ЧАСТЬ СТО ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ (1933-1935)
Глава 126.28. В РОЛИ НАЕМНОГО ПЕРА…
«Сядьте и напишите свою исповедь <…> Но как напишите! Так напишите, чтобы исповедь Жана-Жака Руссо, которая вошла уже в поговорку, была недосказанной в сравнении с тем, что Вы напишете <…> Пишите все, без всякой утайки. Выверните себя наизнанку – тогда, может быть, Вам поверят <…>
Начните с того, как Вас еще кадетиком взял к себе князь Мещерский, как благодаря ему вы делали свою карьеру, как Вы за взятки, будучи чиновником, проводили дела, как Вы попали в печать, писали под тремя псевдонимами в трех разных газетах, едко переругиваясь сам с собой, как Вы попали в секретари Витте, как Вы после этого Витте осмеивали.
Упомяните о Вашей истории со смолянкой, ради которой Вы бросили семью. Как Вы, пользуясь Вашим положением известного фельетониста Баяна, влезли в целый ряд акционерных обществ и получали там большие оклады <…>
Еще многое другое, что я сейчас не припоминаю, Вы напишите и тогда перейдите к главному – расскажите, что вы делали тогда в Швеции, как вы жили там с немкой, которая была агентом немецкого Генерального штаба, как вы привезли в Россию проект сепаратного мира с Германией и как Вы хотели получить за это миллион» [Крымов Вл. Портреты необычных людей // Новое русское слово. 1962. 30 сентября].
Так говорил И.И. Колышко журналист и писатель Владимир Пименович Крымов* во время их встречи в номере гостиницы в Ницце, в начале 1930-х гг. (вероятнее всего, в 1933 г.).
*) КРЫМОВ Владимир Пименович (см. фото) родился в 1878 году в бедной старообрядческой семье.
«Вся жизнь дома была пропитана религией, религией трудной, печальной, жуткой» <...>. «У нас были на все приметы и всегда мрачные. Все сулило беду <...>. Все было пропитано страхом, надвигающимся несчастьем, ожиданием недоброго». «Больше всего сплетничали. Я тоже специализировался на сплетнях, потому что их с интересом слушали старшие». – Так впоследствии опишет свое детство Крымов в автобиографическом романе. Отец умер рано, мать была к нему холодна.
В 1896 году Крымов закончил Двинское реальное училище, от которого у него осталось одно впечатление – «жутко, холодно. Учителя стараются меня поймать, изобличить в незнании, а я прячусь, хитрю, изворачиваюсь. <...> В гимназии я ни с кем не сходился, меня не любили...»
В 1896–1902 годах он учится в Петровско-Разумовской (ныне –Тимирязевской) сельскохозяйственной академии в Москве и в это время сближается с представителями «золотой молодежи», живущими на широкую ногу. Желание сравнятся с ними и невозможность этого порождают стремление стать богатым во что бы то ни стало.
Окончив академию, Крымов поступил на службу к своим родственникам-миллионерам, которым требовался человек образованный – и свой. Это были его настоящие «университеты». Так формировалась личность Крымова-дельца.
Предпринимательские способности, позволившие ему выбиться в «большие люди» (да еще в какие!), породили в нем чувство превосходства над другими и презрение к бедным, которых он считал ниже себя, прежде всего в умственном отношении. Верующих людей он почти открыто презирал. Но было еще и писательство, которое он очень любил, к которому относился весьма ревностно.
Уже в юности, сотрудничая с московскими газетами и будучи отпетым циником и пролазой, Крымов сумел добиться встречи с Л.Н. Толстым в Ясной поляне. Когда на вопрос Крымова о том, как нужно жить, Толстой ответил «Слушаться голоса совести», – молодой Крымов отрезал: «У меня нет совести». Толстой дал понять, что разговор окончен. Скандальный рассказ "Как меня прогнал Лев Толстой!» Крымов пристроил сразу в несколько газет и хорошо заработал на нем.
