При давней нашей встрече с моим товарищем с Донбасса, он рассказал мне маленькую горестную историю происшедшую с ним в дни оккупации украинскими войсками. Казалось, – это всего эпизод, словно рваный штрих на странице, но остался след и во мне, как от остро отточенного карандаша его судьбы.
Этот случай произошёл с Василием в то горячее время 2014 года, когда в их село вошли войска АТО. Расположились, как хозяева. Шныряли, искали «змэников».
Набирал он как-то воду из колодца, а один из таких мОлодцев из завоевателей подошёл:
– Дай напьюсь.
Василий его и спросил:
– А чего ты сюда припёрся?
Тот аж поперхнулся:
– Та оцэ зачистить тут надо от всякой нечисти. И от таких, як ты языкатых – и пробуравил его острыми шакальими глазёнками.
Мой товарищ не испугался. Он-то на родной земле стоял, политой кровью его отцов ещё в Отечественную войну, да и не из робкого он десятка был.
– Дома лучше б гальюны чистил, а ты на чужую землю пришёл рушить нашу жизнь.
Бандеровец посмурнел:
– Язык придержи.
– Так, как же его удержишь, коль землю мою топчешь.
Дошло бандеровецу, что на испуг Василия не возьмёшь, крепкий орешек попался.
– А тут всюду моя зэмля. Дома можэ работы нэма, а тут можно трошки пограбувать. Ещё и платят гроши. Зараз и к тебе сходим. Побачим, як жывэш?
– Побачишь. Гроши говоришь, платят. Получается ты за тридцать серебряников готов нас убивать! И от кого же ты нас собираешься зачистить?
– Поговоры мне. Не ёрничай. В колодец запрокину и не знайдут – озлился бандеровец – Ото, много балакаешь. Зачистим и от такой, як ты языкатой нечисти. Лучше подскажи, кто тут ватникам помогал.
– Да на это вы мастера. Были уже тут одни. Бросали людей и живых, и мёртвых в колодцы да шурфы. Фашистами назывались. Плохо кончили.
– Ну, ты и сволота. Зараз сам плохо кончишь – и двинул кулаком моему товарищу под дых – Сепер проклятущий. Нечисть.
Василий, хватая ртом воздух, просипел:
– Нечисть, говоришь – отдышавшись, выдохнул – Подсказать, кого брать? Меня первого и бери. Я был председателем сельского поселения. Меня отец и мать учили ненависти к фашистам. И в школе нас так учили. А учительница наша, девчонкой побывавшая в нацистских концлагерях, одну только ненависть оттуда привезла к «освободителям», как они себя называли. Пойдём к ней. И её старую тоже надо в колодец. Да только дом её прошило насквозь снарядом, что и крыша обвалилась. В подвале живёт. Уже считай на дне колодца. Гляжу, тебя быстро научили ненавидеть.
Замахнулся вояка, но в этот раз не ударил, только прошипел:
– Не попадайся мне на очи
«Добрый попался – подумал тогда мой товарищ – Соседу за такие слова голову проломили – посмотрел ещё он удивлённо вслед бандеровцу – И откуда – эта вот нечисть взялась. Народилась же такое вот на земле, и в школе вроде их другому учили, а теперь, будто фашисты её топчут – и тихо пожелал ему: «Ехал бы ты подобру-поздорову домой парень, целее будешь. И людям, и себе меньше горя принесёшь».
Вспомнил тут Василий, как отец пришёл с фронта с искалеченной ногой. На одном костыле прыгал до конторы, с болтающейся на груди медалью «За отвагу». И за-ради только того, чтоб ему дали хоть какую-нибудь работу. Кричал на директора совхоза, возмущаясь на его отмахивания, мол, сиди тихо калека:
– Я что, отвоевал свою землю, чтоб отсиживаться на печи. Калека. Руки у меня целы. Землю надо возродить, чтоб краше была, чем до войны. Внуки спросят, что ты дед делал, а я что им скажу, – дули, что ли крутил?
И подумал товарищ с горечью: «Возродили всё же тогда порушенную землю. Теперь же половина домов разрушенных, а рядом столько пожжённых садов. Били атовцы прямой наводкой по мирным людям, как фашисты в прошлую войну. А кто ждал этой войны? Счастье, наверное, что отец вовремя помер. Не видит этого кощунства, сотворённого над его землёй».
