Дождавшись, когда мать, включив телевизор с очередным сериалом, займется глажкой, Рут открыла ноутбук и вошла в фейсбучный чат. С десяток-другой ее одноклассников и подружек были онлайн, но Рут искала один, определенный аккаунт. Альфи Кортихо. Последний раз был в сети пятнадцать минут назад. Новых видео у Альфи, с тех пор, как он удалил то, прежнее, не появилось. Слава богу!
Нужна была тема для разговора, поэтому Рут просмотрела посты. Их было довольно много, но самый свежий датировался мартом 2010 года. Меньше чем через сутки после убийства Альберто. Любительская съемка футбольного матча с фанатскими песнопениями под музыку Раммштайн. Снято на телефон, возможно, на тот самый, который Альфи отобрал у ее брата… Пальцы дрогнули на мгновение, но девочка справилась с приступом брезгливости.
«Любишь Раммштайн?», — набрала Рут, предварительно поставив лайк под видео. Она успела сделать пару упражнений из домашки по английскому, когда пришел ответ.
«Зачотные ребята. Прикинь мы с пацанами на мач пралезли без платно. А эти гандоны бисились патаму што наши кричалки реальна круче ихних) да еще пад Раммштайн».
«Класс».
«Тебе я сматрю они то же нра?»
«Ага».
«Ат какой пестни прет больше всиво?»
Пришлось срочно лезть в поисковик. Они поболтали о роке, о футболе. От этой болтовни Рут вся взмокла, напряженно переключаясь между гуглом, в котором приходилось искать информацию о музыкантах и футболистах, и страничкой чата. Лишь бы не спалиться, надо зацепить его внимание. Когда, наконец, Альфи поинтересовался «А скока тебе лет Андреа?», Рут выдохнула с облегчением. Разумеется, писала она с «теневого» аккаунта, принадлежащего им с Пилар и зарегистрированного под именем Андреа. Фото Шакиры вместо аватарки и никаких указаний на школу или возраст.
«Восемнадцать», — напечатала Рут.
«Мне то же», — пришел ответ.
«Эта видь ты тагда прасила убрать видео?»
«Да», — с опаской вынуждена была признаться Рут.
«Ты права. Херовая была затея. Типерь у меня апять праблемы с лягавыми».
«Так тебе и надо», — позлорадствовала в душе Рут, а на клавиатуре набрала: «Что-то серьезное?»
«Не то што б очень. Но в тюрягу абратна я ни хачу».
«А кто хочет?» — ограничилась Рут нейтральным замечанием.
«Тоисть тебя не парит што я сидел?»
«Нет, не парит».
«А че фотак нет? Страшная штоли?» — Альфи пер напролом с предсказуемостью и изяществом бульдозера.
«Не все любят каждый свой чих выкладывать в фейсбук».
«Ну уж пакрасаватца кагда есть чем все любят».
«Я — нет».
«Значит точна страшко».
«А ты урод, причем моральный. Знаешь об этом?» — не стерпела Рут.
«Да ладна че ты сразу кипитишься? Ну ни свезло с физией падумаешь. Шакире с сиськами не свезло и жывет же какта ;)».
«Ничего я не страшная», — ответила Рут, понимая, что разговор надо возвращать в более приятное русло.
«Тагда прешли фотку или хатя бы апиши себя».
«Вообще-то, «опиши»».
«Че правда? Забей :)»
«Ух ты, два правильно написанных слова подряд».
«Не саскакивай с темы… Опиши».
«Как описать?»
«Ну там какие у тебя воласы, глаза, буфира бальшие или нет».
«Вот урод», — скривилась Рут. Он же думает, что ей восемнадцать. И если она не подцепит его на крючок, Альфи не согласится с ней встретиться.
«Давай, сначала ты», — напечатала Рут.
«Бля у меня тут пално фотак и видео, че еще не расматрела?»
«Мне нужен образец, как описывать».
«Ладна. Я высокий худой, воласы темные, глаза то же темные, но эта не многа празрачные».
«Это как?»
«Ну не многа типа как чучуть светлые. Кароче. Давай ты».
«Я высокая», — начала Рут и, зажмурившись, попыталась представить девушку, которой хотела бы вырасти. — «Стройная, у меня длинные волнистые русые волосы и серые глаза».
