-Мысль должна развиваться, а события происходить. Я ведь прав, Доктор?
Лежит. Опять лежит и стонет. Двое суток прошло, а Оно все еще языком не ворочает. Проснется, пожует свою вязкую слюну, выплюнет гортанный хрип и снова вырубится.
Мистер, или Мсье (как ему хотелось, чтобы его звали в молодости, лет, эдак до 37-ми) изо дня в день, отхаркивая куски слизистой на свое лицо, лежит и произносит одну только эту фразу. Он в ней абсолютно уверен, как и уверен в том, что абсолюта придерживаются одни дураки. Как бы сказал Мсье в свои лучшие годы (а он привык считать, что годы эти у него были): «Чтобы быть уверенным в чем-либо, мы должны все поставить под сомнение». И ведь не обмолвился бы, даже виду не подал, что цитирует некого Декарта. Хлопал бы глазами, заставляя сомневаться, и все тут. Харизма у него такая: наигрываешь в голове мотивчик Моцарта, а Мсье морзянкой отстукивает Сальери; смотришь с ним исторический фильм о Римской Империи, и на каждый гневный удар-удар, будь то кулаком по столу или мечом в дверь, вместо «knock-knock» Мсье бубнит «Брут! Брут!»; даже исповедь становится невозможной, когда с каждого золотого креста с распятым Иисусом в присутствии Мсье на тебя смотрят серебряные глаза Иуды. Признаться в цитировании умозаключения некого Рене для этого Мистера подобно предательству собственного авторитета. «Человека формирует память», - всегда говорил Мсье.
-Доктор, раньше он был не таким. Я отчетливо помню этот огонек в глазах. Ха-х, даже не огонек, будто «молотки» в зрачках разбивались, заливая весь белок керосином. А сейчас...
Исповедь его всегда начинается с одних и тех же слов: «Я будто попал в западню». После чего незамедлительно: «Не знаю, как здесь оказался, не знаю, что к этому привело, но вот он, я, плесневелый обветренный кусок сыра прямо передо мной на уровне глаз, а шею прибил к деревянной доске стальной прут». Лежит и смотрит в потолок, нашептывая, что все еще будет хорошо: что снова взойдет солнце, что звуки станут более сочными, а глаза снова смогут различать цвета. Мсье верит, что убеждая себя подобным образом, человеку легче принять неизбежное.
-Мой друг скоро придет за мной, Док, а дневной свет ослепит меня под его ехидное хмыканье. Оно всегда спрашивает, зачем держать глаза открытыми, чтобы он знал, что я не сплю? Так ведь можно не спать и с закрытыми глазами. А я ведь просто смотрю. У вас здесь уютно. Мне, вроде бы, и не больно уже, если не дергаться.
Но никто не придет. Никто не раскроет набитые пылью шторы, а затхлый спертый воздух еще долго будет объят непроглядной вязкой тьмой. Никто уже и не помнит, что где-то лежит еще живой человек, приговаривающий одни и те же утешительные мантры.
-Помню, как-то я пытался выйти из номера, а Оно меня и спрашивает: «На кой черт тебе это надо?». Ну, пиццу купить там, сигарет... Выпить что-нибудь. Оно всегда был падок до алкоголя. На недели в запой уходил, но все будто с гуся вода. Однажды просыпаешься, а перед тобой совершенно другая личность: стрижка, укладка, костюм отглажен, на брюках стрелки. И, что забавно, ни следа беспробудной пьянки. В квартире ни одной пустой бутылки, мятой сигаретной пачки, вся посуда блестит...
Мсье вот уже несколько недель даже не хочет пытаться пошевелиться, хотя, чего бы ему это стоило? Перевернись на бок, упади с кровати, урони что-нибудь. Кто-нибудь, да и откликнется на грохот. И дозвонится другу Мсье, чтобы тот взял его под руки, вызвал такси, отвез в ближайшую больницу, затыкая старый потрескавшийся рот на каждое «все нормально». Но, видимо, даже сама попытка ничего не изменит. Видимо, слышать некому. Некому приходить.
-Этих людей необходимо убивать, - Док стучит ручкой по планшету и пристально смотрит на своего пациента. - Теперь достаточно убедительно объяснила?
