ПРОЖИВШАЯ ДВАЖДЫ
Книга, посвящённая отцу.
Автор Ольга Аросева.
Ольга Александровна Аросева(1925-2013), советская и российская актриса
театра и кино. Народная артистка РСФСР.
Продолжение 10
Продолжение 9 http://www.proza.ru/2019/07/10/985
«Вот эти дневники, написанные с 1932 по 1937 год.
Дневники А. Я. Аросева
Тетрадь № 1
1932 год
Буду здесь вести дневник не столько событий, сколько своих мыслей. Не потому, что я мыслитель, а потому, что жизнь наша толкает каждого из нас на критику, анализ, воспоминания, размышления.
28 сентября
Сейчас бьёт на башенных часах 12. Полночь. Жена уже спит. Дети – давно.
Делал сегодня двухчасовую прогулку, поэтому не так угнетён ежедневными заботами (они во время прогулки будто ниспадали с меня), вместо них вырисовывались главные заботы. 1) Определённо поставить вопрос о перемещении из Праги. 2) О невозможности жить на то, что получаю. 3) Продолжать писать роман «Правда» (о провокаторе Малиновском). Одолевают «гады». Недавно был из Карлсбада ГИ.П*. Это просто беда! Ему нужна машина в аренду. Но он капризен как больной ребёнок. Сердясь на Муста*2, что тот не дал ему своевременно машину, ГИ.П. говорил мне: «Как же это, мне и вдруг Муст не хочет дать машины??! Да я могу его просто застрелить». Рассмеялся, захотел последние слова обратить в шутку. Но слова живут своей жизнью и характеризуют человека. Гуляя со мной по музею, дольше всего останавливался около группы чучел: стервятники теребят, вынимают клювами кровавые потроха фазана. Сказал: «Здорово расклевали». Но при этом он добрый человек. Рок.*3 живёт, по его словам, очень плохо, постоянно болен, стоит в очередях за хлебом, работает по найму (работой его довольны) – дело происходит в Кустанае.
Из-под моего контроля вырываются целые дни, а хочется организовать их так, чтобы было известное количество времени для литературной работы. Я сильно отстал от неё (сегодня написал маленький рассказик «Нога» из серии трамвайных и начал рассказы октябрьские).
6 октября
Читал Шаляпина – воспоминания. Оказывается, историк Ключевский был, по словам Шаляпина, хороший актёр.
Вызвал корреспондента ТАСС в связи со статьёй о налогах с торгпредства. Пришёл Лингарт с докладом о делах, потом Богомолова и Крачевский*4. Сходил в баню. Подвёргся массажу. Поехал в министерство к Крофте*5 (у него третьего дня умерла мать). Говорили о налогах с торгпредства и о статье. По дороге из министерства, купил цветы для жены и для проводов Кошеков*6. Пообедали. Дети, Лена и Оля, были очень веселы. По приезде в полпредство мне доложили, что прибыла комиссия владельца дома, которой я назначил аудиенцию. Говорили около часа о перестройке дома. Потом явилась Майерова*7; об устройстве своей книги в ГИЗ*8. Скромная симпатичная женщина. Сидела недолго. Я пошёл в детскую посмотреть, как укладываются дочери. Они шалят, смеются. Полежал у них, рассказал про свое детство. Уснули. Я пошёл в своей кабинет. Читал газеты, написал несколько писем. Перед сном пишу эти страницы и завидую Майеровой, которая может заниматься только литературой.
Прощай ещё один мой безлитературный день!
20 октября
При социализме заводы суть храмы и центры человеческого жития. Они при капитализме были в загоне, ибо рассматривались как аппарат, обслуживающий жизнь, а не творческий. Теперь это творческие узлы.
30 октября
Завтра с утра – в Москву. Что-то меня там ждёт, каково-то там настроение… Как широко пользуются свободой клеветы пакостники… Работа литературная мною будет поставлена на первое место, ведь жить осталось немного. Каждый человек, в том числе и я, – талант, а талант – хрустальная чаша с нектаром. Нужно, чтобы чаша была в движении и расплёскивала бы свой нектар. Моя чаша мало, очень мало была в движении. В литературе я понимаю, вероятно, меньше, чем понимал до революции. Жизнь мобилизовала мои силы на другую работу. Теперь я снова должен тянуться к искусству
1 ноября
В Берлине, в полпредстве, оказался Горький (проездом в Сорренто). С ним неотлучно его полусекретарь-полузавхоз некий Крючков*9, человек с циничным лицом, с водянистыми несмеющимися глазами. Кроме него при Горьком жена его сына Максима, коричневая интересная женщина. Затем художник, бойкий, разбитной русский молодой паренёк, но почему-то мне кажется, что в будущем – это доктор Астров чеховский. Отчасти он уже и теперь немного Астров. Дальше какой-то с красным рябым лицом путешественник. Он рассказывал, что бывал в Америке и плыл по Индийскому океану. Он симпатичнее всех остальных, смотрит прямо, говорит натурально, держится просто. Наконец, чёрная, вроде Кармен, сбитая, жена Крючкова.
