Сказка о золотой рыбке

Их возвращение было похоже на землетрясение, и на извержение вулкана, и на гибельную волну цунами.
Когда он переехал к избраннице, то в квартире пустовала вторая комната. Кажется, ее владельцы успешно осваивали северные просторы. Нехоженые края не изучить и за десятки лет.
За это время подгнили доски, которыми были заколочены двери,  древесные жучки проточили  многочисленные ходы.
Предприимчивая подруга занавесила это непотребство примечательным плакатом. Призывно улыбалась полураздетая женщина.
Но жучки продолжали  разрушительную деятельность.
По ночам, когда хозяйка забывалась после привычного свершения, он напряженно прислушивался.
Челюсти  вонзались в древесину.
Будто хрустели кости, он содрогался от  хруста.
Но окончательно допекли его вернувшиеся после длительного отсутствия соседи.
Ключи, конечно, потеряли, поэтому просто выломали дверь.
Предчувствуя скорую гибель, жучки еще яростнее вгрызлись.
А пришельцы, незадачливые странники, не придумали ничего лучшего, как запалить костер, горьким дымом отогнать комарье и гнус. Привыкли в тундре или в тайге.
Благо топливо под рукой, отломили ножки у обеденного стола – излишняя роскошь для походной жизни.
Где-то раздобыли гитару и запели хриплыми простуженными голосами.
Так воют волки, почудилось ему.
Волчица усердно подвывала своему повелителю.
Обязательно  подожгут, не сомневался он. И в поисках артефактов всю ночь будут бродить по комнате, пока не протопчут глубокую колею.
А если попенять им, то в лучшем случае отмахнутся от пустых возражений.
Когда небрежно отмахиваются, то могут ненароком переломать кости.
- Могла бы и предупредить, - упрекнул  подругу.
Та работала в магазине, и когда невмоготу было сидеть за кассой, из кладовки выволакивала ящики.
От долгого сидения зад ее   раздался,  тяжелые ящики набили   мозоли.
Не помогли диеты и притирки.
Есть красная черта, различила она. Даже не черта, а огненная полоса, и нет обратной дороги.
Тогда и приметила такого же одинокого мужчину, почти мальчишку.
Наобещала ему с три короба.
Главное, что соседи  не вернутся.
Писцы и медведи давно обглодали их кости.
Но неповоротливая наша система только через много лет заметит пропажу.
Так нескоро, что не стоит печалиться об этом.
Кроме того согласилась заботиться о своем избраннике. Прикармливать его и одевать по мере возможности.
- Или раздевать, - кокетливо намекнула ему.
Он не противился.
И поначалу, когда становилось невмоготу, закрывал глаза и так стискивал зубы, что на желваках лопалась кожа.
Впрочем, вскоре притерпелся, и научился различать, как пируют жучки и другая нечисть.
Сначала только в моменты их близости. Особенно, когда она в экстазе вонзала ногти.
Кожа уже полопалась и на спине.
Настали тяжелые времена, в магазине урезали довольствие, и приходилось все дольше сидеть за кассой, и все тяжелее становились ящики.
Теперь, возвращаясь с работы, женщина забывалась тяжелым сном.
Но просыпалась, стоило ему пристроиться рядом.
Так и не приобрела  вторую кровать, напрасно он напоминал и настаивал.
Уже не вонзала ногти, и хватало нескольких минут, чтобы насытиться, но жучки не угомонились.
Поэтому по приезду соседей, высказал свои претензии.
Незадолго  до этого приметил женщину.
Приехала на машине, случайно обронила перчатку.
Он подобрал ее.
Успел спрятать в карман, а когда она оглянулась, показал пустые ладони. И даже развел полы пиджака, настаивая на своей непричастности.
Женщина беспомощно пожала плечами.
Он успел рассмотреть ее.
Среднего возраста, уходящая молодость еще отчаянно сопротивлялась грядущему увяданию. Но первые морщинки уже предательскими лучиками разбежались от уголков глаз, удлинили переносицу, и глубже стали складки около губ.
Подходящая женщина, безошибочно определил он, именно такие усталые более всего нуждаются в его участии.
Тем более сама намекнула: подбросила  перчатку.
