В первое воскресенье июля все моряки по традиции отмечают свой профессиональный, советский ещё, праздник - День работников морского и речного флота.
И я решил приурочить к этому празднику рассказ о своём старинном товарище, с которым встретился впервые в далёком... 1970 году. Знакомству нашему, получается, почти пятьдесят лет.
Владимира Владимировича Кошкуля без всяких преувеличений можно назвать героем нашего времени. Он, как говорят американцы, "селфмэйдмэн" - человек, который сделал себя сам. Причём, гладким его жизненный путь никак не назовёшь, но об этом позже.
А на первый взгляд - в семьдесят пять лет он замечательно выглядит, не так давно отпраздновал золотую свадьбу со своей любимой Леночкой, воспитал двух сыновей, которые тоже стали моряками, один - стармехом, второй - капитаном, старший внук уже морскую академию заканчивает.
Живёт он с семьёй младшего сына в Одессе, в двухэтажном частном доме, окружённом виноградником. Виноград растёт самых разных сортов. Ухаживает за ним Владимир Владимирович сам, причём так же страстно и увлечённо, как и всё, что делает.
Расскажу сначала, как мы с ним познакомились, не давая сноски на старый рассказ, кто захочет подробностей, тот найдёт. Летом 1970 года меня впервые назначили третьим механиком и направили в Новороссийск на теплоход "Большевик Суханов". На однотипном судне - на "Солнечногорске" - я работал в 1968-м: сначала мотористом, а потом и ремонтным механиком, так что нового назначения не испугался, ждал уже его.
Но новая должность - это новое заведование, новое "хозяйство", как у нас говорят. И то, в каком оно состоянии, сразу определяет на месяц вперёд твоё будущее, пахать тебе, не покладая рук, или жизнью наслаждаться. Мне повезло, Коля Козлов, штатный третий механик, уходящий в отпуск, парнем был серьёзным, и все дизель-генераторы у него работали нормально. Но тогда и экипажи были какими! Было кому помочь! По два моториста на вахте, шесть человек в ремонтной бригаде, и люди, кроме всего прочего, за суда держались, экипажи были, большей частью, постоянные, за этим и отдел кадров следил.
А вот Володя как раз тоже был на "Суханове" новеньким, может быть, на день всего раньше меня пришёл, но дела уже принял, и бывшего второго механика отпустил. Среднего роста, худенький тогда, круглолицый, двадцати шести лет отроду, держался он, тем не менее, очень уверенно. Да и основания к этому у него были. Выражаясь казённым языком, деловые качества у него были хорошие. Умный, толковый, коммуникабельный, он умело руководил многочисленной машинной командой, и авторитет в коллективе завоевал очень быстро и заслуженно.
В школе он учился в Измаиле, в пятнадцать лет уже был курсантом мореходного училища ММФ, которое сейчас носит имя Алексадра Маринеско. Так что к моменту нашего знакомства в пароходстве Владимир трудился уже лет семь, и до "Суханова" работал вторым механиком новенького сухогруза "Александр Блок" югославской постройки.
В первый мой рабочий день мы с Володей разве что посмотрели друг на друга, а вот вечером оба были свободны и столкнулись с ним возле переговорного пункта на центральной улице Новороссийска - улице Советов.
- Миша, привет! Что, домой звонил?
- Да, жену успокоил, сказал, что доехал благополучно. А ты тоже звонил?
- То же самое. Все жены беспокоятся за своих мужей, такая уж их доля. Что делать собираешься?
- На набережную хотел сходить. Там брандвахта пришвартована, на ней мой друг живет, хочу навестить.
- Давай лучше в "Черноморский" пойдём, поужинаем. По сто грамм выпьем, познакомимся поближе. На днях в рейс уходить, когда ещё удастся расслабиться?
