Ей снятся лошади, которые бегут по цветочному полю. Она улыбается, но потом замечает, как гибнут цветы под ударом лошадиного копыта. Брови её хмурятся во сне, ей вот-вот привидится что-то, от чего станет невыносимо грустно, но пока она смотрит на затоптанный стебель, пытаясь увидеть в нём продолжение сна. Мгновение тянется, приближая страшное, но мягкий голос вырывает её из едва не начавшегося кошмара:
— Открывай глаза, моя хорошая, открывай. Ты почти приехала.
Она моргает и видит окно автобуса, а потом возвращается реальность, и эта милая незнакомая бабушка рядом, и хмурый дед напротив. Точно, осталось проехать светофор и будет её остановка. Из-за математики невозможно высыпаться — столько надо делать, что приходится выкраивать около шести часов на сон. Бабушка понимающе улыбается ей и говорит:
— Ну вот, опять ты заснула. Хорошо, что нам всегда по пути и я могу тебя разбудить.
Это правда, потому что милая бабушка каждый день старается сесть рядом, и ей это удаётся. Незнакомая старушка часто ласково дотрагивается до плеча, чтобы разбудить, а иногда и пары фраз достаточно – встревоженная предстоящими контрольными, её соседка по сиденью может проснуться и от слов, как сейчас, например.
Всё ещё сонными глазами она фокусирует внимание на своём рюкзаке, а потом опять смотрит на того противного деда, который, как ни странно, частенько оказывается именно на месте напротив спящей школьницы и доброй бабушки. Ей совсем не доставляет удовольствия видеть эту его мрачную физиономию, которая каждый день ужасно раздражает. Такое ощущение, что в автобусе все имеют привычку занимать определённые места... Хотя, возможно, так и есть. Ирина Николаевна как-то сказала, что человек всегда стремится к стабильности, потому что так безопаснее.
Она думает, что стоит вставать с места, когда на светофоре загорится зелёный, чтобы таким образом сообщить водителю, что на ближайшей остановке нужно остановиться. И когда она привстаёт, в бок автобуса влетает фура.
Дальше ей опять снятся лошади и луг, но лошади все уродливые и на трёх ногах, а в цветах копошатся черви. Пару раз мелькнули люди с красной кожей, но это показалось, потому что на лугу пасутся только лошади. А теперь возникло ощущение, будто её несут на руках, так как всё-таки удалось взобраться на одного из трёхногих коней и ковылять на нём до конца луга, но конца она не видела.
До тяжелой головы доносится осипший и страшный мужской голос:
— Открывай глаза, ну, моя ты хорошая, пожалуйста, открывай, помогите, помогите положить…
Она приподнимает горячие веки и видит расплывающегося хмурого деда. Только лицо деда выражает эмоцию, понять которую она ещё не может.
— Я должен вернуться.
К нему подходит мужчина и удерживает за руку и кричит про горящий автобус.
Потом лошади возвращаются, но они кричат человеческими голосами. Ещё они плачут слезами из лошадиных глаз, но она уже не думает, что это лошади. Она видит в них людей с красной кожей, но она красная только местами.
— Я должен вернуться, там моя жена.
Голос деда остается тихим, но его держат трое мужчин. Когда автобус взрывается, дед оседает на асфальт.
Взрыв освобождает адреналин, и она может оглянуться по сторонам. Краснокожие люди превращаются в женщину со спутанными волосами, застывшего на месте мужчину без майки, а эта маленькая краснокожая девочка так и осталась лежать красным лицом вверх. Дед протягивает к автобусу красную руку, но лицо его белое. Остальные люди полностью белые, но лицо деда белее.
Она моргает, краснокожие люди превращаются в раненых, полностью белые — в проходивших мимо пешеходов, только милой бабушки, жены деда, нет.