Журналистская и литературная деятельность Крымова нимало не препятствовала коммерческой, а напротив, способствовала налаживанию выгодных связей в великосветских кругах. Известно, что Крымов получил заказ на поставку для русской армии американских автомобилей «Пакар», что даже за год до революции почти поставил на ноги в Петербурге издание большой, чуть ли не стостраничной, газеты по образцу знаменитой лондонской «Таймс».
Поразительно, но идея издания «Столицы и усадьбы» родилась не из любви к истории и литературе. Крымову до зарезу хотелось вступить в члены «Английского клуба». И вот он выдумал обойти «высший свет», начав издавать дорогой великосветский журнал.
Вторая цель, которую преследует Крымов, создав «Столицу и усадьбу», это самоуслаждение писательством. Крымов говорил, что литература – это наркотик, и «кто его попробовал, никогда не в состоянии бросить».
И вот наступил февраль 1917 года. Как повел себя Крымов? Он один из первых понял, что «всему конец и все обрушится!» и тут же сделал практические выводы: весь свой капитал быстро перевел в Швецию, а сам в первом классе сибирского экспресса пересек всю Сибирь и через Японию, не торопясь, отправился в кругосветное путешествие.
Наслаждаясь путешествием, Крымов в то же время сумел изрядно увеличить свой капитал. Будучи в Нью-Йорке, он явился к Пакару и, предъявив соответствующие документы, потребовал в качестве комиссионных чуть ли не 750 000 долларов. Правда, в выплате всей суммы ему было отказано, а судиться было невыгодно, но та треть, на которой стороны сошлись, по тем временам была огромной суммой.
В Европу (Лондон) Крымов вернулся в 1920 году и в начале 1921 года перебрался в Германию, купив небольшой особняк в окрестностях Берлина. Там он женился на своей секретарше. Детей у Крымова не было, «от них одни хлопоты и неприятности, а что из них выйдет – неизвестно», зато в доме всегда была собака, за которой ухаживали, как за ребенком. Короткое время, Крымов редактировал эмигрантскую газету «Голос России», купив ее у предыдущего владельца Гольдберга, «но, вероятно, поняв, что это не «дело», вскоре с ней развязался.
Более к издательской деятельности он не возвращался, но свое невероятное предпринимательское чутье и завидную удачливость все же продемонстрировал. В то время советское правительство, делая крупные закупки на Западе, расплачивалось за них векселями, которые не котировались вовсе. Познакомившись с директором советского государственного банка Ройзманом и получив от него надежную информацию, Крымов начал по дешевке скупать эти векселя и после их погашения в несколько раз увеличил свой капитал.
С приходом к власти Гитлера оставаться в Целендорфе стало небезопасно и Крымовы перебираются во Францию, купив в Шату, недалеко от Парижа, роскошную Villa Vlaber, ранее принадлежавшую Мата Хари. Границу он пересек в дорогом автомобиле, салон которого был набит клетками с живыми курами. Если верить слухам, куры были накормлены золотыми монетами.
На своей вилле он с размахом принимает советских литераторов, отпросившихся в командировку за рубеж – Алексея Толстого, Константина Федина, Всеволода Иванова. Коллекционируюя, таким образом, людей, Крымов искал лекарство от скуки...
В историю русской литературы Крымов вошел не как писатель (хотя и был необычайно плодовит), а как персонаж пьесы Булгакова «Бег» – «необыкновенно европейского вида человек в очках, очень дорогой шубе и с портфелем».
Владимир Крымов умер в Шату 6 февраля 1968 года за своим любимым занятием: совершенно слепой, он любил пилить дрова на свежем воздухе. Изношенное сердце не выдержало... Ему было 90 лет, большую часть из которых он не вынимал изо рта кубинскую сигару.
