Книжная полка. Рассказ. Лисичка
О рассказе Л.М. Максимовской
Этот рассказ так и хочется назвать – «Летописью ненужной жизни». Слово летопись возникло сразу, как только прочитала начало рассказ и появление в рассказе еще одного маленького человека. И это было только начало того одиночества, которое прилипнет к малышу, к его крошечной жизни. Отстранит от него мать, и больше никогда он не окажется в том поле спасения, которое она могла ему дать.
- У меня будет один ребенок, - сказала молодая женщина.
Я удивилась.
- Не хочу, чтобы ссорились мои дети.
- У тебя же есть брат.
- Не против брата.
- Ты же помогала растить его сына. Всем помогала. Вырастила.
- Но близких отношений нет с братом.
Очень, тогда это удивило. Молоденькая девочка растила племянника. Помогала своей матери. Трудилась, как могла. И сделала такие выводы, для своей жизни сделал выводы.
Начало рассказа и первые слова отчуждения, которые прозвучали, так и остались печалью до самой последней строчки.
«Не любил Лисичка только откуда ни возьмись появившегося в доме Матюшу». Как-то верно сказано о состоянии ребенка, но не он не любил малыша, а у него забрали любовь. И вот и к нему пришло это чувство нелюбви. У одного малыша навсегда забрали любовь. Не разделили на кусочки. Не положили на две тарелочки. А переложили в одну большую тарелку для самого. Наверное, в этих словах и все и лежит. И можно их перечитывать отдельно, не продолжая чтение. Словно началась притча о детстве и тут же и завершилась. Горько было читать, читать, горько было думать об этом. Просто было горько.
И это вовсе и не рассказ, а такая сжатая повесть. И повествование в нем неспешное, можно вчитываться и вдумываться в каждое слово, в каждое событие. И нет в жизни мальчика, а потом юноши и мужчины ни одного пропуска.
- Не поможет сила.
Не обделен силой он, но душа осталась детской и слабой. Возможно, что ели бы остался он в тех единственных добрых руках, то был бы спасен.
«Бабушка Даниловна брала Матюшу на руки и покачивала…». На какое-то время ребенок чувствовал безопасность, защиту, и привыкал к этой защите. Она становилась для него спасением от внутренней тоски, осознанной или не осознанной. А внешний мир продолжал его испытывать, продолжал своими скорыми и не всегда верными решениями отгонять его все дальше и дальше.
«…а Лисичку отхлопала полотенцем». И, наконец, мальчика отогнали от себя, не отстранили давно, а теперь и прогнали. Все равно куда, к бабушке, в уголок дома или на улицу. Эти шаги ребенка звучат некой музыкой, скорбной, которая и закончиться скорбью. И уже не будет легкости детства, той беззаботной легкости, не будет и любого другого детства.
«Учиться Лисичка не хотел, пошел в армию». Огромный промежуток времени включился в несколько строк. Словно сжали пружину, крепко. И так сжатой она оставалась долго. Немного отлегло, когда состоялась вновь встреча с бабушкой. Но жить нужно было самостоятельно. Продолжать жизнь, как все делать повседневные дела, обзаводиться семьей. Ни семья, ни работа не давали ему того, что уже было отобрано в детстве. И словно не жил он жизнью тех, кто рядом, а смотрел на себя и других со стороны. И на другом месте работы он отстранялся от других, для которых он ничего не значил, и они отстранялись от него. И своей семьи не было, и не было семьи его детства, никого не было рядом. А время отсчитывало главы его жизни. И они были пусты и не ласковы. Такие серые и бесприютные. И уже и не хотелось видеть что-либо светлого в каждом дне, и не получалось увидеть. Тот крошечный мир исчез из его памяти, и уход из жизни тех, с кем начиналась его жизнь, уже ничего для него не значил. И одиночество, можно было прощаться с этой жизнью, можно было перейти последнюю реку, а получилось, что океан. И там исключить людей из своего общения. Стереть реальность. И рядом ведь были леса? Чащи и звери. Было одиночество. Но это уже и окончательный уход от всего человеческого. И этот уход состоялся. И начался он с того момента, когда его маленькую руку не взяли в родную ладонь матери. Остается поплакать об ушедшей детской душе. И я заплакала.