Буйно цвела на кладбище сирень! Её запах напомнил мне, как три года назад, в удивительно жаркий, для ранней весны, день, я провожала сюда на кладбище тебя, мой Лёнечка!
Вот тогда и стал мне противен это запах! Горько мне было! Прожили мы с тобой двадцать восемь лет и одиннадцать месяцев. Всего двадцать дней не хватило до двадцати девяти лет.
Как сейчас помню, тот суматошный удушливый полдень, когда от организационных забот и терпкого запаха сирени, шла кругом моя голова, впервые покрытая чёрным вдовьим платком.
Я тогда ещё не успела понять, какую потерю понесла, что ты навсегда исчез из моей жизни, и как мне будет тебя не хватать.
Затурканная сложностями в полузаброшенном бизнесе, замученная твоей долгой и тяжёлой болезнью, а главное, переменами в твоем состоянии: от облегчения и радости, что болезнь отступила, до следующего кризиса.
Четыре года боролся ты, но последние полгода уже потеряв надежду, смотрел запавшими глазами, как будто только от меня зависило: отступит недуг или нет.
А я что могла? Врачи глаза отводили и искали варианты лечения – никто не знает причины болезней, знают только утверждённые схемы приёма лекарств и процедур. А те, кто их утверждал, знают ли как лечить организм? Или только включают в эти схемы дорогие лекарства, чтоб выгодно было?
Мы то с тобой, Лёнечка, так на них надеялись, да всё зря! Зря, мой кареглазый! Ни подарками, ни деньгами от смерти откупиться нельзя!
А сколько раз я корила тебя, что не можешь ты заработать этих денег? Что не добытчик, а скромный учитель в школе, которому годами платили скромную зарплату. Приходилось жить только на мои заработанные деньги – выручку от торговли в магазине, который я исхитрилась открыть, взяв кредит у богатенького толстяка Михайловича. Кредит почти нулевой, но в обмен на мою любовь.
И ведь, со зла на тебя, я тогда решилась - продала себя. После первого раза, как с ним в гостинице переночевала, я в глаза тебе, Лёнечка, смотреть не могла – стыдно было. Целый час себя мочалкой отмывала, оттирала.
А потом привыкла! К подаркам, к весёлым вечерам, к вкусной еде да питью на банкетах и выездах. К Михайловичу привыкла, к его грубым ласкам, к его помощи в делах. И приходить домой навеселе, не обращая внимание на тебя, на расспросы, где я была. Старалась не замечать твоих опущенных глаз и твоего молчания.
У нас ты был «мамой», а я так, переночевать заходила, да еду и деньги приносила. И все делами прикрывалась, что некогда мне семьёй заниматься, надо дело делать, раз мужик мне никчёмный достался, который ни петь, ни свистеть, ни рисовать!
На каждый твой вопрос, где я пропадаю, я старалась больнее уязвить тебя и сильнее обидеть, чтобы отбить охоту приставать.
Ты перестал мною интересоваться, жили мы с тобой в одной доме, а связаны были только интересами детей.
Как же они тебя любили! И любят сейчас! Как убивались на похоронах! А меня считают виноватой, что ты заболел, а я поздно схватилась за лечение.
Откуда я могла знать, что ты страдаешь. Ты ж всё молчком, да молчком. Видела, что таблетки вечером глотаешь, ну так в нашем возрасте, кто не болеет? Не зря говорят, что, если после сорока проснулся и ничего не болит, значит ты умер. А жили-то мы с тобой в трудное время и очень непросто.
Как прошли поминки, я плохо помню. Говорили о тебе люди много и хорошо. Родственники, коллеги и друзья. Наши взрослые дети плакали. Дочка Диана навзрыд, а сын Дима темнел лицом и слезу с ресниц смахивал.
А мне всё казалось, что это неправда – вот ты сейчас войдёшь и, как всегда, скромно улыбнувшись, тихо скажешь:
- Не нужно плакать, вот он я!
Но не случилось. Мы разошлись по домам: дети в свои квартиры, а я одна - в свой пустой дом.
И хотя, здесь только птичьего молока не было, не было главного – ни тебя, ни счастья. Правда, счастья давно уже не было.