Отказываться было неудобно, да и зачем? Денег, правда, у обоих было - кот наплакал, но после скромного нашего заказа официант принёс вдруг бутылку водки - её прислал третий помощник, у которого я днём безуспешно просил аванс. Ну, спасибо и на том. Помахал я ему рукой.
Вот в "Черноморском" мне Володя и рассказал вкратце свою трудовую биографию, и отношения у нас сразу сложились дружеские. Лёгкий он человек, Володя Кошкуль, весёлый, общительный. Через несколько дней мы вышли в рейс на Бразилию. Портом назначения был Манаус, столица одной из провинций, расположенный на полноводной Амазонке в глубине южноамериканского континента. Рейс интереснейший, в те края не часто наши суда ходили. А по дороге морская жизнь шла своим чередом, я стоял вахту с четырёх до восьми, Володя - с двенадцати до четырёх, как на всех советских судах.
Все механики, и примкнувший к нам судовой врач, живший на нашем левом борту, по вечерам объединялись в чьей-нибудь каюте, чай пили, разговоры разговаривали, часто картошку жарили, повар был молодой и в профессии своей неискушённый. Иногда Володя показывал своё искусство: готовил он превосходно, а у нас кролики были в артелке. Соус, помню, у него замечательно получался.
Позже, уже в Бразилии, готовил он рыбу. Пару раз удача улыбалась любителю рыбной ловли - электромеханику Толе Фурсе, однажды на рынке рыбу купили, но готовил всегда Володя. А вот выпивал он меньше всех. То ли не особо любил это дело, то ли ответственность чувствовал. Остальным это только на руку было и позволяло расслабиться, так что мы его не уговаривали. Замечательный был рейс. И познавательный, и приятный. С хорошими людьми всегда легче работается.
Следующий рейс у нас выпал в Средиземное море, в Бейрут, Латакию и Александрию. Коллектив наш сохранился, доктор только списался, и стармех сменился. Второй рейс был тоже интересный, своеобразный. Во всех портах стояли подолгу, за это время пассажирское судно "Украина" успевало по той же линии сбегать дважды. На ней раньше пожарным помощником ходил наш помполит, и Володя тоже на "Украине" работал, у обоих там много знакомых было, они вдвоём и устраивали на лайнере "братания", официально - концерты самодеятельности.
Вернулись мы в Николаев к восьмому марта. Помню, что привезли несколько ящиков свежих помидор. Часть пошла на праздничный стол, другую часть реализовали, и... тоже на стол, уже в виде разнообразных бутылок. Жёны, конечно, ко всем приехали, перезнакомились на праздник. Там, в Николаеве, меня и сменил Коля Козлов, вернувшись на своё штатное место.
Кошкуль же задержался на "Большевике Суханове" надолго, да и другие мои знакомые на нём продолжали работать. Однажды меня туда направили на пару дней от резерва, я рад был повстречаться с коллективом, и мы тогда весело встречу отпраздновали в "Восточной кухне", была такая ресторация на улице Жуковского. "Сухановцы", стоя в капремонте, её давно облюбовали.
Вскоре мне из пароходства пришлось уволиться, и я долго никого из экипажа не видел. Даже о приключениях и злоключениях Володи я узнал много лет спустя, когда мы с ним встретились, не помню уже при каких обстоятельствах.
Жизнь у моего друга была яркая и интересная. О том, как он в море горел, и тушил пожар углекислотой на пароме "Константин Симонов" он мне рассказал спустя двадцать лет. Рассказ этот я записал и опубликовал - http://www.proza.ru/2016/12/27/2031.
О том, как он заграничной визы лишился, Володя мне поведал при нашей следующей встрече, и это я тоже с его разрешения описал в рассказе "Без вины виноватый" - http://www.proza.ru/2018/08/29/961.
Не обошлась без морских рассказов и последняя наша встреча несколько месяцев назад. Несмотря на свой "почтенный" возраст, как Володя его называет, память у него отменная, говорить он умеет и любит, голос имеет громкий, командирский, слушать его - одно удовольствие.