-Да, - //«Нет, все прошло так, как и должно» соленая мутная слеза пробежала по правой щеке Мсье «Наверное, я всегда хотел так закончить: один, в темноте, уставший и измотанный»// - Я понял.
-Нихера ты не понял! - Док срывает head-mounted дисплей с головы пациента и, протирая его шелковой тряпочкой, добавляет. - Мы ДОЛЖНЫ их убивать, - тяжелый вздох. - Хотя бы из жалости.
Можно воссоздать информацию о совокупности частиц, тем самым создав идентичную копию объекта. Но чтобы изменить, записать и переправить эту информацию, объект придется подвергнуть аннигиляции. Результатом на наших руках остается, своего рода, телепорт, так как идентичный аналог объекта возникает в другой позиции пространства-времени и не теряет свою идентичность, благодаря полному разрушению исходного. Телепорт с механизмом отложенного срабатывания мы могли бы назвать «неполноценной машиной времени». Но что происходит с сознанием, с памятью? Так называемая телепортация требует сознательной смерти и возрождения физической оболочки.
«Меня никто не слышит», - шепчет. Постукивая пальцев по стеклу задней дверцы такси в такт разбивающимся об него же каплям дождя, Пациент с принудительного приема направляется обратно к своему Оно. - «И с чего мне быть суицидальным? Я просто хочу опровергнуть свою же гипотезу», - кусочки дробленых мыслей циркулируют в черепной коробке подобно грязной воде в раковине, используя ротовое отверстие в качестве смыва. - «Ведь если я окажусь неправ, если мои доводы лишь случайная совокупность ложных выводов, то... Кхм... Я бы мог избавиться от необходимости в такси», - избавиться от социального взаимодействия. Избавиться от общего сегмента пространства. Прервать процесс на середине и распылить себя к чертовой матери, - «А вот это уже точно не здорово», - добавил так же шепотом Пациент. А если совокупность ложных выводов привело к истинному решению? - «Даже думать об этом страшно».
Четыре оборота по часовой стрелке ключа, и дверь в зону комфорта со скрежетом открывается. Затхлый воздух с запахом рвоты и кошачьего дерьма потоком сносит любого входящего. Своего рода процесс аутентификации. «Отвращение к себе как раковая опухоль». Заголовок очередной никому не известной прессы, что с частотой два разу в неделю забрасывается в почтовый ящик. Сначала ты ее даже не чувствуешь, а уже следует поменять образ жизни. «Но мне... как бы это сказать... Плевать?.. - жует свои губы. - Да! Нахуй опухоль!» - щелкает пальцами. После чего она начинает разрастаться. Сначала доставляет неудобства, а следом за ними, как на вечеринку старшеклассников, с криками, звоном бьющегося стекла и треска ломающейся мебели, прибывают и боли. Но протекает все так медленно, что успеваешь привыкнуть. Терпишь. По итогу, в какой-то момент становишься похожим, как кажется (а в реалиях становишься без всяких присказок), на лысого худого мальчиком с плаката «Помогите собрать на операцию». Или девочкой. *** поймешь, что в действительности за существо изображено на нем. И валишься с ног в пучину бесконечного сна.
Шаги, стук, конверт под дверь. Снова стук и шаги. Три щелчка в замочной скважине. Не могу открыть. Стук... Нет. Удар. По столу толстым стеклом. Щелчок. Щелчок. Как от пленки проектора. Хлопок по уху. Просыпаешься в холодном поту и тратишь несколько минут, чтобы поместить в сознание хоть какую-нибудь заблудившуюся личность. Оно уже налил себе пойла и с интересом наблюдает, как проходит процесс синхронизации.
-Ну и как тебе Док? - и отвернулся к своему монитору.
Пациент прищурился и отчасти потерял контроль. Его зрачки плавно разворачиваются в череп через левый верхний уголок глаз, будто пытаются увидеть информацию, а через мгновение уже резко ловят фокус на спине Оно.
-Ты каждый раз так со мной поступаешь?
-Нет, - «хлюп».
-И я снова и снова задаю тебе один и тот же вопрос, зная, что ты лжешь?
-(отрешенное) Нет, - глоток, «хлюп».
-Не лжешь или?..
-(без изменения интонации) Нет, - «хлюп», глоток, «хлюп».
