Рассказ
От пристани остался причал: две скамьи под навесом, будочка билетной кассы и буфет, похожий на большой сарай. Его купил местный предприниматель Агамирзян. Это было единственное место, где с утра наливали. Сейчас сюда шел Лошак.
У Лошака было пятьдесят рублей. Это значило, что он выпьет два с половиной стакана разливного портвейна и будет ждать, пока не придет кто-нибудь похмеляться и угостит. Так начинался почти каждый день Лошака – Генки Лошакова – тихого пьяницы, и браконьера. Жил и пил он с вылазок в лес за мясом, с мелких краж, да с огорода. А еще - с подачек, и с займов. Впрочем, в Толготуе ему уже давно никто не занимал – знали, что не отдаст. Раньше он расплачивался диким мясом. Но с тех пор, как лесник отобрал у него вертикалку 12-калибра, оставшуюся от отца, промышлять стало нечем.
В поселке было много пьяниц, чуть не каждый второй, и порой у кого-то случались деньги. Тогда на пристани шла гульба. А потом она плавно перемещалась в руины церкви – говорят, еще 17 века. Лабиринты воняли мочой и были завалены фекалиями. Но в центре под бывшим куполом было чисто – мужики гоняли оттуда шпану, и обустроили свою стоянку – сколотили лавки, сообразили из бочки и листа ДСП стол, и даже приволокли ящик под мусор. Вот и вчера Лошак попал на такую гульбу, а сегодня ему было плохо.
- Наливай, кого смотришь-то, - положил Лошак на металлическую тарелочку сложенную вчетверо пятидесятирублевку. Буфетчица – расплывчатая, щекастая, с желтым кустом когда-то обесцвеченных волос, торчащих из-под сероватого кокошника, толстенькими пальцами, на одном из которых грубо поблескивал янтарь в золотой оправе, брезгливо развернула купюру. Убедилась, что не она порвана и не заляпана (недавно Лошак принес залитую йодом сторублевку, из-за чего в буфете полчаса стояла ругань). И только потом налила первый стакан коричневой жидкости. Лошак, дергая кадыком, стал переливать жидкость в себя. Второй стакан выпил уже не залпом, в три приема и последние полстакана стал смаковать. Буфетчица молчала и смотрела на Лошака брезгливо, как на раздавленную и размазанную по асфальту собаку.
- Закурить дай, - попросил Лошак, отставив стакан на стойку.
- А больше тебе ничо не надо? – повернулась буфетчица к лошаку кубометровым задом и унесла стакан в моечную.
- Сука, - сухо сплюнул Лошак и пошел на лавки.
Когда-то пристань была оживленным местом – речные трамваи ходили каждые два часа, раз в день отваливала, шипя пузырями мутной воды, «Комета», а пару раз в неделю причаливали двухпалубные «Ермак» или «Жемчуг».
Теперь только два раза в неделю швартовалась мелководная «Заря», которая умудрялась проскакивать многочисленные отмели.
Сегодня была среда. Значит, «Заря» уже прошла утром до Кутомарок и в четыре часа вернется к Толготую. Сейчас было только одиннадцать. Лошак подставил спину в старой китайской майке с надписью «Россия» набиравшему высоту солнцу. Внутри успокаивалось – проходила тошнота и в голове веселело. Внезапно Лошак увидел после фанерной урны почти целую сигарету «Балканская звезда» и ему вовсе захорошело. Нет, день пока складывался неплохо. Если бы еще 50 рублей…
Лошак прикрыл глаза, покрытые сеткой воспаленных сосудиков, и стал размышлять. Как хорошо было бы, если бы его жена Надя сегодня была на работе. Тогда можно было бы, наконец, выкатить из сарая старый велосипед «Урал», прицепить к нему тачку, набросать в нее железяк из сарая, и уехать на нем к Ваньке Цзяну. Китаец обосновался на краю поселка лет десять назад, и завсегда принимал от местных мужиков любой металлолом. Платил немного, но сразу. А велосипед все равно никому уже давно не нужен – только Надька по бабьей скаредности ворчит – не трогай, мол, Колькин это велик, не тобой куплен. А где тот Колька? С утра мотанет из дому со шпаной, и порой дня два-три не появляется. Тоже промышляет с малолетками по району – где котельную в брошенном военном городке раскурочат, где десяток сосен спилят втихушку. Несмотря на свои пятнадцать лет, сын был сформировавшимся мужиком – длинным, жилистым, мосластым. Он знал цену себе и деньгам. Иногда давал матери на хозяйство тысячонку – другую, и тогда ее умиленным причитаниям не было предела. Раз хотел Лошак, с особенно ядреного бодуна, попросить у сына на опохмелку, но услышал из-под одеяла басовитое и рассудительное: «Воруй иди, а не ханку жри с утра». Забывшись, перетянул подвернувшимся шнуром от зарядного устройства по одеялу, но тут же отлетел к дверям: сын, полувстав, лениво отпихнул тщедушного батю легким движением длинной руки, так, что тот впечатался спиной в рейки, прижимающие войлок к дверным доскам. С тех пор они не разговаривали, и не замечали друг друга.