На этот раз Владимир рассказал, за что его из коммунистической партии исключили в 1985 году. Работал он тогда старшим механиком на пассажирском теплоходе. А мне как раз интересно было, разрешались ли при советской власти контакты членов экипажей круизных судов с иностранцами. И вот что рассказал по этому поводу Володя:
- Хм. Это интересный вопрос, Миша. Очень интересный, и не простой. Старшему командному составу контакты с иностранцами не только разрешались, они даже в обязанность им были вменены. Но по расписанию, по очереди, а не когда попало. И где проходит грань между интернациональной дружбой и "неслужебными контактами", это определял только первый помощник капитана, и представители соответствующих органов.
По очереди все старшие офицеры должны были присутствовать в ночном баре или в музыкальном салоне, где отдыхали, танцевали, слушали музыку и выпивали интуристы. Заходить туда, конечно, следовало только "умытым и побритым", и в отутюженной морской форме с погонами.
- Я, между прочим, когда рубашки глажу, всегда тебя вспоминаю. Правильной последовательности действий именно ты меня на "Суханове" научил. Сначала воротник, потом манжеты, рукава...
- Это я, Миша, извини, позабыл. Вот как мы тебе помогали индикатор Майгака с поломанной стрелкой отремонтировать, это помню.
- Это и я помню. Сначала ты мотористу, Кузьмину, кажется, поручил новую стрелку выточить, и была она точь в точь, как старая, только показывала не то, что нужно. И тогда ты меня в цех навигационного ремонта направил с двумя нашими индикаторами, бутылку поставить мастерам надоумил, там мне и помогли.
- Да. Но не будем отвлекаться. Пассажирам, людям береговым, естественно, было интересно пообщаться с моряками, тем более, советскими, от которых они были далеки, расспросить их об их жизни и работе.
Переводчиками нам служили администраторы баров и ресторанов, оказывающие, по совместительству определённые услуги Комитету, парткому ЧМП и другим "службам". На знание иностранных языков другими членами экипажа, смотрели тогда не так, как сейчас. И хотя официально оно поощрялось добавкой к окладу, на самом деле, скорее, в минус шло "грамотному" члену экипажа, а не в плюс, и все "полиглоты" быстро оказывались "под колпаком".
- В то время, - продолжал Володя, - я был молодой, не битый ещё жизнью, и коммуникабельный, и вокруг меня всегда по вечерам собирался немецкий "Стафф". Мы тогда с немцами работали.
- Стафф - это что такое?
- Это служба, которая отвечает за проведение всех туристических мероприятий на круизном судне: директор круиза и администраторы. Они приглашали в салон самых известных, именитых пассажиров, и мы с ними беседовали, бывало, что и достаточно откровенно, если на каверзные какие-то вопросы приходилось отвечать. Переводчики, впрочем, одних нас не оставляли, и переводили всё, как положено, народ подготовленный. Но вот после окончания этих "непринуждённых встреч" все мы обязаны были отчитываться перед вторым пассажирским помощником капитана, представителем службы безопасности. Докладывать, о чём беседовали, какие вопросы пассажиры задавали. Иногда такой отчёт принимал очень неприятный характер.
История, которую я хочу тебе рассказать, произошла в самом начале горбачёвской "перестройки". Одним из первых, если не самым первым, указом ЦК партии и Совета Министров СССР было постановление "О мерах по борьбе с пьянством и алкоголизмом".
Советский народ, если ты помнишь, на призыв руководства к трезвости ответил повальным самогоноварением. Но это уже потом. А тогда, в мае 1985 года, партийные органы на местах за дело взялись рьяно. Народ наш выпить любил, что уж скрывать.
- Но ты-то как-раз всегда сдержанностью в плане выпивки отличался, - вставил я.
