Последняя дуэль Лермонтова: полемика с современными стереотипами
Очевидно, что мы живем во времена активного развенчания прежних стереотипов, пересмотра излишне политизированных, тенденциозных представлений, господствовавших в прошлом. Но даже по меркам дня сегодняшнего поражает самое вульгарное оправдание убийцы Лермонтова, всей его роли в конфликте и дуэли вплоть до последней запятой, авторы которого ярко обнаруживают свое эмоциональное негативное отношение к поэту.
Столкновение двух взглядов на дуэль.
В этих оправданиях Мартынова особенно удивительно то, что позиции, исходящие явно с определенной стороны, преподносятся авторами различных статей безо всяких ссылок на их источник, как истина в последней инстанции, которую остается только, не рассуждая, принять.
Дуэль случилась, как известно, странная: Лермонтов по одной версии выстрелил в воздух, по другой бездействовал, наотрез отказываясь стрелять, и был убит первым же выстрелом своего противника. И первая реакция общественности была крайне острой: десятки людей клеймили Мартынова "убийцей".
Современникам Лермонтова и Мартынова, менее просвещенным в области психологии, чем мы сегодня, понадобилось время, чтобы внимательно присмотреться к ситуации и увидеть в произошедшем не апофеоз подлости и жестокости, а некую типично молодежную трагедию, произошедшую из «борьбы самолюбий и ложных понятий о чести» (Висковатов); трагедию, которая не может быть правильно понята без учета юного возраста, аффекта и растерянности всех ее участников.
От самого Николая Мартынова известно, что он очень боялся позора бескровной дуэли. Отставной майор не хотел, чтобы над ним смеялись, как "смеются над людьми, которые делают дуэль предлогом к пустой трате пыжей и гомерическим попойкам после нее". Таковы были его взгляды на поединок, которые для понимания его столь неожиданного для всех исхода необходимо принять к сведению, но современные комментаторы забывают, что отнюдь не все общество придерживалось именно этих взглядов. В истории русской дуэли XIX века бескровно стрелялись Пушкин, Рылеев, Лунин, Бестужев, и никто из них не покрыл себя при этом позором. Иными словами: существовал один взгляд – существовал и альтернативный. Но сегодняшние защитники Мартынова пытаются вслед за самим Мартыновым внушить общественности мысль об абсолютной невозможности превращать дуэль в фарс, в розыгрыш и преисполняются уважением к тому, как «серьезно» Николай Мартынов отнесся к этой дуэли. Если они правильно оценивают нравы XIX века и существовавшие тогда дуэльные понятия, почему в таком случае ни один – ни один! – современник молодых людей в отклике своем на гибель Лермонтова не упомянул этот аргумент о «пыжах и попойках» как реально оправдывающий Николая Мартынова?!
В письме своей семье уже из казематов Николай Соломонович писал, что Лермонтов его унизил, отказавшись в него стрелять; и упоминал в этой связи бескровную дуэль поэта с де Барантом в 1840 году, когда над противниками будто бы «потешался весь Петербург». Единственным прямым выводом из этих слов Мартынова является то, что после гибели Лермонтова для него продолжаются муки оскорбленного самолюбия. Однако адвокаты убийцы поэта XXI века и здесь берут всецело его сторону, и Лермонтову ставится в вину именно то, что всегда, казалось, было в почете – способность презреть условности и из-за пустяковой ссоры не «убивать на поединке друга».
В 1898 году вышла в свет статья о дуэли, записанная сыном Мартынова со слов самого Николая Мартынова. Целью статьи было частично переложить вину и ответственность на умерших к тому времени секундантов дуэли – Васильчикова и Глебова – за ее трагический исход. В ней комплексы по поводу «позора бескровной дуэли» были приписаны уже именно секундантам, которые будто бы желали «серьезного» поединка, опасаясь за свою честь. Сын Мартынова весьма амбициозно предполагал такой статьей «очистить память моего отца от тяготеющего на нем укора». Известный мыслитель Серебряного века Василий Розанов в том же году дал ответ на эту статью. По мнению Розанова, «есть что-то темное и действительно тягостное для памяти всех окружающих людей в этой дуэли», однако «не в русской традиции ставить укор над памятью умерших». Так спокойно, дипломатично, но твердо автор ответной статьи дал понять ее автору (авторам), что речь может идти лишь о некоторой мере оправдания Николая Мартынова, но не о полном «очищении памяти».