Мечтая о продаже велосипеда и железяк рублей за пятьсот, Лошак задремал. Солнце уже жгло обтянутую синтетикой спину, и он в полудреме сдвинулся в тень, а затем и вовсе распластался на лавке. Портвейн начал отпускать, а на пристань никто не шел и не угощал. Лошак начинал злиться и перебирать в голове все возможные способы найти хотя бы сто рублей. Это был его ежедневный минимум – на сто рублей можно было купить полуторалитровую бутылку того самого портвейна, но уже в магазине, а выпив, проспать до вечера в развалинах храма. И затемно прийти домой, где, если повезет, доесть остатки ужина, или хотя бы пожевать хлеба с солью.
Работать Лошак не то, чтобы не любил, а не умел устроиться в этой жизни. В прежние времена он трудился в леспромхозе, получал и премии, и выговоры – всего поровну. Но кончился леспромхоз вместе с государством, а в новой стране Лошаку места не нашлось. Пытался калымить там-сям, но все это было временно и ненадежно. И тогда он махнул рукой на дальнейшие попытки, был проклят женой, и оказался предоставлен сам себе. И жил он не в самой избе, а в тепляке, который построил еще его отец. Лошак, впрочем, воспринимал все происходящее с ним, как должное, не искал виноватых, и ни на кого не обижался – разве, если кто не угостит его стаканом на похмелье. От такой жизни Лошак поистрепался и пообносился. Но он еще находил в себе силы пару раз в неделю мыться в холодной бане (топить ему не разрешала жена – дрова покупались на ее деньги), и сбривать пегую щетину. Последний раз свой день рождения Лошак отмечал лет десять назад, а потом забыл про него. А вот сейчас почему-то вспомнил – тогда был холодец, сало, пельмени, и на водку супруга не поскупилась – как же, родня ее толстомясая с райцентра приехала. Вспомнив стол, и даже ощутив легкое жжение прохладной водки в горле, Лошак сплюнул и сел. Хотел было двинуться в буфет, попросить стакан в долг, но тут же и увял: знал, не нальет тварь. Лошак сложил набрякшее лицо в колени и мерно закачался взад-вперед, как еврей на молитве. Мысли в нем бесновались отрывистые, отчаянные, бессвязные. «Вот сейчас бы такой стол! Выпить, пожрать, а потом и помирать не страшно. Гульнуть на собственных поминках».
Сверху уже кто-то спускался по лестнице. Шаги были легкие, и Лошак сразу их не услышал. А когда услышал, то встрепенулся - на пристани появился еще один человек. Лошак мысленно сматерился – человек был чужой. Чужим он был и как залетный гость, и по духу – в компании Лошака так не одевались. На незнакомце был легкий летний костюм цвета спелого овсяного поля и белоснежная футболка в тон таким же туфлям. Казалось, что человек сошел сей момент с витрины магазина – настолько новой и свежей казалась его одежда. Лошак не мог определить – сколько лет незнакомцу. Фигура сухая, подтянутая, волосы светлые, без признаков седины. Но при внешней молодости ощущался во всей этой фигуре, в ее движениях зрелый опыт и уверенность в себе.
Человек изучал расписание «Зари». Но все табло было давно закопчено сажей – шпана баловалась. Тогда человек приблизился к Лошаку и отменно - вежливо поинтересовался:
- Прошу прощения за беспокойство, не подскажете, когда теплоход до города будет?