- И тем не менее. Никто из нормальных людей всерьёз этот указ сначала не принял, тем более, на пассажирском судне, где подача спиртного официально закреплена программой туристического обслуживания. Но когда 25 июня мы пришли из рейса в Одессу, и первый помощник поспешил с докладом в партком пароходства, ему там сказали, что он в этом вопросе недорабатывает.
- По всему Союзу борьба с пьянством развёрнута, а вы, выходит, в стороне? Вы телевизор смотрите? Директора ... завода свалили, главного инженера ... сняли, а вы что бездействуете? Не согласны с линией партии? У нас страна спивается, каждый пятый - алкоголик, мы впереди планеты всей по употреблению спиртных напитков. Возвращайтесь на судно, и раскройте глаза пошире, пока мы вас не сменили!
26 июня мы вышли из Одессы в Варну, где круиз должен был заканчиваться. День у меня выдался тяжелый и неприятный, домашние проблемы были, но помполит распорядился, чтобы вечером я присутствовал в музыкальном салоне на прощальном вечере. Кроме меня отрядили в салон и начальника радиостанции.
Сели мы в салоне, официант принёс по бокалу шампанского, как обычно. Вокруг располагался весь Стафф. Немцы отдыхали, кто как умеет. По окончании мероприятия директор круиза Кристина Ридер попросила нас с "начальником" задержаться. Пришлось остаться, пообщаться с ней, выпили при этом по две рюмки. Об Указе Политбюро и Совета Министров никто и не вспомнил, всё было, как всегда.
Потом все вместе спустились в бар, опять же, Кристина настояла, где бармен подал нам по рюмке "Зубровки". Это я точно помню, так как рюмка эта легла в основу "обвинительного акта". Время было позднее, пора было прощаться, мы проводили Кристину, я перед сном спустился в машину проверить вахту, и пошёл отдыхать. В коридоре стоял электрик, (что ему на нашей палубе ночью делать?), а рядом с дверью в мою каюту - спортинструктор. Открываю дверь, он говорит,
- Вас первый помощник приглашает к себе в каюту.
- Ладно, - говорю. Я на две минуты зашёл к себе, а потом отправился к помполиту.
- Вы где были только что? - спрашивает он меня.
- В машину ходил. А что случилось? - недоумённо спрашиваю я.
- У нас есть данные, что вы были в каюте Кристины Ридер.
В каюты к немцам нам ходить запрещалось, но я ведь и не ходил, только проводил её. В каюте у помполита уже сидели офицер безопасности и администратор. Что называется, "шили дело" крепко.
По возвращению в Одессу мне прислали замену, что я воспринял нормально, так как собирался в отпуск. Но отпуск мне оформлять в отделе кадров инспектор Лапшин отказался до тех пор, пока я не побываю в парткоме. А там всё уже подготовлено было, с парткома ведь всё и началось. Инструктор начал оформление моего "дела", и грозился строгим выговором. Но в итоге кончилось ещё хуже.
Попал я там на редкого мерзавца по фамилии Лопата, председателя партийной комиссии. Он и довёл дело до бюро парткома, на котором у меня отобрали партбилет. Причём отобрали обманом, а после этого поставили вопрос на голосование, - "Есть мнение Владимира Кошкуля из партии исключить". И исключили, несмотря на то, что начальник пароходства и главный инженер голосовали против такого решения.
- Ну, а исключённый из партии человек за границу ходить не может, так?
- Ясно, что не может. Направили меня на работу в каботаж - на буксир "Орлёнок" с зарплатой в девяносто три рубля. Вот оттуда мне и пришлось начинать борьбу за своё восстановление в партии, закончившуюся моей победой. Но не скорой. Три года я воевал, и в партии, уникальный случай, меня восстановила девятнадцатая конференция КПСС в июле 1988 года, последняя в жизни этой организации. Восстановили меня и в должности с одним только ограничением: без права работы на судах пассажирского флота.
- С чем я тебя и поздравляю!