«Ты паходу симпатичная цыпа если не врешь. А сиськи? Как у Шакиры или пабольше?)))»
Углубляться в тему «если не врешь» или «сисек» Рут не хотелось, поэтому она быстро напечатала «Спасибо».
«А че тагда парня нет?»
«Почему ты решил, что нет?»
«Да так на вскидку удачку закинул. Я вот без девушки сийчас».
«Угадал. Я с парнем рассталась недавно».
«Казел папался да?»
«Да, вроде тебя», — так и чесались напечатать кончики пальцев. Прежде чем девочка придумала достойный ответ, пришла новая реплика.
«Не кисни. Все пучком) встретиш еще сваево прынца)))»
«Стебаться необязательно», — быстро напечатала Рут.
«Я тебя падбадрить хател вабщета. Ты че такая абичивая? Начинаю панимать тваево бывшево)».
Ужас. Ужас. Ужас. Надо было попросить Пилар, у нее куда лучше получается флиртовать с мальчиками.
Более чем двадцатилетний стаж работы в полиции приучил Франа ценить каждую минуту покоя, каждое мгновение затишья перед бурей. Банды наркотрафиканте на улицах установили хрупкое перемирие, шеф погрузился в работу с бумажками, устраивая разносы за каждый не заполненный и не введенный в систему протокол и не уставая поражаться нерадивости сотрудников.
— Всегда одна и та же история, — сказал как-то выведенный из себя несправедливыми придирками к его людям Фран начальнику в лицо. — Вы приезжаете сюда, такие важные, знающие, как правильно заполнять все бумажки. И уезжаете, ничего не добившись.
Крыть шефу было нечем, поэтому он в очередной раз призвал всех работать усерднее, повышая показатели раскрываемости их участка. Фран видел, как на этих словах ухмыльнулся Килес, как уставился в пол в попытке не разоржаться Хаким. Самым надежным способом повысить показатели, по которым полицейским начисляли надбавки, было как раз регистрировать поменьше дел. Слишком мелкие преступления, за которые достаточно надавать подзатыльников малышне; мелкие кражи и приторговывание травкой, которые шантажом всегда можно превратить в источник получения информации обо всем, происходящем на районе; крупные дела по наркоторговцам, «утерю» которых можно обменять на что-то действительно стоящее и важное. Смысл их работы так, как понимали его Фран, Килес и Хаким заключался в обеспечении равновесия сил и относительного спокойствия на вверенной им территории, а не в бумажных отчетах и показателях раскрываемости.
Карьерный рост уже давно не числился в списке приоритетов Франа, но иногда он задумывался: почему бы на должность шефа полиции в Эль-Принсипе не назначить местного, того, кто знает подноготную каждого на районе, кто понимает специфику? Неужели эта простая мысль ни разу не приходила ни в одну мадридскую начальственную голову? В качестве кандидата Фран имел в виду не столько себя, сколько в перспективе Хакима, понимая, впрочем, что отсутствие высшего образования и куча приводов по малолетству не позволят парню, каким бы толковым он ни был, сделать приличную карьеру. А начальство тем временем продолжало присылать в Эль-Принсипе дипломированных молокососов учить Франа с Хакимом и Килесом работать на участке, которому они отдали, кто семь, а кто двадцать лет своей жизни.
Впрочем, сегодня Фран был не расположен тратить свое время на бесполезные препирательства и умозаключения. Выехав пораньше на патрулирование, он успел подъехать к бару Марины как раз к перерыву на сиесту.
Во Фране всегда было что-то, привлекавшее к нему женщин, до женитьбы, после и даже сейчас, когда над ремнем брюк уже слегка нависло брюшко, а волосы отхлынули назад. Он не был верен Ракель: старался, но не получалось. За последние четыре года их брак покрылся трещинами непонимания, отчуждения, неверности. Фран знал, что виноват перед женой, но даже просто находиться рядом с Ракель становилось все тяжелее.
Марина появилась в Эль-Принсипе два года назад. Приехала откуда-то с полуострова, купила маленький бар Пако в двух шагах от полицейского участка и работала в нем сама, без помощников. Она ничего не рассказывала о себе, но у такой красавицы, молчаливой и одинокой, с проникающим в душу взглядом темных глаз, определенно, было прошлое. Прошлое, которое она хотела оставить позади и больше не вспоминать.
