(из сборника "Летописи нового времени")
Мне говорили громко и внятно:
«Жизнь – это пятна, это – понятно?»
Я говорил: «Да, это мне ясно,
Где было чисто - там станет грязно».
(Гр. Воскресение – «Мне говорили»)
Двойной щелчок заедающего старенького замка входной двери прервал на секунду мягкий стук пальцев по клавиатуре потрёпанного ноутбука. Андрей невольно оторвал голову от экрана монитора, удивлённо рассматривая неожиданно возникшую в проёме двери фигуру жены, чётко оконтурившуюся идеальностью форм.
- А я тебя и не ждал так рано, ударница! - только и нашёлся, что сказать, невпопад.
- Да, я сегодня передовица. За то и отпущена пораньше. А ты всё опять на своей «Альфе»? Даже продукты не удосужился закинуть в холодильник, - устало промолвила Анна, не без раздражения оглядев неразобранные пакеты с едой, брошенные впопыхах на полу прихожей.
- А где же мне ещё быть-то, в редкие приватные минуты долгожданного досуга?
- И, небось, всё опять со своими бабами?
- Куда же мне от них деться, я же традиционной ориентации. Мужики и их литературное творчество меня мало интересуют, - попытался отшутиться Андрей.
- А ну-ка, дай глянуть! – Анна быстро подошла к столу, испытующе глядя в глаза мужа.
- Да пожалуйста! – Андрей развернул компьютер в её сторону, - мне скрывать нечего. «Связей, порочащих меня не имею».
- А ничего, симпатичная, - облегченно выдохнула Анна, внимательно рассматривая ретро-фотографию, - упрямая только, сразу видно.
- Маститая. Литературный авторитет, с большим количеством изданных книг.
- Что же она тут делает?
- На заслуженном отдыхе. Пожинает лавры.
- Понятно. А что пишет?
- Да всё пишет: повести, рассказы, новеллы, эссе… Но, по большей части, работает в жанре мемуаристики.
- Конечно, в таком возрасте… о чём ещё писать? Скоро и ты засядешь…
- Вряд ли.
- Почему?
- Грубо обобщив все характерные признаки, жанр сей можно обозначить как : былое и думы, воспоминания и размышления... Так или иначе - это всегда вторичность переоценки. Нет первого впечатления, утерянного за давностью лет. Всё выстраивается под нынешнее понимание прошедших событий. В итоге, мягко говоря, неправда.
- Наверное, ты прав, - Анна на мгновение задумалась, - а у неё что интересного? Особый стиль?
- Я бы не сказал. Как у большинства авторов её поколения, довольно патриархальный и скучный для современного читателя, с его «матричным» восприятием информации…
- Что же тебя заинтересовало?
- Обилие в её произведениях знаковых персонажей уходящей натуры: вся творческая элита советской эпохи, со многими из которой была знакома лично. Плюс к этому – она сама: потомок московских интеллигентов не в одном поколении. Белая кость, голубая кровь… Опять же, муж (правда покойный) – культовый художник своего времени, картины в постоянных экспозициях главных музеев страны. По сей день…Фигура, понимаешь ли…Но, зацепило, всё же, не это.
- А что?
- Её рассуждения, в одной из новелл, о проблеме деградации современного языка и литературного в том числе. Во всяком случае, «запевка» была с претензией на серьёзность исследования темы.
- И что же?
- Как субъект, неравнодушный к данному вопросу, дерзнул написать рецензию.
- Хорошую?
- Настоящие рецензии не бывают хорошими или плохими.
- А какими?
- Объективными, либо нет.
- Ну, а у тебя какая? – не выдержала Анна.
- Ей не понравилась. Удалила.
- Почему?
- Думаю, что это – тот не частый случай на «Литера Альфе», когда рецензия предметнее и содержательнее самого произведения.
- Ну, ты и наглец!
- Она, наверное, тоже так подумала. Во всяком случае, в личном послании отметила бойкость пера, попутно причислив меня к нацменам и порекомендовав писать о проблемах своего региона. Как будто они у нас с ней разные. Особенно её, видно, коробит приставка «пан» к имени Анджей. По крайней мере, горделивая подпись «писатель» к своему имени, - явное на то указание с её стороны.