В тусклом свете монитора Оно перебирает циклы в своем проекте по симуляции. Каждый раз говорит, что у него дедлайн, что работа должна жить, идея ее развиваться, а события происходить, но, открывая глаза, Пациент наблюдает стагнацию. Торчащие позвонки прорезаются сквозь серую кожу, волосы тонкими ломкими прядями сползают на плечи, струйка дыма вьется по ключице, цепляет скулы и растекается под потолком комнаты от сменяющих одну за другой конвейером сигарет, а перед впавшими глазами один и тот же алгоритмический скелет. Спрашивать, почему Оно постоянно пьет последнее время, не приходится.
-Доктор, мне хочется, чтобы он ушел. Ушел и заблудился в лесу, где попадет в капкан. Им сломает ногу, будет вопить от боли, но так и не сможет вынуть из куска ржавой железки раздробленную кость. А потом на запах крови его найдет хищное животное. Поначалу он будет от него отбиваться, но вскоре обессилит и позволит обгладывать зверю свою лодыжку. Это нормально?
Перед сеансами нет-нет, да и встречаются существа, будто слизанные с зеркальной копии Пациента. С теми же мертвенно уставшими глазами, что ищут в углах коридоров и газетных обрывков что-то свое. То, с чем они могли бы себя ассоциировать, чтобы не выпасть из реального мира окончательно. И Пациент называет их «Поколением ненастоящих имен, стыдливо прячущих фантазию родителей за латиницей, отсортированной через рандомайз». С силой втирают в пепельницу окурок и заменяют его новенькой стройной сигаретой. Так же поступают и со своими именами, характерами, ненавидят то, что раньше любили, и любят то, что хотели ненавидеть. Общество, построенное на абсурде и рассинхронизации потребностей с желаниями. «Клик-Клик». Оно опрокидывает очередной стакан.
-Представь, что ты свихнулся, - Пациент кончиками среднего и указательного пальцев дотрагивается до серых ломких волос, опадающих на плечи, - с катушек съехал, крышей двинулся…
-Я лучше представлю, что я Бог.
-Хм... Понятно...
Вот уже несколько дней подряд Оно тщетно пытается втиснуть в свою симуляцию идею электромагнитной индукции с целью использования ее как оружия, ведь события должны происходить. Спившийся творец, что подсадил свой собственный мир на иглу электричества, чтобы разобрать его путем отнятие. «Если тебе не нравится война — отпишись от нее на фейсбук», - говорил тот всегда Пациенту. «Мы просто хотим убивать гребанных людей. А если не сами, то хотя бы смотреть на это. Смотреть, как очередной кусок мяса прибивают к земле свинцовым шаром с шипами для отбивных. Смотреть, как некогда личность превращают в груду поломанных костей и сгустки крови на холодном камне. Смотреть, как на куски кромсают друг друга схожие типы сомнительных ценностей. Да я бы сделал ставку на одного из них, только, поди пойми, кто есть кто,» - говорит Оно.
Пациент машинально отдергивает руку от оголенного плеча, как от разочаровавшей его игрушки: «Видимо, Оно сломался», - и в глухой вязкой тишине, перебивающейся иногда скрипом и потрескиванием аппаратных частей комнатного сервера, забивается в угол на свой пыльный надувной матрас, поджав колени к подбородку. «Война» - отписаться от массовой рассылки. Глаза без эмоций на сером лице, исчерченном ручьями тонких голубых сосудов, бегают по экрану планшета в его тусклом освещении. «Пандемия» - отписаться от массовой рассылки. Ноющий зуд в локтевых сгибах хаотично резонирует в каждом нервном окончании по всему телу, заставляя непроизвольно сокращаться то уголки рта, то мышцы груди. Ледяные пальцы с дрожью продолжают листать новостную ленту, от чего сенсор срабатывает через раз. Судорожный вдох, и организм на долю секунды теряет легкие из диспетчера устройств. Рекламная запись: Вам может понравиться сообщество «Религия». Нет, не интересно. Не показывать новости сообщества.
-Я в завязке уже восьмой день, Док.
-Прекрати нагонять драму...
-Я понимаю, что мне плохо без стимуляторов. Я не могу чувствовать радости, я перестаю мечтать, у меня пропали какие-либо желания. Мне ничего не нужно, я ничего уже не хочу.
-Слушай...