Марина никогда ни о чем не спрашивала. Она просто смотрела, легко касалась рукой его руки, передавая чашечку кофе, и становилось легче. Их взаимное притяжение было таким сильным, что Фран толком и не понял, когда и как все началось. Она ничего не требовала, ничего не хотела, кроме того, что Фран сам готов был дать. Наверное, так и должны себя вести идеальные любовницы, и наверное поэтому с ней Фран мог расслабиться по-настоящему, ощутить себя живым, выговориться и даже без ответных слов знать, что его понимают. В ее квартирку над баром он входил как в маленький, подаренный лично ему уголок рая, а уходил с новыми силами и расправленными плечами. Если бы не Марина… Фран не знал и не хотел задумываться, как быстро бы он сорвался.
— Мама уже легла. Ужин в микроволновке, если хочешь, могу разогреть, — дома поприветствовала его Рут с дивана в гостиной, где сидела с ноутбуком на коленях.
— Ты почему еще не спишь? — поинтересовался Фран у дочери, целуя пушистую макушку. — И что там такого важного? — кивнул он на ноутбук, который Рут спешно захлопнула при его приближении.
— Пап, тебе не обязательно дома тоже вести себя как полицейский, — слегка сердито и немного смущенно ответила дочь.
— Прости, не буду, — извинился Фран за попытку полицейско-родительского контроля. Его девочка растет, первые секреты, первая влюбленность в кого-нибудь из одноклассников. Возможно, с матерью она была бы более откровенной, не будь Ракель… — Не засиживайся. Еще пять минут и спать, — сказал он, поднимаясь по лестнице.
Рут кивнула, раскрывая ноутбук.
«Эй ты там?» — прочитала Рут пришедшее от Альфи, пока она разговаривала с отцом, сообщение.
«Да».
«Ну че как?»
«Я приду».
«Тада заметана. В семь в парке ;)»
«Ок».
Девочка понимала, что очень сильно рискует, согласившись встретиться с убийцей, да еще и вечером. Но, с другой стороны, они договорились встретиться в центральном парке, там по вечерам собирается куча народа, к тому же полицейский патруль дежурит постоянно. Главное — не отходить в слабо освещенные, отдаленные уголки, быстро высказать Кортихо то, что собиралась, и уйти.
Утром, впрочем, вся эта затея перестала казаться Рут такой уж удачной.
Стажер был так горд собой, что улыбка растянулась от уха до уха. Взять наркокурьера с двумя килограммами травки на первом же дежурстве… небось этот салага мысленно уже приставил себя к повышению. Только вот вместо повышения его ждал жесткий облом. Мало того, что травка принадлежала Аннибалю, так еще и курьером был…
— Как, говоришь, фамилия задержанного? — вкрадчиво поинтересовался Хаким у этого чайника.
— Килес. Хоакин Килес.
— А как фамилия вон того лысого мужика, не знаешь? Вон, рядом с Франом стоит, его правая рука.
— Килес, — упавшим голосом ответил стажер. Ага, до жирафа дошло. — Но перед законом все равны… — не очень уверено, но все же попытался сопротивляться свежевылупившийся выпускник полицейской академии.
— Так, давай сюда бумаги, — Хаким вытащил из рук зависшего стажера протокол задержания, — и считай, что сегодняшнее утро тебе приснилось.
— Но я уже ввел протокол в систему… и вещдоки зарегистрировал…
Дерьмо! Он даже больший идиот, чем кажется.
— В чем дело? — подошла Мати. Она была старшей в паре с этим стажером на сегодняшнем дежурстве, вспомнил Хаким. Он подхватил девушку под локоть и отвел в сторону.
— Вы взяли сына Килеса.
— Да, и что? По-твоему, надо было отпустить его с двумя килограммами марихуаны?
То, что Мати после трех лет службы до сих пор сохранила свои идеалы и придерживалась принципов было одной из многих черт, восхищавших в ней Хакима, но не сейчас, черт возьми.
— Нет, конечно. Но на фига ты позволила этому идиоту ввести протокол в базу?
— Хаким, такое не замять, — Мати внимательно посмотрела на него большими голубыми глазами. Она не хотела с ним ссориться, он это видел. На вечер у них было запланировано свидание, и при одной мысли о миниатюрной Мати без униформы, с распущенными длинными волосами, у него как всегда пересохло в горле.
