Мой кофе, принесенный проводницей, уже давно остыл. В вагоне было жутко душно, не спасали даже открытые, где это было возможно, форточки.
Интересно находиться среди людей, наблюдать за их манерой общаться, ходить туда-сюда по узкому проходу вагона.
Чуть дальше от нашей ниши, на верхней и нижней боковушке, ехали девочка с волосами цвета молодой листвы, еще школьница, и ее, судя по всему, дедушка. По их разговорам я понял, что эта девочка собирается в будущем пойти на журналиста, а в Мурманск едет на летние каникулы. Дедушка, с проседью седых пушистых волос, похожих на ореол, в толстых очках с роговой оправой, сидел, что-то записывая, время от времени отрывая взгляд от толстой потрепанной тетради и разглядывая мелькающий пейзаж. Коллеги по бумаге, подумал я.
- …Журналистов убивают, потому что им, этим людям, не нравится их миссия, которую журналисты добровольно принимают на себя – нести правду. Правда всегда опасна, - слова дедушки. Да, как же он прав. Правда опасна – поэтому я ее и скрыл, надеясь забыть произошедшее, как страшный сон. Теперь добровольно подставляю грудь для расстрела – еще неизвестно, кто на это скажут родители Клары.
Да и Серого обвинили вместо меня! Он, не зная правды, действительно уверовал, что это его вина! И наказали его, а не меня… Конечно, я был с ним не в ладах, но почему я тогда не подумал о том, что он чувствовал?.. Ладно, я еду, не все потеряно.
Интересная личность, этот пожилой человек, у такого есть чему поучиться. Повезло этой девчушке с таким дедушкой, думаю я, допивая свой кофе, холодный и горький.
В людных местах открывается потрясающий пейзаж человеческих взаимоотношений. Можно писать про природу, про отдаленные и нематериальные темы. Можно писать про людей – и для людей. Наверное, в этом моя миссия, раз мне суждено пережить, прочувствовать все то, что я чувствую сейчас. Горечь кофе и горечь внутри – и рождается текст. В страданиях есть свой смысл, а если его правильно, мудро применить и поделиться им – рождается шедевр. Литература – это и страдания, и поиск. Невозможно писать сильно, если в твоей жизни всегда все отлично и сам ты всегда в хорошем настроении. Это и есть причина, по которой можно утверждать – писателем может стать любой. У каждого своя история, свои мысли и чувства.
Издали, как из другого мира, сквозь мысли, до меня доносится речь Тима и отвечающей ему Клары. Предвкушают встречу с родным городом.
Вскоре поезд прибыл. Пассажиры, утеплившиеся после Москвы, собравшие свои вещи и сидевшие в ожидании прибытия, повскакивали со своих мест, кто быстрее к выходу. Возмущение, детский смех.
- Давайте переждем, пока все выйдут, сейчас будет толкучка, - предупредил Тим. Клара в ответ кивнула и улыбнулась. Сегодня и вчера она была в хорошем настроении. Глаза-улыбки блестели, прямо таки горели нетерпением.
Мы достали теплые вещи. Сегодня за окном тринадцать градусов, объявила проводница с крашеными губами, та самая, что вначале удивленным взглядом проводила меня.
Наконец, вышли. В лицо после московского зноя ударил непривычный, с запахом детства, холодный заполярный воздух. Люди, толпясь у лестницы, поднимали свои огромные чемоданы. Платформа без крыши, здание вокзала, зеленое, с колоннами, полукруглым куполом и шпилем. Наш серо-красный поезд на фоне. Мы стояли втроем на платформе, вдыхая воздух, любуясь холмами горной гряды, возвышающимися вдали. Чуть ближе – трубы, клубками уносясь в небо, плыл дым.
Таксисты выстроившись в шеренгу, приглашали прибывших воспользоваться их услугами.
- Давайте на такси, сейчас все автобусы полные будут.
Сели в такси. Решили ехать к Тиму, его родители уехали по работа в другой город, а значит – квартира в полном его распоряжении. Мы намеревались устроить сюрприз, не предупредив никого о нашем прибытии. Услышав адрес, таксист рванул свой «Жигули» с места.
За окном – знакомая неприхотливая архитектура. Проехали Кировский Дом культуры – колонны и полукруглый вход гостеприимно приглашали войти. Вспомнилось, как мы ходили сюда с классом – наш театральный коллектив выступал там с постановкой «Двенадцать месяцев». Таксист включил радио – заиграл негромкий незатейливый шансон: «Я его любила, а он ушел…» - замурлыкала певичка из динамика.
***
Наконец машина остановилась у серого подъезда пятиэтажного дома. При входе стояла желтая лавка с облупившейся краской, рядом на асфальте – огрызки от семечек. Спустя девять лет ничто не изменилось, разве что деревья у подъезда достают теперь не до четвертого, а до пятого этажа.
Клара выгрузила свой небольшой чемодан, и вслед за Тимом вместе с Иосифом вошла в подъезд без домофона. Тут и там валялись рекламные бумажки, под лестницей на картонке спал, свернувшись калачиком, чей-то рыжий кот в ошейнике. Поднялись вдоль зелено-белых исписанных стен на второй этаж. Тим с предвкушением достал ключ и в полном молчании повернул. Щелкнула два раза дверь и открылась.
