Сверху раздался железный лязг, и Гакур вздрогнул от неожиданности. Ему казалось, что как только сапфир сомкнулся со впадинкой, что-то должно было произойти со столом, раз уж впадинка находилась в его основании. Звук над головой застал его врасплох.
Потолок медленно раскрывался, образуя круговое отверстие. В следующий миг, из черноты опустилась кованная светильня, какие бывают в богатых монастырях, но такую Гакур еще никогда не видел. Сбитые вместе деревянные балки, образовывали треугольник с пространством внутри, и железными подсвечниками снаружи. Светильня дрогнула и начала раскачиваться на цепях, уходивших ввысь, быть может под самые стропила. Гакур затаил дыхание, но немного погодя презрительно хмыкнул. Хоть штуковина и не была колесом, как обычно их делали, но и прятать ее тоже не стоило. Могли бы и так к потолку приладить. Он уже собирался вынуть перстень из впадинки, когда фитили разом вспыхнули, а из треугольной дыры выпала и закачалась на веревке человеческая голова. Изборожденное морщинами лицо, редкие седые космы, и седая же борода. Гакур видывал мертвецов. Видывал и с кожей, высохшей от времени, и с кожей почерневшей от сырости. Голова этого старика была как живая. И точно в доказательство, его веки дрогнули и рот начал приоткрываться. Не дожидаясь, что будет дальше, Гакур выдернул из стола перстень. Из отверстия в потолке хлынул поток воздуха, окутав прохладой и покрыв тело гусиной кожей. Свечи погасли, а сама светильня вместе с головой унеслись вверх. Две полукруглые створки сошлись вместе — вот и не было ничего.
В дверь постучали.
— Че-чего надо? — спросил Гакур.
Тишина.
Послышалась какая-то возня, и из-под двери вылез краешек бумаги. Тот, кто ее проталкивал, видимо хотел, чтобы послание заметили, и, орудуя кочергой, пытался пропихнуть еще дальше. «Вижу» — рявкнул Гакур, и кочерга исчезла.
Это был простой, сложенный вдвое листок. Дрожащие пальцы торопливо развернули бумагу. Все еще под впечатлением от едва не заговорившей мертвой головы, Гакур какое-то время вглядывался в витиеватые буквы, пока не сообразил, что смотрит на ту же пропись, что и в книге лесного колдуна. Чтобы не значило послание, главным было уйти от этого места подальше. Лучше уж спать под звездным небом, чем под потолком, где творилось дьявол невесть что. Да и перстень этот, будь он не ладен… Одни несчастья… В хижину попал, а карманы остались пусты, еле ноги у нес. Есть книга, да поди разбери, что в ней написано. Вот теперь мертвая голова… Что если она принадлежала, какому-нибудь бедолаге, случайно оказавшемуся не в том месте?
Гакур сунул бумагу и перстень в карман, допил остатки вина и вышел из комнаты. По дороге наткнулся на хозяина, который вновь согнулся в поклоне и спросил все ли господину понравилось. Гакур отмахнулся и покинул трактир.
Темнело.
Знойная духота сменилась прохладой, занесенной порывами морского ветра. Проходя мимо решетчатых ворот одной усадьбы, Гакур увидел, как по ту сторону распрягали пару взмыленных лошадей – наверное, хозяин только что вернулся. «Тпр-ру, стой, говорю, стой, окаянная!» — ворчал конюх. Гакур попробовал представить, каково было бы жить в таком доме: проезжать сквозь ворота в карете, громким голосом отдавать приказы… Да черт с ним, с богатством. Жить бы, как прежде, хоть и Гномом. Вот заказ, вот работа, вот серебро на хлеб. Ходишь, куда хочешь, а не куда велят. А главное не убегаешь, не пытаешься скрыться. Тело сменить было нельзя, но одежду — раз плюнуть. Толку от этого молодого господина никакого, одни несчастья. Гакур решил переодеться в кого-нибудь победнее и неприметнее.
Проходя по мосту через речку Ласку, он услышал, как где-то неподалеку плескались в воде люди. Река тут круто поворачивала, и густой ивняк скрывал пловцов. Вдоль берега подойти к ним было бы легче, но тогда его наверняка бы заметили. Сделав крюк, Гакур подкрался со стороны деревьев, прошел еще на голоса купавшихся и вскоре их заметил. Под ивами стояла тележка, доверху набитая кувшинами и прочей глиняной утварью. Гончары. В пяти шагах лежала разбросанная по земле одежда, а ее хозяева, нагишом, стояли по пояс в речке. Гакур подполз, и приподнял лежавшие ближе штаны, те оказались длинноваты. Зато другие были в самый раз, и рубаха тоже пришлась впору. Купавшиеся похоже не торопились, и Гакур успел переодеться, оставив наряд молодого господина чуть в стороне.