— Ладно, я скажу Килесу, пусть сам решает.
Килес отреагировал точно так же, как он сам минуту назад.
— Дерьмо, — рука на столе сжалась в кулак. — Я же предупреждал Аннибаля, чтоб не вздумал брать его на работу. Сучий потрох, — Килес на мгновение закрыл руками лицо, кончики пальцев зарылись в короткую белоснежную поросль на висках. — Где этот идиот?
— В камере предварительного задержания.
— Пойду, поговорю с ним, — Килес тяжело вздохнул и еще тяжелее поднялся из-за стола. Лишний вес, проблемы с сердцем, и постоянная нервотрепка с непутевым сыном. Хаким проводил напарника сочувствующим взглядом. Его собственных родителей давно не было в живых, поэтому отца заменяли ему Фран и Килес. И если то, что ради Франа он готов рыть землю зубами и есть ее, Хаким знал уже давно, то, что он готов на то же самое ради Килеса, не говоря уже о Мати, понял недавно. Участок — не просто место работы, участок — его семья. Самые близкие и дорогие люди.
— У нас сегодня аншлаг, — подошла к нему с еще одним протоколом задержания Мати. — Угадай, кого взяли за драку в супермаркете?
Угадывать не пришлось — двое полицейских тащили изрядно помятого, но все еще сопротивляющегося Альфи Кортихо.
— Да твою ж мать, — выругался Хаким. — Это не аншлаг, это долбаный джек-пот. Что, Альфи, опять за старое?
— Пошел на хер, — огрызнулся задержанный.
— Охранник начал его обыскивать, а он ему в морду… витрину разбил, — поделился подробностями один из скрутивших дебошира полицейских.
— Не х*й было этому пидору меня лапать. Друг друга щупайте, раз уж приспичило… — начал выступать Альфи и скривился, когда обидевшийся конвоир сильнее заломил ему руку.
— Кто ж тебе виноват, если во всех супермаркетах района твое фото висит под почетной надписью «ворюга месяца», — ответил Хаким, забирая у полицейского пакет с вещами, обнаруженными при задержанном.
— А ниче, что последние четыре года я ни х*я не крал?
— Такая слава, как у тебя, Кортихо, быстро не проходит. Что тут у нас? — Хаким заглянул в пакет. — Ножичек. Крови вроде нет.
— Не успел пустить в дело, — прокомментировал один из конвоиров.
— Какая жалость… — искренне протянул Хаким. — Свидетелей расспросите, может кто вспомнит, как наш герой этим самым ножичком размахивал.
— Сука, — с ненавистью прошипел Альфи.
Свидетелей они вряд ли найдут, но пусть подонок понервничает. А если постараться и уговорить «вспомнить» охранника, несколькими сутками за хулиганство Альфи уже не отделается.
— Травка была твоя? — из камеры донесся приглушенный голос Килеса.
— Ага. Два кило. Совсем офигел? Да я даже на два кило апельсинов мелочи в карманах не наскребу!
Значит, товар принадлежал Аннибалю, и его стоимость надо будет возместить, чтобы тот отстал от Хоты, — деньгами или какой-нибудь услугой.
— Говорил же я тебе с ним не связываться…
— Заткнись уже и выпусти меня из этого обезьянника! Дома будешь нотации читать, — отчетливо послышался раздраженный голос Килеса младшего.
Те, кто считал, что высокая безработица среди молодежи в Испании — одна из основных причин роста преступности были не так уж далеки от истины. Безделье рождает дурные мысли, а реклама — желание обладать вещами, купить которые у тебя нет денег.
Отчисленный из университета после первого же семестра Хота мечтал о работе, где можно получать хорошие деньги и почти ничего не делать. При этом дальше собеседования дело обычно не заходило, а попытки Килеса с Исабель устроить сына по дружбе или по блату заканчивались и того хуже — надолго испорченными отношениями.
Хота в своих неудачах винил кого угодно — родителей, мигрантов, правое правительство — только не себя и в последнее время строил планы, как разбогатеть, делая ставки на футбольном тотализаторе. А еще, как выяснилось теперь, на наркотрафике.
Фран не стал прислушиваться дальше, он направлялся в соседнюю камеру, поговорить с подозреваемым в попытке нелегально приобрести взрывчатку молодым арабом, которого шеф настойчиво пытался выпустить за недостатком улик.