Несколько дней спустя, когда В.П. Крымов покидал французскую Ривьеру, И.И. Колышко провожал его на вокзале, «точно помолодевший, выпрямившийся», и сказал на прощание: «Я пишу… Вы меня заразили вновь энергией. Я напишу все, как на исповеди» [Крымов Вл. Портреты необычных людей // Новое русское слово. 1962. 30 сентября].
Через некоторое время В.П. Крымов получил объемистую папку – рукопись И.И. Колышко. Однако оказался разочарован: «Это была не исповедь, это была полемика – такую рукопись нельзя было напечатать, ни к чему, и ему она не послужила бы на пользу» [Крымов Вл. Портреты необычных людей // Новое русское слово. 1962. 30 сентября. См. также главу «И.И. Колышко – Баян» в его книге «Портреты необычных людей» (Париж, 1971. С. 151–157)]. Поэтому В.П. Крымов передал ее известному собирателю русских бумаг за границей Б.И. Николаевскому. Сейчас она хранится в составе его коллекции в Гуверовском институте войны, революции и мира (Стэнфорд, Калифорния, США) [Hoover Institution on War, Revolution and Peace. B.I. Nikolaevsky Collection. Box 193. № 6-9].
Тем не менее, содержание рукописи заслуживает того, чтобы она была представлена на суд читателей. Прежде всего, из-за личности автора – И.И. Колышко. Современники были на редкость единодушны в его оценке. Они признавали исключительный литературный талант публициста, его личное обаяние: «В разговорах Колышко был очень интересен, остроумен и едок и в то же время мог расположить к себе, если хотел. Он очень нравился женщинам» [Крымов Вл. Портреты необычных людей // Новое русское слово. 1962. 30 сентября].
«Собеседник Колышко был изумительный. Слушая его, казалось, будто для него не существует секретов ни в правительственных сферах, ни в думских кругах столицы. Журнальный мир Москвы и Петрограда он знает до мельчайших тонкостей, не стесняясь в классификациях и оценках» [Троцкий И. Со ступеньки на ступеньку (к портрету И.И. Колышко) // Новое русское слово. 1962. 2 декабря]. Одновременно те, кто знал И.И. Колышко, также единодушно говорили о нем как об аморальной, авантюристической личности. К сожалению, для автора, такие оценки имели под собой достаточно оснований, это видно и из текста его мемуаров. Но злобы на него не держали, скорее обличая – «отпущали».
Тот же В.П. Крымов выдал И.И. Колышко индульгенцию: «За его талант многое простится ему, может быть, все; настоящих талантов мало, он был настоящим, и точно волею судеб у талантливого человека должны быть какие-то непонятные другим изломы и даже пороки» [Крымов Вл. Портреты необычных людей // Новое русское слово. 1962. 30 сентября].
Вряд ли следует сейчас лишний раз обращаться к моральному облику автора или пытаться судить его. «Великий распад» интересен, прежде всего, тем, что он написан незаурядным человеком, пытавшимся осмыслить происшедшее с ним и с Россией и найти этому свои объяснения и оправдания. Автор так и поставил перед собой задачу – «зарисовать в лицах причины великого российского распада».
Да и знал И.И. Колышко действительно немало, поэтому его портреты политиков и литераторов не только колоритны, но и остры, составлены человеком с зорким взглядом.
О самом, И.И. Колышко, известно не так уж много. Он родился в польской дворянской семье в Ковенской губернии 27 июня 1861 г. Иосиф пошел по стопам своего родителя – офицера-кавалериста. В 1878 г. он окончил Полоцкую военную гимназию, а в 1880 г. – Николаевское кавалерийское училище, откуда вышел корнетом во Второй лейб-гвардии уланский Курляндский полк [Биографические сведения об И.И. Колышко приведены в статье А.В. Чанцева в биографическом словаре «Русские писатели, 1800–1917» (Т. 3. К-М. М., 1994. С. 31-32)]. Однако военная служба мало привлекала молодого поручика (с января 1881 г.).
