Я сидел во мчащейся в неизвестность ненормальной электричке и корил себя тем, что уж очень мало времени уделял внукам. Просто не было возможности. Вот Лида, жена моя, им намного больше времени отдавала. Порой даже через «не могу», «устала до чертиков»… Но кто об этом скажет? Да никто. Затем мысль вернулась в настоящее. И я подумал, сел ли кто в мою электричку там, на оставшемся позади полустанке, или я снова буду ехать один?» — только успел подумать, как дверь из тамбура распахнулась, и в вагон ввалилось два бомжа с многочисленными грязными пакетами и двумя огромными тяжеленными сумками. Вернее, бомжиха и бомж: холодные, грязные, оборванные. Как узнал, что ввалились мужчина и женщина? Да просто. Она хоть и была замурзанная, но без бороды, да и грудь солидно выпирала через порванную курточку...
Они без интереса, искоса и, как мне показалось, или это было на самом деле, брезгливо взглянули на меня, седовласого старика — как же, не их поля ягода.
Оставляя за собой грязные следы, бомжи прошли к центру вагона и плюхнулись на мягкие чистые сиденья. Сразу зашелестели своими пожитками, достали из пакета бутылку с каким-то пойлом, тут же, по очереди, приложились к ней. Сначала она, безбородая, потом он, бородатый. Крякнули. Потом она... начала раздеваться. Сбросив с себя шапку и грязную курточку, она стянула юбку и прилегла на сидение. Разделся до трусов и бородатый. Все происходило в полном молчании. Я отвернулся к окну: еще такого мне не хватало! Мне показалось, что передо мной были не люди, а… какие-то худющие заготовки. Да, им далеко до человечности, но, возможно, они не совсем еще опустились? Хотя…
«Во сне это происходит, или наяву? — думал я. — Если во сне, то может случиться и не такое, а если все это наяву? Что же ждет меня дальше?» Может меня и этих бомжей электричка мчит в давно забытый мир? Ну, это уже совсем на грани фантастики…
Я закрыл глаза, всем видом показывая, что задремал или сплю. Но долго с закрытыми глазами выдержать не смог. Я должен был видеть все, что происходит вокруг меня, чтобы, если заставит ситуация, дать отпор вовремя, поэтому раскрыл глаза, чуть приподнял голову, хотя ее не поворачивал в их сторону — пусть занимаются своими делами сами. Бомж и бомжиха уже шелестели чем-то в своих огромных грязных «баулах». А потом... раздались шаги, и кто-то тронул меня за плечо. Все-таки, я пропустил самое главное — один из бомжей был уже рядом.
От неожиданности я, вспомнив многие страшные рассказы жителей нашего поселка о последней электричке, о вурдалаках и ведьмах, страшных своей жестокостью бомжах, вздрогнул, душа сразу в пятки ушла. Я внутри весь сжался. Да, это во мне действительно проснулся страх души. Хотя почему я, когда-то протрубивший почти пять лет на зоне, так испугался бомжей? Мне показалось, что я нынче стал похожим на себя, восьмилетнего мальчугана, которому все интересно познать, даже страх, но как — он еще не знает. Да, я был испуган, но почему-то в то же время что-то словно вещало мне о том, что нечего бояться этих двух бомжей…
— И ты хочешь? — вдруг спросила пропитым и промерзшим голосом женщина.
Я поднял голову чуть повыше, повернул от окна. Взглянул. Передо мной стояла худющая бомжиха без юбки, в одних только трусиках, кофточке и грязных сапогах. Сколько же ей? Двадцать пять или сорок пять, а, может, и под шестьдесят? Ни того, ни другого, ни третьего не дашь. Вот бомжу, точно за пятьдесят.
Надо мной висело промороженное лицо женщины — пьяницы беспросветной с распухшими донельзя губами и цвета гниющей морковки носом, и глаза у нее не горящие, а потухшие, совсем невыразительные...
— Пойдем, охочий, выпьешь с нами, — негромко сказала она. — Мне мало.
— Чего? — не понял я.
