Мы не слишком радовались тем, новым странным соседям, что поселились неподалёку в начале весны. Крикливые, шумные, как все южане.
Вечно недовольная всем на свете мать семейства. Традиция длительного соблюдения траура по родне из вынужденной приличием меры вошло у неё в привычку. Тёмный наряд не нуждается в тщательном уходе, - так заблуждалась она. Грузное тело и бесконечная неряшливая возня по хозяйству не давали шанса отыскать в ней даже намёка на ту, юную парящую деву, которой она была совсем недавно. До появления на свет первенца.
Не менее скандальный в общении с чужими отец, малодушно избегал ссор с супругой и старался реже бывать дома. Ловил объятием солнечный ветер и подсматривал за суетой мышей. Свысока. Пристально. Те имели его в виду, но не рассчитывали на расторопность. И от того ,- чересчур беззаботны были они. А зря...
Хохлатый ястреб, а это был именно он, поглядывал и в сторону упитанного птенца ласточки. Но - любопытства единого ради. Ибо он был, хотя и шумным, но хорошим соседом. И оказаться в роли злодея, умыкнув у ласточки последнюю радость, единственное близкое существо - дочь? На это он был не способен. То было бы чёрным делом, так как птица в один день овдовела и потеряла троих детей.
Ласточка то и дело тормошила свою дебелую малышку, гнала с душистой вишнёвой ветки. Заставляла приготовлять себя к грядущему перелёту, а та сидела сиднем. Развлекалась видом муравьёв, тщившихся избыть себя от вишневой же смолы, что источало дерево в самых неудобных для прочих местах, но необходимых ей самой.
- Да как же ты опять ту оказалась, маленькая моя?- Летучая мышь, опять была в воде. Явно поджидала. Очевидно радовалась моему появлению. Охотно перебралась с воды на подставленную ладонь. Неторопливо, аккуратными мелкими шагами переступила в щель меж брёвен стены дома. Вместо паники поспешного исчезновения, остановилась, слепо прислушалась к звуку моему голоса. Как могла скоро развернулась спинкой к щели и стала на меня глядеть. Внимательно крутила головкой, улыбалась ясно и беззащитно. Так же доверчиво и светло, как младенец из куколки стянувших его пелён.
А ястреб, выставленный сварливой супругой из дому прочь, под дождь, смотрел на нас , спустившись так низко, как сумел. Он тоже - силился унять сталь своего взора и обратить цепкий оскал в улыбку. Так ему хотелось - тоже дать знать о себе.
- Да... Не всё низкое дурно.
- Зачем... к чему это всё, как думаешь?
- Наверное, чтобы знать...
- Про что?
- Что не одиноки... Не мы, ни они...
...А ночью ранее...
Она не стучала в окно, а лишь заглядывала. Кротко и стыдливо. Пока не задёрнули штор. Как только последняя прореха была заделана и перестала просыпать свет вовне, она расстроилась. Не должна была бы. По образу и примеру своего появления, по подобию и укладу бытия... Но ,- всхлипнула даже. Так громко, что за окном прислушались, встревожились. Не желая быть причиной беспокойства, она удержала в себе последующие рыдания. И услыхала, как там, за окном, подумали: «Показалось... должно быть.»
Ночь прошла покойно. Луну лихорадило. Алые её щёки выдавали жар. Она то куталась в облака, то вырывалась из их влажного плена. Металась на широкой постели неба до утра. А там уж наступило облегчение, немога отступила и дождь без стеснения измочил простыни рассвета.
Летучая мышь, задремавшая уже было подле окна, вздрогнула от первой капли прохладной воды, попавшей за ворот, и улыбнулась. Она придумала, как даст знать о себе,- прыгнет в воду, и будет ждать, пока за ней придут...