Жизненный путь И.И. Колышко резко изменился после того, как он в 1881 г. встретился с князем В.П. Мещерским. На какой почве произошло это знакомство, неизвестно. С.Ю. Витте в своих «Воспоминаниях» намекнул, что оно было связано с интересом князя-педераста к молоденьким солдатам и офицерам, поставив И.И. Колышко в один ряд с Н.Ф. Бурдуковым и другими «друзьями» Мещерского [Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания. Т. 1. Рассказы в стенографической записи. Кн. 1. СПб., 2003. С. 266]. И.И. Колышко категорически отвергал подозрение (видимо, именно за это он страшно обиделся на С.Ю. Витте, что нашло отражение в критике его мемуаров).
Но, как бы то ни было, «Гражданин» стал первой трибуной для публицистических опытов И.И. Колышко, который писал в нем под псевдонимом «Серенький». Князь же составил ему протекцию в бюрократическом мире, после того как начинающий автор сменил офицерский мундир на фрак, став в 1883 г. чиновником для особых поручений при министре внутренних дел Д.А. Толстом.
Сразу после назначения С.Ю. Витте министром путей сообщения (1892 г.) И.И. Колышко объявился под его крылом, и новоиспеченный министр послал его на ревизию Могилевского округа путей сообщений.
Чистка ведомства была в интересах С.Ю. Витте, начавшего свою недолгую карьеру в путейском ведомстве с искоренения непорядков. И.И. Колышко выявил значительные злоупотребления, начальник округа был предан суду, несмотря на противодействие Сената. Однако С.Ю. Витте остался недоволен: «До меня начали доходить сведения, что хотя Колышко и хорошо проводит расследования, но держит себя при этом по-хлестаковски, т.е. придает положению, которое он имеет в Петербурге, совсем несоответствующее значение», изображая из себя важного чиновника [Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания. Т. 1. Рассказы в стенографической записи. Кн. 1. СПб., 2003. С. 262].
При А.К. Кривошеине положение И.И. Колышко в Министерстве путей сообщения еще более укрепилось, он стал членом Совета временного управления казенных дорог. Но ненадолго: в каком-то деле И.И. Колышко проворовался. По слухам, проступок даже грозил судом [Из архива С.Ю. Витте. Воспоминания. Т. 1. Рассказы в стенографической записи. Кн. 1. СПб., 2003. С. 291-292].
Возможно, история была связана с вымогательством взятки у инженера Буланжье, хлопотавшего об устройстве железного (железоделательного – Л.С.) завода на кабинетских землях. И.И. Колышко прямо заявил инженеру, что он должен дать известную сумму для передачи Мещерскому и министру А.К. Кривошеину. Е.В. Богданович, которому Буланжье передал свой разговор, был уверен, что полученную сумму И.И. Колышко обязательно присвоил бы себе [Богданович А.В. Три последних самодержца. М., 1990. С. 185. Запись 22 ноября 1893 г.].
В результате этого скандала в декабре 1894 г. будущему мемуаристу пришлось покинуть службу. Позднее, семь лет спустя, он поступил в Министерство финансов, опять к Витте, и продолжал числиться там до 1917 г., дослужившись до чина действительного статского советника
Такая служебная карьера, как у Колышко, была совершенно нетипичной. Он не высиживал чины усердием, не добивался успеха бюрократическим талантом и не происходил из сиятельного семейства. Стремительный взлет молодого чиновника можно объяснить лишь влиятельнейшей протекцией (почему В.П. Мещерский так покровительствовал своему сотруднику?) и взятками. В любом случае, его деятельность с конца 1880-х гг. была окружена атмосферой грязи, злоупотреблений и скандалов.