Вслед за ней прокрался в соседнюю парадную, далее шел по запаху.
С перчаткой не ошибиться. Влекущий и волнующий запах ее тела привел к квартире.
Но прежде, чем сойтись, выяснил подробности в жилконторе.
Всего-то потратился на коробку конфет, подруга снабжала его карманными деньгами, пока еще не пересох этот ручеек.
Татьяна, так звали  незнакомку,  недавно переехала в эту квартиру.
Кое-что рассказали словоохотливые и любопытные соседки, в чем-то она сама призналась в дальнейшем.
После развода очутилась в коммуналке, комната была похожа на пенал.
Николай содрогнулся, вспомнил совместное проживание с матерью и отчимом.
Особенно тяжело приходилось ночью, когда им казалось, что все спят.
А он просыпался, стоило  услышать воспаленное дыхание и отчаянный скрип панцирной сетки.
Соседи не отличались деликатностью, один из них едва живой возвращался с работы, вспомнила Татьяна.
Не хватало сил дойти до своей комнаты, отключался в коридоре. Нередко около ее двери.
Другие устраивали громкие разборки, по стенам змеились трещины.
Лучше участвовать в этом побоище, мысленно согласился Николай, чем слышать скрип и стоны.
А еще временами отключали батареи, и с перебоями подавали горячую воду. И грозили перерезать провода, если жильцы не рассчитаются с долгами.
Крошились и прогибались изношенные балки.
- Бедненькая, измучилась одиночеством, - толком не разобрался он.
- После тех ночей я не могу оставаться один, - ответил на немой ее вопрос.
В той гибельной квартире спала она в самой нарядной ночной  рубашке, чтобы не опозориться, если суждено погибнуть.
На всякий случай он проверил.
Не материя, но горячее тело с едва заметными складками жира на бедрах.
Обеими руками прижала она его ладонь к животу.
Измаялась, откровенно призналась ему, поэтому прислушалась к несведущим предсказателям, что углядели скорую расплату.
До конца времен, напугали они, осталось несколько минут, ее часы отсчитывали последние секунды.
Отец, которого  не знала, отсрочил ее гибель.
Перед смертью решил искупить грехи, упомянул ее в завещании.
Не знаю своего отца, мать не проговорилась, едва не сознался Николай, а отчим был  бесполезным человеком.
Многих вспомнил, усмехнулась Татьяна, будто каждое упомянутое имя могло уменьшить меру наказания.
Сначала косматые рогатые кочегары швырнули его на сковородку и даже присыпали мукой, чтобы мясо не подгорело.
Но, чертыхаясь и проклиная начальство, не зажарили и не сварили, а отправили в каменоломню.
Где на гору вкатывал он камень, а тот срывался с вершины.
Потом наводил чистоту в загаженном сортире.
Память его ослабла, не вспомнил всех, кому напакостил, и притерпелся к своей работе.
И даже поругивал неаккуратных пользователей.
Если мешает хвост, то надо пристегнуть его к пояснице.
Чистота не там где убирают, но где не гадят, часто вспоминал  мудрое высказывание мусорного предшественника. Президента или премьер-министра в забытой нереальной жизни.
Лучше такой – заботливый отец, чем его отсутствие, мать не призналась даже перед смертью, подумал Николай, но не посмел возразить.
Когда Татьяну отыскал нотариус, она мужественно отказалась от подачки.
- Он негодяй и сволочь! – заявила она.
Нотариус – старательно упакованная женщина неопределенного возраста – с любопытством наблюдала за ее потугами.
- Можете передать, - подсказала она. – В так называемый фонд, - добавила с явным презрением.
Татьяна ухватилась за эту подсказку.
- Чтобы разворовали! – выругалась она.
- Пусть в преисподней и дальше мучается! – пожелала неведомому дарителю.
Туда доставили особо знатного грешника. На радостях кочегары так надрались, что до невозможности загадили отхожее место.
Отомстила своему отцу.
Денег хватило купить небольшую квартиру и скромную машину.
И даже некоторое время смогла содержать водителя.
Предшествующая подруга без скандала рассталась с сожителем.
Когда-то ей почудилось, что очутилась в бескрайней степи среди осенней пожухлой травы.
Различила зарево далекого пожара.
