Спустя десять минут на столе появилось все, что только можно: ароматный мясной пирог, всевозможные салаты и закуски в виде сыра и колбасы; чего только не было. Казалось, каким-то волшебным образом Евгения Алексеевна (как я узнал от Клары) разложила все запасы на небольшой стол. К моему удивлению, среди всех кулинарных творений не было ничего экстраординарного - я-то предполагал экзотику, раз семья живет в достатке. Казалось, им не нужны изыски - вполне хватало того, что есть у обычных людей. Просто все было убрано, чисто. Царила гармония во всем, а роскошь крылась, похоже, в качественной добротной мебели, которая поддерживала царившую атмосферу спокойствия и уюта.
Вскоре в дверь позвонили. Отец ее, подумал я. Мы с Кларой уже сели за стол, Евгения Алексеевна ловко вскочила и побежала открывать. Послышался приятный бас, затем и спокойные шаги.
- Петр Михайлович его зовут, - заговорщически шепнула Клара. Серые глаза весело блестели.
- А у нас гости, - с улыбкой похвасталась Евгения Алексеевна, - Ты даже не поверишь.
- Неужели Клара приехала?
- Привет, папа! - кинулась она на шею отцу.
Из дверного проема величественно показался Петр Михайлович - невысокий седовласый мужчина средних лет, в круглых очках, напоминающих пенсне. Величественно и спокойно сел он на свое место, предварительно помыв руки и сняв в прихожей пиджак. Строгий глаженый костюм, темно-зеленый галстук, безусловно шедший ему по цвету, спокойный, невозмутимый взгляд синих глаз из-под низких бровей (а я и не знал, что глаза могут быть такого яркого цвета) - все выражало его как невозмутимого, готового к любым невзгодам человека. Взглянув на него, почему-то вспомнился Сократ с уроков истории. Стало значительно легче дышать.
Мое присутствие он обнаружил, как только обменялся любезностями с дочерью (как будто не год прошел, а день с их последней встречи) и сел за стол, невозмутимым жестом опустошив стакан воды, что ему поднесла жена. Рядом со мной стоял точно такой же - идеально прозрачный. Что ж, у всех семей свои обычаи, - тут перед трапезой пьют воду.
- Здравствуйте, молодой человек. Я вижу вас впервые, как мне вас называть?
Тут я со смущением понял, что не представился. Ни Евгении Алексеевне, ни ему.
- Иосиф Александрович, хороший знакомый Клары,- как в паспорте написано. Даже отчество поменял.
- Какое у вас интересное имя, - вилкой он почерпнул кружок огурца, и, словно это послужило сигналом, вся семья по очереди взяла в руки приборы. Все произошло бессознательно - просто он, Петр Михайлович, пользовался бесспорным авторитетом , глава семьи. Из вежливости я тоже поковырял в тарелке, проглотив пару кусочков овощей, хотя кусок мне в горло не лез.
- Как у Сталина и Бродского, - прервал молчание он. Тут только заметил отсутствие телевизора на кухне. Из открытого окна доносился щебет птиц и шум автомобилей на улице. Светило солнце, лампа на кухне была выключена.
- Знаете ли вы значение своего имени, Иосиф Александрович?
- Да. Божья благодать.
- Цените свое имя. В нем - ваша сущность, ваш ориентир.
Не зная, к чему это было сказано, я глотнул компота. Клубничный и, признаться, вкусный.
- А что значит имя Клара? - спросил я, желая скрыть неловкость.
- С немецкого klar - значит, ясный, светлый, чистый. Она наш "Луч света в темном царстве", как и Лида, - процитировал Петр Михайлович Добролюбова.
Все ели молча, пожелав друг другу приятного аппетита. За круглым деревянным столом с многочисленными блюдами, Петр Михайлович напротив меня; время от времени поглядываю на него. То была особая атмосфера - не пустоты и безмолвия, а гармонии и наполненности, уравновешенности. Вся семья была занята едой - и никто не вымолвил ни слова , только приборы стучали о края керамической посуды, идеально белой, как в дорогих ресторанах. На столе не было скатерти - только деревянная поверхность стола, но чистая, без единой крошки или пылинки. На подоконнике, белом и широком для среднестатистической квартиры, рос бонсай - маленькое деревце с раскинутыми, застывшими в безмолвии ветвями.
- Я вижу, Лида вас приучает к минимализму, - с улыбкой прервала молчание Клара.
- Да, столько хлама выкинули. А ведь она была права, зря я думала, что она бездумно следует модным веяниям - совсем по-другому чувствуешь себя дома, - согласилась Евгения Алексеевна, оглядывая кухню - место своего владения.
Как бы мне ни хотелось оставить эту идиллию, у этого визита была цель, давившая на мозг до боли в голове.
