Первую производственную геологическую практику я проходила на Дальнем Востоке, в Нижнем Приамурье. В дороге нас было пятеро студентов, и ехали мы на четыре билета. Пятого ночами прятали на третьей багажной полке, прикрыв рюкзаками со всех сторон. Днем мы открывали в тамбуре дверь и на полном ходу, по железной лесенке над бампером, забирались на крышу вагона. Мы дышали ветром, взирали на необъятные просторы своей Родины и густо покрывались черной сажей, так как вез наш состав обычный паровоз, из трубы которого валил дым. Так мы ловили кайф, пока нас не застукала какая-то тетка. Она подняла крик на весь вагон, привела проводников и нам досталось. Потом оказалось, что я простыла, заложило горло. Проводники хотели высадить больную на станции, но наши мальчишки не позволили, заставили меня выпить четверть алюминиевой кружки водки с перцем и укутали своими одеялами, пока я ни пропотела и оказалась здоровой.
На месте нас распределили в разные партии, и я оказалась в геолого-съемочной партии, где работы вели Лиза (забыла фамилию), Игорь Окромовский и Юрий (?) Багдасаров. В партии было несколько отрядов, много людей и лошади, которых использовали при перебазировках отрядов. Сообщались по рациям.
Я прошла всю Россию вдоль и поперек, от Закарпатья до Чукотки, от Подпорожья до Кавказских гор, но нигде я не встречала таких тяжелых мест для работы геологов, как Нижнее Приамурье. Буйная растительность, болота в низинах и гибкий стланник-кедрач на возвышенностях, гнус, жара, влажность, обилие зверья. Но все это было мелочью по сравнению с пауками. Я почему-то очень боюсь пауков. Из-за ног. Их загребущие коленчатые конечности вызывают у меня ужас. Расскажу об этом подробнее.
Я жила у своей тети Нади. Была уборка, я снимала с гвоздей карниз со шторами. И вдруг, над самой головой, я увидела маленького паука, спускающегося на паутинке прямо мне на голову. Я бросила карниз, дико заорала и отпрыгнула с дивана на пол. Тетушка, не зная в чем дело, побледнела, схватилась рукой за сердце и стала оседать. Этот случай переполнил чашу её терпения ко мне и она вытурила меня из дома. Жить нам с мамой тогда было негде и я ушла спать в скверик, на лавку. Потом меня забрала к себе домой одноклассница Люся Романычева.
Другой случай – на Иссык-Куле, в Киргизии. Я пошла на озеро простирнуть майку. У берега было слишком мелко. Рядом валялась деревянная боковина от ящика. Я бросила ее в воду и, наступив ногой, тянулась к воде, где поглубже. Мой сарафан свисал от пояса к воде. Ветра не было. Вдруг я почувствовала легкое, нежное прикосновение к ноге выше колена. Я медленно подняла подол сарафана и увидела у себя на ноге большого лохматого тарантула. Изо всей силы смахнув его, я бросила майку в воду и помчалась в гору с такой скоростью, которую только могла развить. Плюхнувшись без сил на какой-то камень, я отдышалась, пришла в себя и побрела в лагерь.
Вот так я боюсь пауков. А теперь – возвращаюсь в Приамурье. Весь, абсолютно весь лес, «зацвел» паутиной. Между всеми деревьями висели огромные, выше человеческого роста, круги паутины, растянутые на четырех растяжках – по две к каждому дереву. Кто-то грыз меня за лоб, я шлепнула по лбу рукой – и на ладони у меня оказался ярко-зеленый, большой, пузатый паук! Ни на кого, кроме меня, паутина не производила впечатления. Геологи просто обрывали ручкой от геологического молотка две растяжки, паутина обвисала на одну сторону и люди проходили как ни в чем не бывало. Я же, отстав от геолога, сразу попадалась в паутинную ловушку, металась по кругу, не видя выхода и боясь притронуться к растяжке.
Работала я радиометристом – носила на шее ящичек радиометра и в руке, вместо молотка, трубку счетчика Гейгера. По указанию геолога замеряла радиационный фон пород и почв. Такая пара при геологической съемке: геолог и техник-радиометрист, тогда была обязательна. Меня придали Багдасарову и он оказался таким же живодером, как бригадир на целине. Он сразу, не дав возможности расходиться на более короткой дистанции, повел меня в маршрут на тридцать километров. Пройдя полпути по болоту и буйным зарослям, я выдохлась. Не знаю, чем обидели его женщины, но его женоненавистничество я испытала на своей шкуре. Может участие женщины снижало героизм этой «мужской» профессии? Я шла в обмороке. В голове шумело, ноги не слушались. Смеркалось, когда мы вышли на тропу с засечками на деревьях, и я попросила идущего впереди Багдасарова: «Иди в лагерь, я дойду сама по засечкам». Он тут же ушел. До лагеря оставалось километра два. Я медленно брела от одного дерева к другому и, дойдя до следующего, бессильно обхватывала его ствол и на какое-то время повисала на нем, потом прижималась к нему спиной и отталкивалась. Дошла до лагеря в темноте. Горел костер. Геологи ели лепешки, испеченные из размоченной лапши, пили чай и обсуждали результаты маршрутов. На меня особого внимания не обратили, думали, наверное, что я давно в лагере.