Огонь приближался.
Спаслась, но не сразу научилась жить на пепелище.
Потом научилась и вгляделась в своего напарника.
Тому уже не удавалось скрыть гримасу отвращения.
Словно удары током. Сначала слабые и почти безболезненные, но с каждым разом возрастало напряжение.
На теле топорщились волосики. Иногда с них срывались и разлетались по комнате огненные шары.
Но чаще всего выжигали тело.
Очередной  пал, и на этот раз не уберечься.
- Убирайся, - отпустила и прокляла его. – Больше мне нечего тебе дать.
Он поспешно покинул ненадежное убежище.
Некоторые женщины быстро стареют. Эта постарела мгновенно.
Будто заболела. Заразная болезнь, и не существует лекарства, заранее наметил пути отступления.
В очередном убежище часами просиживал за компьютером, отыскивая приемлемое занятие, или с этой же целью колесил по городу.
Почти ничего не осталось от наследства.
Бросал машину в переулке и прогуливался по набережной.
Говорят, люди часами могут смотреть на огонь и на воду.
Огонь он возненавидел, бывшая сожительница так часто рассказывала о степном пале, что он сам ощутил тот жар.
Тем острее привлекала  река.
К пристани, около которой он обосновался, подошел белоснежный катер.
Капитан протянул руку, помогая сойти на берег прекрасной незнакомке.
Будто ковром застелил пирс.
Николай насмешливо улыбнулся.
Дочка олигарха,  определил он.
Избалованная и испорченная девчонка. Наверняка оступится на крутых ступенях. Чтобы капитан – все равно раб, пусть в белоснежном кителе и в брюках с генеральскими лампасами – подхватил  на руки и отнес к карете. Еще и пожалуется на него -  преднамеренно прижал к груди. Чересчур возомнил о себе.
Прикажет выпороть на конюшне.
Но не запороли до смерти, после показательного урока можно  пересадить  на другое судно. Например на землечерпалку, что выбирает грязь со дна пруда в заброшенной усадьбе. В бывшей царской резиденции, которую  приобрел ее отец.
Николай так  зримо представил, как она издевается  над дворней, что девушка ощутила.
Оттолкнула руку и сама спрыгнула.
Всего себя раздарил увядающим и жаждущим женщинам.
Словно одинокое дерево в степи.
И каждая странница, чтобы отогреться, обламывала верхушку. К огню протягивала зябнущие руки.
Все короче становился огрызок ствола.
Наконец остался пенек.
И казалось,  ничего не вырастет на мертвой земле.
Но весенним дождем смыло отравленный пепел. И этот же дождь напоил пересохшую землю.
К солнцу и свету рванулась зеленая поросль.
Жизнь неистребима.
Вскормили, вырастили, научили, а я щедро рассчитался с вами, попрощался он с привычным увяданием.
С подержанными приевшимися женщинами.
Не принцесса в белоснежном платье, разглядел он. Джинсы и футболка, кроссовки, а не хрустальные туфельки.
И не надо пальцами растягивать губы, чтобы улыбнуться.
Больше не придется ласкать, зажмурившись и сжав зубы.
Различила и ответила чистой улыбкой.
Солнце одновременно отразилось в десятках и сотнях стекол в окнах прибрежных домов.
Никогда не настанет ночь, никогда не иссякнет свет.
Жизнь неистребима и вечна, мы бессмертны, если верим, любим и надеемся.
Так подумал, так хотел сказать он.
И она услышала, такое нельзя не услышать.
Принцесса нашла принца, придумал он.
И когда возвращался в свое временное убежище, продолжал улыбаться.
На перекрестке, где встал на красный свет, некоторые водители увидели.
Солидный господин не поддался. Ладонью запечатал рот, пальцы безжалостно вонзились в щеки.
Неудобно управлять одной рукой, боковой поверхностью шины    притерся к поребрику.
Резина взорвалась, машина накренилась, колесный диск высек искры.
И только тогда удалось избавиться от непрошенной и случайной улыбки.
Но больше никто не пострадал в суматошной городской неразберихе.
Разве что бывшая пришла в гости к нынешней. Или та призвала ее. Соседние парадные, дом как одна деревня. Только жители разучились здороваться.
