. Легко удалить из разума упаднические иллюзии бессмертия. Дисциплинированный интеллект ничего не боится и не жаждет сладкой сливы в конце дня, но доволен тем, чтобы принять жизнь и служить обществу как можно лучше. Лично я не забочусь о бессмертии. Нет ничего лучше забвения, так как в забвении нет желания невыполненного. (25) Так было до нашего рождения, но мы не жаловались. Должны ли мы тогда скулить, потому что знаем сейчас, что это вернется? Во всяком случае, мне достаточно «Элизиума». В целом, мы меньше зависим, чем думаем, от христианской мифологии. Французы долго обходились без этого, но их реалистическая культура сохраняет свой блеск, а национальный темперамент опустился до невидимой степени. Наша раса моложе, но она быстро взрослеет, и я уверен, что саксонцам грозит такая же зрелость, как и Галлии. Если история учит правильно, она должна стать еще лучше; кто победил в Агинкуре, Креси, Пуатье и Трафальгаре? (26) Тогда мы также переоцениваем религиозные влияния, которые теряем. Сняв с прошлого плащ романтической рационализации и эвфемизма, мы обнаруживаем, что большинство человеческих дел всегда решалось полностью материалистически. Даже ведущие религиозные движения имеют свою тайную историю - как правило, материалистического характера. Единственным человеческим мотивом с момента появления вида был эгоизм. Если мы теперь менее благочестивы, мы также менее лицемерны. Один честный Ницше стоит дюжины насмешников. И Греция, чья культура была величайшей из всех, предшествовала христианству и породила материализм.
Современная цивилизация - прямой наследник эллинской культуры - все, что у нас есть, это греческое. Поскольку преходящий семитский импорт аскетического идеализма исчерпал себя, не можем ли мы вернуть себе след старой языческой легкомысленности, которая когда-то вспыхнула в Эгейском море? Конечно, мы можем думать о жизни как о чем-то прекрасном, и только обжора желает вечность.
Примечание
1. Мисс Тейлор отметила: «Психотерапия одно время требовала моего внимания. Имея способность загипнотизировать других, когда они захотят, я твердо верю в гипнотическое внушение как очень сильное средство для облегчение боли и многих болезней, которые берут свое начало в разуме».
2. См. комментарий Лавкрафта к книге Фолкнера «Роза для Эмили»: «очевидно, это темная и ужасная вещь, которая может произойти, тогда как суть странной истории - это нечто, что не могло бы произойти. Если какой-либо неожиданный прогресс в физике, химии или биология должен указывать на возможность возникновения каких-либо феноменов, связанных с этим странным рассказом, этот конкретный набор феноменов перестает быть странным в конечном смысле, потому что будет окружен другим набором эмоций». (SL 111.434)
3. Поэма, опубликованная в «The Vagrant» (октябрь 1919 г.), содержит следующие две последние строки:
«For Sieur De Blois (the old wife's tale is through)
Was lost eternally to mortal view».
«И сьер де Блуа (после конца истории старой жены)
Был потерян навсегда для взгляда смертных».
Машинопись Лавкрафта для поэмы (в библиотеке Джона Хэя) содержит строки, пересмотренные в этом эссе. См. также оригинальную версию поэмы без названия в «Полярной звезде» (1918), 11. 9-10:
«Only when my round is through
Shall the past come back to you».
«И лишь когда закончится круг мой
Вернется прошлое в дом твой».
(см. «The Philosopher», декабрь 1920, стр. 4 ), изменено на
«Only when my round is over
Shall the past disturb thy door».
«И лишь когда свершу круг свой
Потревожит прошлое дом твой»
во всех последующих появлениях.
4. По-гречески «Я знаю! Я знаю!». Калос и Мусидес, между прочим, означают, соответственно, «хороший» (в смысле «прекрасный») и «сын муз[ы]» на греческом языке.
5. Девиз истории - «Fata viam invenient» («Судьбы найдут способ»), появляется только в истории опубликованной в «The Vagrant» (октябрь 1921 г.) и отсутствует во всех последующих появлениях.
6. «Желают» опускается в оригинале, но требуется по смыслу (подходящее - «найдут»; см. Примечание 5).
7. См. SL 1.121: «О …«Дереве»…[это] история, основанная на греческой идее божественной справедливости и возмездии (очень милая, хотя и печально мифическая идея)».