Ночью я подтягивала колени к груди и каталась с боку на бок от боли в ногах. А в голове стучало одно и то же: «Нет! Неужели завтра опять в маршрут? Нет! Это невозможно, Я не могу!» Под утро я смогла заснуть, а утром случилось чудо: я встала и легко пошла. Я легко прошла весь следующий маршрут и все последующие маршруты. Мужчины легче ходили по вязким болотам – у них ноги сильнее, зато по зарослям стланника-кедрача я была ассом. Гибкие ветки кедрача, когда с них снимаешь ногу, били по заду и тяжелым мужикам доставалось больше, они от каждого удара матерились. Да и, наверное, практика гимнастики помогала легче выкручиваться из этих зарослей.
Постепенно все вошло в норму, ритм и равновесие. Я уставала не больше, чем все, никаких особых проблем не было.
Однажды мой геолог решил сократить время и разделить нашу пару: сам пошел куда-то зачем-то, а меня послал в короткий маршрут: из ближайшего ручья в двух-трех километрах от базы взять химические пробы воды – у истока и в устье. Он ушел, а я стала клянчить лошадь, чтобы верхом доехать по тропе до устья ручья. Проводник долго не соглашался: «В лесу много медведей, тебя одну могут не тронуть, а за лошадью обязательно погонятся и она тебя со страху может убить об деревья». Все лошади были где-то в деле, в лагере оставили одного старого длинноногого мосолыжного конягу, слепого на один глаз. Звали конягу Амгунька (наверное, от реки Амгунь – притока Амура). Непонятной масти, псиво-серого цвета, в неясных пятнах вместо яблок, с серо-рыжими веснушками на большой морде Амгунька мирно пасся вблизи лагеря. Я все-таки уговорила проводника-конюха и он помог мне оседлать Амгуньку.
Старому коняге явно не хотелось уходить от лагеря. Он вяло, нехотя подчинялся моим понуканиям, но, поняв, что обратного пути нет, широко и ровно зашагал своими длинными ногами по узкой тропе вдоль реки. Пару раз, чтобы не оказаться снесенной с коня наклоненными деревьями, приходилось ложиться головой назад, на лошадиный круп, а в остальном все было хорошо и мы скоро добрались до впадения нужного ручья в реку.
Дальше мне нужно было идти вверх по ручью до самого истока, где предстояло набрать в бутылку пробу воды, затем вернуться к устью и там взять вторую пробу. Все просто.
Я пожалела лошадь, привязала её к дереву и пошла по высокой траве и зарослям кустарника вверх по ручью. Ручей то совсем исчезал, ныряя под камни, покрытые мхом, и тогда я прослеживала его по журчанию, то снова струился по поверхности. Увлеченная проблемой не потерять ручей раньше времени, я ни на что вокруг не обращала внимания и довольно долго шла, прислушиваясь и, так сказать, уткнувшись носом в землю. И тут дорогу мне преградили плотные заросли кустарника. Я раздвинула ветки и – остолбенела: передо мной открылась светлая поляна, на поляне – толстый ствол поваленного дерева, а по нему, что-то вынюхивая перед собой, медленно шел огромный бурый медведь. Шел прямо на меня! Ветер дул с перевала и учуять меня он не мог. В голове тяжелыми ударами забилось напутствие конюха: «Увидишь медведя – делай что хочешь, только не беги. Только не беги! Только не беги! Только не беги!». Я тихонько соединила ветки, повернулась назад и – как помчалась вниз, под гору! Только тут я заметила, что под кронами деревьев темно, что под ногами мелькают круглые желтые пятна – лежанки медведей. Задыхаясь от страха, я кинулась поперек ручья, выскочила на свет, на гарь. Это было огромное поле обгорелых и поваленных пожаром сосен. Деревья лежали как попало, крест-накрест, высоко приподнимаясь над землей. Я боялась оглянуться, я все время ощущала как толстая, мощная лапа с огромными когтями врезается в меня сзади. Я ложилась на бревно, переползала через него, делала несколько шагов на ватных, ослабевших от страха ногах до следующего бревна, снова ложилась на бревно, перетаскивала через него ноги… Так я добралась до места, где привязала лошадь. Медведь, скорее всего, и не заметил меня.
Я бросилась к лошади, обхватила ее за шею, прижалась к веснушчатой морде, шептала: «Амгунька, Амгунечка». Конь встревоженно косил глазом. И вдруг, как по мановению волшебной палочки, с меня разом, мгновенно спало все: страх, стресс, тревога. Я ощутила абсолютное спокойствие. До сих пор не понимаю, как это может быть, но дважды в жизни я испытывала мгновенный переход от сильного стрессового состояния к полному спокойствию. Я взяла бутылку, наполнила ее водой на химическую пробу в устье реки и взобралась на своего длинноногого Амгуньку. Погонять его не надо было – он очень бодро зашагал домой. А вечером пришлось виниться перед геологом за плохо выполненное задание.