Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".
У отца было две дочери: старшую звали Мария, младшая имела два имени. Вот как это было. Середина лета, жара, душно, комары и мухи – вот это и начало истории с крещением. Дед сидел на завалинке, смотрел во все глаза как баба с вёдрами проходит мимо него.
«Ничего-ничего, - думает про себя старик, - посмотрю, потом пойду», - а сам с места не сходит.
- Со мной? Аль как? – баба весело засмеялась.
Дед прищурился: «Нет, показалось». Он старался вспомнить эту бабу: по виду похожа… Не может быть! Такого он не ожидал: баба эта была ему по родству, да умерла, уж будет как сорок лет. Влюблён был мальчишкой, а она – помри. «Сколько годков! Сколько годков!» - старик качал головой.
- Как ты здесь, Маша? Ведь нет тебя?
- Али не видишь? Есть. Тут стою.
- Вижу. Так это ты ко мне, значит?.. – старик начинал догадываться. – Забрать пришла?
Баба на время перестала улыбаться.
- Вот что, Андрей, не ходи за мной, - потом опять засмеялась и стала звать, совсем как собачку. – Идём за мной, - и совсем тонюсеньким голосом, - ну же!
- Не пойду за тобой никуда, не зови.
«Не хочет звать, а зовёт, - дед был сметлив, догадался, - неспроста увести хочет, помираю». Прислушался к совету бабы – не пошёл, а та зовёт, по-ласковому кличет: «Андрюша, Андрюшенька, сокол мой, иди, иди за мной», - и смеётся, белые зубы показывает.
Баба долго звала, потом грустно вздохнула:
- Не любишь меня, идти не хочешь, уж мужем моим быть мог, а тот… убил меня, окаянный. «Заболела, - сказал, - слегла», - а я болезнями не страдала. Кипятком обдал меня, да рожу пожалел, красивая. Я пела, плясать умела, а он убил.
Баба клялась мстить всем девицам его, чтоб не люб был никому. Ещё говорила какие-то слова, дед не разобрал. Будто состарилась, пока говорила. В конце чётко сказала:
- Вот внучка народится у тебя, назови – Лукерья.
- Уж называют, - старик вспомнил, есть имя для второй, если девицей будет. – Кто меня, старика, спросит?
- Назови по-моему, - настаивала баба.
«Вот настырная!» – он и жену-покойницу вспомнил, такая же была, всё про себя.
Последними словами было:
- Не назовёшь, судьбу ей передам.
Дед испуган был, внучкам такого «счастья» не хотел. Не мог только встать с завалинки, чтоб сына упредить, умереть боялся до этого. Больно баба до мести злая.
Не мог старик прийти в себя дней двадцать, пока болел: не говорил, не ел. Невестка воду давала, жар спадал, но силы таяли. Отходит, думали, надежду потеряли, а он очнулся.
В комнате новый человек в люльке, не помнит старик: «Кто это?» - спрашивает.
- А это внучка твоя Аксюша, имя дали ей. На крестины не успел, так что ж – вот она, внучка! Все радовались, дед с того света вернулся, уж не чаяли.
- Не могу, помру скоро, вот ведь что рассказала…
И пересказал всё, как было на завалинке в тот день. Призадумался сын: правду мерещилось? Сколько лет прошло? Есть такой. Жив ли? Старик, старше моего отца, убийца? Коли кровники, так что ж, могут мстить своим.
- Ладно, отец, живи. Коли так, как говорила, надо крестить. Буду молиться сам, и ты, отец, не оставляй молитвами мою дочурку Аксинью.
Старик молитвенным не был, а тут креститься начал, молитву шептать: «Вон, какая у меня внучка красавица, надо, что б судьба сложилась счастливая, ни как у той…»
Прошло несколько дней. Старик вставал, по избе ковылял, с внучкой люлюкал. Поп в Лукерьин день крестил девочку.
«Теперь Лукерьей звать будут», - старик помер в тот же день.
Похоронил отца сердобольный сын, а сам думку не оставляет: всё про родню выспрашивает. Никогда не интересовался, а тут спрашивать стал, старика нашёл, мужа убитой Маши. Помнит ли?
Спросил, а тот:
- Чего тебе? Когда было!
Не захотел говорить, а сам шамкает без зубов, будто ест.
- Отец велел дознать, снилась ему твоя Маша, сказала, что убил ты её.
Старик оглянул с ног до головы.
- Ты чей будешь?
- …
- Ей родня, значит. Беспокоит меня, окаянная, проходу нет, всюду она. Убью, сказал! – это он в другую сторону. – Пасынки у меня, своих нет, и дочь одна от тебя, не помнишь? – он хитро сощурился.
Он долго говорил с «Машей», видел её, но рядом никого не было.
- Умерла твоя Маша, не убил бы, ещё жива была бы, - и ушёл.
«Рехнулся старик, - подумал, - поделом ему».
Но дело тем не закончилось. Умер сын, состарившись. Дочери замужем, у них дети свои – живут. Одна Лукерья, та, что с двумя именами, с причудами: то отец ей мерещится, то дед, которого не помнит, всё просят простить. А Лукерья смеётся: «Прощаю», - говорит.
Убийца долго жил, простить не просил, злее был: детей ненавидел, убить хотел. Убили самого. Как под нож попал? Не дома убили: еле ходил, а тут вышел, в пьяную драку попал, али как?..