-Вот только попробуй! Только, гнида, попробуй сказать, что атрофия от окружающей действительности — нормальна! С чего Вы взяли, что все, что нас окружает, столь важно? С чего Вы так уверены, что мы не симуляция?
Доктор, закатив глаза, нажимает кнопку вызова секретарши, но ничего не говорит. Типичная ошибка — сорваться на приеме. Спасибо, сеанс окончен, увидимся через три недели. Ах да, и въебите ему лошадиную дозу транквилизатора. Конечно, это необязательно, но пусть почувствует, какого выблевывать собственные органы без возможности пошевелиться. Расплата за неповиновение. Сдачу оставьте себе. Мы просто хотим убивать людей.
Пациента хватают под руки и, вполне себе дружелюбно, выволакивают с приема пара дрессированных бионических манекенов. Без криков, скандала, намека на насилие — так заведено. Если событие происходит, то оно должно быть завершено. В конце концов, что может быть плохого в пяти сотнях часов уединения для необходимого принятия. Повиснув на своих сопровождающих, Пациент отвлеченно смотрит на бежевые стены коридора, изредка пытаясь найти глазами газетный обрывок: завораживающее постоянство в частоте дверей и картин предает неспешной прогулке гипнотический эффект. Образы, представленные в стиле минимализма, столь скудном на цветовую гамму и разнообразие, подвешены созидателем порядка со щепетильной точностью. Каждый выверенный миллиметр с подобострастием заявляет о том, кто в этом выделенном сегменте власть. Кто здесь Творец, и перед кем сиюминутно требуется пасть ниц.
Как занимательно, что та проститутка, которая обслуживает своих клиентов, как они того пожелают, ценится гораздо ниже, чем та, которая позволяет клиентам обслуживать ее. Та же херня и с мнениями. Согласия или противодействия обществу недостаточно. Необходимо, чтобы общество согласилось с тобой. Или же вступило в открытую конфронтацию. Признало угрозой. В ином случае — грош цена твоему существованию.
Желтые зубы Оно трутся друг о друга, стирая эмаль в порошок и забивая им смердящую перегаром ротовую полость вместо завтрака. «Мы просто хотим убивать людей. Ведь так? - Такие же желтые пальцы сжимают кипу документов, состоящих из отчетов, логов и поправок. - Последнее время их стало слишком много. А моя симуляция есть решение». Каждый новорожденный ублюдок вопит о своих правах, о своей значимости и уникальности. Оно смотрит на часы над его головой, и чем меньше времени остается до начала брифинга, тем судорожнее переплетаются тезисы в его голове. И ведь каждый новорожденный ублюдок — случайное стечение обстоятельств, к которым методично подталкивают алкоголизм, наркомания, зудащий хер неспособных за него отвечать и жажда легкой наживы. Через две минуты откроется дверь, уверенным шагом тот подойдет к интерактивной доске, для привлечения внимания бросит на стол бумаги, и выпалит все без заминки. Перенаселение далеко не проблема человечества. Хлопок пары сотен листов о гладку!
ю полированную поверхность стола. «Перенаселение — проблема ****ых льгот! - Пот огромными каплями выступает на ледяном лбу. - Прекратите поощрять дегенератов!». Социальная ячейка, что не приносит пользу, и не должна быть простимулирована к заполнению социума себе подобными бесполезными экземплярами, что способны лишь потреблять, вредить и оставлять за собой шлейф из пластика, испражнений и концентрированной агрессии. «Социально-политический фрагмент, который помещает демографический кризис и перенаселение в список главенствующих угроз общества, принудительно должен быть подвергнут ликвидации, - голос Оно дрожит. - Если вид не способен сам должным образом обеспечить свое существование, нехер поддерживать его извне, - его никто не слушает. - Сколько можно мешать естественному отбору выполнять свою работу?». По одному наблюдателю отключаются от выделенного сегмента для брифинга. Связь с Пользователь 12 потеряна. Пользователь 4 потеряна. А после этого мы действительно хотим, жаждем всем нутром, убивать гребаных людей, чтобы хоть как-то расчистить загаженное вокруг пространство. Пользователь 8, 9, 11 — потеряна. «И большие стволы вполне подходят на эту роль», - Оно тяжело вздыхает. Бумаги со стола летят на пол, а изображение комнаты сменяется рябью. Под зацикленную звуковую дорожку шелеста мигают красные буквы: <СЕРВЕР НЕ ОТВЕЧАЕТ>.