У Татьяны нашлась бутылка кагора.
Церковное вино; если раньше не посещала церковь, то почти уверовала, получив наследство.
Придумала, что даритель приставлен к отхожему месту. Но не вечно будет наказан, помиловала его. Достаточно нескольких тысячелетий, после этого пусть переведут на менее ответственную работу.
- Все мужики лентяя и нахлебники, - согласилась с бывшей.
- Мужик с воза, бабе легче, - слегка переиначила та пословицу.
Вроде бы поблагодарила  за избавление.
- Тебе, наверное, повезло, - согласилась с ней хозяйка.
Женщины примерно одинакового прискорбного возраста, поэтому легко перешли на «ты».
- Как заставить его работать? – спросила хозяйка у более опытной подруги. Может быть, она знает волшебное средство.
- Таких? Никогда, - отказалась та.
Если другие прихорашиваются, собираясь в гости, то она не позаботилась об этом.
Не соорудила прическу, не накрасилась, не приоделась.
Грудь и живот обвисли, ноги распухли, их оплели вены.
Будто спустилась за газетой, а ее затащили в камеру. Впрочем, она не сопротивлялась.
- Вот, скоро ты такой станешь, - огорошила Татьяну.
- Нет! – всполошилась та.
- Когда выпотрошит тебя до донышка.
- Уже, - пожаловалась хозяйка.
- Но если не кормить и отобрать машину…, - научила соседка. -  Куда ему деться, кому он нужен?
- Мне, иногда, - не согласилась Татьяна.
- Отомсти за меня, - попросила бывшая.
-  Как? – спросила  хозяйка.
Бутылка опустела, кажется, им удалось сговориться. Сообща разработали план.
Нет, не распнут на кресте, и не усадят на шипастое кресло, и не подвесят за вывернутые руки, теперь другие времена и нравы.
Всего лишь посадят в клетку. Накроют ее брезентом.
Как певчую птицу, недавно показали в каком-то фильме.
Птица запела, когда сдернули тряпку.
Вернее захрипела, но кто не слышал вольную песню, насладится и этим подобием.
- А мне почти не нужно, забирай себе это непотребство, - мужественно отказалась бывшая от  законной доли.
- Можешь разговеться раз в месяц,  - милостиво разрешила хозяйка.
- Поздно, видишь, какая я стала, - пожаловалась бывшая.
Обычные бабские разборки, и чем больше жалели себя, тем сильнее негодовали.
Насторожились и нацелились, когда  распахнулась дверь.
Изготовились двумя кошками.
И пусть шерсть кое-где облезла, мускулы потеряли  упругость, зубы истерлись, а когти притупились, но еще могли искалечить.
Успел отступить, прежде чем ударили.
Под ручку двери подсунул черенок швабры.
Им не вырваться, но все равно стремительно скатился по лестнице.
Снова ошибся, снова предали, будто провалился в топь, и  не выбраться из трясины.
Женщины, к которым умоляюще протягивал руки, равнодушно отвернулись.
Проклятые женщины.
Если бы  мог прожить без них.
Как черные монахи, что клятвенно обещали.
Но даже самые продвинутые иногда нарушали завет.
Поэтому дотянулся до перекрученного ствола березы, нависшего над болотным окном.
Вспомнил девушку на яхте.
Та давняя, первая женщина, приманила его сытной гороховой похлебкой.
Другая якобы случайно уронила перчатку.
Многому научили его.
Но  давно съел похлебку, а на машине износились тормозные колодки.
Прекрасная незнакомка одарила  улыбкой.
Прижал к груди  драгоценный дар. А потом осчастливленная ладонь соскользнула на живот.
Губы пересохли и потрескались.
И можно умереть от жажды, если немедленно не напиться.
И она жаждет, разобрал Николай.
Бросил машину на набережной под запрещающим знаком.
Пусть забирают, не ему придется разбираться.
Яхта еще не отчалила.
Прижимая к груди, к животу, к паху  ее подарок, шагнул навстречу  судьбе.
Все сбудется, как в волшебной сказке, придумал и поверил он.
И буря не налетит, а волна не выхлестнет на гранитный берег, и не разобьется кораблик.

Г.В. Июль 2019