Лошак шумно сглотнул слюну и ответил каким-то чужим голосом:
- Дак, в четыре, как обычно.
- Благодарю вас – ответил человек и глянул на часы – увесистые, объемные, явно золотые, на золотом же браслете.
«Тыщ десять в скупке бы дали. Не меньше», - машинально подумал Лошак. Человек на пристани был явно не из бедных, и грех был упускать такой случай. Лошак приблизился несмело к незнакомцу – тот сейчас смотрел на блики солнца в речных водах, припорошенных первым тополиным пухом.
- А, это, извините, у вас закурить не найдется?
Человек дружелюбно улыбнулся и вынул из пиджака – нет, не пачку, портсигар: как и часы, объемный и золотой. Лошак опять сглотнул слюну – портсигар в скупке потянул бы тоже на десятку. Откинулась крышка и Лошак увидел ряд черных сигарет с золотистым фильтром.
- Прошу!
Лошак какое-то время соображал, как взять такую сигарету – слишком плотно они та лежали и заодно застеснялся своих рук – заскорузлых, нечистых, с нестриженными ногтями.
- Берите, не стесняйтесь, подбодрил человек Лошака, - это «Собрание», хорошие сигареты.
Лошак, наконец, выцепил сигарету.
- Спасибо.
- Я бы сказал – на здоровье. Но в данном случае это будет неуместно, - человек с золотым портсигаром не переставал улыбаться и по–доброму смотреть на Лошака. И зажигалка щелкнула тоже явно золотая, даже на вид тяжеленькая. Прикуривая, Лошак заметил еще и перстень, и браслет из благородного металла. «Тыщ на пятьдесят одного золота на нем, это если по скупочным ценам. А по магазинским, так и на все двести. И ведь не боится, что дадут ему сейчас по голове и скинут в реку. За такие-то деньги», - все это пронеслось у Лошака в голове, пока он затягивался душистым и довольно крепким дымом.
- Да, здоровье, оно конечно, - выдохнул вместе с дымом Лошак, и как-то молниеносно пропустил сквозь сознание идею – а не раскрутить ли городского (в том, что человек был из города, Лошак не сомневался), на угощение в буфете?
- Проблемы со здоровьем? – участливо поинтересовался золотой незнакомец и присел рядом на вытертую до блеска скамейку.
- Да, так…вчера тут…перебрал малеха, – промямлил Лошак, еще не зная как приступить к теме угощения, но этого делать и не пришлось. Щелкнули замки кожаного кейса, который, оказывается, был у незнакомца (Лошак был уверен, что еще несколько секунд назад никакого кейса при нем не было) и он извлек плоскую фляжку. Если бы и она была из золота, Лошак бы не выдержал и заскулил, но фляжка оказалась обыкновенной, конечно добротной, мельхиоровой, обтянутой светло-коричневой кожей.
- А вы подлечитесь, - сказал человек и протянул фляжку. Она оказалась увесистой. Лошак свинтил крышку и опрокинул горлышко над автоматически раскрывшейся пастью. В него стал вливаться явно крепкий, но духовитый напиток. Он пах дымком, каким-то фруктами и еще чем-то неясным, но заманчивым. Лошаку стало так хорошо, что он и не заметил, как содержимое фляжки перестало изливаться. Какое – то время он прислушивался к новизне вкусовых ощущений, потом выдохнул и на выдохе выговорил:
- Ох, ети ж его душу…как Боженька босячком по душе прошелся.
- Это виски. 18-летний. Понравилось?
- Но, непривычно слегонца, а так-то хорошо идет. Скока это градусов-то?
- Сорок два.
- Итить твою! – удивился, становясь словоохотливым, Лошак, - а так и не скажешь, идет, как водичка льется. Ой, я кого-то поди увлекся, вам – то и не оставил.
- Ничего страшно. Я почти не пью. Это – так, всегда ношу с собой на всякий случай. Мало ли что.
- Ну, спасибо, это, как говорится, от души!
- О, не стоит!
- А вы, - Лошак вытащил еще одну черную сигарету из предупредительно протянутого портсигара, - по делам тут, или в гости к кому?
В это же время он пожалел о том, что ему никто не поверит – ни про виски, ни про такие вот дивные сигареты.