- Я же тебя предупреждала по этому поводу. Ты бы еще подписался «грузчик-комплектовщик».
- И не погрешил бы против истины, - рассмеялся Андрей, - правда данное обстоятельство расстроило бы её окончательно. Да и в чём я не прав? Надо же мне хоть как-то самоиденцифицироваться среди прочих сограждан, до сих пор не имеющих ясного представления – кто же они по отношению друг к другу…
Впрочем, куда нам «мелкопоместным» до вас, «ясновельможных»!
- Вот именно! - с гордостью подтвердила Анна.
- Кстати, а ты ведь, как мне помнится, сродни нашему телеведущему из «Супермодного приговора»?
- Да, по его материнской линии. Из одной шляхетской ветви…
- Ну вот, и напомнила бы ему о себе.
- Думаю, что он вряд ли обрадуется от открывшейся перспективы нежданно обрести ещё одну «родственницу». Слишком многое стоит на кону…
- Жаль. А могла бы блеснуть у него в Программе, учитывая твоё модельное прошлое и модное настоящее. Как-никак, почти коллеги. «Пропиарилась» бы. Это сейчас в тренде. А там глядишь и…
- А что, пожалуй… Впрочем, нет, - вздохнула Анна, открыв дверцу шкафа и задумчиво перебирая свой гардероб, плотно забитый собственноручно и виртуозно исполненными репликами из последних коллекций именитых кутюрье, тщательно подобранными к своему имиджу.
- Что «нет»? – простодушно удивился Андрей.
- Народ на Программе не поймёт: какого рожна ей ещё нужно?
- Вот это точно! – расхохотался Андрей…
- Так, что ты собираешься делать? – неожиданно вернулась Анна к началу разговора.
- А ничего!
- Как ничего?
- Ну, не устраивать же мне традиционную писательскую склоку, как это обычно принято на «Альфе». Хоть, она и вывела меня, как нашкодившего школяра за ушко, из широкой общественной дискуссии по животрепещущему вопросу. Дискуссия эта, учитывая её большой писательский опыт и литературный авторитет, могла бы стать публичной, весьма интересной и полезной.
С другой стороны – так спокойнее: нет рецензии – нет проблем. Тем более, что Правила на «Литере» подобных действий не запрещают. Каждому дорог свой наработанный имидж. По-человечески это понятно. Я без претензий.
- Писательскую склоку? А ты здесь причём?
- Притом, что получил сегодня уведомление о решении принять меня в их Союз, причём в особом порядке, без обязательных в этом случае подачи списка изданных книг и рекомендаций действующих членов…
- Это за что же тебе такое благоволение?
- За труды праведные…
- И что думаешь?
- Да, чёрт его знает… Думаю, что там «…и без меня в достатке дряни». Одной больше, одной меньше. Может быть просто ограничусь признанием факта, тешащего самолюбие… Вон их сколько на «Альфе» - пруд пруди. Литературных профанов с дипломами и удостоверениями в карманах. А читать нечего! Всё, какое-то, «дежавю»!
- Да, ситуация. Что, уж так совсем и нечего почитать на вашей «Литере»?
- Отчего же. Есть вполне недурная проза начинающих, непрофессионалов. Не замурованная в мрамор литературных догм и не отягощенная бронзой канонических штампов. По-настоящему интересная. Но им трудно без обязательного ныне «паблика рилейшенза» и профессиональной издательской поддержки. А издаваться за свой счёт – «нэма залатога запасу».
- Что, уж так все и хороши. Безгрешны?
- Нет, конечно. И к ним хватает претензий: от элементарной безграмотности до банального «подглядывания через плечо». Но, по большому счёту - дело не в этом, поскольку эти грешки - всего лишь сопутствующие любому серьёзному автору естественные издержки творческого роста и овладения мастерством. При наличии трезвого осознания, должного стремления и упорства – вполне устранимые.
