Эта душа была женского пола, хотя привычно уже было, что женские души не способны ни на что, им даже запрещается стенать и плакать по собственным детям, что заболели и умерли, тем не менее, они рыдали и страдали, не смотря на вековые запреты и унижения женских душ, как несостоятельных существ, пришедших в этот мир, чтобы плодить мужские души, и их тела, чтобы потом снова и снова узнавать о том, что им не положено и запрещено. Табуированное право на мыслительный процесс сделало из некоторых женских душ подобие монстров.
Живя в теле, и полностью завися от того, что было в голове, эти души не думали, им запрещалось, а сами они боялись, были трусливыми от рождения, или жизнь их такими сделала не раз наступив на их уязвимые места, а сил бороться дальше не было, вот они и решили, что лучше смирения нет ничего на этом свете, поверив, будто дети, в сказку про Деда Мороза, приходящего раз в году к ним в гости, и рассказывающего небылицы про то, что выполняет любые желания, они поверили в то, что есть такое существо, который тоже на подобие Деда Мороза, способен на всё. Им так сказали, и они поверили, будучи детьми.
Потом они выросли, но так и не доросли в своём развитии, оставшись маленькими детьми во взрослом теле, до понимания, что всё зависит от тебя самого и от тех обстоятельств, в которых находишься.
Они, будучи маленькими в большом, продолжили жить по детским правилам — капризничать, выгонять из своей детской, ставшей взрослой, песочницы других детей, потому что те лепили не такие куличи из песка, которые им казались единственно правильными, они обзывались, как дети, только теперь это называлось оскорблениями, они были недоразвитыми, эти взрослые люди с детскими душами и без понимания, что же это такое, эта жизнь, в которой не всё складывается в новогоднюю картинку с Дедом Морозом или Санта Клаусом.
И они заполонили весь мир, населив его своими усечёнными в понимании простых вещей душами, не принимая в свой клан других, грубо обрывая их на полуслове, крича и ругаясь некрасивыми словами, они оставались детьми, гадкими детьми, которых родители не научили простым вещам, не наказали за проступок, когда обижал сверстника, отбирал у него игрушку или просто кидался камнями, зная, что за спиной всегда стоит папа с мамой, которые защитят своё чадо, плюнув на чужое. А потом каждый год Дед Мороз с Санта Клаусом, которые подпитывали их веру в волшебство этой жизни, ставшие позже тем всемогущим существом, помогающим им оставаться детьми, гадкими детьми, которых так и не наказали родители и не объяснили, что так плохо поступать в отношении других, бить и обижать, в надежде, что это останется тайной, их проступок, и можно будет снова и снова повторять свои безнравственные поступки, малых, невоспитанных детей, будучи уже совсем взрослыми.
Но им же не было снисхождения, от других, тех, на кого они смотрели своими широко открытыми детскими наивными глазами и не понимали, что совершают зло, зная или думая, что оно останется безнаказанным. Но оно было наказуемо, это зло, пусть и не сразу, пусть потом, правда, оно и так уже состоялось, а они этого не заметили, и заключалось оно в том, что их, этих выросших детей во взрослых, так и воспринимали окружающие, уже не как подростков, а взрослых недоумков, часто ставших врачами, инженерами, учёными, но так и не повзрослевшими в душе, в той душе, которая была женской в этой незамысловатой истории про души, и которая тоже не понимала, что творит. Её умственных способностей не хватило на то, чтобы дать оценку происходящему в жизни, а потом и собственным поступкам. И потому она, эта женская душа, как маленькая девочка, с чувством ненависти исходила на вечную злобу, и плевалась, и ругалась, употребляя совсем не детские слова, с силой молотила не детскими ручонками по другой душе, считая, что душа есть только в её теле, но в этом теле не было мозгов, того, что руководит душой, если даже выражаться метафорически, когда принято говорить, что и чужая душа потёмки, имея ввиду, незнакомого тебе человека, и темноту её сути, и что душа болит и плачет, а ведь плачет на самом деле человек, в которого смачно плюнули, попав в метафорическую душу, в самое сердце, которое способно и всё пережить, и разорваться на части, на мелкие части, как хрупкое стекло, с которым не обращались бережно, грубо пиная его словами, что означает ногами, считая себя во всём правым, и не зная, простых истин, что человек — существо сильно уязвимое, сильное и слабое одновременно, и что ресурс его жизни, того тела, в котором душа, зависимая от ума, однажды заканчивается, и что часто вина лежит потом на таких вот, бездушных, на самом деле, индивидуумах, и она не косвенная, она прямая, эта вина, за которой не следует физического наказания, как умственно отсталому человеку, потому что у него свои привилегии в этой жизни, которые он счёл за индульгенцию на преступления против людей, против человечности, но только не против самого себя, оставаясь недочеловеком.
10.07.2019 г.
Марина Леванте