Я слышал, что он делает отличные гитары. Превосходные, аккуратные, красиво отделанные. По отзывам музыкантов его гитары нежно и задумчиво плакали во время исполнения. Но главной особенностью его инструментов были изящные, тонкие и точно отстроенные грифы. Все гитаристы отмечали, что грифы его гитар очень хорошо ложились в руку, были крепкими но в тоже время настолько тонкими и нежными, что возникало ощущение, что держишь в руках шею ребёнка.
Когда мы вошли в мастерскую он работал над очередной гитарой. Его руки бережно держали гриф, в то время как он осматривал его на предмет мелких шероховатостей и дефектов. Вокруг царил полумрак и комната была тускло освещена настольной лампой стоявшей на рабочем столе.
- Интересуетесь гитарами? — спросил он подняв на нас взгляд.
- И да и нет — ответила моя спутница — Мы давно следим за Вашими работами. Они прекрасны. По моему, особенно хорошо Вам удаются грифы. Редко можно встретить настолько точно отстроенные, изящные, тонкие и нежные грифы у гитар. Ваше мастерство потрясает! Конечно, Вы, должно быть, не готовы раскрывать свои секреты первым встречным, но тайна Ваших грифов волнует нас уже давно.
- Вы правда хотите это узнать — спросил он внезапно охрипшим голосом. Было видно, что в нём возникло внутренне борение. - Я почти никогда не рассказываю эту историю. Более того, я бы предпочёл её забыть, но, к сожалению, это будет со мной до самого конца.
Он помолчал, присел на кресло, откинулся на спинку и продолжил:
Мой отец очень меня любил. Мы проводили много времени вместе. Когда я был совсем маленьким он укачивал меня и пел колыбельные, которые тут же на ходу сочинял на мотивы популярных песенок. Когда я подрос, мы сблизились ещё больше. Он часто говорил мне: «Знаешь, Заяц, я очень тебя люблю!» Он называл меня Заяц и мне это нравилось. Отец был неплохим гитаристом. Я любил послушать как он играет и я частенько засыпал под аккомпанемент его гитары. Я помню как однажды отец услышал песню run rabbit run (беги, кролик, беги) в исполнении британских комиков Флэнегана и Аллена. Он быстро подобрал её и потом частенько напевал по вечерам. Через некоторое время я тоже стал подпевать ему, отец подкорректировал мой английский и вскоре мы уже вдвоем пели «On the farm, every Friday, on the farm, it’s a rabbit pie day...». Особенно хорошо у меня получался припев: «Run rabbit, run rabbit, run, run, run. Run, rabbit, run, rabbit, run, run, run. Bang, bang, bang, bang goes the farmer’s gun, so run, rabbit, run, rabbit, run, run, run». Я до сих пор помню как улыбался отец когда аккомпанировал мне в припевах.
Он замолчал. Было видно как внутренняя улыбка, вызванная этими воспоминаниями, осветила его взгляд.
Мы жили за городом в частном доме вдали от людей. Отцу не нравилась суета и он решил поселиться уединённо со своей семьёй. В тот день моя мать с сестрой уехали в город, а я пошёл поиграть на опушке леса недалеко от дома. Я играл около часа и проголодался. Когда я вошёл в дом то услышал незнакомые мужские голоса. Они были грубы и громко кричали. Я разобрал среди этого шума негромкий голос моего отца: «Господа, вам лучше уйти. Я скромный музыкант, я люблю свою семью, своего сына и то, что Вы от меня требуете совершенно невыполнимо!». Я подходил всё ближе и ближе к комнате. «Подумай хорошенько, от наших предложений ещё никто не отказывался без последствий!!» - крикнул один из голосов. Я подошёл к комнате и застыл в дверном проёме. Спиной ко мне стояли три высоких мужчины одетые в камуфляж. Я заметил, что они были вооружены. Напротив стоял отец. У него была рассечена бровь, разбита губа и под глазом набухал синяк. Мужчины, распалённые ссорой с моим отцом не слышали как я подошёл, но это хорошо заметил мой отец. Должно быть мне стоило сразу убежать, но я остановился как вкопанный поражённый и напуганный увиденным. Я был шокирован и не мог сдвинуться с места.
Я видел, что отец смотрит на меня. Я думаю, он очень хотел крикнуть «беги», но боялся выдать моё присутствие. Повисла тишина. Я сильно боялся, что большие страшные мужчины обернуться и увидят меня, но не мог сдвинуться с места. Отец отвёл от меня взгляд, улыбнулся и сказал: «Господа, я вижу в наших разногласиях мы несколько повысили эмоциональный градус. Я музыкант, позвольте я исполню песню, а мы за это время успокоимся и попробуем придти к удовлетворяющему всех нас решению.» После этих слов он взял стоявшую неподалёку гитару, провёл по струнам и запел: "On the farm, every Friday. On the farm, it’s a rabbit pie day." Голос отца звучал всё громче и громче. А я стоял скованный ужасом. Я понимал, что отец отвлекает от меня внимание страшных мужчин, а также он обращается ко мне: "Run, rabbit, run, rabbit, run, run, run…" Его пение придало мне мужества и развернувшись я рванул изо всех сил. Мой манёвр не остался незамеченным в комнате. Услышав, как я рванул с места, мужчины обернулись в мою сторону. В это время отец крикнул: «Беги, Заяц!» и обрушил гитару одному из мужчин на голову. Уже выбегая из дома я услышал звуки борьбы в доме.
Я бежал изо всех сил. Я не помню как добрался до ближайшего села. Я стучал во все двери и окна. Я бился о землю в истерике…
Когда я вошёл в дом, в сопровождении участкового и нескольких крепких жителей села, вооруженных охотничьими ружьями, то в доме была тишина. Всё было кончено. Вокруг царил ужасный беспорядок. Вся мебель была перевёрнута вверх дном. Отца мы нашли в той же самой комнате. Он лежал на полу. Костяшки пальцев рук были раздавлены и разбиты. Вероятно по ним прыгали кованными сапогами. Одно ухо было оторвано. Нос вдавлен внутрь лица, а изо рта торчал гитарный гриф, который, вероятно, ему забивали в глотку и это послужило причиной смерти.
Он замолчал и отвернулся, пряча от нас взгляд. Было видно, что ему трудно справится с нахлынувшими эмоциями, но он собрался и продолжил.
- С тех пор, прошло много лет. В память об отце я стал гитарным мастером. Но каждый раз, когда я делаю очередную гитару, я непроизвольно стараюсь сделать её гриф как можно тоньше и изящнее, чтобы папе было не больно.