Выбили ополченцы бандеровцев из их села.
Те лишь разор на земле оставили. И потом не успокоились.
Может и тот каратель, что не успел утопить его в колодце, и «пограбувать», в ярости ещё не один день обстреливал село. И немало людей пострадало.
А что им человеческая жизнь. Пшик один. Уже немало невинных погибло и ещё погибнет. Задумался после рассказа Василия и я.
Идёт война. Долгая, тягучая. Не прекращаясь ни дня. По срокам уже больше чем Великая Отечественная война. Отец товарища считай всю её прошёл и гнал нацистов до самой их берлоги – до Берлина. А эти вот пришли с запада и как говорят на «своей земле», как палачи хозяйничают, и никто их не гонит до их логова. Беспечно человечество, пока ни умоется кровью невинных.
Только подумать об этом страшно. Какое же железное терпение у народа Донбасса, какое мужество!
Товарища моего не стало. Нет – не от пули он погиб. А может и от пули. Пуля не только свинцом убивает, но и морально. Унижение и позорище тоже убийственны. Сердце не железное. Умер мой товарищ.
Воспитан был с любовью в сердце к своей родине. Поплёвывают сейчас на патриотизм. А в нашей молодости – это были не пустые слова. Крепкой закалки люди росли. С крепкой памятью об отцах, отвоевавших Родину у фашизма.
Идёт война. И жаль, не проведена ещё красная черта на Донбассе, за которую нельзя ступить врагу (не называя их уклончиво партнёрами). И чтобы шаг за эту черту повлёк бы неминуемое возмездие. Страшное возмездие, которое потерпел уже фашизм.
А пока кровь невинных льётся. И там же кровь убитых детей.
Смерть ребёнка – неизбывное горе, которое никак не замолишь. Хотелось, чтоб каждый стреляющий в женщин и детей об этом подумал. Хотя, кто будет думать?
Убийство ведь безнаказанно и мир цивилизованный его не осуждает.
А русский мир суживается, как шагреневая кожа.
«Сопли жуём» – сказал мне один инвалид, потерявший ногу ещё на афганской войне.
И чего хотим?
В украинском учебнике есть напечатанные чёрным по белому слова:
– Тато убей москаля.
Ненависть воспитывается ко всему русскому.
На злобе, а не на любви*
Воспитана малая птаха.
Пришлось мне побывать в Донецке, не с праздной поездкой. Там одна женщина мне рассказывала, что долго ей снился один и тот же страшный сон.
Перед её глазами всё возникала дымящаяся машина, уткнувшаяся в кювет. А возле машины сидели: мальчик и протяжно заунывно плачущая маленькая его сестрёнка.
Он успокаивал её, гладя по растрёпанным волосам:
– Не плачь. Мама с папой проснутся, и мы поедем дальше – и вдруг, сам горько и громко заревел. Он уже осознал, что есть на свете смерть. И есть то беспощадное зло, которое приходит, когда его не ждёшь и никого не жалеет. И никакой справедливости ни у кого не вымолишь, когда убиты самые близкие люди.
В машине лежали мёртвые мать с отцом. И это всё женщина видела собственными глазами, когда они пытались успокоить и определить куда-то детей. Она запомнила их глаза. И теперь, эти потрясённые смертью близких, детские глаза по ночам являлись и являли ей ту жуткую картину на дороге, когда прямой наводкой расстреливали легковые машины простых мирных людей. А вокруг скорбно молчали поля в воронках, засеянные искорёженными машинами.
Детей этих никто не учил ненависти. Она сама к ним постучалась вместе со смертью родных.
Разделяй и властвуй, и запугивай – это нацизм чётко усвоил.
Когда же этот абсурд, вывернутой человеконенавистнической людоедской политики закончится? Хотя это уже не абсурд, а горе людское, замешанное на крови.
Время идёт и ничего не меняется, только маски, а кровавая суть остаётся.
И снова маршируют нацистские молодчики с факелами и портретами Бандеры.
Тянет их, как в прошлом веке германских нацистов, – на восток…
Привыкли «цивилизованные элиты» ломать неугодные им народы через колено.
Да только забыли, чем это кончается…