-Их жизнь — не что иное, как череда похорон всего, к чему успевают привыкнуть, - Пациент обнимает худое тело и прижимается подбородком к сухой коже на ключице. - Тебе не кажется это жестоким? Они ищут ответы на новые вопросы, каждый раз обращаясь к пережиткам прошлого, - в левой части вертикально поделенного надвое экрана функции бегло дополняют сами себя, в то время как другие их старательно затирают, а порой даже вырезают целыми блоками. Оно с потухшим взглядом отлавливает заинтересовавшие его моменты и копирует их в отчетность, изредка отвлекаясь на продолжительную затяжку. - Разве здесь существует шанс не разочароваться?
-Измерение информации меняет ее, - отложив сигарету в пепельницу, Оно устало закатывает глаза и прижимается щекой к подбородку своего Пациента. - Даже получив идентичный результат, я не могу быть уверен в том, что измерял один и тот же процесс, - голубая модель шара поделенного на сектора в правой части экраны то загорается, то темнеет. Отображающиеся визуально изменения в функциях придают иллюзию жизни самому шарику. Тот будто дышит с наблюдателями одним воздухом. Взяв кисть партнера в руку и прильнув к ней серыми губами, добавляет, - к слову, ты так и не узнал, что происходит с сознанием?
Страсть к пушкам! В мягкой комнате метр на полтора, которая подавляет тишиной любой звук, глухой Пациент все снова и основа обращается к этой мысли. Ходит кругами, останавливается, держится за голову, шлепает губами, напрягая голосовые связки, но ничего не может сказать. «Ему казалось, что в этом залог успеха, - зрачки тускнеют и медленно закатываются в нижнее веко, пока сознания сменяют друг друга. - Наличие огромного тяжеловесного ствола, способного отстрелить твои же яйца, никогда не возбудит сильнее, чем самые сочные молочные железы, - ухмылка с дрожью растекается от уголков рта. - Их ты можешь лизнуть в любой подворотне за пару-тройку грязных баксов, а вот лизнуть собственный ствол...». Упав спиной на стену и запрокинув голову, он пару раз тяжело вздохнул и закрыл глаза. Скулы нервно сокращаются, а по телу порой пробегает напряженная дрожь. Усталость, вызванная навязчивыми состояниями страха, проснувшись, лишиться сознания, валит с ног и разрушает любые цепочки рассуждений.
С каждым восьмидесятым ударом сердца каша в голове приобретает все более вязкую консистенцию, и будто вот-вот должна вывалиться наружу. «Звучит грязновато, но ведь круто? - проваливаясь в бархатный мрак, цепляется за пустую мысль из последних сил Пациент. - Да любая обладательница тех самых доек с Оно бы согласилась!».
Лифт поднимается к запрошенному жилому сегменту под простенькую мелодию фортепиано; змейкой на табло переключаются символы в разной расцветке, пока одна из четырех дверей женским голосом с примесью роботизированной эмоциональной отрешенности не пригласит пройти в свою сторону. Пациент почесывает запястье и, опустив голову в поисках обрывков газетных статей, семенит к двери с тем же номером, что выгравирован на брелоке его новеньких ключей. Четыре оборота по часовой стрелке и запах кошачьего дерьма сбивает его с ног, заставляя слезно проморгаться. Сразу на выходе из прихожей втиснут компьютерный стол, за которым на дешевом кресле вращается существо в костюме с серыми прядями, опадающими на плечи:
-Я готов поставиться хоть гребаной соткой! Важно лишь то, как в этот момент я буду выглядеть со стороны. Торчащий стальной прут вместо иглы переламывает надвое руку в локтевом суставе...
Существо отключается от звонка и, сделав круг, впивается зрачками в Пациента. Они пробежали по плечам, смерили стрелки на брюках, собрав морщинки вокруг глаз, пристально всмотрелись в каждую пуговицу, а после сфокусировались на лице, размеренно расслабляя напряженные до этого мышцу.