Менее ли достойно внимания суждение мыслителя Серебряного века о случившейся трагедии, чем точки зрения современных лермонтоведов, настроенных непременно на полную, всецелую реабилитацию убийцы поэта? Судить читателю.
Личность Николая Мартынова.
Сегодня личность убийцы Лермонтова если уже не героизируется, то, во всяком случае, всячески приглаживается и усредняется, без каких-либо конкретных для того оснований. Между тем, в стремлении непременно реабилитировать тех, кто слишком долго и незаслуженно простоял в нашей стране у позорного столба без права на защиту, мы теряем нормальные понятия о человеческих характерах.
Пятигорское столкновение Лермонтова и Мартынова сегодня рассматривается почти исключительно через призму тяжелого характера поэта, в то время как на самом деле в этой трагической истории было два человека с весьма своеобразными и неудобными характерами, отношения которых, к тому же, с юности были проникнуты духом соперничества и взаимных подколов.
В наши дни оспаривается укоренившееся мнение о невысоких умственных способностях Николая Мартынова, ведь в некоторых воспоминаниях он предстает блестяще образованным человеком. В сущности, наши представления о том, кого следует считать умными людьми, достаточно индивидуальны, но не всегда импонирует бряцание военной атрибутикой (а именно это означают черкеска и большой кинжал). «Мартынов берет от войны ровно то, что так чуждо Лермонтову» (из документального фильма 2014 года.)
В войне Мартынов был участником карательных экспедиций, сторонником тактики "выжженной земли"; в целом же, "мечтавший дослужиться на Кавказе до генеральского чина", проявил себя в боевых операциях довольно бледно; по воспоминаниям современников, выйдя в отставку, не имел никакого ордена. (Впоследствии выяснилось, что Мартынов был награжден орденом Анны III степени.) Однако, судя по реакции на него генералов Граббе, Траскина, Ермолова, авторитета среди военных он не имел. (Замечание Траскина после дуэли: «Что до его убийцы, то пусть на место всякого наказания, он и дальше носит свой шутовской костюм».)
Такое впечатление, что образ Николая Мартынова как человека безупречной репутации, верного понятиям чести, воинского долга, а главным образом спокойного, уравновешенного человека, жертвы невыносимого лермонтовского характера, преподносится в современных статьях и исследованиях нынешних лермонтоведов со слов друзей, сторонников и потомков Мартынова рубежа XX-XXI столетий. Но это все равно, как если бы мы судили о Лермонтове по воспоминаниям его ближайших друзей Святослава Раевского и Акима Шан-Гирея.
В действительности немногие современники, не принадлежавшие к ближнему кругу, относились к Мартынову с уважением. Костенецкий, Кузминский с глубокой иронией воспринимали его карьеризм, погоню за "чинами, "орденами". Также Мартынова характеризуют как человека, «озабоченного успехами у женщин». Очевидно, он и действительно имел успех, и расположение к нему дам в значительной степени компенсировало для Николая Мартынова недостаток уважения в мужском обществе.
В последнее время обществу будто бы стало неловко высвечивать отнюдь не одиозные, а, в сущности, только несимпатичные характеристики противника Лермонтова в этой последней дуэли. Но не «унижение» Николая Мартынова является целью установления его психологического облика, не условного и приглаженного, а адекватного действительности, а только требование здравого смысла. Известно, что Лермонтов не выносил в людях пошлого, наносного, и в демонстрации этого способен был потерять чувство меры. Если же мы представляем Николая Мартынова как человека, во всех своих проявлениях достойного всяческого уважения, поведение Лермонтова в конфликте перестает быть нам даже элементарно понятным.
