В советские времена Константинович гнал самогон в дебрях Пущи, подальше от глаз людских, милицейских тем паче, поскольку штраф за самогоноварение был не маленький, не то, что сейчас. На Гусину – сухую гряду среди болот и заливных лугов, поросших хмызняком, рядом со старым руслом речки Шильвянки, не пересыхающим даже в самые жестокие засухи, вела через Лисы еле заметная тропа. Лисы – обширный заливной луг, названный так потому, что проходя через него, редко не встретишь лису, а то и двух, являлся сенокосом Дайлидского колхоза. Центральная усадьба этого колхоза была в трех десятках километров от Лисов и поэтому ежегодно, как только созревал травостой, туда забрасывался десант из пары дюжин мужиков, которые косили траву, сушили сено, метали копны и стога, в общем, жили там безвылазно неделю – другую, пока вся работа не была сделана. До ближайшей деревни было не менее трех километров через топи и гребли, проходимые только в межень среди лета или когда мороз скует грязь своей железной хваткой и стога, простояв все лето и осень, в начале зимы вывозились на корм скоту.
Что нужно мужикам, чтобы работалось веселее? Ну, конечно же, выпить. А вот, как раз, с этим на сенокосе была проблема. Помните, наверное, водочный дефицит восьмидесятых, талоны на спиртное, так что, в магазине разжиться алкоголем они не могли, да и месить грязь до деревни желающих не было. Так, что – сухой закон на время сенокоса, а выпить то хочется…
Однажды в июне Константинович, обнаружив, что запасы деревенской валюты, которой рассчитывались с местными за помощь в сельхозработах, подходят к концу, решил их пополнить, для чего, соблюдая конспирацию, на мотоцикле с коляской с большим трудом доставил в лес на Гусину мешок муки и пять киль сахара. Этим рецептом он пользовался постоянно, так как, считал ниже своего достоинства гнать примитивную «цукровку» из чистого сахара. Как никак, и самим иногда приходилось употреблять чистую, как слеза, дважды перегнанную «пущанку». Зачем же травиться гадостью? К слову сказать, у Константиновича самогон получался не всегда качественный. Все дело было в воде, которую он черпал из старицы. По весне, пока вода в старице была чистой, все было нормально, но летом, в жару, когда вода зацветала, водка частенько откровенно воняла болотом, хотя была совершенно прозрачной.
Заварив брагу в огромной деревянной кадке, Константинович отправился обратно, старательно маскируя след на траве, и больше к аппарату не появлялся, чтобы не наследить. Через неделю, прикинув, что брага «выходилась», он с вечера отправился в Пущу гнать. Обычно процесс шел всю ночь и возвращался он под утро с кислородной подушкой теплой водки в рюкзаке за спиной, а тут вернулся в начале ночи пустой и в подавленном настроении. На вопрос: «Что случилось?» ответил.
- Не будет водки. Брагоеды брагу съели…
- Что за брагоеды? – возникла ассоциация с короедами у родных.
- Да Дайлидские «гуды» (от слова гудеть, веселиться) приехали на сенокос пару дней назад. Выследили, нашли брагу и выпили всю, даже гущу со дна выскребли кружкой дочиста и съели. Так, что гнать нечего. Надо ждать, пока откосятся и уедут.
В заключение Константинович от души выругался, хотя в быту матерился редко.