Случилось так, что в 20-х числах ноября 2000-го года я оказался на родине – в п.г.т. Доманёвка Николаевской области. Погода была даже теплая, как для этой поры года – где-то около 15 градусов по Цельсию. Никакой тревоги не вызвал и появившийся мельчайший, моросящий при полном безветрии дождик – «мряка», как у нас говорят…
Между тем дело шло к ночи и люди стремились побыстрее закончить все хозяйственные дела во дворах, чтобы укрыться от этой противной погоды в квартирах и хатах, поужинать, чем Бог послал, посмотреть телевизор, просто отдохнуть.
Еще с вечера я наметил себе несколько дел в разных концах поселка, полагая, что «мряка» в этом не помеха. Ранним утром, приоткрыв дверь из хаты, я не удивился, обнаружив, что дождик продолжается, хотя прошли уже почти сутки. Впрочем, и дождик то был уже не дождик, а мельчайшая водяная пыль, почти невидимо опускавшаяся с неба. Похолодало, но мороза вроде бы не было.
Главное открытие ожидало меня, когда я ступил на порог и едва не сделал «шпагат» на невероятно скользком, будто смазанном маслом, льду. Ухватившись за дверную ручку, увидел, что ступеньки порога почему-то почти исчезли и подозрительно поблескивают. Да-да, вы правильно поняли – лед практически сравнял их с порогом. И тут я впервые услышал этот странный, тревожный, жутковатый, мало кем слышимый при жизни звук. Нечто среднее между скрипом, стоном и плачем. Этот звук (при полном, напоминаю, безветрии) издавали деревья. Вооружившись молотком, лопаткой для угля, к счастью оказавшимися в хате, я пробил дорожку к саду. Старая яблоня от колоссального ледяного панциря дрожала, как живое существо. Она дрожала и издавала звук, который в украинском языке очень точно характеризуется словом «скымыть». Вот тогда я поверил, что деревья могут плакать…
Это чудовищное, душераздирающее действо, это невиданных масштабов напыление продолжалось еще сутки. Но уже ночью началась канонада. Вначале изредка, потом все чаще и чаще в полнейшей тишине и темноте (свет отключили) раздавались шум, треск, хлопки, почти автоматные очереди, бухающие звуки, которые затем слились в зловещую симфонию, отдаленно напоминающую петардный разгул в Одессе при встрече Нового года.
Проснувшись от первых звуков этого вальпургиевого шабаша, долго не мог понять что это: то ли механизированные колонны идут (но где же свет?), то ли кто-то затеял перестрелку (но такими силами?!), то ли кто-то ломится в хату (уже давно вломились бы…). Лишь пересилив себя и открыв дверь в эту страшную ночь, не увидел, а сердцем почувствовал, что ломаются деревья, столбы, крыши.
Если бы и хотел, не смог бы уснуть в этих потусторонних ритмах. Сегодня, по прошествии нескольких дней, анализируя свои ощущения в тот момент, прихожу к выводу, что испытал нечто не поддающееся описанию словами.
Возьмем природные катаклизмы. Извержение вулкана, землетрясение, цунами, торнадо, тайфун и т.д. и т.п. Все это известно, периодически повторяется, изучается. Все имеет свое визуальное, звуковое, в некоторых случаях с появлением специфического запаха, сопровождение.
Что мы имеем в случае нашем? Абсолютная тишина, отсутствие чего-то воспринимаемого как снег или дождь и… животное чувство опасности. Думаю, что в те минуты и часы во мне проснулись рефлексы, спавшие в тысячах поколений моих предков. Рефлексы, присущие всему живому, заставляющие метаться перед землетрясением аквариумных рыбок, кричать птиц, лаять собак. И подобное испытал не только я. Многие знакомые, выпучив глаза и жестикулируя, пытались передать свои ощущения, возникшие той ночью. Важно отметить, что я, в отличие от них, дважды видел оледенение в Одессе. Но и масштабы были несопоставимы и, самое главное, причины были понятны – прошел дождь, ударил мороз. Ну и ощущений этих не было. Наверное, все-таки, рефлекс срабатывает, когда возникает реальная опасность для жизни. Интересно было бы опросить людей в 11-ти областях пострадавших от стихии, на предмет ощущений «до», «во время», «после». Возможно, многое неожиданное для физиологов, психологов вскрылось бы. Во всяком случае, я убежден, что ощущение «во время» придало особый колорит тому шоку, который сразил людей при виде всего случившегося «после», то есть утром…
Когда вы ложитесь спать в одном поселке, а просыпаетесь в другом, это шокирует, согласитесь. Ну ладно бы война, вулкан, смерч, а то вдруг какая-то таинственная, чудовищная сила сломала деревья, «сложила» почти все опоры, заборы, навесы. Везде нагло, всепобеждающе торжествовал лед! Но больше всего меня поразило, что на остриях штакетов калитки (оставшейся в вертикальном положении благодаря бетонным столбикам) тоже отложился лед высотой 6(!) см., я специально измерил. Думаю, если бы ради эксперимента где-то была воткнута игла острием вверх, то и на нем был бы лед.
