Граница

Мунтазир
Отрывок 3, из повести «1932-ой, жестокий»

        «Бахты» была приграничной железнодорожной станцией, последней, куда можно было приехать на поезде.

        Дальше по курсу был пограничный и таможенный пост, через который можно было официально перейти границу, но для этого требовались паспорта и визы, которых ни у кого не было, поэтому прибывшие на поезде, увидев усиленную вооруженную охрану перед шлагбаумом, перекрывающим дорогу на Чоушек, потоптавшись в замешательстве, ринулись в обе стороны по проселочной дороге, проходящей параллельно границе.

        В северном направлении по этой же дороге уже ехала подвода с Гуландом и её детьми. Сердобольная Гуландом набрала полную телегу женщин и детей, несмотря на возражения Петро, решив хоть как-то облегчить участь голодобеженцев.

        Проехав километра два на север, подвода остановилась и, по команде Петро, его два помощника, подхватив на руки Камаля и Талгата, ринулись, через кусты и высокую траву, напрямик к границе.

        Показав Салиму тропинку, которая вела, петляя, прямо к замаскированному кустами лазу, прокопанному под колючей проволокой перед пропаханной полосой и указав, где находится брешь в противоположной стороне, проводники, проинструктировав, что двигаться к границе нужно будет только после того, как по дороге вдоль границы  пройдет пограничный патруль с собакой, вернулись к подводе, чтобы помочь сидящим там в переходе границы в другом месте.

        Гуландом с детьми притаились в придорожных кустах, ожидая когда пройдет пограничный наряд.

        Вскоре послышался приглушенный разговор двух пограничников, один из которых вел на поводке собаку, а другой, помоложе, с беспечным видом лузгал на ходу семечки, выплевывая кожуру по сторонам. Старший в наряде, тот, что держал собаку, выговаривал молодого, ругая и напоминая ему, что тот находится на службе, в наряде, а не на лавочке в станице. В ответ молодой пограничник только посмеивался, не переставая грызть семечки.

        Когда патруль поравнялся с притаившимися детьми, собака, вдруг, принюхалась и пригнув голову, с рычанием кинулась в ближайшие кусты.
Взяв оружие на изготовку, пограничник,  натянул поводок и приблизился к кустам.

        На него с ужасом глядели три пары детских глаз. Слабый свет луны только подчеркивал худобу осунувшихся лиц. «Беженцы!» - сразу догадался опытный пограничник, крепко держа рычащую собаку за поводок.

       «Кто там?» - нерешительно спросил его напарник, не решаясь, однако, приблизиться.

       «А, заяц! Зайца унюхал пёс!» - уверенным голосом ответил старший, уводя всё ещё рычащую собаку в сторону от детей.

        «Пошли дальше!» - скомандовал он и наряд двинулся вдоль границы, а молодой пограничник, переставший было щелкать семечки, вновь приступил к своему любимому занятию, поплевывая по сторонам и старательно делая вид что ему совсем не страшно.

         Дождавшись когда наряд скроется с глаз, испуганные насмерть мальчики, побежали вслед за матерью, во всю оставшуюся мочь, прямо к границе.

        Цепляясь за колючую проволоку, в кровь обдирая тело, ребята пролезли в лаз и стараясь попасть след в след, спиной вперед пошли через пропаханную полосу к подготовленному проводниками лазу на противоположной стороне.

        Из последних сил вся семья перебралась на другую сторону границы и пробежав с десяток метров рухнула на землю, пытаясь отдышаться.

        Внимательно наблюдавший за перебежчиками Сашко свистом дал о себе знать.

       Гуландом, еще на той стороне предупрежденная, что встречать их будет Сашко, обрадованно помахала ему одной рукой, прижимая другой к груди маленького Рашота, к этому времени, совсем переставшего подавать признаки жизни.

        Дальше уже было легче. Погрузив всех в ожидавшую их подводу и подбирая по пути горемык, которым тоже удалось перейти, таким же образом, границу, Сашко направил телегу домой, во двор Юлдаша, где уже, с раннего утра, резали баранов и готовили шурпу и плов, как это начали делать с тех пор, как голодобеженцы стали прибывать с территории Союза.

       Дома их встречали Юлдаш и старший сын Солих.

       А самый младший сын, семимесячный Рашот, умер в пути, так и не доехав до дома живым.