- Да, я по делам.
- Наверное, это, бизнес, да?
- О, нет. Я юрист. Адвокат, точнее. Был у вас в администрации. Мой клиент хочет купить тут землю под ферму.
- Дак, кого там, земли-то тут, хоть жоп…земли-то тут навалом. Вся пустует.
- Клиенту нужен участок леса и недалеко от реки.
- Поди, это, особняк хочет строить или каво ли?
- А этого я не знаю.
Помолчали. Лошак поерзал – его уже распирало изнутри
- Как это называется, говорите, ну, то, что я пил?
- Виски. Сорт «дьюс». Восемнадцатилетней выдержки, - все это незнакомец повторил без всякого хвастовства, буднично, как, будто речь шла о портвейне.
- Хорошие эти…виски. Эх, - внезапно смачно крякнул Лошак, - хорошо, но мало!
- К сожалению, больше нет, - улыбнулся человек, - но вот, я вижу – буфет. Может, мы зайдем туда? Я угощаю! – предупредил он явно искусственно-смущенную гримасу Лошака.
- Ну, если угощаете… - Лошак поспешно отделился от скамьи и шагнул за человеком в прохладное помещение, где уж помыли пол, и пахло мокрым деревом. Буфетчица недоуменно посмотрела на человека – таких посетителей она еще не видела. Окончательно сбил ее с толку Лошак, который по-приятельски отирался возле необычного клиента.
- Виски тут, конечно, нет, - разговаривал он словно сам с собой, но и предлагал участие в обсуждении Лошаку, - но вот, я вижу - коньяк…
- Коньяк хороший, дагестанский, - включила звук буфетчица, предчувствуя хорошую выручку, но тут встрял Лошак.
- Дорогой он тут, кого там, можно, вон, портвешку сообразить литра полтора.
- Ты еще тут посоветуй мне, – набросилась на него буфетчица, выйди вообще отсюда, не лезь к человеку.
- Да это со мной, - взвился Лошак, словно боясь, что эта перепалка сейчас спугнет благодетеля.
- Примазался уже на халяву, что ли? Вы его гоните подальше. Это наш алкаш местный, не наливайте ему…
- Хайло завали, морда свиная! – взорвался подогретый Лошак. - Наела сраку с цветной телевизор, и выступает тут. Твое дело – за прилавком стоять. Воспитывать она будет…
Скандал прекратил хорошо поставленный голос незнакомца. Такой голос бывает у людей, часто выступающих публично.
- Бутылку коньяка. Бутылку минералки. Два бутерброда с сыром. Два – с сервилатом. Сдачи не надо – он положил на блюдце тысячерублевую купюру, извлеченную из темного кожаного бумажника с золотой монограммой. И Лошак, и буфетчица успели оценить и пачку денег в бумажнике, и золотую монограмму на нем. Стоимость монограммы Лошак уже определять не стал. Если бы у него был хвост, он бы сейчас вентиляторно вращал им от переполнявших его светлых чувств к незнакомцу.
- Стаканчики надо? – заискивающе спросила продавщица.
- Да. Два.
Лошак и незнакомец вышли под навес и устроились за единственным столиком – с исцарапанным пластиковым верхом. Надписи тут были самые разнообразные. Самая крупная из них оповещала посетителей буфета, что «Колясыч – жмот ё….й». Лошак знал, что Колясычем в поселке пацаны называют его сына Кольку. «В мать пошел» - неожиданно подумал он. А человек уже налил две порции коньяка по стаканчикам и жестом предложил Лошаку взять свой.
- Прошу! Будьте здоровы!
Коньяк легко ушел в нутро Лошака, уже смазанное портвейном и виски. Проснулся аппетит и он стал жевать хлеб с колбасой. В то же время, Лошак заметил, что незнакомец лишь пригубил свой стаканчик.
- А умум..угум…- он прожевал бутерброд, - вы что-то и не пьете совсем.
- Не беспокойтесь. Я пью мало.
- Здоровье не позволяет? - изо всех сил изобразил участие Лошак. Он уже сообразил, что вся бутылка достанется ему. И теперь молил только об одном – что никто больше не пришел на пристань. Делиться коньяком Лошак не хотел ни с кем.
