А фонтан красивый. Струйки воды тихо журчат, переливаясь из чаши в чашу, а те, что бьют вертикально вверх радужно сверкают, и загибаясь, попадают в верхнюю купель.
Дополняя картину, по периметру площади фонтана расставлены фигурные фонарные столбы в виде женских статуй с красивыми плафонами разной формы.
Я разглядывал ансамбль, оценивая фигуры, красоту форм и линии изгибов тела, поднятых рук римских или греческих богинь, Венеро-Афродит, силясь проникнуть сквозь металлотунику.
Думаю, что когда включают свет вечером, плафоны – кувшины – цветки, то статуи и фонтан, создадут необычное впечатление — богини идут по водичку, выступая из темноты со всех сторон, с освещающими им дорогу святящимися сосудами.
По кругу же они конечно же не пойдут хоровод водить или бродить по всему скверу, как привидения, это же не сквер ужасов, но надо будет сюда вечерком заглянуть, вдруг всё-таки ходят-бродят и всех подряд водой обливают?
А так — хвала архитекторам, так как они по кругу площади не лавочки тривиальные поставили, а рядки всесезонных кресел, как в кинотеатре, настраивая на созерцание нескончаемо бегущей воды и завораживающую медитацию, развеивая усталость.
Должно быть кресла для царей придумали, чтобы удобней было держать булаву и скипетр, а когда они в них не нуждались, то руки царские нужно же было хоть куда-нибудь деть от нечего делать, вот подлокотники и служили этому, придавая благообразие позы самодержца.
Потом конечно же все уважающие себя богатеи решили: «У каждого свой царь в голове!», и разжились подлокотниками, с ними удобно думу думать, интриги плести, заговоры устраивать.
А если приходит в гости такой вот, без ума под шапкой, то ему прямо в глаза думают: «Этот и на табуреточке притулится!».
Но я тут в гостях и в кресле, значит уважают... хотя по одёжке и авиабилету встречают, а провожают по-разному.
На некотором отдалении от меня бегала вокруг кресел с сидящими родителями девочка с воздушным шариком. Он был очень похож на луковицу, потому что воздух из него вышел, образовав хвостик в верхней части, и цвет был коричневатый. Узор на поверхности шарика несколько сжался, нарисовав забавную рожицу. Вылитый Чиполлино из старого советского мультфильма, только воздушный.
Ассоциация заставила вытащить из головы всю имеющуюся информацию о мультике, который я видел в детстве, и он конечно же о борьбе за справедливость.
Но я храню и другие впечатления от его просмотра в конце юности. Меня очень заинтересовали графини Вишенки. Сами по тропинке вопросов идите: две ягодки – прелестницы, близняшки, черенками навечно соединённые, родили маленького вишена мужского пола, так? А кто отец? Правильно, вишен мужского пола. И тогда у меня возник наиважнейший для моего тогдашнего возраста вопрос: «Как они это сделали?!»
Когда одна вишенка с вишеном предавалась любовным утехам, нет, они же фрукты… тогда опылялись, где была вторая жаждущая опыления вишенка, а?
Она что, была на длине растянутых черенков у окна, нервно пудрила носик, дрожа от волнения, думая: «Когда же он закончит с этой старой развратницей, и займётся мной, такой юной, цветущей, благоухающей, единственной и неповторимой?»
И как они выбирали, кто будет первой опыляться — монетку бросали?
А может было так: ворвался пьяный муж-вишен с сизой от перебродившего нектара башкой, схватил за черенок первую попавшуюся близняшку, подумав: «Какая разница, все вы одинаковы только денег давай, а с вами, так вообще двойной расход!»
И завалил, впавшую в нервный срыв вишенку на кровать, и давай опылять, а вторая забилась, бедненькая, под кровать и дрожит от страха. Дно кровати бьётся об её кругленькую головку и плющит помаленьку. В мякоти мысли скачут, как удар по головке, так новая мыслишка появляется: «Ой, что будет? Ой, что творится? Ой, что дальше случится?» — будто в поезде едет, в окно высунулась, любопытная, а ей ветки от телеграфных столбов в лоб дубасят с равными до жути промежутками.
А может сидит одна из них культурненько за ширмочкой со свечкой в руках и, как заклинание, повторяет: «Только бы пестик не сломался?»… если всё поле опыления не освещает из любознательности.
И почему только один юный вишен родился, у отца–вишена что, пыльцы не хватило?
Почему ничего не показано? Наверное, нарисовали, а потом положили в хранилище, мол, посмотрите, когда подрастёте, лет эдак через сто.
Так один изобретатель придумал — ящичек с чертёжиками приказал вскрыть через сто с чем-то лет после его смерти. Не доверяет он нынешнему поколению, потому что серые мы все и хоть ещё два мозга к голове припаяй не отличим мы в его чертёжах винтик от шпунтика.
Своя рука владыка, конечно, только кто вспомнит про этот ящичек через сто лет? Я точно нет!
Наслаждаясь прохладой, не спеша пережёвывал приходящие мысли, смотрел рассеянно на весело струящуюся, пузырящуюся и бурлящую водичку, а капли памяти всплесками в водоёмах глаз рисовали волнистый узор утекших лет.
Вот так же пузырился я и бурлил в озерце юности, плыл по изгибам, переливам, перекатам и водопадам судьбы-реки, кидался из стороны в сторону, брался за что ни попадя — упадёт что рядом, я и подниму, обниму карманчиком.
Вроде бы много чего подобрал, да ничего стоящего так и не нашёл, завидуя теперь изобретателю, потому что мой ящичек для потомков будет пустым.