Одновременно И.И. Колышко стал плодовитым публицистом. Он, активно, сотрудничал в трех газетах: помимо «Гражданина» В.П. Мещерского, это были «Санкт-Петербургские ведомости» (под псевдонимом Рославлев), а позднее – «Русское слово» И.Д. Сытина – В.М. Дорошевича [Газета была основана в 1895 г., В.М. Дорошевич пришел в нее в 1901 г.] (под псевдонимом «Баян») и «Биржевые ведомости» («Вох»). В 1903 г. он пытался возглавить «Санкт-Петербургские ведомости», интригуя против князя Э.Э. Ухтомского, но неудачно.
Против И.И. Колышко был категорически настроен В.К. Плеве, считавший публициста вором [Богданович А.В. Три последних самодержца. М., 1990. С. 288. Запись 20 июня 1903 г.]. К этому времени сократилось и его влияние на В.П. Мещерского – главным фаворитом князя стал Н.Ф. Бурдуков. Тем не менее, И.И. Колышко не только продолжал оставаться одним из основных авторов «Гражданина», но и участвовал вместе с В.П. Мещерским в закулисных политических маневрах перед началом первой русской революции. В частности, он был хорошо осведомлен о совместных действиях князя и министра финансов, направленных на смещение В.К. Плеве и установление «диктатуры Витте» на четыре года с одновременным проведением ряда либеральных реформ [Дневник Алексея Сергеевича Суворина. М., 2000. С. 465. Запись 1 августа 1904 г.].
И.И. Колышко, в тот момент играл роль посредника между С.Ю. Витте и В.П. Мещерским. Публицист также продолжал сотрудничество и лично с С.Ю. Витте, играя роль его наемного пера. В частности, И.И. Колышко принял активное участие на стороне С.Ю. Витте в полемике относительно виновников русско-японской войны [Ананьин Б.В., Ганелин Р.Ш. Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 1999. С. 356-357, 362].
Наиболее яркий пример его деятельности в этом качестве – составление всеподданнейшего доклада С.Ю. Витте 17 октября 1905 г., в котором предлагалось учредить в России пост премьер-министра – главы объединенного правительства.
По свидетельству самого И.И. Колышко, он ушел в политическое небытие вместе с отставкой С.Ю. Витте с поста премьер-министра в апреле 1906 г.
Он продолжал заниматься публицистикой и небезуспешно выступил как драматург. По всей России прогремела его пьеса «Большой человек», где под именем В.А. Ишимова публика без труда признала С.Ю. Витте. Опальный сановник предстал выходцем из низов, космополитом, болеющим за развитие империи. Фигуре С.Ю. Витте был присущ трагизм: И.И. Колышко изобразил его как человека, прорвавшегося к большой власти, после чего сохранение полученного влияния превратилось в единственную цель.
Пьеса не была шедевром драматургии, главный пафос произведения заключался в пятом акте, когда главные герои обсуждали государственные проблемы России. Эта сцена неизменно срывала аплодисменты. А И.И. Колышко неплохо на ней заработал: в 1917 г. он утверждал, что получил от постановок этой и еще двух других пьес (которые, впрочем, были неудачны) 200 тысяч рублей [Колышко И.И. Мое дело. Пг., 1917. С. 51-52].
С.Ю. Витте вроде бы не обиделся, но незадолго до его смерти они поссорились. Летом 1914 г. отставной сановник открыто говорил, что закрыл для И.И. Колышко двери своего дома, и обещал со временем вывести его «на чистую воду» [Троцкий И. Обесчещенный талант // Новое русское слово. 1962. 24 ноября. Тем не менее, 8 декабря 1914 г., незадолго до кончины графа, публицист снова появился в его доме (Последний год жизни Сергея Юльевича Витте. По дневникам наружного наблюдения 1914–1915 гг. // Исторический архив. 2004. № 4. С. 81)]. Но, кажется, не успел этого сделать.
Возвращение И.И. Колышко в политику состоялось неожиданно и оказалось эпизодом, связанным с переговорами о сепаратном мире в 1916 – начале 1917 гг.
