ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТАЯ (1866-1868)
Глава 99.4. БЫЛ ОТ ПРИРОДЫ ДОБР…
Александр II был фигурой воистину трагической. Его первым детским потрясением оказались события 14 декабря 1825 года, когда семилетний мальчишка был отдан под охрану ветеранам лейб-гвардии саперного батальона - единственной гвардейской части, лично переданной великому князю Николаю Павловичу.
Ему, конечно же, передался ужас матери, ожидавшей захвата дворца мятежниками, и тяжкое нервное напряжение отца, не знавшего, с какой стороны ожидать смертельного удара. На его глазах не убивали близких людей, как это было с малолетним Петром I, - что в значительной степени определило характер и поведение первого императора, - но его детское сознание наверняка было травмировано, а детская память сохранила ощущение ужаса перед таинственной внешней угрозой...
И когда 4 апреля 1866 года полубезумный Каракозов разрядил в него возле Летнего сада свой револьвер, то этот ужас не мог не вернуться. За год до того умер наследник - великий князь Николай Александрович, талантливый юноша, которого настойчиво и разумно готовили к его будущей высокой роли.
Это был тяжелейший удар для императора и императрицы. Помимо чисто человеческой драмы, царя мучило сознание, что ставший наследником после смерти брата вряд ли годится в продолжатели дела реформ. Да и с самими реформами все шло до странности неблагополучно.
Император уже понимал, что ответом на его героический порыв была, прежде всего - ненависть. Мало того что поляки ненавидели его за подавление мятежа 1863 года - Антон Березовский пытался убить его в Париже летом 1867 года.
Крестьянские волнения, угрюмое недовольство большинства дворянства, раскол в высшей бюрократии - все это перечеркивало надежды на единство народа и власти в деле прогресса и процветания. Реформы вызвали множество новых проблем, с которыми непонятно было, как поступать.
Пересилив себя, он терпел то, что ему генетически претило, - всю эту гласность, раскованность печати, открытость судопроизводства, непредсказуемость решений присяжных. Примирить его с этим могла только благодарность общества, а ее не было и в помине.
Люди, близко наблюдавшие его во второй половине шестидесятых, свидетельствовали: "Государь был действительно постоянно в нервическом раздраженном, тревожном положении, казался крайне грустным и перепуганным и внушал соболезнование".
Скорее всего, можно сказать, пользуясь формулой Руссо, что Александр II был "от природы добр". Его воспитатели Мердер и тем более Жуковский могли только развить эту сторону его натуры.
Железный по своей внешней повадке император Николай, судя по всему, не пытался превратить наследника в своего двойника. Письма великого князя Александра Николаевича отцу, когда он девятнадцатилетним юношей путешествовал с Жуковским по России, производят впечатление трогательной искренности.
Но в начале семидесятых это был усталый, разочарованный, подавленный своей исторической миссией и неблагодарностью народа пожилой человек. Он знал, что ему не могут простить расправу с Чернышевским, беззаконность которой он, вероятно, сознавал, воспринимая ее как превентивное действие.
Сознавал ли он, что в стране совершается масса несправедливостей, что преследование студенчества только озлобляет и революционизирует его, что аресты мирных пропагандистов-народников и бессудное содержание их в крепости, а затем грубый судебный произвол и разгул "административной юстиции" превращают их в радикалов?
Сознавал ли он, что катастрофическая запоздалость реформ не могла не вызвать кризиса во всех областях жизни, что нужно последовательно и твердо реформы продолжать, а иначе кризис только усугубляется?
Трудно сказать...
Во всяком случае, когда встал вопрос: начинать войну с Турцией или - вопреки общественному энтузиазму - сделать новый рывок в деле реформ и тем самым достойно ответить идеологам начинающегося террора, император после колебаний выбрал войну.
Это был более простой и понятный ему, но пагубный путь. Ни экономически, ни психологически Россия оказалась не готова к этому испытанию.
Война оказалась прологом террора, жертвой которого стал сам император, незадолго до гибели недоуменно и горько вопрошавший: "За что они меня так ненавидят?".
Пока Россия, по выражению канцлера A.M. Горчакова, сосредотачивалась после поражения в Крымской войне, а затем приходила в себя из-за внутренних потрясений, связанных с ростом революционного движения и разгулом терроризма, ее будущие противники зорко наблюдали за военным, экономическим, моральным российским потенциалом.
После фактической денонсации Россией Парижского мирного договора 1856 г. как результата поражения Франции в войне с Пруссией в 1871 г., позволило русскому правительству приступить к воссозданию военного флота на Черном море.
После русских побед в войне с Турцией 1877–1878 гг. Европе стало ясно: Российская империя вновь выходит на политическую арену как один из главных игроков, не считаться с которым теперь невозможно. Вполне естественно, что другие главные игроки различных политических комбинаций старались тайными методами заглянуть в карты российского партнера.
Не случайно отмечается активизация деятельности прежде всего австрийской и германской разведок на западных рубежах России именно в 1870-1880-е гг. В связи с этим российские власти начинают предпринимать ряд ответных мер профилактического характера».