Главное в другом: их проза честная, никем не ангажированная, кроме собственной совести. Но формально, в контексте соответствия принятым нормам и правилам литературного процесса, - технически далеко не совершенная…
- Может ты и прав. Хотя… ведь общество не зря делегировало писателям полномочия по нравственному и духовному формированию…
- Делегировало? Скорее писательская среда узурпировала это право! Всего лишь на основании своей профессиональной состоятельности и, к тому же, весьма спорной! Что они могут знать о настроении в обществе, стремительно меняющемся именно сейчас. Особенно те из них, кто уже давно «вышел в тираж» и живет прошлыми заслугами? Или те, которые черпают тщательно отфильтрованную информацию из масс медиа и Сети, и, в лучшем случае, из творческих встреч с немногочисленными читателями.
- Ты хочешь сказать…
- Я хочу сказать, что мне, уже которое десятилетие находящемуся в гуще самого разношерстного электората, не нужны «хождения в народ», чтобы понять, насколько радикально отличаются здесь способы решения текущих проблем, и глобальных и локальных, от публичных деклараций самых оголтелых экстремистов-болтунов на регулярных вечерних ток-шоу, ставших обязательными для просмотра зомбированной частью населения...
Ну просто национальный синдром какой-то, ей-богу!
Андрей задумчиво потёр вновь занывшее плечо.
- Что, болит? Сегодня опять было много работы? – встревожилась Анна.
- Понедельник – день тяжелый. Как говорится: бери больше – тащи дальше!
Андрей надолго замолчал, выхватывая из памяти эпизоды своего нелёгкого складского быта.
- О, к слову! – первой нарушила молчание Анна, стараясь вывести мужа из мрачных размышлений, - что твой любимчик? Ответил что-нибудь?
- «Молчит, проклятый», – засмеялся Андрей, вспомнив эпизод из знаменитой гайдаевской комедии.
- А ты всё надеешься, значит.
- Надежда умирает последней…
- Так уж год прошёл, наверное.
- Больше. Полтора. Точно, аккурат дело прошлой зимой было, накануне «мужского» праздника. Он тогда в одной из книжных сетей представлял свою последнюю книгу. Я и подошёл к нему после пресс-конференции. Передал рукопись. Оставил координаты…
- А он что?
- Вполне убедительно пообещал ответить, вне зависимости от полученного впечатления. Может запамятовал за ворохом дел. Хотя после отставки от популярного еженедельного московского радиоэфира, сдаётся мне, свободного времени у него стало побольше…
- За что же его так, мордой об стол?
- Интриги… И, подозреваю, отнюдь не творческого характера. Зело велеречив стал. А может быть, - продолжал оправдывать писателя Андрей, - занят сочинением очередного литературоведческого бестселлера, на который прозрачно намекал ещё на презентации…
- Ну жди, жди, - усмехнулась Анна, - у тебя ещё полтора года впереди. А мне пора хоть какой-нибудь ужин приготовить «именно сегодня и именно сейчас».
Анна ушла на кухню.
Андрей же, быстро отстучав ответ в «личку» и включив в качестве музыкального фона что-то из раннего Краевского, надолго задумался…
… В прошлом году, принимая горячие поздравления на работе по поводу своего «полтинника» и растрогавшись чрезвычайно, он, в благодарность, неожиданно для самого себя, решил «тряхнуть стариной».
Вместо традиционного и справедливо ожидаемого «народом страждущим» накрытия «праздничной поляны», он сообщил немало обескураженным коллегам по складу о своём решении организовать для них «некое культурное безалкогольное мероприятие», попросив неделю на подготовку.
Всю неделю на работе царила атмосфера загадочности, смешанная с недоверием и закономерным скепсисом, перемежаемая настойчивыми попытками приоткрыть завесу таинственности.
Однако, сам виновник торжества упорно сохранял "непробиваемость" и спокойствие, подкреплённые твёрдой уверенностью в правильности принятого решения, упрямо интригуя всех ещё больше.
В назначенный день «икс», лёгкие флюиды таинственного ожидания, с утра витавшие в компактном складском пространстве, к обеду уже сгустились до плотной пелены безудержного нетерпения.
Дав возможность немногочисленному складскому «контингенту» не спеша вкусить нехитрой пищи телесной, Андрей, расставив стулья, рассадил всех амфитеатром перед широким монитором сканировочного стола.