-Желчь, желчь, желчь, - существо, хватаясь за голову, вскакивает с кресла, цепляет под руку только что пришедшего гостя и тащит внутрь. - Понимаешь, у меня от всего этого внутри чего-то там изжога. Изжога, спровоцированная кровяными тельцами с кожным покрытием. Сталкивался с такими? - оно, не давая опомниться, откидывает кровать, спрятанную в стеллаж, выдергивает из рук сумку с вещами и отшвыривает ее с намеком, мол, «потом разберешься». - Запомни план сегодняшнего дня: если мясная крышка там, - тощий серый палец направлен на раковину, - то мы оба стоим там, - и существо указало на столик с виски.
Оно ненавидел все, что его окружает, всем своим нутром, не подавая при этом вида. Но это, как ни как, чувствуется. Через рукопожатие, когда он заносит свою кисть выше. Чувствуется через речь, в которой темы, не касающиеся непосредственно его, угловато сводятся на нет.
Под правым легким собирается капля крови, которая медленно, будто песок в часах, растягивается под лопатку до позвоночника. Казалось, если начать считывать информацию об объекте изнутри, чтобы при воссоздании его копия будто покрывалась оберткой, то сознание воспримет случившееся подобием второго рождения. Пронзительное «Ах» на глубоком вздохе, ошеломление, и коробочка из физической оболочки закрывается, не оставляя даже шва. На обратной же стороне медали высечена неистовая боль, которой сопровождается разрастающаяся пустота внутри, что пожирает собой клетку за клеткой.
-Пора готовить строчки к своим похоронам. Ты это видишь?
-Да... - «хлюп». - Ты снова кровоточишь...
-А видишь «Как»? - рана своенравно то поднимается, то опускается, будто слеза скорбящего. - Неужели, нас кто-то оплакивает?
-Многим бы стоило, - презренно сказал товарищ по несчастью быть знакомым с Пациентом. - Грязь этого мира нарывом режет глаз лишь от того, что добрые дела в нем измеряются деньгами, а не самопожертвованием, - «хлюп» и вымученный поцелуй в затылок.
Молчи и слушай. Похлопав веками, чтобы слезные железы смочили глазные яблоки после продолжительного сна, а сознание синхронизировалось с телом, Пациент крутит головой, разминая шейные позвонки. Так и должно быть. Придет другой, вот увидишь, будет другой.
-Оно не всегда был таким, - прием идет уже как восемь минут, а Дока все нет. Подключенный head-mounted дисплей приглушенно жужжит на газетном столике по правую руку от Пациента. - Болтается, скрипит, для него это стало привычным состоянием, - легонько толкает прибор пальцем и, будто обжегся, резко отдергивает от того руку. - Оно считал, что страсть к пушкам — залог успеха существования симуляции. Тогда страсть к большим пушкам — залог власти. Следовательно, контроль над оборотом больших пушек — контроль над властью? Интересно, какую роль в этой простенькой иерархии заняли бы веревочная петля и расшатанный табурет?
Дверь в кабинет распахивается, и Доктор, отмахиваясь от кого-то извне, старательно пятится внутрь:
-Я должна идти, - выдергивает рукав халата, - она единственная на свете, кому я нужна.
Оно заткнул одно ухо наушником, что вещает пропагандистские лозунги потерпевших крах диктаторских симуляций; колонки перед ним наперебой освещают повестку дня в различных областях программного кода в реальном времени; вибрирующий смартфон по громкой связи надрывно орет о проебаных отчетах; выцветший желтый стикер на мониторе с планами на предыдущий месяц покрывается все более толстым слоем пыли; открытая бутылка дешевой водки, выпитой на три четверти, достигла комнатной температуры и теперь гармонично дополняет запах кошачьего дерьма испарениями своей жидкости; рядом с компьютерной мышью валяется блокнот, вульгарно демонстрирующий номера наиболее доступных проституток; на него же шлепнулся черствый бутерброд с расплавленным в микроволновке сыром и обветренной колбасной нарезкой; один за другим дымящийся сигаретный фильтр вжимается в, и без того забитую, пепельницу. Оно говорит, что все в порядке; что так проходят лучшие дни любой формы жизни; что именно о них можно будет вспоминать с легкой улыбкой и чувством ностальгии; и добавляет, что все это ему напоминает клоунаду, а он терпеть не может клоунов.
-Доктор, я это чувствую, - Пациент сжимает маленькую подушку до хруста костяшек в пальцах. - Оно живет во мне и с каждым днем крепнет. Будто набирается сил сделать что-то ужасное. Я не могу его контролировать. Точнее, - на секунду повисло молчание, и его зрачки, потухнув, упали на нижнее веко, - я слышу его желания и пока еще могу их сдерживать, - взгляд снова сфокусировался перед собой. - Но как долго я смогу это терпеть? На сколько меня хватит? А вдруг я сорвусь уже сегодня?