— Пойдем, охочий, — сказала она снова. — Мне, понимаешь, мало. Еще хочется глотнуть, а попутчик мой отказывается. Не хлебать же одной…
Я несмело покачал головой.
— Что, не нравлюсь? — удивилась она. — Брезгуешь со мной пить? — коротко добавила, — или уже запретку на горючку себе заказал, ампулку зашил?
Я взглянул на бомжиху и, чтобы как-то отбрыкаться от ее ненормального предложения, и в то же время не обидеть ее, поскольку неизвестно, что после этого может произойти — бомжи, они не предсказуемы, поэтому тихо произнес:
— Спасибо, но ты предложила мне это, к сожалению, поздно.
— Так ты уже на запретке???
Не знаю, как, но у меня вырвалось лишь одно слово:
— Уже, — хотя это было, слава Богу, пока неправдой.
Появившаяся на миг ухмылка на лице бомжихи даже не «оттаяв», тут же исчезла, однако я успел заметить, ее, эту крохотную «ехиду»… Понятно, бомжиха, скорее всего, хотела посмеяться над старикашкой, но потом ей стало жалко меня и она припрятала свою ехидную ухмылку видимо для кого-то другого и сказала:
— Надо же! Бедненький, — произнесла она и, повернувшись, нетвердой походкой, сверкая худыми ляжками, пошла к своему избраннику, что-то прошептала ему, дремлющему.
«Распутница», — подумал я. Другие, более емкие слова-синонимы не шли на ум, да я и не хотел того, чтобы они пришли... Что еще можно сказать о почти голой перед незнакомым мужчиной, пускай и старым, женщине. А ведь сколько же фальши в ее последнем слове! Я для нее теперь лишь отработанный, пускай и не ею, материал... И еще, как показалось мне, в том, произнесенном ей слове «бедненький», я ощутил горькое разочарование женщины во мне. Словно я взял и исковеркал всё в ней, в ее мыслях, надежде своим одним словом «уже».
Бомж открыл глаза, взглянул на меня и ухмыльнулся. Смешок был у бомжа ехидный-ехидный…
— Нечего смяться над трудностями этого деда, — тихо произнесла бомжиха, пряча не без сожаления наполовину выпитую бутылку в сумку, и тут же обратилась ко мне:
— Вот видишь, дед, наших, которые с нами бежали. уже поймали и увезли в межпараллели испавлять… Всех поймали. До одного. Только мы — я и Дважды Федя и остались, как бы неприкосновенные… И еще живы здесь, в твоей параллели. Понимаешь? — Она подняла на меня глаза.
Я кивнул. И тут же почувствовал, что у меня затряслись руки.
— Да не бойся ты нас, дед. Мы, к твоему сведению, не бомжи, о которых в вашей параллели сколько всего понарассказано. Мы просто… ломаные и сбежали из экспериментальной лаборатории двести двадцатой параллели, которая расположена рядом с вашей. Понятно?
Я опять кивнул головой.
— Ну, че молчишь, дед?
— Ну и как вы? — вырвалось у меня.
— Выживаем, дед, как можем. И ничто человеческое нам не чуждо… Вот уже второй месяц пошел, как мы сбежали… Хотя экспериментальная лаборатория и находится в другой параллели, но мы смогли сбежать лишь сюда, в твою параллель. А дальше… Дальше нужно знать коды раскрытия других Врат, мы же их, к сожалению, не знаем.
— Ты чего, Ларка, разоткровенничалась перед ним? Оно ему все это наше надо? Видишь, сжался весь, руки трясутся. Может, у этого деда, забот и бедствий и без нашего полон рот, а ты-и… Еще возьмет, и сдаст нас межпараллельщикам. Возьмет, и заложит…
— Вижу, что нет. По его глазам вижу, — ответила бомжиха бомжу и снова обратилась ко мне:
— Не заложишь нас, дед, не продашь межпараллельщикам?