Воткнув флешку в разъём и пощёлкав мышкой, суетливо покопался в череде выстроившихся в длинный ряд папок. Быстро найдя нужную, теперь уже неспешно, абсолютно уверенный в методически безупречно выстроенном содержании предстоящего повествования, выложил на стол зашарпанный мобильник и, включив диктофон, присел на край стола, небрежно покачивая ногой.
- Уважаемые коллеги! - обратился Андрей к «почтеннейшей публике», - учитывая нашу профессиональную оторванность от очагов мировой культуры, сегодня я решил познакомить вас с историей возникновения, становления и развития польской школы плаката!
Глянув на ожидаемо вытянувшиеся от изумления небритые физиономии «коллег», Андрей внутренне успокоил самого себя: «Всё правильно, так и должно быть!».
- Почему о плакате, а не о другом виде изобразительного искусства, я сегодня имею честь вам доложить? – продолжал он, - думаю потому, что только плакат можно считать самым подробным «зеркалом», отражающим все мельчайшие и разнообразнейшие нюансы эпохи. Ну, а почему именно о польской школе плаката пойдёт сегодня речь – в этом мы сейчас и разберёмся, предварительно совершив небольшой историко-географический экскурс по территории сопредельного государства.
Андрей кликнул мышкой. На экране возникла карта Европы.
Кратко осветив этапные перипетии формирования польской государственности за прошедшие пару веков, Андрей плавно перешёл непосредственно к теме предстоящей лекции.
На экране, один за другим, поплыли живописные по стилистике плакаты польских художников краковской школы начала прошлого века.
- Как видите, комментировал Андрей, - это всё подражания французской школе, что и не удивительно, поскольку большинство основателей польской плакатной школы учились во французских художественных заведениях.
Публика довольно пресно оглядывала представляемые изображения, всё же иногда отпуская «смачные» замечания по поводу проскакивающей обнажённой женской натуры.
«Вяловато, пока ещё вяловято, - отмечал для себя Андрей, - ну ничего, я вас сейчас взбодрю!».
- Так бы оно всё и шло, не случись советско-польская война 1919-1921 годов, - Андрей прервал демонстрацию. Как на это отреагировали польские плакатисты? Совершенно адекватно, как и любой сознательный гражданин своей страны.
На экране появились несколько плакатов патриотического содержания. Ноль эмоций.
«Теперь пора, самое время!», - решил Андрей, щелкнув мышкой и вызвав на экран ряд плакатов антисоветского и антироссийского содержания.
- Вот, козлы! – вырвалось изнутри поначалу опешившей от изумления публики.
«Ага! Вот и зацепило!», - Андрей продолжал щелкать картинку за картинкой.
Раздражение силилось и нарастало, насыщая окружающую атмосферу возмущением и негодованием. Дождавшись апогея эмоций, Андрей неожиданно прекратил демонстрацию.
- Да, друзья мои, - негромко промолвил он в затихающем гомоне, - такова непростая история русско-польских отношений. Но, рано или поздно, войны заканчиваются. А вот, что было дальше в польском плакатном мире.
Экран монитора запестрел довольно заурядными изображениями обыденности польской жизни 20-х годов прошлого века. Публика заметно поскучнела.
«Ну, теперь самое время поиграть в “соображалки”», - решил Андрей:
- И текло бы оно так и дальше, медленно и скучно, если бы в 1925 г. не случился настоящий прорыв, который можно назвать началом формирования польской школы плаката.
Андрей неожиданно прервал показ:
- Как вы думаете: что важно подчеркнуть в рекламном плакате?
Из толпы раздалось несколько несмелых предположений.
- Ну, в общем правильно, - подытожил он, - обозначить главные свойства рекламируемого объекта. Возьмём, для примера, моющее средство. Как в статичном изображении, а не в видеоролике, передать его основную суть?
Публика постепенно заводилась, морщиня лбы и похрустывая растираемой щетиной заросших щёк. Наперебой посыпались различные, порой самые экзотические, предложения.