- Нет, здоровье в порядке. Просто при моей работе приходится постоянно быть трезвым. Иначе клиенты начнут отказываться. Кому нужен нетрезвый адвокат? А ведь я могу понадобиться в любое время суток.
Лошаку уже было без разницы, что говорил ему этот щедрый незнакомец, он следил, как тот берет бутылку и льет в пластиковую емкость коричневую жидкость. Вторая порция, наконец, возымела эффект – Лошака стало разбирать.
- Да, оно конечно. Такая работа – не дай бог. Но вы, наверное, и получаете прилично?
- Не всегда. Все зависит от того – будет ли доволен клиент. Сумею ли я выиграть дело в его интересах, или решить его проблему другим путем…
- Но, однако, все равно так-то неплохо выходит?
- Не жалуюсь. Вот потому и приходится держать себя в форме.
- В форме? Вы что же, военный, или из милиции? – Лошаку стало неприятно в желудке.
- О, нет. Это просто так говорится.
- Ну, тогда наливай! – Лошак повеселел. И обнаружив, что на пристань так никто и не идет, повеселел еще больше, и перешел на «ты».
Еще пятьдесят граммов перелились из пластикового стаканчика в умиротворенное нутро Лошака.
- Эх, жизнь бекова, - выдохнул он с дымом очередной сигареты, - нас е…т, а нам некого. А тут ни работы, ни жизни.
- Все так плохо? Нет работы?
-Вообще нет. Раньше хоть, кого там, леспромхоз был. Я там на трелевочнике, да на бульдозере. Ну, худо – бедно, выходило сотни три, четыре. Ну, премии там. Путевки. А потом кого там, закрылся он. И все. Только воровать остается.
- А сколько вам нужно в месяц, что бы жить нормально?
Лошака уже прилично разобрало. Его тянуло на длинные обстоятельные разговоры.
- Ну, кого там…вот считай – поисьти, выпить. Ну, там, за свет заплатить, дрова купить, ***-муй. Ну, одежку прикупить когда. И так, что бы на кармане лежало. Ну тыщонок пятнадцать. Пятнашку, да. и нормально.
- То есть, если вы будете получать неважно откуда 15 000 рублей в месяц, то вам больше ничего не придется делать до конца ваших дней? Я правильно понял?
- Да кого там делать-то еще? Нахера? Живи да радуйся. У меня Надька столько получает. Дак она горбатится –то за них как!
-Ну, что ж. Я могу вам в этом помочь.
- Это как это? Денег что ли дадите?
- Скажем так. Вы будете получать из благотворительного фона помощи неимущим пособие в 15 тысяч рублей. При условии, что все деньги будете тратить на себя, и не будете больше ничем заниматься в этой жизни. До самой смерти. Вы согласны?
- Да ёпт…да…да я-то согласен. Но кого вы говорите-то? За что такие деньги? Так же не бывает!
- Бывает. Мы сделает вот что. У вас есть паспорт?
- Дак дома. Я ж сбегать могу. Тут кого там. Рядом совсем.
- Отлично. Я вас жду.
Лошак несся вдоль поселковой улице. В его голове крутились и переворачивались слова «15 тысяч в месяц. Пятнашка! И делать ничего не надо». Лошака несло, он бормотал про пятнашку и размахивал руками. Прохожие на него оборачивались.
Лошак вбежал во двор, разметав тучу тополиного пуха у ворот, и рванул к серванту.
- Э! Уебище! – выстрелил внезапно голос жены, за какой-то надобностью она пришла днем с работы, - ты куда намылился?
- Паспорт мой давай, - сказал Лошак, чуть не приплясывая на месте.
- Какой тебе паспорт? Нахера он тебе сдался, алкашу?
- На работу устаиваюсь!
- Ой, посмотрите на него. Работник нашелся. Сиди уж, алкаш.
- Паспорт дай, сказал.
- Да не дам я тебе никакого паспорта. Ты, может, дом наш продать решил, а мы куда пойдем?
- Дура, что ли? Сказал – на работу. Сидит тут, как эта…
- Не дам.
- Паспорт, сука! – взревел Лошак и пихнул жену так, что она впечаталась мясистой спиной в стену печи.
- Убивают! – наладилась Надька. Это был ее коронный прием. Лошак жену никогда не бил. Но она, в семейных разборках порой внезапно начинала визжать свиным голосом. На ее визг вышел сонный сын – угрюмый, мосластый, в семейных трусах.