Я только молча покивал головой, что, мол, не продам и ничего никому не скажу о них. А что я мог сказать в ответ ненормальной бомжихе Ларке, которая тарахтела о каких-то межпараллелях и говорила, что она, да и этот Дважды Федор — какие-то ломаные… Но в то же время почувствовал, что страхи мои относительно бомжей и их выкрутасов в последней на этот день ночной электричке, потихоньку отходят далеко на задний план…
…В электричке неразборчиво пробормотали динамики, и она начала замедлять ход. Бомжиха споро натянула на себя юбку, набросила курточку, снова достала из сумки бутылку, отхлебнула и начала тормошить своего, почти враз уснувшего попутчика. Он проклемался только тогда, когда в рот полилось из бутылки. Затем он встал с сидения, потянулся, выхватил бутылку из рук бомжихи и протопал ко мне.
— Выпьешь, — подойдя ко мне, почти трезво негромко спросил он. — Я бы с тобой, старик, выпил, чем-то понравился мне, но ты ведь это пойло пить не будешь, факт! Или выпьешь?
Я хотел отмолчаться. Что я мог сказать этому нахальному бомжу? Пожалеть, или накрыть крутым матом? Тем, который частенько ходил по зоне. Однако это было так давно, но я, конечно, не забыл ничего… Понятно, если бы случилось что, я бы себя в обиду, думаю, не дал, но кто его знает? Мне то уже не сорок и даже не шестьдесят, а… семьдесят… И то, что я уяснил себе еще с зоны — зеки, отсидевшие на зоне не один десяток лет, поведали, прежде, чем нападать, нужно знать силу того, на кого нападаешь. Может он тоже знаком с такими же боевыми приемами то ли самбо или еще чего, поэтому…
— Так будешь, или нет? — он тронул своей донельзя грязной рукой меня за плечо. Не боись нас. Мы не новые твари, сбежавшие из зоопарка. — Бомж протянул бутылку. — Так будешь?
Я отрицательно повел головой.
— Что, и говорить со мной не хочешь? Или онемел от счастья лицезреть меня с самочкой?
— Спасибо, молодой человек, но, кроме чая и кофе давно уже ничего не пью. Ни водки, ни вина. Даже пива. Здоровье не позволяет, попытался отнекаться я.
— Ба, ты слышишь, Ларка, таки заговорил дед. И со мной заговорил…
— Ну и пусть пустозвонит. Тебе чего? Он зашитый, ну, закодированный от спиртного…
— Ну что же, раз закодированный, раз е хочешь, дед, нам с Ларкой больше останется, — проговорил бомж и вздохнул. — А я-то думал…
— Чего ты с ним возишься, мыслитель ненормальный? — недовольно и властно прокричала бомжиха. — Выматываемся! Электричка ждать нашего выхода не будет — потащит в неведомые дали…
— А, может, проедем еще одну остановочку, — бомж взглянул на свою попутчицу. — Еще чуток покемарим, отдохнем… Или с дедом погутарим… А почему бы и нет? Старики — они интересные.
— У нас нет времени на твои хотелки. Одевайся, паразит ты этакий! — Ларка бросила одежду Дважды Федору. — Эти, из лаборатории могут в любой момент нагрянуть даже сюда, и тогда, пиши-пропало. Тогда плакала твоя и моя свобода!
— Да брось ты… Не найдут, не сдернут…
— Я сказала, на этой остановке выходим! — Уже грубо, в приказном порядке, проговорила Лара. — Натягивай все шмотки на себя, и побыстрее…
— А я-то думал… Тут, в вагоне, так тепло, уютно… И ты ведь с дедом поговорила…
— Я тебе сказала! — почти прокричала бомжиха. — Эектричка ждать нашего выхода, как говорят, «в свет», не будет.
Бомж вслед за ней засуетился.
Они вскочили.
«Может она помешанная? — снова мелькнула у меня мысль. — Я проводил ее взглядом. — Надо же, помешанная бомжиха... — Затем бросил взгляд и на него. — А он... Он, скорее всего, просто бомж. Еще не помешанный, но практически до конца спившийся...»
Электричка уже была на полустанке. Бомж и бомжиха ретировались из вагона так быстро, что я едва успел это заметить. Может, недалеко от этого полустанка у них было какое-то жилье? Или они встали здесь, чтобы пересесть на электричку, идущую в обратном направлении и, передремав или поспав, вернуться к определенному времени в столицу?