- Да, ребята, - Андрей сочувственно улыбнулся, - всё это достаточно примитивно и поэтому неэффективно с точки зрения воздействия на потребителя. А вот, что предложил Тадэуш Гроновски в своём знаменитом плакате « ”Радион” стирает сам!».
Народ обалдело уставился на возникшую картину.
- Смотрите : как просто, максимально информативно и эффективно решена эта задача, - прокомментировал Андрей, - черный кот прыгает в чан с пенящимся стиральным порошком, а выпрыгивает из него абсолютно белым! Гениально! Не зря в середине уже 90-х годов на нью-йоркской биеннале эта работа признана лучшим рекламным плакатом всех времён и народов, а польская почта даже выпустила марку с его изображением!
Андрей скользнул быстрым взглядом по сидящим. Да, вот оно! Неподдельный интерес к предмету и жажда познания в блеске неравнодушных глаз! Как тогда, в далёком советском прошлом!
Перед ним сидели уже не суровые, битые, тёртые и потрёпанные жизнью, «свои в доску» мужики, а ученики. Такие же, как и те мальчишки и девчонки, что каждую неделю приходили к нему в учебный комбинат, без малого, почти четверть века назад. Те, которым он давал стартовую путёвку в жизнь, обучая азам автодела и водительского мастерства, помогая получить водительские «права».
Быстро пробежал по предвоенным годам и периоду Второй мировой войны, отметив, что подавляющая часть талантливых художников либо погибла, либо эмигрировала из послевоенной Польши.
Краешком внимания коснулся ситуации 50-х годов – периода активного строительства нового социалистического государства, отметив, не без поддержки внимающей публики, чрезвычайное стилистическое сходство польского плаката с советским, периода 30-х годов.
Незаметно подкрался к периоду польской «оттепели» и начала расцвета польской школы плакатного искусства.
Обратив зоркое внимание на несколько угасающий интерес электората, решил с облегчением: «Ну, вот и всё. Вот теперь самое время вбрасывать бомбу!».
И понеслось!
60-е, 70-е, 80-е, 90-е… Золотой век польского плаката!
На экране нескончаемым цветным потоком поплыла череда разнообразных произведений польского плакатного искусства: театральные, рекламные, политические, сатирические, социально-бытовые, агитационные, киноафиши…
Различные по стилистике, жанровой принадлежности, графическому дизайну и цветовому решению они разноцветным калейдоскопом ворвались в серое, запылённое складское пространство, высветляя и облагораживая тёмные, усталые лица восхищённых работяг.
Теперь, он мог делать с ними всё, что хотел!
Словно виртуозный дирижёр беспрекословно подчиняющегося ему оркестра, Андрей невозмутимо управлял настроением уже окончательно покорившихся ему слушателей, умело прогнозируя и предвосхищая их реакцию всё новыми и новыми картинками, появляющимися на экране монитора.
Вместе с театральными плакатами Веслава Валькуского он, то поднимал их всех к вершинам философского осмысления трагической судьбы героев мировой классики, то низвергал в пучину плотских страстей фантасмагорического эротизма работ Франтишка Старовейского.
То вызывал взрывы неудержимого хохота остросоциальной, злой сатирой Анджея Понговского, то обращался к истокам человеческой души и поискам нравственного начала в работах Мечислава Гуровского.
Смело распахивал настежь сердца огрубевших мужиков, срывая двери с заржавевших петель и впуская в них хрупкий и ранимый мир почти забытого детства вместе с работами Стасиса Эйдригявичюса.
Напрягал в глубоких размышлениях загадочной цветографичностью работ Яна Леницы и заставлял передёргиваться от откровенного эротического мазохизма плакатов Виктора Садовского.
«У-у-у…Ё-ё-ё..» - уже не визжала от удовольствия, а стонала от изнеможения совсем обессилевшая публика, вконец «изнасилованная» тонким, изящным юмором Мечислава Василевского, заблудившаяся в хитроумных лабиринтах Веслава Гжегорчика и окончательно утонувшая в потрясающей колористике Романа Каларуса…
Время от времени, проявляя человеколюбие к благодарной аудитории, Андрей делал небольшие перерывы в демонстрации файлов и обращался к пересказу различных забавных баек из польской театральной жизни, неразрывно связанной с плакатным искусством. Народ хохотал от всей души, согнувшись пополам и с восторгом хлопая себя по коленкам…
Андрей мельком глянул на диктофон – ровно 90 минут, два академических часа, без традиционных для рабочего времени перекуров. Стандарт, однако.