- Я пришел к вам, потому что у меня есть, что сказать. Это очень важно, по поводу событий девятилетней давности. Очень прошу вас меня не перебивать, это очень важно, - я сжал кулаки под столом, расположив их на коленях. Сейчас надо собрать всю свою выдержку, ведь в моих силах все исправить!
Поднялись все три взгляда.
- Тот случай, что произошел с Кларой, когда ей было шестнадцать... я знаю, что уже ничего не исправишь, нельзя изменить прошлое, и я ни в коем случае не собираюсь себя оправдывать. Я даже не могу представить, как вы переживали - как родители. Я тогда был маленьким несмышленым человеком, ничтожеством, который хотел поскорее казаться взрослым, который из зависти мог совершать страшные вещи, лишь бы быть принятым в определенных кругах за своего. Поддавшись искушению, забыв обо всем хорошем, обо всех чувствах, что творят добро и создают что-то - для меня это стало ничем. Этот шрам Клары - моих рук дело. Я не знаю, не могу знать, что стало с теми, кому я завидовал, кого считал за идеал - это полностью моя вина, что Клара чуть не лишилась жизни. Мне было очень страшно, даже не от мысли, что меня обнаружат - нет, я испугался, что способен убить человека. Книга "Преступление и наказание" стала моей настольной - я узнавал себя в Раскольникове. Что делать, я не знал, и выбрал путь наименьшего сопротивления - струсил, дав обвинить другого вместо себя, а сам через полтора года сбежал в Москву - мне стало тошно в этом городе - в каждом переулке я видел следы своего поступка. Я не могу нормально существовать с тех пор: радоваться жизни, наслаждаться ей. Мои мысли сцепили меня по рукам и ногам. Я ненавижу себя за то, что совершил; делайте со мной, что хотите - я заслужил любого наказания, даже самого строгого, - внутри у меня пустота. Я все сказал, что собирался. Слабость накрыла.
Я поднял глаза. На лице Петра Михайловича не дрогнул ни один мускул. Он лишь изучающе смотрел на меня из-за своих очков. Не было ни угрозы, исходящей от него, ни гнетущей атмосферы. Евгения Алексеевна широкими глазами обменивалась взглядами с Кларой. Та недоуменно уставилась в тарелку, осмысливая, как будто увидела там нечто. Тут Евгения Алексеевна бесшумно удалилась и спустя пару секунд вернулась с небольшой фотографией в деревянной рамке.
- Клара, это же он, смотри, - мать аккуратно указала на фотографию.
- Не может быть. Но ведь он же Иосиф, - изумилась Клара, забыв, как я ей однажды уже говорил об этом - о смене имени.
- Да, я сменил имя. Раньше меня звали Юрий Власенков, теперь я Иосиф Мицкий.
Петр Михайлович оказался невозмутимым. Последнее слово будет за ним.
- Люди - существа несовершенные, меняющиеся со временем, - медленно начал он свою речь, - Вопрос в том, в какую сторону меняться. Иногда ломаются, совершая необдуманные поступки. Вам повезло, молодой человек. Силы свыше сжалились над нами и оставили нашу дочь с нами. Вся тяжесть легла на ваши плечи. Вам предстояло испытать эти чувства в полной мере. Узнали все свои несовершенства, увидели, сколько их у вас. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Все это пройдено на собственном опыте. И мне вас искренне жаль. Жизнь шлифует каждого из нас по-своему, - на его лице, вокруг глаз, пролегли едва заметные морщинки, - Есть те, кто ломаются под тяжестью, вам ведь в том состоянии ничего не стоило крушить, ломать, убивать: и себя, и других, пристраститься к наркотикам, алкоголю, до конца жизни валяться под гаражами. Я, как и вы, как никто другой, ситуацию уже не исправим. Что случилось, то случилось. Жизнь и так достаточно вас наказала - куда больше, чем если бы вы отсидели в колонии для несовершеннолетних, как один из вашей банды, - сердце упало в пропасть. Неужели Серый отсидел вместо меня?! Что за...
- Знаете, я искренне вам благодарен за искреннее признание в своих ошибках. Жизнь вас изрядно потрепала. Единственное - попросите прощения у всех, кто так или иначе был в той ситуации замешен. Только этот путь спасет вас, - он поправил очки, заглянув своими синими глазами в мои. Как в душу посмотрел.
Поблагодарив за угощение, я понялся. По щекам Евгении Алексеевны текли беззвучные слезы.
- У вас сложная судьба, но вы станете великим человеком, Иосиф Александрович, - сказал Петр Михайлович на прощание, - писателей видно во время беседы.
Необычный человек. Как он узнал?..
- До свидания, Юра, - едва слышно вымолвила Клара, - я останусь ночевать дома, передай Тиму. В ее руках была фотография. Наш класс, еще девятый. Я помнил ее, эту фотографию. Последняя с Кларой.
Она подняла на меня глаза.
Она вспомнила.