Внутреннее чутье подсказывало Франу, что тут что-то не так, и он хотел приглядеться к парню. Феде доложил, что ночью сокамерник пытался того порезать, поэтому больше к потенциальному шахиду никого не подсаживали.
Носатый, короткостриженый, в майке не по размеру, шортах, кроссовках, с тяжелой цепью на шее и свежеперевязанной рукой, заключенный не шевельнулся при появлении полицейского. По виду — типичная уличная шпана, никаких внешних признаков радикализации. Говорить с Франом он отказался, смотрел набычившись, исподлобья, но так смотрят и ведут себя практически все трудные подростки. Но когда Фран намеренно презрительно отозвался о джихадистах, на лице парня мелькнула едва уловимая усмешка превосходства, смешанного с раздражением.
В принципе, подозрения свои Фран подтвердил, но легче от этого ему не стало. Для полноты букета в Эль-Принсипе только воинов джихада не хватало. Да и с Аннибалем придется перетереть, не оставлять же Килеса одного разгребать дерьмо, в которое по уши вляпался Хота.
Напарник вышел из камеры сына почти одновременно с Франом, покинувшим камеру любителя Си4.
— Дерьмо, — вздохнул Килес. — Вот же дерьмо.
— Сейчас пообщаюсь с шефом, и сьездим вдвоем к Аннибалю, — сказал Фран, стремясь подбодрить друга. Они двинулись по коридору назад, к своим рабочим местам.
Предстоящий разговор с шефом не радовал. Переходить в нападение хорошо, имея, как минимум, надежный тыл и безупречный послужной список, а Фран мог похвастаться разве что видимостью второго.
— В общем так, — не успели Фран с Килесом дойти до своих столов, как их перехватил Хаким. — У нас тут на подходе большая партия нелегалов, а камеры все заняты. Придется уплотняться и кого-то отпустить.
Парень выразился осторожно — «кого-то», но на самом деле он имел в виду, в первую очередь, двоих задержанных. К подозреваемому по делу со взрывчаткой никого подселять было нельзя, а значит, пришло время Килесу определиться, что делать с Хотой, а самому Франу — как поступить с Альфи. Старые напарники со вздохом переглянулись.
— Хватит. Достаточно я прикрывал его. Пусть ответит за свои поступки, хотя бы раз, — Фран видел, какой мучительной борьбы с собой стоили Килесу эти слова. — Может, тогда он, наконец, хоть что-то поймет в этой жизни.
Что тут было сказать? Решение тяжелое, но, наверное, единственно правильное. Килес Хоту баловал с детства, приложила руку к этому и Изабель, как наседка опекавшая позднего единственного ребенка, старавшаяся ни в чем ему не отказывать.
Самому Франу тоже предстояло принять тяжелое решение.
Альфи Кортихо сильно изменился с тех пор, как Фран увидел его первый раз, тоже в камере предварительного задержания. Теперь он был на пол головы выше самого Франа, вместо пушка на щеках пробивалась густая черная щетина, но кое-что осталось неизменным — худоба и настороженная опаска, с которой притихший заключенный наблюдал за приближением Франа.
— Сядь, — сказал мужчина, и Кортихо подчинился. Фран тоже сел, на дальний конец длинной скамьи напротив.
При аресте у Кортихо нашли нож, и Хаким намекнул, что при желании можно найти свидетеля, как он с этим ножом угрожал, а то и нападал на охрану супермаркета. Записи с камер придется немного подчистить, но в целом это был шанс, тот самый шанс снова засадить ублюдка, о котором говорила Ракель. Альфи рано или поздно опять допрыгается, так не лучше ли рано, пока он не успел подстрелить или порезать кого-то?
Если бы этот гопник четыре года назад не позарился на чужой телефон, одной смертью было бы меньше. Ракель не превратилась бы в сплошной комок обнаженных нервов, в глазах Рут не проглядывала бы недетская грусть, сам Фран ночами спал бы спокойно, а перед сном звонил бы сыну в университетское общежитие в Барселоне, чтобы узнать, как прошел день… Хотя нет, не так. Если бы Фран не сбыл по дешевке «затертый» пистолет, он бы не оказался в руках этого гопника, а голыми руками или с ножом Альберто бы справился с Альфи одной левой. Если бы только во всех наших бедах всегда целиком и полностью были виноваты другие… Воистину у дьявола адское чувство юмора — ведь деньги, заработанные в том числе и таким способом, Фран откладывал на образование детям.