- Э, ты кого барагозишь? Шары залил опять? Я те щас жбан-то поправлю!
Лошак неожиданно даже для себя метнулся к печке и схватил стоявший там в углу топор. Им тесали лучину для растопки.
- Убью, суки! – неистово заревел Лошак. – Паспорт сюдв. Гнида!
Вереща, жена кинулась к серванту, и достала там паспорт Лошака. Паспорт был завернут в полиэтиленовый мешочек.
- На, подавись! Домой можешь больше не приходить.
- Щас, разбежалась. Это мой дом, забыла? Вылетишь у меня сама отсюда. Свинья.
В Лошаке проснулись давно умершие гордость и уверенность в себе. Он как будто стал выше ростом и шире в плечах. Даже наглый сын невольно уступил ему дорогу, и с некоторым уважением сказал вслед – ну дает, батя. До этого сын не называл его батей много лет.
Лошак миновал жаркие, пахнущие пылью и старой бумагой сени, миновал двор, мельком заметил в окне удивленную и перепуганную жену, и вышел на улицу. Он шел твердым шагом. Впереди начиналась новая жизнь. Лошак уже решил, что не будет никого поить. И вообще, мысль об алкоголе бледнела и улетучивалась. Уже не казались такими притягательными буфет на пристани, и магазин у поселковой администрации. Раньше Лошак мечтал купить там, в случае внезапных денег, большую бутылку хорошей водки. Теперь эта мечта ушла ко дну его подсознания. Новый Лошак шел по улице поселка.
Из переулка к нему под ноги вывернулся Шишок, Лёха Шишков – его ближайший приятель и собутыльник. Они вместе промышляли по мелочам, пытаясь заработать какие-то копейки.
- Халя-баля, чо - каво? – забежал Шишок в фарватер пути Лошака.
- Отвали. Я занят.
Шишок даже испугался.
- Гендос, ты чего? Я тя с утра ищу. Пошли, трубу притащим Ваньке – китайцу? Я трубу нашел за старой фермой. Далековасто, конечно. Но хули поделаешь. Она рублёв на двести потянет. Потом заколдырим.
- Отвали от меня, алкаш! – вызверился на Шишка Лошак. – Все бы только заколдыривать.
Шишок оторопел, споткнулся и замер. Он долго смотрел вслед гордо идущему Лошаку, и не понимал, что случилось. Лошак никогда не называл его алкашом. Еще вчера они распили на развалинах церкви поллитра разбавленного спирта и потом долго пели песни. Сегодня вместо Лошака был совсем другой человек. Он говорил, смотрел и даже шел по-другому. Наконец, Шишок махнул рукой, отряхнулся от наваждения, и побрел с брату просить ножовку по металлу.
А Лошак, отвязавшись от Шишка, сбавил темп. Истеричное возбуждение отступило вместе с чувством опьянения.
- Да ну, нахер, – думал он – поди городской-то прикололся надо мной. Щас угорает, поди. Да он уехал давно, наверное, кого там? Чего ему этот теплоход ждать? Он и так на такси уедет. Кого тут, сто километров всего.
Лошак непроизвольно замедлил шаги и съежился, боясь смотреть вперед. Он приблизился к лестнице у пристани.
Был! Был на месте тот самый незнакомец! Светлел его костюм на фоне серых от времени досок. Горячая радость окатила душу Лошака куда лучше любой водки.
Незнакомец увидел Лошака, помахал ему рукой и легко взбежал по ступеням. Лошаку даже показалось, что он парил над ними, передвигаясь по воздуху. И еще Лошаку показалось, что человек этот стал выглядеть еще свежее и моложе, пока Лошак бегал за паспортом.
В кирпичном белом домике отделения банка было тихо и прохладно. Увидев Лошака, кассирша Евгеньевна замахала руками – она решила, что Лошак приперся занимать у нее деньги. Евгеньевна была его дальней родственницей по линии жены. Но за Лошаком вошел богато одетый красивый мужик.
- Нам счет открыть, - повелительно сказал он.
- Да-да-да, - затараторила Евгеньевна. – Вам какой? Простой, до востребования, накопительный?
