Вовин дед, полный его тёзка, уже много лет отмечал не день своего рождения, а небесного покровителя, что вскоре следовал. Удивительно, что и внук умудрился появиться на свет на дедово рождение, в морозные январские дни. Если ещё добавить, с каким страхом, осеняясь крестом, встречали Вову соседские старушки в его редкие приезды, понятно станет, что перед ними недавно пришедший с войны младший лейтенант Последышев, голубоглазый, с чуть вьющимися русыми волосами, аккуратной бородкой и неотразимыми усиками, как на фото под иконами. Рыбник, грибной и капустный – духмяные пироги – с вёдерным пыхтящим самоваром по такому случаю уже заставляли гостя, не гурмана даже, пускать слюну.
– Татьяна расстаралась, – улыбался именинник, усаживаясь за длинный старый стол, а женщина, расспросив о главном «племяша», тихонько убралась восвояси.
Каждый раз, собираясь на отцовскую родину, под Кириллов, Вова не знал, что бы такое подарить любимому деду, которому ничего, кроме как увидеть младшего тёзку, и не хотелось – ни в чём не нуждался. В сельповском магазине, пришло на ум, вряд ли сыщешь деликатесы к обожаемому стариком чаю. Так, самые дорогие конфеты в шикарной коробке и упаковка хорошего баночного пива приехали на авто с сообразительным внуком.
– Поди, «Птичье молоко», твои любимые? – уходя, бросила тётка взгляд на завёрнутую в фольгу коробку.
– Глупая баба, чего понимает? – дед с восторгом «набивал щёки» красивыми, в разных обёртках, конфетами, шепелявя остатками зубов и пододвигая Вове чашку. – А закуска-то… – закашлявшись, продолжил, как ни в чём не бывало, – самое то к этому… к чаю.
Ломая рыбник, парень вспомнил, что дед не употребляет спиртное с тех пор, как от чрезмерных возлияний заболел диабетом его сын, а Вовин отец. «Сами мы себя казним, и выходит, где запнуться, а где лететь на всех парах – от нас же и зависит», – шутя, объяснял он. «Вот что значит, редко приезжать, – корил себя внук и, как оказалось, не напрасно. То ли разомлев от протопленной печки, то ли ещё от чего, но почувствовал старший Последышев непонятную ноющую боль во всём нутре, и расстроенный молодой человек остался ночевать около именинника, благо завтра законный выходной. Старческое неровное дыхание пугало, не позволяя прилечь, и внук аккуратно разложил наглаженный костюм «предка», из кармана которого вывалились крупные орешины. «Что за чёрт?» – на подаренной коробке мелким шрифтом красовалась надпись: «Шоколадные конфеты с цельным фундуком». Баночки с «бухлом» всё же не пропали, и внук, вскрывая их зелёные горлышки с блестящими ключами-жалами, долгую ночь успокаивался таким образом.
Наутро хозяин, шутя, выпроваживал гостя: «Никто в нашем роду не прогуливал работу. А за меня не боись, никакой боли не было, просто я, старый эгоист, захотел, чтобы мой внук подольше побыл со мной. А это тебе в честь твоих именин, раз уж поделили даже его, – ткнул пальцем вверх и сунул несколько «тыщёнок» в карман Вовиной куртки «на кино с хорошей девушкой», – и вот ещё, потом приглядись как следует, образок твоего святого», – маленький газетный свёрток последовал туда же. А дед, проводив тёзку, так и слёг без чувств перед иконостасом…
После рабочего дня любимая игра «Что? Где? Когда?» прошла блестяще, и младший Последышев, «взявший» три из восьми вопросов, заодно отмечая «днюшку», выпивал в «высотке» у новоиспечённого коллеги. Гостя уже поджидал мягкий угловой диван, а хозяин невинным ягнёнком устроился в соседней комнате, в тишине и уюте. Только вино, «попавшее в нос», отзывалось в голове Последышева праздничными салютами, и он, как всегда, пил, и пил в одиночестве. Наконец, далеко не спортивный, но закалённый молодой человек, покачиваясь, по привычке босиком прошлёпал на крылечко – «подымить» перед сном. «Лепота! Ох, лепота! – пряча затушенный окурок в кулак, бормотал, глядя на покрытые изморозью деревья, беспокойный гость. Но телефон и домофон друга отзывались тревожным молчанием. Вдоволь назвонившись, Вова смело ступил на свежевыпавший снег, в голове прочертив маршрут до недалёкой, в двадцати минутах находящейся отсюда, собственной квартиры в пятиэтажном доме. Разгорячённый ум подсказал хозяину не попадаться на глаза людям в такое время без обувки, не думая, что честной народ в эту пору уже спал «без задних ног», поэтому, спустившись к речке, он спешно вскидывал вдоль неё босые ступни, обжигаемые нереальным жаром ледяного снега. Когда ноги протрезвили ум, Последышев понял, что впереди ещё долгий путь. «Нет! Нет! Я так не хочу!» – но в ответ лишь колючим снегом сыпали обступившие его деревья.
Тело, не чувствуя нижнюю часть, на одном только желании волокло непутёвого умника туда, где днём бесконечно сновали уверенные в себе машины. Мозг, продолжая работать, подсказал завалиться на спину на перекрёстке, задрав пылающие ноги к небесам…
Начавшийся лёгкий снег больше не таял на поднятых ногах. И долгая жизнь, глупо оканчиваясь, поплыла перед глазами.
Окончательно протрезвевший парень, зажмурившись, впервые всем своим духом устремился в тёмную синь бездонных небес, прося у них лишь об одном: выжить. А снежинки холодным голубым фейерверком спускались к застывшей на дороге фигуре, ядовито-жёлтыми змеящимися тенями деревьев прижимая её к немому асфальту. Но какие «тачки» в «слепое» время четырёхчасового предутрия? Об этом и не думалось, лишь об одном, и так мощно, что заскрипели тормоза невесть откуда взявшейся машины. Водитель, сердобольно причитая, затащил Последышева в салон и газанул, что есть духу. Казалось, он не был удивлён замерзающему в странной позе парню, нарочно что-то постоянно говоря. У подъезда своего дома Вова вытащил «лопатник», готовый любую сумму отдать за спасение и недоумевая, откуда водитель знал его адрес. Тот же, словно прочитав мысли, заулыбался: «Зачем мне с соседа деньги брать, по пути же!» А замерзший человек всё ещё, видимо, не придя в себя, видел красивое и такое родное лицо любимого деда в молодости – вместо проворного водителя. И тут страшная мысль пронзила молнией: почему он столько времени морозил ноги, не догадавшись вызвать такси?! Вот уж подлинно, отнимет прежде разум…
–Эй, постой, – пробасил с балкона курящий мужик, – тебе-тебе говорю!
Он спустился к Последышеву, на его вопрос со смешком возразив:
– Никакого «хорошего соседа» тут не живёт. И подтверждение тому даже машина. У меня же дети маленькие, так что всех их наизусть знаю. Кстати, о детях и речь. Если ещё громко врубишь ночью музыку – пеняй на себя. Это последнее предупреждение, – и, не слушая возражений, мужик исчез.
А Вова, зайдя к себе, будто посторонним глазом шарил по залежам пустых водочных и полуторалитровых пивных бутылок, в беспорядке раскатившихся по всем углам, и по скоплениям грязной одежды. Скинув курточку, выронил маленький газетный свёрток, про который совсем забыл. Внутри, в ореоле святости и облачении с образка смотрел на него молодой дед.
– Да, последнее…