— Мой сын хотел стать спортивным менеджером. Он мечтал найти команду средней руки с хорошим потенциалом и вывести ее в «примеру», довести до вершин футбольного Олимпа. Не самая крутая мечта, наверное. И не самая полезная для человечества, но все же на порядок лучше, чем бить витрины в супермаркетах.
Альфи ничего не ответил, да, собственно, Фран и не ждал ответа.
— Ты отнял чужую жизнь, а значит, теперь живешь за двоих. За моего сына тоже. Я никогда бы не допустил, чтобы он бесцельно шлялся, воровал и без конца ввязывался в драки. И тебе тоже этого не позволю. — Фран помолчал, давая Кортихо возможность получше проникнуться сказанным, но вместо этого, кажется, проникся сам. — Если я еще раз увижу тебя здесь или узнаю, что ты что-то такое выкинул, я не стану сажать тебя в тюрьму. Просто пристрелю на месте.
Парень сидел молча, опустив взгляд в пол, и лишь желваки, играющие под кожей, свидетельствовали о том, что информацию он воспринял и, как хотелось надеяться Франу, сделает правильные выводы.
Мужчине вдруг вспомнилась похожая беседа с Хакимом. Двенадцатилетним подростком тот попался на попытке взлома витрины ювелирной лавки и упрямо отказывался сдавать подельников. В отличие от Кортихо, Хаким тогда поднял голову и уставился на полицейского черными как спелые маслины глазами, в которых не было ни страха, ни угрызений совести, лишь удивление, что кому-то до него есть дело.
Альфи не Хаким, но как раз то, что смотреть в глаза Франу он старается как можно меньше, возможно, неплохо. Иначе, и правда, единственное что остается — пристрелить никчемного беспринципного недоумка. Подставлять Хакима, используя парня, чтобы «закрыть» Альфи, Фран не станет, особенно, учитывая то, что Морей, помимо прочего, явно копает под сотрудников участка. А если уж разбираться с Кортихо лично, то по-мужски, а не лжесвидетельством и махинациями с записями камер.
Фран встал и сдвинул в сторону решетчатую дверь.
— А теперь, давай, на выход. И чтоб больше мне на глаза не попадался.
Вслед за Кортихо Фран вышел из камеры и, пройдя по коридору, направился в кабинет к шефу. Сквозь наполовину стеклянную перегородку, отделявшую коридор от помещения для работы детективов, он видел, как Альфи, направляясь к выходу, намеренно задел рукой стойку для канцелярских принадлежностей на столе Хакима. Ручки, скрепки и прочая мелочь разлетелись по полу, а возмущенно ругнувшемуся на это молодому полицейскому успевший дойти до двери Альфи, не оборачиваясь, показал средний палец.
Фран пожалел о накатившем на него в камере приступе великодушия еще до того, как Кортихо исчез за дверью, а глаза обнаружили замершую у стола с табличкой «старший инспектор Ф. Пейон» Ракель.
— Это что сейчас было? — голос жены звенел от сдерживаемых эмоций. — Это ведь Альфи, да?
— Ракель…
Жена рванулась к двери, в которую вышел Кортихо, но Фран опередил ее, перекрыв дорогу своим телом.
— Ты выпустил его?! — Ракель отказывалась верить тому, что видела. — Как ты мог?!
— Ракель… это была лишь драка в супермаркете.
— Всего лишь драка в супермаркете… А перед этим он всего лишь убил нашего сына… А после этого всего лишь унизил твоего сотрудника…
— Любимая, не…
— Не надо… Не трогай меня, — жена отшатнулась, черты ее лица исказили горечь и отвращение.
Надо отдать ей должное, даже в таком состоянии, Ракель пыталась сдержаться, не кричать на него на людях. Она кричала дома, в своих четырех стенах, а за его пределами, тем более, в участке авторитет Франа, уважение к нему других людей значили для Ракель достаточно много, чтобы пытаться держать себя в руках. Прямо сейчас разочарование, гнев и напряжение прилагаемых чтобы его сдержать усилий выливались в мелкую дрожь рук, одну из которых жена поднесла к горлу, задыхаясь.