Вопрос о сепаратном мире – одна из самых загадочных, неясных страниц истории Первой мировой войны. Несмотря на то, что мнение историков единодушно: дело не двинулось дальше зондирования почвы, тем не менее, немало темных мест в тех событиях еще остается [Это хорошо заметно по весьма обстоятельной книге С.П. Мельгунова «Легенда о сепаратном мире (канун революции)» (Париж, 1957), в которой содержится как обилие деталей, так и немалое число противоречий].
В частности, для России вопрос о сепаратном мире оказался тесно связан с внутренним политическим кризисом, вокруг которого вращалось большое количество самых разных интриг. Поэтому исследователи еще не раз будут обращаться к взаимосвязи этих двух сюжетов.
В первые год-полтора войны немцы в поисках контакта стремились использовать максимально простые пути для своих зондажей (например, через фрейлину императрицы Александры Федоровны княгиню М.А. Васильчикову* и т.п.).
*) ВАСИЛЬЧИКОВА Мария Александровна была дочерью гофмейстера Царского Двора, в 1879-1887 гг. директора Императорского Эрмитажа. Мать ее была урожденной графиней Олсуфьевой, приходясь теткой Ольге Васильевне Олсуфьевой, гофмейстерине Великой Княгини Елизавете Феодоровне.
Фрейлинский шифр Мария Васильчикова получила в 1880 г. при Императрице Марии Александровне, Супруге Государя Александра II, относясь к числу «городских фрейлин».
Будучи соседкой по имению в Звенигородском уезде, она сблизилась с Великой Княгиней Елизаветой Феодоровной, а через нее и с Императрицей Александрой Феодоровной. В 1893-1906 гг. она была помощницей попечительницы школы Наследника Цесаревича Алексея Николаевича.
Они пытались вступить в непосредственный контакт с российскими правителями для переговоров о мире. Столкнувшись с неудачей, они стали действовать менее прямолинейно. Германия все больше склонялась к целенаправленному воздействию на российское общественное мнение с тем, чтобы посеять в нем убеждение в необходимости скорейшего завершения войны.
Центром многих неофициальных контактов в 1916 г. стал Стокгольм. Столица нейтральной Швеции была едва ли не самым удобным местом, куда без труда могли приезжать представители всех воюющих держав. Сюда устремились также многочисленные авантюристы и аферисты, контрабандисты и коммивояжеры, обделывающие выгодные сделки, разведчики всех мастей и просто проходимцы, чувствующие запах наживы. В этой среде оказался и И.И. Колышко, правда, его появление стало делом случая.
Как пишет сам И.И. Колышко, в Стокгольме после начала мировой войны он оказался благодаря своим амурным связям. Его очередная подруга – немка Э. Брейденбенд – была вынуждена покинуть Россию как германская подданная. К тому же в Швеции он оказался с коммерческим поручением – покупать сталь для российских заводов. Окунувшись в мутную атмосферу шведской столицы, И.И. Колышко быстро почувствовал себя в родной среде.
По-видимому, в 1915 г. он стал одним из осведомителей немецкого посла Г. Люциуса об обстановке в России [Г.М. Катков – Б.И. Николаевскому 12 марта 1962 г. // Hoover Institution on War, Revolution and Peace. B.I. Nicolaevsky collection. Box 486. № 3. Г.М. Катков установил этот факт, изучая немецкие архивы]. Связь с ним он поддерживал через шведского банкира Г. Бокельмана (который до 1914 г. занимался финансовыми операциями в Москве) и свою подругу [Катков Г.М. Февральская революция. М., 1997. С. 84]. Что подтолкнуло И.И. Колышко к работе на немцев – сказать сложно. Не исключено, что деньги – кажется, публицист в них нуждался. Дальше – больше.