-Успокойся, - Док берет с газетного столика head-mounted дисплей и передает его Пациенту, - ты просто встал не с той ноги.
-Я встал, а это уже плохой знак...
Как только ключ завершает четвертый оборот по часовой стрелке, а запах кошачьего дерьма врезается в ноздри, крики и брань волнами обрушиваются на пришедшего из дальнего конца комнаты:
-Сколько можно повторять, что для любого человека, какой бы он там невъебенной личностью не был, главное — отдроченный хер, сытый желудок и крыша над головой во время дождя! - Оно снова с кем-то брешет по конференц-связи и, даже не пытаясь выйти из зарвавшегося состояния, жестами показывает Пациенту подождать за дверью или не издавать звуков пару минут. - Симуляция не станет врать! Мною же движет ненависть, и только ненависть. Ввиду того, что у меня ничего из этого нет.
Как безумно не люби или питай отвращение к партнеру, во время ебли остается лишь одно неистовое желание — кончить. Объект преданности старательно затягивается в пучину долговых обязательств пред доминирующей стороной, в то время как инициатором могут легко воспользоваться в качестве лубриканта. Силиконовый мир формата телешоу, проевшись до (boner-stone) каменного стояка, держится на сексуальности и ебле, а живые организмы в нем не больше, чем огромные фаллосы с набухающими от страсти венами-легкими. История в жанре арт-хаус короткого метра о планете заселенной постоянно возбужденными ***ми. Оголенная залупа вжимается в кресло зрительного зала и преданно шепчет на ухо своей трясущейся в гоготе жопе молитву преданности, хотя, скорее всего, хер просто задыхается от жажды ее трахнуть. От такого не стоит ждать обещанного звонка, как полчаса назад даешь согласие забить до вздутия свою задницу. Под финальные титры фильм вынуждает сожалеть лишь об одном: нужно было похоронить все население этой планеты под тоннами брома раньше.
Дисплей щелкает на затылке Пациента; ладони его потеют, оставляя мокрыми, но холодными (icy), фаланги пальцев; голос извне шепчет последние слова перед погружением: «Наша работа — заставить их видеть сны». И головка маленькой девочки покатилась к ***м на съедение крысам, пока вонючий грязный мужик обитый железом пытается воспользоваться оставшейся частью тела.
…нужны живые люди, а я все еще тоскую по мертвым.
-Он сказал: «И наслаждаюсь ими»? - сдирая вместе с креплением кусок левой брови, рука Пациента разбивает о пол машинку-посредника. Та, посмертно пикнув, потухла, оставив лишь чавкающую и лязгающую дорожку на прослушивание. - Вот ты умрешь, Док, и над тобой все станут потешаться. Пережиток поколения пепси (позитивный фактор, перенятый с симуляций) считает обязательным распространить через масс-медиа информацию о твоем еще не остывшем теле, а менее длиннорукие завсегдатаи сети припишут неуместные пороки, скрасив их испорченным, - Пациент сблевывает желчью, - «юмором». Только факты, факты, факты! - желчь, желчь, желчь! Зрачки теряют фокус и сваливаются в нижнее веко; пережевывает вязкую слюну и пытается нащупать окурок в пепельнице, чтобы перебить вкус, или, хотя бы, саму пепельницу. - Никаких компромиссов! Знаешь, как Оно отзывался об отражении в зеркале? - Пациент закрывает на верхнюю и нижнюю щеколду дверь. - «Творец, который в рот **** общество, что он создал». Оно был изгоем, Мистер, ****ь, Просыпаюсь с Похмелья, гниющим изнутри существом, желающим лишь пищи. Паразитом, что выжимает жизненные соки из одного хозяина и перебегает к другому каждый раз, когда возрастает аппетит, - в гуле собственного голоса Пациент садится на ноги своему собеседнику, прижавшись лицом к лицу. - И даже при осознании фактора собственного бессилия, собственного предназначения, Оно не отрекался от своей чистой гипотезы: «Бескорыстные поступки никогда не совершаются громко». Доктор, мир испортился или только я?