- Ну вот и добрались, - Тим радостно потянулся, поставив чемодан у вешалки.
***
Здравствуй, дневник! Едем в поезде.
Настроение хорошее, за окном – родные северные просторы, и я жду- не дождусь прибыть на место! Как я могла ненавидеть эти места?
Сегодня я наблюдаю за Иосифом. Тим мне что-то рассказывет время от времени, а я, сидя на верхней полке, незаметно наблюдаю. За все время, что мы ехали, он ни разу не притронулся к еде, только кофе и чай пил. У него все время какие-то грустные глаза, сидит себе, смотрит как будто даже в никуда. Либо он мыслитель, и в его голове происходит что-то неведомое нам всем, либо он в глубокой депрессии, только делает вид, что все хорошо. С Тимом проще – он веселый, жизнерадостный…
***
Начать я решил с родителей Клары. Раз умирать – так умирать.
- Клара, послушай, у меня к тебе дело, - сказал я ей, как только вещи были более-менее разложены, я застал ее на кухне, готовившей гречку с тушенкой – наш нехитрый обед.
- Дело? Какое? – тряхнула она копной рыжих волос. И опять запах цветочных духов и вопросительный взгляд серых глаз.
- Мне нужно пойти с тобой к твоим родителям, - ну я и ляпнул, теперь она точно примет меня за идиота.
- Я как раз собиралась… А зачем тебе? – она развернулась ко мне.
- Это по поводу тебя, помнишь, я тебе рассказывал? – мягко намекаю я ей, чтобы не переводить разговор на эту тему в надежде, что она поймет, вспомнит.
- Да, помню немного… Что ж, хорошо. Тогда идти надо на голодный желудок, у мамы всегда есть чем угостить гостей, даже если они свалились как снег на голову, - почему я раньше не замечал, какая у нее красивая улыбка? И как ей идет этот ободок с зеленым цветком. Хорошо, что я не вижу отсюда ее шрама – как ножом по сердцу всякий раз. Вот и пришло время расплачиваться за свои поступки.
На улице светило солнце, было прохладно. Свистели воробьи и чечетки. На улице рядом проезжали машины и автобусы – их было слышно из-за пятиэтажных домов.
У ее подъезда, чистого и современного, мы остановились. Она как будто не решалась войти, отсчитывая этажи в надежде найти свой.
- Волнуешься? – скорее это она должна была меня спросить.
- Я? Нет. Я предвкушаю. Я уверена, что они дома. Что-то подсказывает мне.
На ее шее по-прежнему висел тот кулон, спрятанный под толстовку.
Лифт довез нас до нужного места. Это был не тот дом, что пахнет кошками. Зеркала в лифте, чистота везде – все указывало на то, что тут-то и живет элита этого города. От непривычного убранства мне стало не по себе.
Мелодичный звонок известил хозяев о нашем прибытии. Умирать – так умирать.
- Иду, иду! – послышался из-за кожаной обивки женский голос. Повернулся дверной замок, и дверь открылась. Первое, что я услышал – радостно-счастливый возглас «Кларочка!» и «Мама!». Они обнялись. Эта женщина выглядела намного моложе своих лет. Крашеные черные волосы убраны в пучок, нисколько ее не старивший, а, наоборот, придававший ей шарм. Модный шелковый халат на японский манер указывал на состоятельность – то, чему я раньше так завидовал. Только когда она выпустила Клару из своих объятий, я смог оценить их сходство. Оно было настолько очевидным, что их можно было принять за сестер. Глаза – точь-в-точь такие же.
- Как же выросла! И волосы покрасила! Лида от тебя письмо твое недавно получила, и мы обрадовались - а то не пишешь, не звонишь. Сколько же мы не виделись? С тех пор как мы тебя в Москве навещали... ого, да ведь год прошел! С ума сойти! Похорошела как! Взрослая, самостоятельная.Звонила бы почаще - мы так по тебе все скучали! Думали - раз не звонишь, значит дел у тебя много.
- Да, иногда сложно бывает. Я думала, нет смысла звонить, лучше просто приехать. Соскучилась по городу, по вам всем.
- А это твой молодой человек? – спросила она с хитрой улыбкой, оглядывая меня с ног до головы. Женщины! Хорошо, что сегодня я оделся в более-менее новую одежду, а не как всегда – в то, что удобно. В гости надо ходить подобающе.
- Да нет, мам, это мой хороший друг.
- Вот как, ну не стойте в дверях, проходите. Вы только приехали? У меня есть обед, только почему же вы не предупредили меня? Я бы сделала что-то более существенное! – восклицала она, торопясь на кухню. Несмотря на внешнюю элегантность, а то и неприступность – она мать, любящая свою дочь, - я как раз собиралась обедать, сейчас же папа придет! У него сегодня короткий рабочий день.
- Видишь, как удачно, - шепнула и улыбнулась Клара снизу вверх, разуваясь.
- И не говори, - я оглядел светлое и богатое убранство квартиры с множеством растений – все находилось на своих местах, как будто подчиняясь негласному закону, и если за домом смотрит эта женщина, больше похожая на девушку, то у нее очень хороший вкус.
Мы пошли мыть руки. Из кухни донесся аромат уютной домашней пищи.
Ей уже повезло, что она родилась в этой семье, без зависти подумал я.