- Как жить с нелюбимым? Да, просто, - считает Прасковья.
Да и что такое любовь? Словно эхо далекое, еле слышное, давно забытое эхо, откуда – то оттуда издалека, из юности ранней, из детства. Затерялось давно это эхо, забылось, да и затихло навсегда где-то в горах, да нет, в горах это романтично, где-то далеко в кучах навозных проблем житейских.
До эха ли? Детишек бы вырастить. Вот что главное. А то, что пьет Колька, так это от безысходности, от отсутствия работы. Развалился колхоз. Паи свои колхозные все давно продали, да пропили.
И ехать куда? Безысходно все, беспросветно.
Как могли, где могли подрабатывали, то на лесопилке в соседней деревушке у Гришки, купившего где-то доходящую развалившуюся старую пилораму, которая постоянно ломалась. А когда не ломалась, то работяги его не в силах были работать пока не пропьют куцые деньги, выданные им за работу трехмесячной давности. То Прасковья с Колькой, оба пьяненькие, к соседу наймутся бревна ошкурить, чтобы крышу упавшую хозяину подпереть, то картошку кому выкопать, а кому и посадить, то ягоды помочь немощной старушке собрать.
Да мало ли дел деревенских тяжелых у старух, те и нанимали на тяжелые да грязные да нудные работы Прасковью с Колькой.
Так и жили. А что? Как все, в деревне российской нечерноземной, так и жили. Дочек вырастили. Как уехали дочки в 14 лет в город, так с тех пор и не появлялись. И что с ними, где они, так Прасковье и неизвестно.
А жизнь продолжалась. Продолжалась и оптимизация.
Закрыли сначала среднюю школу. Через три годика закрыли и начальную. А детишек стали возить в соседнее село на специальной желтенькой машинке, которую под жидкие аплодисменты селян, вручил лично Губернатор бывшей директорше, которая сейчас ездит каждый день простыми учителем с ребятками в школу соседнего села за 15 километров.
Это дети маленькие в соседнее село ездят. А детей постарше вообще на неделю из семьи забираю и увозят в районный центр учиться в школу интернат. На недельку. На выходные домой. Мол так по-городскому лучше дети воспитаются, без родителей и без бабушек, словно сироты какие деревенские интернатские.
Потом сократили и амбулаторию и вместо нее сделали ФАП. ФАП – это фельдшерско – акушерский пункт. И если в амбулатории был врач, фельдшер и медсестра, то в ФАПе только медсестру и оставили.
Хватит вам, деревенским.
Еще годик – два и прилетел следующий заботливый привет от государства.
Оптимизация в разгаре. Подсчитали в Москве и области, что для этой деревни ФАПа много. И последнюю сестру сократили а ФАП перенесли в село за 13 километров. И если случится что, то по звонку и просьбам «трудящихся» привозит ее муж – пенсионер на своей копейке к больному укольчик сделать.
Было еще недавно два детских садика в деревенских избах.
Ни одного не оставили.
Было сначала два магазинчика сельских, потом один остался, а полгода назад и тот хозяин разорился и закрыл магазин. Хорошо еще из соседней области частник автолавка два раза в неделю приезжает. Да сломался один раз так без хлеба и сидели.
В районный центр бы за сорок километров съездить. Пусть и билет туда в одну сторону сто двадцать рублей (Это за 38 километров-то!). Куда деваться, не голодать же. За продуктами, за лекарствами все равно ехать надо.
Так что вы думаете?
Сначала два раза в неделю ходил маленький ПАЗик. Затем один раз. А полгода назад и вовсе забастовали мужики – водители, да и перестали ездить в деревню по муниципальному заказу. Дороги избитые. Яма на яме.
Так и жили бы они с Колькой, перебиваясь. Какая уж тут любовь?
Да закашлял тут Колька, простудился на уборке сена у соседа Андрея. Стога два сделал. Успел. Деньги с Прасковьей тогда хорошие заработали. Да тут же все и пропили.
А Колька разболелся что-то. Два месяца покашлял, да и помер.
И наказал ей, не жить одной, и перед смертью замуж разрешил второй раз выйти.
Да где в деревне то мужиков хороших найти.
Схоронила она мужа, сидит и плачет.
Как и жить дальше.
- Без любви, говоришь? - спрашивает меня она и тут же не задумываясь отвечает, - без любви прожить можно, а вот одной - тоска.
Тоска деревенская.