Ни к селу, ни к городу

               
   Поезд  идёт от Москвы до Гомеля. 
-  Мы выходим в Клинцах, - говорит подсевшей к ней соседке Екатерина Терентьевна, - а от Клинцов  нам ехать и ехать.  Ни к селу,  ни к городу  мои родители живут. Нам нужно дождаться автобуса  на Стародуб,  ехать до Селища, а там шагать до моей деревни Запольские Халевичи  два километра.  Три  года дома не была. Недавно похоронила мужа, осталась одна с детьми: сыну Диме четырнадцать  лет, дочери  исполнилось десять.
-  До Гомеля ещё семьдесят километров, и я буду дома, - сказала Галина Павловна.
-  В самом Гомеле живёте?
-  Да. Войну родители пережили.  Я родилась уже после войны. Мама умерла, папа вернулся с войны еле живой, весь израненный,  жил  недолго,  тоже умер.  Была в Москве у сестры.
-  Мама,  приближаемся к станции Клинцы, - глядя  в  окно,  перебил  беседу мамы с соседкой по купе  голубоглазый,  очень похожий на маму Дима. 
-  Да, сынок, ты возьми вот эти сумки. А Лена понесёт свой ранец.
  Поезд притормозил.  В проходе  с  сумками, чемоданами  толпятся  выходящие из вагона  пассажиры.  Вот  и  Клинцы,  посёлок городского  типа. 
 -  Катерина,  доченька  моя,  внуки мои дорогие!  Дима-то как подрос, парень, помощник маме.  Где  Леночка? Ой, вот она!  Выросла-то как! Рада-то я  как! Три  года вас не видела!  Соскучилась! – обнимает, целует дочь,  внуков Мария Андреевна  Быко. 
- Ой,  мамочка,  трудно добираться  до вас!  Долго сидели на Белорусском вокзале в Москве, из Чебоксар на поезде  приехали  рано утром. Когда  дома-то  будем?  Скоро  автобус  на  Стародуб? 
 - Автобус  будет через  полтора  часа.
 - Мама,  ни к селу,  ни к  городу  живёте.   После Стародуба  ещё  два километра шагать. Лена очень устала.  Надо идти по полю,  по тропинке. 
 - Ты, Катерина,  говоришь «ни к селу,  ни к городу», - объясняет Мария Андреевна дочери на автостанции, не скажи: во время войны  это расстояние и спасло нас от фашистов, от войны. Почему мы  остались живы,  а?  Немцы к нам пришли один раз и ушли.  По  Брянщине  они чего только ни творили! Звери!  Почитай! Сколько  книг о них написано! К нам пришли  и ушли.  Ты, конечно, ничего не помнишь, было–то тогда тебе две недели.  Ночь и день они у нас были.  Отобрали  вёдра, чтобы собирать  яйца,  бегали по селу, ловили кур. Зашли было к нам трое, увидели четверых маленьких детей, похохотали, на тебя, лежащую в люльке, взглянули.  Феде-то нашему было пять лет, Володе три года,  а Нине – шесть лет.  Что они с нами сделают?  Пришли к нам в конце февраля 1942 года,  холодно было как никогда.  Погрелись у печки, поговорили на своём языке, приказали мне идти с ними. Тот, кто постарше,  кричит на меня. Я, конечно, перепугалась  не за себя, а за вас, детей. Отца вашего недавно забрали на фронт, как вы без меня? Немцы повели меня к соседям. Там их много, сидят за столом, веселятся, пьют самогонку. Едят яичницу с салом. Стою  я у порога,  гляжу на них, немец-то один и говорит:
-  Матка,  жарь яичницу.  Видишь: нас много. Тащи  солому с огорода ,   яйца бери с ведра , быстро делай!  Из дома неси!
Другой немец, который  привёл меня сюда,  отвечает:
-  Там у неё маленькие дети, ничего  дома нет, живут  бедно.
Я начала жарить им яичницу, солома сгорает быстро.  Из соседнего двора  раздался детский плач.
-  Это мой ребёнок плачет, покормить девочку надо. Отпустите, покормлю  её, успокою и приду. Снова буду жарить вам яичницу.
  Раздирающий душу плач.  Я испугалась: могут расстрелять  и меня, и моих детей, а сама тащу в дом  солому. Пожарила несколько яиц, пошла ещё за соломой,  на обратном  пути нарочно упала.  Молодой немец, глядевший на меня с жалостью, подбежал ко мне, похлопал по плечу, а сам с опаской смотрит на  старшего по званию и говорит:
-  Муттер,  иди,  киндер  плачет,  а сам тайком сунул мне в карман  фартука  шоколадку.
  Мария Андреевна в эти минуты пожалела, что не ушла  вместе со всеми в лес. Многие убежали, а она решила  остаться с детьми дома. 
 - Катерина,  ты ведь не знаешь, Федя с Ниной помнят: немцы-то ушли,  а мародёры  -  кто они такие?  Хуже зверей! Появлялись  в селе рано утром,  когда люди спят. Отбирали всё: скотину, хлеб, одежду.  Никого не жалели:  ни детей,  ни женщин,  ни стариков. Стариков-то было мало: некоторые ушли в лес к партизанам. 
  Дима и Лена слушали рассказ бабушки о войне.
- Бабушка,  а дед  наш  где  воевал?  -  спросил Дима. 
- Он до войны работал кузнецом, ковал лошадей.  Ваш дед воевал, но  попал в плен.  Мало об этом рассказывал,  тяжело ему было в плену, плачет. Говорит,  что в плену фашисты их  унижали, били.  Из плена освободили  наши солдаты.  Был с партизанами, с ними и воевал с немцами. В нашем селе были предатели, поэтому о дедушке никому не рассказывали, что он был в плену. Я держала свинью, знаешь, какое умное животное! Орёт, всё просит кушать. Пришли  мародёры, а  я её спрятала в солому – молчит, как будто чувствует беду. Катенька, больше так не говори.  Именно и к селу, и к городу, что живём далеко от шоссейной  дороги,  в двухстах километрах от Брянска.
- Бабушка,  мама,  наш автобус,  на Стародуб  идёт! -  с радостью  кричит Лена.
  Все поспешили к автобусу.      
                Июль,  2005 год