Необходимо учесть также и положение Мартынова в пятигорском обществе 1841 года: ничем не выдающийся отставной майор неуверенно чувствовал себя среди людей творческих, декабристов и героев войны. Над эксцентричностью его внешнего облика и поведения (напускная мрачность) смеялись не все, но многие, и в истории сохранились примеры болезненной реакции Мартынова на шутки, насмешки окружающих (даже не Лермонтова). Таким образом, болезненное самолюбие Николая Соломоновича – не миф, хотя суждения советских психиатров о «крайней неуравновешенности и озлобленности» сильно преувеличены. Здесь стоит привести высказывание потомка секунданта дуэли князя Васильчикова: «Случилось так, что Мартынов, богатый и нисколько не «злобный», был совершенно безобидным и на самом деле безвредным человеком. Тем не менее, он был ревнив, в основном из-за того, что Лермонтов переходил ему дорогу, вызывая в нём ревность нарочитым флиртом с каждой девицей, которую Мартынов ненароком замечал…» и т. д.
Высказывание это звучит своего рода антитезой к некоторым вышеописанным вещам, весьма уместной.
Соблюдение дуэльного кодекса.
Именно соблюдение дуэльного кодекса в этой кавказской дуэли (а, как известно, кавказские дуэли отличались большей свободой условий, чем петербургские) является чрезвычайно больным вопросом, одним из главных обвинений против Николая Мартынова. «Мартынов стрелял в упор» (Самарин), «эта дуэль сделана против всех правил и чести» (Лев Пушкин), «стрелялись на шести шагах» (Любомирский) – такие свидетельства современников градом обрушились на противника Лермонтова после поединка. Разумеется, с дистанции времени очевидно, что лица эти не присутствовали при дуэли, а также и то, что в деле этом по определению было множество безумных сочинителей. И, тем не менее, вопросы остаются: еще и в наши дни Мартынову порой предъявляются обвинения в нарушении установленной границы и – самое главное – в выстреле после счета «три».
Неудивительно, что современные адвокаты Николая Мартынова стараются любой ценой доказать, в сущности, недоказуемое – что дуэльный кодекс был будто бы соблюден до запятой. Между тем секундант дуэли князь Васильчиков вовсе не настаивал на этом: в частности, в своем интервью в 1870-е годы он никак не отрицал того, что выстрел, оказавшийся смертельным, прозвучал именно после счета «три». Но также из слов Васильчикова следовало, что Мартынов при этом подчинялся указаниям секундантов, совершивших эту роковую ошибку. Столыпин (по другой версии, Трубецкой), растерявшийся от неожиданной ситуации, в которой стрелять отказывались оба противника, дал роковую команду: «Стреляйте, или я вас разведу!» Это во многом объясняет и защиту, которую предоставили секунданты Мартынову на следствии: ведь их ответственность за противоречащий дуэльному кодексу выстрел после счета «три» была разделенной.
Таким образом, наиболее вероятно, что дуэльный кодекс нарушен все-таки был, раз уж непосредственно секундант дуэли – человек, которому дорога в этой ситуации его собственная репутация, это подтверждает. Но сделано это было не по заблаговременной подлости, а в силу неопытности молодых секундантов и дуэлянтов, столкнувшихся с нестандартной ситуацией, к которой они никак не были подготовлены. Можно и в этом поверить Александру Васильчикову: «не стоит превращать это несчастное дело в злонамеренное убийство».
И все-таки коробят непонятные экивоки лермонтоведа Захарова о том, что «выстрел Лермонтова в воздух – это красивая легенда» и т. п. Стрелял ли Лермонтов в воздух или нет, но его отказ стрелять в своего противника является доказанным. Это признано и секундантом дуэли князем Васильчиковым, это вынужден был признать и сам Мартынов. Попытки грубых подтасовок в пользу Мартынова – намеки Захарова на то, что выстрелить Лермонтов, возможно, просто не успел – недостойны серьезного исследователя (ведь даже сам противник Лермонтова не шел на это).
Политический фактор
Как известно, в настоящее время политические версии гибели поэта подвергаются тотальному развенчанию и осмеянию. Но если для первого есть определенные предпосылки, то второе является лишь следствием вопиющей бестактности современных специалистов в отношении их предшественников, которые на самом деле имели основания рассматривать возможности заговора против поэта ровно до тех пор, пока оставалась вероятность, что будут найдены новые документы, способные полностью подтвердить предположения. Лермонтов был опальным поэтом, который жил в ситуации тяжелого конфликта с властью, и не только в советское время, но и до революции общество было убеждено в том, что его «случайная» гибель вполне устроит Николая I. Не будем забывать также и о том, в какой обстановке произошла трагедия: Лермонтов и Мартынов провели несколько недель все время в обществе, на людях, и в такой ситуации предположение о том, что общество могло стать активным катализатором конфликта, представлялось вполне естественным.