Горький принял меня в отведённой ему комнате. Я увидел человека, согбенного под тяжестью набухших усов. Я видел его в 1910 году, т. е. 22 года тому назад на острове Капри, он и тогда был согбённым…
Горький расспрашивал меня о Чехословакии, о Масарике*10, об эмигрантах. Я поделился своими впечатлениями. Он сказал, что Масарик пользовался на Капри его библиотекой и до сих пор не отдал какую-то книгу.
По поручению Масарика ко мне обращался один из пражских редакторов с намёками напомнить Горькому, не пошлёт ли он поздравление президенту Чехословакии к 80-летию. Москва была против поздравления Масарика ввиду отсутствия признанных отношений между СССР и ЧССР. Оказывается, Горький всё-таки послал. Правда, как он сказал, «самое краткое».
Горький распорядился, чтоб дали чай. Полная пожилая женщина приготовила чай на русский манер. Горький стал расспрашивать о белогвардейцах, таких как Брешко-Брешковская*11, Милюков*12.
Через полчаса мы попрощались. Условились встретиться за ужином у Хинчука*13.
Вечером за столом я застал большое общество во главе с Горьким. Он рассказывал анекдоты. Например: двое рассуждают по поводу памятника Пушкину в Москве: «Пушкин, ну что такое Пушкин? Гоголь – вот это действительно Пушкин!»
В таких тонах Горький подсмеивался над торжествами в его честь.
Отужинав, вся компания разместилась в машине, чтобы проводить Горького на вокзал, к поезду в Сорренто. На прощание я позавидовал доктору Левину*14, который провожает Горького до Сорренто. Там сейчас, поди, солнце и синее небо, а здесь – ноябрь.
2 ноября
В Берлин приехал я с Гр. Ив. Петровским. Нас поместили с ним в одной квартире в посольстве, а наутро мы поехали в Москву через Варшаву. В поезде после польской границы стало грязнее, обслуживающий персонал небрежнее и бестолковее. Будто бы всё житейское начало понемногу терять смысл. Это ужасное отличие европейца от жителя польско-русской равнины. Последний как будто не совсем твёрдо знает, за каким, собственно, делом он появился на свет, каково его место среди других, европеец же с семнадцати лет это знает и знает, когда он умрёт и при каком капитале.
Приехали рано утром в Варшаву. Она всегда провинция. Полпредство выглядит учреждением с фанерными перегородками. Провели нас в комнату, очень холодную.
Беседовал с Антоновым-Овсеенко. Он рассказал о кознях против меня М. П.*17 (советничек, а по существу сепаратист, но не вследствие национальных чувств, а вследствие мелкобуржуазной породы, не способной объять нужды и трудности государства протяжением громадном – от Атлантики до Тихого и от Белого до Чёрного – и ищущий возможности ковыряться мыслишкой только у своего плетня). Он подал на меня донос (в который уже раз доносчики интересуются мной! Награда за Октябрьскую революцию!), что я плохо веду политику и что мной очень недовольны местные коммунисты. По первому пункту «факты» – сплошная ложь, по второму – вовсе нет фактов. О своём доносе Пол. сказал своему варшавскому коллеге Подольскому*16 и просил: «Только, пожалуйста, никому не говорите».
Днём поехали в загородный парк. Он, в особенности у пруда, красив опадающими бордовыми и жёлтыми листьями. Как-то чувствуешь себя во власти настроений Мицкевича и Шопена…
У парка старый солдат показал нам часы, дарёные ему на смотру каким-то царём. Получает за показ от нас, как и от других, злот. Он бил немца на войне. В событиях сегодняшнего дня понимает столько же, сколько в походах Юлия Цезаря, т. е. не имеет о них никакого представления…
И опять утром рано – на Москву. Вечером – граница. Толстый, дородный рыжий начальник ГПУ. Все дружески, здесь уже много у людей тепла. Мы приехали в страну – первоисточник всех наиболее сильных человеческих впечатлений, переживаний и идей…
Москва, Спиридоновка. Особняк. Бесконечно трудные телефонные соединения со знакомыми и родными. Хочу увидеть Сталина. Он неуловим. Был у Вячи Молотова. Он приветлив, сдержан (с его женой я по телефону говорил, может быть, чересчур прямо).