Теперь можно вваливаться в любой портовый трактир. А там уж наверняка отыщется подвыпившая компания. Обдурить пьяниц в кости а потом с тяжелым кошельком и легким сердцем хорошенько выспаться.
Оставив ивняк за спиной, Гакур собрался было вернуться на дорогу, но глянув на темнеющий небосвод, решил, что путь можно было срезать. Через некоторое время его догадка подтвердилась, и он вышел на узкую тропинку, лежавшую сквозь редкий лесок, и должно быть ведущую в сторону порта. Лесок закончился и началось гречишное поле. Тропинка оборвалась. Кронсово чутье потребовало вернуться, но лень и усталость возразили. Гакур побрел сквозь цеплявшую за ноги гречиху, и через некоторое время вышел к дороге. Похоже, что дорогой редко пользовались, но колея все же проглядывалась сквозь лебеду и другую зелень. Гакур обернулся, вздохнул и продолжил путь.
Вдалеке, сквозь сумерки замерцал свет, доносились возгласы и звук сопелки. Трактир, не иначе. Гакур посмотрел на свои руки, и убедившись, что перстень, не был на пальце, а лежал в кармане, прибавил шагу. Наконец из-за поворота вынырнул двухэтажный каменный дом. Разнообразие людских голосов, слившихся в единый гул и частое мелькание теней в распахнутых окнах говорило о том, что трактир был забит до самого чердака.
На этот раз Гакур решил последовать одной из главных заповедей кронса: «Пред тем, как стяжать, узнай, как сбежать». Пригнувшись, он прокрался под окнами и, отыскав два годных для побега пути, направился к двери. Висевшая над ней масляная лампа привлекала лесную мошкару, и освещала смотровой квадрат, вырезанный посередине. Гакур был уже в трех шагах, как дверь распахнулась и оттуда кубарем вылетел человек. Скорее, выкатился. Сбив Гакура с ног, человек покатился дальше, пока не ударился о ствол растущей напротив березы. Изнутри трактира донесся громогласный, язвительный хохот.
Гакур быстро пришел в себя, отполз в сторону и на всякий случай схватился за кинжал. Человек, между тем, вскочил на ноги и, выкрикнув что-то на непонятном языке, погрозил невидимому обидчику кулаком. В ответ из трактира послышался свист, да такой резкий, что у Гакура зазвенело в ушах. Человек присел на корточки и накрыл голову руками, но не так, как делают с горя или отчаяния, а будто защищаясь от удара. В следующее мгновение из трактира вылетела сверкающая стрела и, ударившись о березу напротив, разорвалась тысячами искр, наполнив воздух едким дымом.
Гакур лежал на земле, усыпанной сосновыми иголками. Увиденное настолько его потрясло, что он даже подумал остаться лежать так до рассвета. Кто его знал, за что этот парень схлопотал сверкающую стрелу. Может, так поступали со всеми чужаками? Приподняв голову, Гакур вгляделся в полутьму перед собой: береза все еще дымила, а человека уже не было. Вряд ли он вернулся назад в трактир, из-за дверей которого вновь доносился манящий звук сопелки. Гакур подумал, что если бы он своими глазами не видел, как обошлись с этим беднягой, то и в правду бы зашел. А так, впереди была еще одна ночевка на земле, и желательно подальше от этого места.
Он встал, отряхнулся, и зашагал к дороге. Едва миновав все еще дымившуюся березу, о которую разорвался искрами огненный шар, Гакур почувствовал, что наступил на что-то твердое. Так бы и прошел мимо, но предмет под ногой звякнул. Редкий звук в лесной глуши. Гакур нагнулся и поднял связку из тонких, железных блях. Света луны хватило, чтобы разглядеть то, что вначале показалось царапинами на каждой бляхе. Буквы. Слова. Та самая пропись, которой была исписана книга . Мгновенно забыв об усталости, Гакур сунул железки в котомку и побежал. Человек, выброшенный из трактира не мог уйти далеко.