8. Арион был поэтом 7-го века до н.э. (из произведений которого ничего не сохранилось), который по возвращении в Коринф из Италии подвергся нападению матросов и прыгнул за борт, но перед прыжком он спел песню, на которую приплыл дельфин и спас его (см. Геродот 1.23f.). Ивик был лирическим поэтом 6-го века (из произведений которого сохранилось несколько фрагментов), о смерти которого сообщил Плутарх («De garrulitate» 509F): «будучи убитым разбойниками, он вызвал стаю журавлей, пролетевших над его головой, чтобы они стали его мстителями. Журавли прилетели в театр, где сидели убийцы, и последние начали говорить о журавлях и смерти Ивика, тем самым выдав себя».
9. «Что такое человек?» см. SL 1.119.
10. Рейнхарт Кляйнер отметил: «Как сатирик по знакомым линиям, особенно тем, которые установлены Батлером, «Свифт и Папа», он, как ни странно, сам по себе парадоксален. Читая его сатиры, нельзя не почувствовать изюминку, с которой автор сочинил их … Ирония, сарказм и юмор, которые можно найти в них, служат показателем его силы как спорщика». См. «Заметки о стихах Говарда Ф. Лавкрафта», «The United Amateur», март 1919 г. (так же «Writings in The United Amateur» (1976 г.), стр. 108).
11. Это была «К госпоже Софии Простодушной, королеве кино», пародия на «К кинозвезде» Рейнхарта Кляйнера, написанная в августе 1917 года и опубликованная в «The United Amateur» в ноябре 1919 года.
12. Здесь Лавкрафт проигнорировал сильный элемент романтической иронии, который пронизывает всю работу По: «Метценгерштейн» и «Береника», например, столько же пародии на истории ужасов, сколько сами истории ужасов.
В «Сверхъестественном ужасе в литературе» Лавкрафт также отстаивает предполагаемое отсутствие юмора По и осуждает его «грубые затеи в коварном и трудном псевдо-юморе» («Дагон», стр. 376). См. Г. Р. Томпсон, «Художественная литература По: романтическая ирония в готических историях». (1973).
13. Не найдено стихотворение, из которого происходят эти строки; оно могло не сохранится.
14. «Стихийное образование».
15. См. введение, стр. 7.
16. См. Лукреций 2.181: «Природа мира наделена столь многими недостатками», аргумент, аналогично используемый Лукрецием для опровержения «аргумента из замысла».
17. См. также «Внешние планеты» (часть II), часть VIII «Тайна небес» (опубликовано в «Asheville Gazette-News», февраль-май 1915 года), где также отмечены эти особенности.
18. См. «Луна» (1906), где отмечается эта аномалия («First Writings: Pawtuxet Valley Gleaner» (1976), стр. 27).
19. См. SL 111.451: «Предположим, я утверждаю без какого-либо смысла и перед лицом всех противоречащих этому доказательств, что есть город из кирпичных домов, населенный ящерицеголовыми сущностями на планете, вращающейся вокруг звезды Эпсилон Урса Майорис. Кто, черт возьми, это сможет опровергнуть? … Нет никаких оснований верить, что существует что-то, чье утверждение может зависеть только от ошибок, капризов или неуместно мотивированных догадок». Он мог бы добавить «принятие желаемого за действительное».
20. Аноним, «Куда?», «The Atlantic Monthly», 95, № 3 (март 1915) 300-315.
21. На самом деле эта статья отражает некоторые собственные взгляды Лавкрафта, особенно в том, что она осуждает идею, что «прогресс» неразрывно связан исключительно с технологическими инновациями и с последующим стремлением человечества к скорости ради самого себя. Однако в своем нападении на науку и сожалении по поводу смерти религиозного рвения в современном человеке эта статья является довольно реакционной и не-Лавкравтовской.
22. Опубликовано в журнале «The Conservative» № 13 (июль 1923 г.) 1-2. Стихотворение было посвящено Лавкрафту.
23. «Рабская мораль», знаменитый термин Ницше. См. особенно первое эссе в «О генеалогии морали».
24. Понятие также принадлежит Ницше: см. второе эссе в «О генеалогии морали».
25. См. Лукреций 3.898f.: «Люди говорят: «Один враждебный день [день смерти] унесет все сокровища жизни!» Но при этом они не добавляют: «И желания этих вещей больше не останется в нас».
26. Места британских побед над французами в 1415, 1346, 1356 и 1805 годах; первые три во время Столетней войны, последнее при Наполеоне.