- До востребования. Пополняться будет раз в месяц. Давайте ваш паспорт, - обернулся он к Лошаку.
Лошак не успел оглянуться, как Евгеньевна отбарабанила что-то на своих машинках, дала ему расписаться на скольких разноцветных листочках, и Лошак получил серую книжечку с надписью «Сбербанк России».
- А вот и деньги, – сказал незнакомец, достав из кошелька стопку сиреневых пятисотрублевых купюр. У Лошака свело скулы и захолодело в животе. Он очень давно не видел столько денег сразу.
- Положите на счет? Или возьмете наличкой?
- Я…это… - Лошаку хотелось денег, но и не хотелось показаться через чур алчным. В нем стал оживать человек.
- Я вас понял. Давайте так – пять тысяч на руки, остальное на книжку. Ровно через месяц получите столько же. Ну, если выполните все условия договора.
За окошком, прорезанном в стеклянной перегородке, заиндевела от любопытства Евгеньевна. Судя по всему, непутевый алкоголик Лошак напал на какую-то золотую жилу. И воплощением этой жилы был вот этот вот красавец - мужик, сошедший в их убогую сберкассу прямо с обложки журнала.
Лошак и незнакомец вышли на улицу. Лошаку показалось, что солнце стало каким-то нестерпимо – ярким, а звуки окружающего мира – слишком громкие. Его даже немного шатало.
- До теплохода еще есть время, - сказал незнакомец. А у нас остался коньяк. Прошу.
Они спустились на пристань, и Лошак не поверил тому, что увидел. Бутылка с коньяком, закуска – все было на месте, все стояло нетронутым. Хотя незнакомец надолго оставил стол. Ведь, по любому, на пристань должен был хоть кто-нибудь зайти.
- Ну-с, дорогой Геннадий Федорович, - как планируете распоряжаться капиталом? – незнакомец разлил коньяк по стаканчикам.
- Дак кого там? Ну, одежу прикуплю. Износился весь. Дров опять же. Жене дам на хозяйство. Немного – вспомнил он недавний скандал и топор в своих руках. - Что еще? Тепляк надо подшаманить. Завалинку там, печку. Да много чего.
- Ну, а как насчет выпить?
Лошак увидел налитый коньяк, сказал «будьте здоровы», и церемонно отпил полстаканчика. Почему-то напиток не лез. Пить вообще не хотелось. Зато незнакомец неожиданно выпил свою порцию до дна и закурил. И опять словно помолодел. Вообще, после похода в банк, он стал подвижным и веселым.
- Да пить-то кого там… Это уж я пил то от того, что делать нечего было. А щас-то, поди, найдется. Что делать? Можно вот курей начать разводить. Деньги есть. Корм купить. Курятники забабахать. Оно тебе и куры, и яйца, и продавать можно.
- Э, нет. У нас был договор – никакой работы. Никакой. Иначе денег не будет.
- Ну а кого тогда? Ну, лодку починю. Мотор прикуплю. Рыбалка там. Коптильню сделаю. Рыбу продав… ах, бля. Нельзя же торговать. Ну, сам буду питаться. Еще ружье можно выкупить назад. Билет оформить. Охотиться пойду. Мясо продав… тьфу ты.
Лошак помолчал. Потом соскочил со скамейки.
- Это…у меня сын есть. 15 лет ему. Не учится нигде. 9 классов закончил, и все. С такими же пацанами по району шарахается. Подворовывают. Сядет скоро, наверное. А так же его учиться послать можно, в райцентр хотя бы. На бульдозериста или сварного. Там в месяц штуки три стоят курсы. Потом-то и в артель можно пристроится, кого там. Или пусть едет в город, поступает куда.
- Вы не поняли, уважаемый Геннадий Федорович, - ласково пропел незнакомец. Деньги – только вам. Не жене, ни сыну. Никому. Только и только вам. На жизнь. Вы же сказали: пятнашку бы в месяц, и можно до конца своих дней ничего не делать. Вот вам пятнашка. До конца дней.
- Дак это, кого там получается? А если завтра – послезавтра работу предложат какую-нибудь тыщ на тридцать? Вон, говорят, лес валить будут набирать мужиков местных.
- Ради бога. Но пособия вы лишитесь, и уже навсегда. И никто не гарантирует вам, что ваша работа не закончится быстро, и навсегда.