«Пора заканчивать, а то начальство не поймёт. Жаль, многое остаётся за кадром», - подумал с грустью, объявив ещё не утихшей от возбуждения публике:
- И в заключение, возвращая вас на родную землю, предлагаю посмотреть подборку польских плакатов к советским фильмам, демонстрировавшимся в своё время и в польском прокате, многие из которых вам знакомы. Разница в трактовке одной и той же темы здесь налицо…
Стены старенького склада отразили громкое эхо бурных аплодисментов.
На чей-то внезапный и простой вопрос из толпы: «Откуда ты всё это знаешь?» ответил как-то рассеянно: «Да как сказать, мастерство … не пропьёшь!».
Возвращаясь домой, до краёв наполненный успехом проведённого мероприятия и такой благожелательной реакцией коллег, подумал с гордостью: «А ведь, они, пожалуй, ещё не совсем потеряны для общества. Правда, вопрос в другом: нужны ли они ему, нынешнему?».
Несколько лет спустя, дочь-дизайнер затащила-таки его, вместе с подаренным ему на юбилей альбомом по истории польской школы плаката, на встречу с самим автором, организованную в «Британке» в рамках обширного молодёжного арт перформанса.
Добросовестно отсидев в обшарпанной лекционной аудитории отпущенное для доклада время под постоянную бестолково-суетливую ротацию младой поросли (что за моветон и неуважение к лектору?) и немало подивившись непрофессиональному для автора такого уровня изложению темы, Андрей встал в конец немногочисленной очереди на автограф-сессию, зажав под мышкой драгоценный для него фолиант.
Отстояв минут пятнадцать в полном окружающем безмолвии, он с облегчением приблизился к заветному столу.
- А знаете, Сергей Викторович, - неожиданно обратился он к автору, уже приготовившемуся, обречённо и устало, оставить свой автограф на очередном экземпляре, - ведь Ваша книга со мной уже более трёх лет! Стала, своего рода, настольной!
- Что Вы говорите, не может быть… - скороговоркой пробормотал автор и удивлённо поднял голову, - …Что, в самом деле?
- Я Вас уверяю! И даже более того – стала основным справочным материалом для прочитанной мною лекции по истории польской школы плаката!
- Невероятно! И где же, перед какой аудиторией?
- Да у нас, на складе!
- ???
- Аудитория, тоже, самая достойная и благодарная: бывшие «зэки», алкаши «в завязке», неплательщики алиментов в «подполье» и прочий, весьма уважаемый и «авторитетный», народ.
- Нет, это просто немыслимо! Сейчас, в наше время и в таком месте… И что, имели успех?
- Несомненный!
- Не может быть, Вы мне льстите!
- За базар отвечаю. Зуб даю! – осклабился Андрей, - могу даже предъявить аудиофайл с записью. Правда качество не очень – у меня старенький мобильник…
- Нет, нет, что Вы! – испуганно отшатнулся от него автор, - я Вам безусловно верю! В следующий раз пригласите и меня. Гонорар пополам!
- Непременно! – ответил широко улыбнувшийся Андрей, крепко пожимая ему руку в ответ и удовлетворённо отметив: «Однако, складской жаргон в учебной аудитории приобретает гораздо большую весомость, нежели по месту своей постоянной прописки!».
…Громкий голос жены, донесшийся из кухни, прервал затянувшиеся раздумия:
- Ты ужинать-то собираешься? Или сегодня насытишься из неиссякаемых источников народной мудрости на своей «Литере Альфе»?
- Иду, иду, любовь моя! – засуетился Андрей, поспешно щёлкая мышкой и с сожалением провожая исчезающее белое пятно изображения…
*Заставка: Тадэуш Гроновски "Радион стирает сам", Польша 1925г.