Только тогда, в пустом доме, поняла, как же я одинока. Тишина, казалось, давила. Я не могла уснуть и бродила из комнаты в комнату всю ночь, вспоминая нашу жизнь.
Как ты в мне в комнату, через окно на третьем этаже институтского общежития, ночью, уцепившись за пожарную лестницу, бросал букет ромашек. И никогда не открывал секрета, где ж ты их брал! Мне завидовали все девчонки!
Как мы с тобой стояли на свадьбе, я в простом белом платьице, сшитом своими руками, и в фате, взятой напрокат, так же, как и твой костюм.
Как мы, перед стипендией, делили пополам последний пирожок, а потом, получив деньги, кутили, покупая колбасу и конфеты.
Когда родился наш сынок, мы никак не могли уразуметь, что этот младенец наш! Радовались, каждой улыбке, слову, шагу. Потом появилась дочка, куколка – красавица.
И всё было хорошо, пока в стране не начали делить сначала власть, а потом собственность и деньги. Вылезло на свет всё уродливое, впереди оказались самые наглые, тянувшие, что плохо лежит. А потом, с молчаливого разрешения верхов, которые хитрыми реформами успели присвоить почти всю народную собственность, народ растащил оставшееся имущество.
Такие понятия, как любовь, счастье, верность, обесценились, стали смешными. Всё теперь продаётся! Главное, чтобы хорошо заплатили!
Нет, я не оправдываю себя, я пытаюсь понять, как произошло, что моя любовь исчезла, растворилась! Осталась только твоя.
А безответная, односторонняя любовь – это несчастье, это тревога и горе, и, наверное, отсюда болезнь. Когда организм не сопротивляется, слабеет. Начинают выходят из строя, один за другим, важнейшие органы. Наступают необратимые органические изменения и человек гибнет.
Это всё мне говорил врач. Только причину не назвал. И, конечно, об отсутствии любви, как о причине твоей болезни, ничего не сказал. Это я сама так решила.
Вот и могила. Подошла и погладила памятник:
- Здравствуй, Лёнечка!
Достав припасённую фланельку, протерла пыль, заменила цветы на свежие, убрала сорную траву и присела на лавочку:
- Я к тебе поговорить пришла. У меня все хорошо. Как дома, так и в бизнесе.
Дети наши тоже хорошо живут. У Димы сынок родился - Лёнечкой назвали. Хороший внучок, здоровенький, глазки, как у тебя – карие.
Внучка Пелагея, дочь Дианы, выросла. Её уже на танцы водят, гибкая и стройная. Живут дети в семьях дружно.
Лёня, хочу совета твоего спросить. Встретила я хорошего человека, такой же одинокий, как и я.
Ты его не знаешь, он в наш город недавно, поближе к детям, переехал, когда у него жена умерла. Он один в квартире на седьмом этаже живёт, недалеко от меня.
И я в доме всегда одна. Дети, то на работе, то на отдых с друзьями норовят уехать. Как мы с тобой когда-то. Ведь с родителями нам казалось скучно.
Мы, с Игорем Васильевичем, подружились, гуляем по набережной вместе, в кино сходили. Он меня в кафе пригласил, а я его - в театр. Мне с ним интересно и хорошо: тихий, спокойный, как ты.
Замуж меня зовёт. Вот я и подумала: мне же всего пятьдесят два года. Неужели, придётся жить всегда одной? Как думаешь, может согласиться?
Только я жить к нему в квартиру не пойду. Думаю, что в нашем доме жить будем. Дом ухода требует, а его квартиру можно просто закрыть.
Вот видишь, я опять всё сама решить пытаюсь: и за себя, и за него! А он, может быть, ко мне в дом не пойдёт!
Ничему меня жизнь не научила! Ладно, я с ним посоветуюсь, и вместе решим.
Но не думай, что тебя забуду. Всегда о тебе буду помнить и приходить сюда. Ладно, пойду я
Встала, прощаясь, дотронулась до памятника и вдруг в голос заплакала:
- Прости меня, пожалуйста!
Плюхнулась опять на скамейку и долго ревела, пока слёзы не закончились, а на душе не стало светло и спокойно.
Наверное, Лёнечка простил меня!
2018 год.
Другое произведение автора: http://proza.ru/2019/07/01/908