Считая, что он установил канал связи с немцами, И.И. Колышко решил играть серьезную политическую роль – участвовать в организации переговоров о сепаратном мире. В первой половине 1916 г. он дважды встречался в Петрограде со своим старым знакомым по салону В.П. Мещерского, а тогда премьер-министром Б.В. Штюрмером, обсудив с ним возможные перспективы сепаратного мира [Дякин В.С. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны 1914–1917. Л., 1967. С. 279-280; Катков Г.М. Февральская революция. М., 1997. С. 85. Катков скептически относится к рассказам И.И. Колышко о встрече со Б.В. Штюрмером, полагая, что ничего конкретного там обговорено не было. В.С. Дякин же отметил, что одновременно с последовавшими переговорами И.И. Колышко в Стокгольме Б.В. Штюрмер добился отставки С.Д. Сазонова, а в столице поползли настойчивые слухи, что война будет окончена к концу года (Дякин В.С. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны 1914–1917. Л., 1967. С. 280)].
Появление И.И. Колышко совпало с желанием самого Б.В. Штюрмера прозондировать почву о возможности выхода России из войны. Разумеется, он делал это не на свой страх и риск, а скорее исполнял поручение, за которым, по-видимому, стояли императрица Александра Федоровна и в какой-то степени Г.Е. Распутин.
Не случайно в переписке царской четы с весны 1916 г. начинает мелькать уверенность в скором, к концу года, завершении войны [Ганелин Р.Ш. Сторонники сепаратного мира с Германией в царской России // Проблемы истории международных отношений. Сборник статей памяти академика Е.В. Тарле. Л., 1972. С. 136-137].
Конечно, сам И.И. Колышко вряд ли был вполне осведомлен о том, кто стоял за этим интересом. Получив одобрение главы правительства, он вернулся в Стокгольм и рьяно принялся за дело. Публицист, немедленно, вступил в переговоры с немецким магнатом Гуго Стиннесом, они были весьма интенсивными и продолжались с 1 (13) по 27 мая (6 июня) 1916 г.
Стороны обсуждали приемлемые для России варианты завершения войны: в обмен на приобретения в Галиции и Малой Азии Россия теряла Польшу, которая получала автономию с вхождением в таможенное пространство Германии. Судьба прибалтийских территорий вызывала споры: И.И. Колышко хотел бы (правда, не категорично), чтобы немцы вернули России Вильно, Ковно и Гродно. Однако результата эти контакты не имели. Г. Стиннес получил из Берлина указание на нецелесообразность дальнейших бесед с И.И. Колышко, так как германское руководство предпочитало дождаться, пока Россия выразит готовность к миру в недвусмысленной форме [Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 142; Черменский Е.Д. IV Государственная дума и свержение царизма в России. М., 1976. С. 184].
Также складывается ощущение, что Берлин не относился слишком серьезно к подобным встречам: и личности их участников, и отсутствие у них внятных полномочий свидетельствовали, как минимум, о том, что до реального диалога о мире все равно оставалась дистанция огромного размера. И.И. Колышко, также не имевший никакого мандата, наверное, понимал шаткость своей позиции, поэтому просил немцев обратиться к небезызвестному И.Ф. Манасевичу-Мануйлову, «умственному аппарату» Б.В. Штюрмера, который летом 1916 г. должен был прибыть в Стокгольм для установления прямых контактов с немцами [Скорее всего, появление И.Ф. Манасевича-Мануйлова было вызвано не боязнью И.И. Колышко перед Б.В. Штюрмером из-за неудачи со Г. Стиннесом (Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 143), а желанием поднять статус контактов: И.Ф. Манасевич-Мануйлов был известен как личный секретарь премьера и его доверенное лицо].
Но произошло неожиданное: незадолго до поездки, 19 августа И.Ф. Манасевич-Мануйлов был арестован за шантаж. Следовательно, вся комбинация рухнула [Связаны ли были эти два события – арест и несостоявшаяся поездка в Стокгольм – неизвестно. По крайней мере, у нас нет сведений об их взаимообусловленности]. Могли ли за этим разоблачением афериста стоять противники сепаратного мира, неизвестно. Тем не менее, связка Колышко-Штюрмер после этой неудачи более не проявлялась на политической арене.