В советское время исследователи выдвигали версии, что заговор против поэта мог осуществляться по инициативе военного министра Чернышева через полковника Траскина (Недумов, Андреев-Кривич), либо же через жандармского полковника Кушинникова нити заговора должны были вести к шефу жандармов Бенкендорфу (Герштейн). От этих версий отказались сами исследователи за недостатком доказательств — что, в свою очередь, показывает высокий профессионализм и щепетильность советских лермонтоведов, в чем им яростно отказывают их коллеги на постсоветском пространстве.
Интересно, что дореволюционный лермонтовед и автор первой биографии поэта Павел Висковатов, выдвигая версию заговора пятигорских недоброжелателей против Лермонтова, вообще не считал полное ее подтверждение ни возможным, ни обязательным: "Мы находим много общего между интригами, доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова. Хотя обе интриги никогда разъяснены не будут, потому что велись потаенными средствами..."
Не обязательно разделять мнение Висковатова, чтобы с точки зрения здравого смысла прийти к следующему выводу: постороннее подстрекательство в «деле Лермонтова» никогда в будущем уже не может быть полностью ни подтверждено, ни опровергнуто.
Вопрос о признании Лермонтова как поэта современниками.
Еще одна модная тенденция в современных представлениях о Лермонтове - будто бы его никто еще на момент его гибели не считал великим поэтом, а пик его славы начался только в 1860-70-е годы. Такой вывод делается исследователями из истории публикации в печати произведений Лермонтова, ведь многие признанные его шедевры были опубликованы только после его смерти.
Заметно, что одни и те же исследователи (Захаров, Очман), всецело оправдывая Николая Мартынова в этом конфликте и дуэли с Лермонтовым, проводят и данный тезис о будто бы имевшей место недооценке Лермонтова современниками как поэта. Неужели это делается лишь для того, чтобы доказать, что не мог еще Мартынов тогда понимать, "на что он руку поднимал"? Судя по запискам Мартынова, литературный талант Лермонтова он действительно недооценивал, но опираться на них как на объективное свидетельство об одаренности поэта, а также и его характере мы, по понятным причинам, не можем. Советские исследователи, возможно, преувеличивали, но не вовсе ошибались, когда говорили о литературном соперничестве Лермонтова и Мартынова еще со времен юнкерской школы («Моцарт и Сальери»).
При чтении откликов современников на трагедию становится очевидно, что уже в 1841 году все до единого говорили о Лермонтове именно как о погибшем Поэте. «Он очень многое исполнил и еще более обещал», «теперь наша русская литература заснет глубоким апатическим сном», «русской руке грешно было целить в Лермонтова», «ничто талантливое не держится на Руси», «как только явится у нас человек с талантом, тут же явятся и десять пошляков, которые станут травить его до смерти» и так далее.
Таким образом, все предельно однозначно, а выводы современных исследователей о том, что «гением его тогда никто не считал», являются, по меньшей мере, глубоко надуманными. (Это если воздержаться от более резких высказываний.)
Источники и литература:
Андреев-Кривич С. Всеведение поэта. 1973.
Висковатов П. М. Ю. Лермонтов: жизнь и творчество. 1891.
Герштейн Э. Судьба Лермонтова. 1986.
Гордин Я. Дуэли и дуэлянты. 2002.
Захаров В. Дуэль М. Ю. Лермонтова: как это было. 2012.
Мартынов С. Н. Вечно печальная дуэль. Русское обозрение. 1898.
Недумов С. Лермонтовский Пятигорск. 1974.
Розанов В. Вечно печальная дуэль. Новое время. 1898.
Щеголев П. Книга о Лермонтове. 1929.
Развернутый комментарий к параграфу "Вопрос о признании Лермонтова как поэта современниками" дан в статье "О прижизненной славе Лермонтова":
http://proza.ru/2024/02/20/1880