Лошак задумался. В голове яснело. Алкоголь улетучился. Допивать остатки коньяка, который теперь казался Лошаку противным, не хотелось. Получалось, что Лошак с похмелья продал свое будущее за какие-то пятнадцать тысяч.
- Это самое! – он вскинул голову… но рядом никого не было. Не было ни остатков коньяка, ни закуски. На пристани было пусто, как в тот момент, когда он задремал тут, разморенный портвейном. Лошака ударила мысль, что все это ему приснилось. Но нет – в кармане трикушек лежала серая книжечка. В ней было прописано имя Лошака. В графе «остаток» стояло - 10 000 рублей. В другом кармане лежала стопа пятисоток. Не было только неизвестного благодетеля.
- И теплохода-то не было. Может я заснул, а он того, на машине уехал?
Лошаку было почему-то неуютно, тревожно, страшно. Он даже захотел домой, к жене и сыну. «Надо выпить» подумал Лошак, и зашел в буфет. Буфетчица громыхала ящиками в подсобке.
- Э, аля-улю!
Буфетичца высунулась в дверной проем.
- Кого экаешь-то тут мне?
- Налей мне..не, дай бутылку портвешка.
- Деньги давай!
Лошак с чувством достоинства вынул пачку денег. Буфетчица икнула и замерла. Лошак пересчитывал купюры.
- Закусить, может, чего надо? Колбаска-то свежая. Утром привезли. Сырок вот, – лепетала она.
- Да пошла ты нахер, – внезапно выдал Лошак, и шагнул за дверь. Он решил дойти до магазина.
- Ну, сука, придешь еще, – прошипела продавщица вслед.
Лошак поднялся по лестнице. Нет, в магазин не хотелось. Не хотелось ни водки, ни пива, ни друзей. Лошак понял, что испытывает к ним отвращение. Он вдруг увидел себя со стороны, среди них, судорожно глотающего всякую гадость, а потом ведущего бессмысленные пустые разговоры, смеющегося пьяным смехом, и горланящего дурацкие песни.
- Уууу, сука, - непонятно, про кого проскулил Лошак. Тоска за проведенные в развалинах церкви годы набросилась на него, как медведь, подмявший под себя человека, и выедающий ему, еще живому, лицо. Лошаку оставалось только доживать свой ненужный век, за назначенную им самим смешную цену. Можно, конечно, было плюнуть на эту пятнашку, и начать жить по-новому. Занятся теми же курами, рыбой или пчелами. Или послать подальше опостылевших домочадцев, и уехать куда-нибудь на прииск, в артель, на рыболовный сейнер. Тем более, что деньги на билет и дорогу у него пока были. Но второй Лошак, угнездившийся в уголке мозга, безжалостно – правдиво говорил, что никуда он не поедет. Что все эти порывы пройдут уже завтра, или даже сегодня вечером, после стакана вина.
В этих мыслях Лошак незаметно дошел до развалин церкви. Он сел на картонку, упершись спиной в уцелевший кусок фундамента, и уставился в небо, расчерченное на квадраты каркасом бывшего купола. Солнце ушло. Ветер гнал по небу мелкие серые облачка. Лошаку казалось, что он летит куда-то с ними, и они становятся ближе и ближе. В голову Лошака, против его воли, лезли какие-то куски прошлого: рыбалка с отцом, первая пойманная рыбка, слезы по зарезанному поросенку, с которым он играл в детстве, первая ночь с Надькой - неловкая стыдливая возня, кричащий в пеленках сын. Воспоминания меняли друг друга все быстрее и быстрее. Затем они слились в звонкое и радужное, как мыльный пузырь, слово. Будто кто-то крикнул внутри Лошака:
- Пятнашка!
И потом ничего не стало.
Нашли Лошака вечером. Кассирша из банка Евгеньева побежала к Надьке, и рассказал про деньги, которые получил ее муж. А та, не найдя его в буфете и у магазина, рванула с сыном в развалины. Лошак сидел, прислонившись спиной к фундаменту, и смотрел вверх. В остекленевших глазах отражался серый закат, и клетки каркаса от купола. В кармане у Лошака нашли пять тысяч рублей и сберкнижку. На эти деньги его и похоронили.