…А деревья, столбы продолжали ломаться, угрожая накрыть людей, потянувшихся на работу, по делам. По улицам нельзя было пройти из-за упавших проводов, напоминавших противопехотные заграждения. Все происходило в сероватой дымке, продуцирующей подавленность, отчаяние, неадекватность реагирования на происходящее. У меня шок проявился в форме бесконечно складывающихся в голове стихов. Некоторые я потом записал. Вот, например:
Какой ужасный день прошел!
Невиданное оледененье!
Растерянно, по-детски, по-людски
На нас, прохожих, падали деревья.
Их тихий стон, их льдиный звон
Рвал сердце, звал к отмщенью за наругу,
И мне хотелось всем им так помочь,
Как помогал давно болеющему другу.
Не будем слишком строго судить литературные достоинства этих строчек. Важно, что они появились в момент бедствия и в режиме реального времени, а значит, максимально объективно отражают происходящее.
Прошла еще одна ночь, и наступило утро. Какое было утро! Мало сказать трафаретно, что «солнце заиграло всеми цветами радуги» на покрытом льдом пейзаже бедствия. Нет! Тут была фантасмагория красок, плохо воспринимаемая сознанием, ввиду того что солнечный свет отражался от невиданных, не встречавшихся ранее, не проверенных опытом форм. А как человеческая психика реагирует на неизвестное, непонятное? Появляется чувство тревоги, страх. Как выразилась моя соседка: «Аж жуть бэрэ!». У меня же возникли чувственные ассоциации, которые можно описать словами «Ядерная зима», «Утро после Куликовской битвы»…
Но, достаточно о природном катаклизме. Что же люди?
Последние годы СМИ много говорят о несовершенстве административной иерархии, о некомпетентности, беззубости, беспомощности власти снизу доверху. Все эти и многие другие характеристики власти в полной мере проявились в далекой Доманёвке во время стихии. Дело доходило до смешного. По чудом уцелевшей «радиоточке» местный диктор время от времени предлагала жителям посыпать улицы возле домов… «песочком». Властям было невдомек, что песок негде взять, точно так же, как не было и отходов угля, ввиду отсутствия его у населения.
И все же, и все же… Мне почему-то сегодня не хотелось бы становиться в дружные ряды хулителей власти. Я полагаю, что во всех действиях власти присутствует не только вина, но и уравновешивающая ее беда. Ну, например, разве можно допустить мысль о том, что власть желает прекращения поступлений воды из артезианских скважин в водопровод? Только политический безумец, современный Нерон районного масштаба может желать этого. Потому, когда вода исчезла, вслед за отключением электроэнергии и прекращением работы водозаборных насосов, власть желала бы подключить дизель – генератор, вернуть в строй насосы и подать воду. Не тут-то было!
У власти нет денег на приобретение дизеля, на покупку топлива, на охрану, потому, что в ближайшую ночь дизель окажется на приемном пункте металлолома, а топливо в баках потрошителей. Кстати, кроме скважин в Доманёвке, есть скважина в соседнем селе Черталка, из которой вода поступала по водопроводу в райцентр. Поступала, пока не украли трансформаторную подстанцию и обесточили насос…
Или еще информация в развитие темы. Кромешная тьма. Милиция сидит в райотделе при свечах. Выехать не на чем. Но нет плохой погоды для «братвы». Знакомые потом говорили, что этими ночами можно было, не опасаясь никаких последствий, воровать, грабить, что, очевидно, и делалось.
Не буду множить факты и домыслы. Беда власти во всеобщей бедности народа и соответственно государства. Бедности, которая наиболее кричаще проявляется в экстремальных ситуациях. Но бедность во многом следствие действий власти, и законодательной и исполнительной, то есть формирующейся самим народом. И вот здесь интересно было понаблюдать за действиями «источника власти», простого украинского люда в отдельно взятом украинском поселке.
Надо сразу сказать, что наблюдения оставили тягостное впечатление. Здравый смысл, инстинкт во время опасности, бед должны бы объединять, сплачивать людей. Ничего подобного проследить, даже в зачаточном состоянии, не удалось. Каждый копошился на своем подворье, в полной мере оправдывая пословицу «Моя хата з краю…». С удовольствием чесали языки, как ночью воры украдут провода, валяющиеся на льду, но никто не предложил организовать охрану. Просчитывали, как хорошо запасутся дровами из упавших деревьев, но заваленные улицы, не смотря на призывы поселкового совета, никто убирать не собирался.
Интересно отметить, что упавшие деревья таки начали пилить и рубить почему-то ночью, хотя власть и не собиралась этому препятствовать. Привычка, что ли? На очистку улиц ото льда никто не вышел. Даже проблему воды каждый решал автономно – начали растапливать лед. Мне известны факты, когда на протяжении 3-4 дней никто не заходил к сидевшим без воды и хлеба старикам и инвалидам. Провода таки разворовали…
Я и читал об этом, и где-то фрагментами наблюдал, но в таком концентрированном виде, так ясно и четко, так пронзительно и жгуче осознал впервые – народ и власть живут каждый сам по себе. Никому нет дела друг до друга. Хотелось бы думать, что субъективен и предвзят, что слишком высоко подымаю планку требований, что это только в моем поселке. Но с горечью и пессимизмом констатирую, что не ошибаюсь. Грозные признаки оледенения душ народа, ставят под сомнение будущее и его и государства как таковых, заставляют бить «на сполох» во все колокола, до иссушения мозгов искать выход из «ледового плена».
декабрь 2000 года