Были в комнате Моссовета, откуда мы руководили восстанием. Там теперь такая же умоотупляющая канцелярия, как и везде. Только на стене скромная медная дощечка, как на дверях зубного врача, с объявлением, в какие дни и часы он принимает, – и на ней наши имена. («Их имена с нашей песней победной будут священны миллионам людей». Вот тебе и на!)
6 ноября
На торжественном заседании в Большом театре. В президиуме – политбюро. Воодушевление. Нам (мне, Пискарёву и другим «октябристам»[30]) не достало места. Попросил охраняющих помочь. Один из них мотивирует отказ: «Товарищи, больше стульев нельзя сюда ставить (хотя свободного места много). Вы плановость нарушите». Мы перешли на другую сторону зала. Здесь нам не только не отказали в стульях, но сами их принесли.
Началось заседание. Особенно хорошо встретили Андре Марти (француза)*18.
Как только кончилось собрание, я поздоровался с Андреевым, Вячей, Ворошиловым, Сталиным. Он очень любезно меня приветствовал. Знакомых – толпы: пожал руку Михаилу Кольцову, дочери Бонч-Бруевича и др. Все ужасно сдержанны. Кажется, что были бы рады выражать свои симпатии и антипатии посредством нечленораздельных звуков, чтобы нельзя было понять, что говорится и восклицается.
7 ноября
Парад на площади. Стояли среди дипломатов. В них угадывается одновременно насмешка и трусость перед нами.
Один броневик заёрзал на площади (сыро, закидывало задок), выправился, побежал дальше. Побежали танки. И одна из-за сырости волчком завертелась. Подъехал военный грузовик, увёз раненую танку. На Мавзолее Сталин, Ярославский, Енукидзе, Орджоникидзе, Каганович, Андреев, Молотов.
После парада мы шли домой пешком. Проходил пролетариат с плакатами, карикатурами и знамёнами над головами. По улицам, где 15 лет тому назад мы совершали революцию, отчаянно и скромно, мы с Тарасовым-Родионовым*19 (он шёл с нами) особенно охотно предавались воспоминаниям.
Вечером на приёме у Калинина. Всё как обыкновенно. Дипломаты, дамы, улыбки, беззубые разговоры. Лгущие глаза. Через них, как через незанавешенные окна, слишком отчётливо виднеется истинное состояние души.
Бас пел «Эй, ухнем» (под Шаляпина), Максакова – Кармен.
Подошёл я к Ворошилову условиться о свидании. Он попросил прийти послезавтра утром, 9 ноября 1932 г.
Радек*20 шутил с Кошеком. Издевался над ним, а Кошек не понимал. Не понимал, во-первых, потому что не понимал, во-вторых, потому что изрядно улобызался с водкой, сдобрив её икрой.
Леонид Леонов спрашивал про Европу и держал себя как малый из Калашного ряда, и то не в будни, а в воскресный день, когда гармошка делает человека немного бесшабашным. Не знаю, деланое ли это у него или родное. Б. Пильняк ходил по залам у столов со снедью.
Мелкота наркоминдельская нетерпеливо ждала ухода гостей, чтобы навалиться на сласти и сдобу – плоды поваренных трудов».
* . И. Петровский – советский партийный и государственный деятель.
*2 Завхоз посольства в Праге.
*3 Личность установить не удалось
*4 Вероятно, сотрудники посольства.
*5 Крофта – заместитель министра иностранных дел.
*6 Друзья А. Я. Аросева.
*7 Мария Майерова – писательница, классик чешской литературы.
*8 ГИЗ – Государственное издательство.
*9 П. П. Крючков — секретарь Горького, связанный с органами ГПУ.
*10 Томаш Гарриг Масарик – первый президент Чехословакии (с 1918 по 1935 г.).
*11 Е. К. Брешко-Брешковская — один из организаторов и руководителей партии эсеров. После Октябрьской революции эмигрировала в США, с 1924 г. жила в Чехословакии.
*12 П. Н. Милюков – российский политический деятель, историк и публицист.
*13 Л. М. Хинчук – советский государственный деятель, дипломат. В 1930-1934 гг. – полпред СССР в Германии.
*14 Л. Г. Левин – личный врач, учёный. Был врачом В. И. Ленина, В. М. Молотова, А. М. Горького и семьи Л. О. Пастернака.
*15 М. Полоцкий – секретарь парторганизации в Праге.
*16 Б. Г. Подольский – советник полпредства СССР в Польше.
*17 Участники октябрьского восстания.
*18 Андре Марти – секретарь Коминтерна.
*19 А. И. Тарасов-Родионов – русский советский писатель. Репрессирован; реабилитирован посмертно.
*20 К. Б. Радек – советский политический деятель, публицист. Репрессирован; погиб в тюрьме.
Продолжение в следующей публикации.