Ракель надо немедленно отвезти к врачу, но с ним она в таком состоянии не поедет. Откажется ехать, едва он заикнется о том, чтобы посетить доктора Мауринью. Отправлять ее без присмотра тоже нельзя, она может бросится на поиски Кортихо.
Фран быстро оглядел занятых работой сотрудников. Мати. Она справится, и ее Ракель не станет игнорировать.
«Не пойду», — решила Рут, когда стрелки домашних часов показали, что до назначенного времени осталось два часа.
Хлопнула входная дверь. Мать выглядела взвинченной и уставшей, влажные от пота прядки прилипли ко лбу. Зачем она в этот раз поехала к отцу в участок в самую жару, Рут не имела представления. Когда Ракель одолевала какая-нибудь идея, она начинала названивать мужу, а если он не брал трубку, вместо того, чтобы оставить голосовое сообщение, ехала в участок. Обычно дочь старалась до этого не доводить, выполняя роль домашнего громоотвода, но сегодня сама Рут слишком нервничала, чтобы разбираться еще и с маминой очередной затеей.
— Пойду, лягу, — Ракель босиком поднялась наверх.
Рут кивнула. На душе было неспокойно — взять и просто так «продинамить», не прийти, казалось ей нечестным. Она еще никогда и ни с кем так не поступала.
Стрелки часов неумолимо ползли вперед, в доме стояла тишина. Руки сами тянулись к телефону, позвонить Пилар, попросить совета. На самом деле, Рут и так знала, что посоветует подруга — забить и забыть. Но совесть была с ней не согласна.
Вздохнув, Рут открыла ноутбук и напечатала:
«Я не приду. Можешь меня не ждать. Извини».
Последнее слово она добавила на автопилоте. Перечитав сообщение несколько раз, Рут стерла «извини», вместо него допечатав:
«Передумала с тобой встречаться во всех смыслах».
На пару мгновений палец завис над кнопкой, а потом решительным кликом Рут отослала сообщение. Вот теперь ее совесть чиста. Она струсила, но по крайней мере, поступила честно.
Домой Фран пришел поздно ночью, в третьем часу. Снова ссориться с Ракель не хотелось до зубовного скрежета, но чутье подсказывало, что скандала не избежать. Слабая надежда оставалась лишь на то, что выпустив пар в беседе с доктором и приняв таблетки жена уже легла спать.
Свет в доме был погашен, единственная лампа горела у журнального столика в гостинной. А на полу между диваном и журнальным столиком неподвижно лежала Ракель. Разметавшиеся волосы закрывали ей лицо. Фран бросился к жене, втащил ее на диван, похлопал по щекам. Голова Ракель безвольно свесилась ему на плечо. Быстрым взглядом он окинул журнальный столик и похолодел. На столике лежала открытая полупустая упаковка выписанных жене транквилизаторов, стояли пустой стакан и бутылка из-под текилы. Еще одна бутылка, из-под коньяка, валялась под столом.
Сирена скорой, ужас и муки совести на лице разбуженной посреди ночи, плачущей дочери, собственный страх за то, что Рут у него могут отобрать, — все вдруг взметнулось волной безысходности внутри Франа, но он не позволил панике взять верх. Наклонив голову жены, он попытался вызвать у нее рвоту. Ракель закашлялась и пришла в себя.
Обхватив ладонями ее голову, Фран вгляделся в лицо. Расширенные зрачки, опухшие веки, на щеках высохшие дорожки слез. Ракель была пьяна, но, слава богу, нервные реакции были в норме.
— Любимая, нельзя смешивать успокоительное и алкоголь, ты же знаешь. А если бы Рут застала тебя в таком виде…
— Он опять снится мне, Фран. Каждую ночь. Каждую ночь я с ним, а просыпаясь, понимаю, что его нет… — глаза Ракель блестели, снова наполняясь слезами. Фран попытался обнять жену, но ощутил ее сопротивление.
— Я плохая мать, Фран. Не хотела бы я иметь такую мать, как я, — горько усмехнулась Ракель. — Совсем не уделяю внимания дочери, позволяю убийце издеваться над памятью сына, напиваюсь… А ты, Фран? Ты хороший отец? Как считаешь?