ЕВГЕНИЙ ЛИННИК
ПРИКЛЮЧЕНИЯ НАЛАДЧИКА
НА КУБЕ
(Сборник воспоминаний. 1969 -1971 г.)
СОДЕРЖАНИЕ:
1. ОСТРОВИТЯНЕ И МЫ (Краткое наставление для новичков) ………………3
2. ПРИКЛЮЧЕНИЯ НАЛАДЧИКА НА КУБЕ …………………………………9
3. МАТРОСЫ ДАЛЬНЕГО ПЛАВАНИЯ или МИР ТЕСЕН …………………36
4. КУБА. ОБРАТНАЯ СТОРОНА ЛУНЫ ………………………………………72
1. ОСТРОВИТЯНЕ И МЫ
(Краткое наставление для новичков)
С самого начала хочу отметить, что кубинцы – такие же приличные честные добросердечные трудолюбивые законопослушные умеренно пьющие и воспитанные люди, как и мы с вами. Поэтому остановлюсь непосредственно на некоторых особенностях поведения островитян, о которых желательно знать заранее, чтобы не попадать в неловкое положение, или, скажем прямо, не выглядеть в их карих ласковых глазах круглыми идиотами.
1. Особенности невербального общения.
Невербальное общение у них осуществляется с помощью жестов рук (как и у нас), а также с участием головы без какой-либо помощи рук.
Остановимся на первом варианте. Очень важно изначально усвоить следующее: широко распространенные жесты приглашения (типа – «иди сюда») и предложения удалиться (типа - «катись отсюда») у них и у нас совершаются в прямо противоположных направлениях. Т.е., когда они вас посылают, то пользуются нашим традиционным жестом приглашения (как бы ковшиком ладони подгребают к себе), и, наоборот, когда приглашают, - совершают наш типичный отталкивающий жест открытой ладонью. Не зная этого, вы, вместо того, чтобы благоразумно ретироваться в нужный момент, однозначно пойдете на сближение и обострение конфликта с непредсказуемыми патологическими последствиями. Как это могло случиться на одной планете?! И почему о столь вопиющем отличии никого не предупреждают заранее?! Инструкторы из ЦК КПУ и ЦК КПСС понятия об этом не имели! Они, главным образом, озадачивались на проблемах соблюдения моногамии в растлевающих условиях пляжно-тропического климата…
Остальные жесты по смысловому значению практически полностью совпадают с нашими, и отличаются только большей выразительностью, размашистостью и исключительно высокой частотой употребления.
На втором варианте следует остановиться особо. Он сродни нашей родной деревенской традиции здороваться с небольшим наклоном головы со всеми встречными незнакомцами. Так и непосредственные доброжелательные островитяне не отводят равнодушно или надменно глаза (как принято в наших городах), а наоборот, стараются поскорее установить теплый визуальный контакт. После этого глаза аборигена ярко вспыхивают дружелюбным вниманием, и, одновременно, его подбородок совершает легкое движение вверх и в сторону – своеобразный кивок головой вверх с небольшим поворотом. Этому любой из нас может обучиться всего за год - два, несмотря на врожденную привычку или прятать глаза, или незаметно подсматривать. Мы между собой называли это – «сделать глазки» и старательно учились, потому что после такого приятного обмена сигналами партнеры могли сразу переходить к вербальному общению и взаимно решать любые вопросы, одним рывком минуя нашу традиционную фазу брудершафта. Но здесь не обходилось без накладок и прямых недоразумений, связанных с бесчисленными тонкостями или нюансами исполнения «глазок» для передачи информации самого широкого спектра, поскольку чужеземцу (даже наладчику) невозможно быстро освоить чужую многовековую традицию.
Однажды мы с коллегой заехали на один сахарный завод что-то там решить по поводу запуска электростанции. Там шел межсезонный ремонт. В обстановке полного разгрома, напоминавшего кадры из кинофильма «Сталинградская битва», найти кого-либо было очень сложно. Мы выбрали относительно безопасную площадку, тщательно убедившись, что никуда не провалимся и ничто, в ближайшее время, не упадет нам на головы. Из хаоса плановых развалин, освещаемый сполохами электросварки, перед нами появился молодой парнишка. Сделав глазки, он с нескрываемым любопытством уставился на нас. Повернувшись несколько раз, чтобы он мог ничего не пропустить и хорошенько нас рассмотреть, мы попросили его привести главного энергетика. Паренек, несказанно гордый полученным ответственным поручением, мгновенно растворился в хаосе, а на его месте тут же возник неказистый мужичок в промасленном комбинезоне. Мы все трое «сделали глазки». Закурили и приготовились терпеливо ждать главного энергетика, отдавая себе отчет, что найти кого-либо в такой жуткой круговерти будет нелегко. Мужичок не отходил, преданно заглядывая нам в глаза.
- Послушай, амиго, а не отведешь ли ты нас в туалет? – спросил коллега мужичка, чтобы хоть как-то разнообразить томительное ожидание.
Мужичок радостно заулыбался незамысловатому поручению и полез на груду битого кирпича, не вербально приглашая нас присоединиться. Преодолев сложную и опасную полосу препятствий и посетив, неожиданно приличный для такой обстановки всеобщего сокрушения, туалет, вся троица осторожно проделала обратный путь к условленному месту ожидания. Закурили опять. Энергетика не было. Мужичок продолжал рассматривать нас с нескрываемым интересом и не отходил ни на шаг.
- Ну, что ты все здесь крутишься? Иди, работай! – не выдержал коллега.
- Так я,… это,... - главный энергетик, - засмущался мужичок, готовый ревностно выполнять все дальнейшие указания.
Осознав весь комизм ситуации, мы с коллегой смеялись до слез.
- Вот какие мы важные персоны! В туалет ходим только в сопровождении главного энергетика!
Энергетик искренне хохотал вместе с нами. Мы обняли его, и пошли в офисину, как старые добрые друзья. Но преподанный урок постарались запомнить. Ведь когда он делал нам «глазки», то, наверняка, представился. А мы, по неопытности, не поняли.
Что касается туалета, то здесь со стороны нашего провожатого не было никаких обид. Островитяне очень заботливо относятся друг к другу и гостям. Например, хозяин, встречая гостей, первым делом берет, прибывших дам, за ручки и сам, лично, ведет их в туалет.
2. Очереди.
Очереди были повсюду. И весьма многочисленные. Время повального дефицита. Но они не произвели на нас никакого впечатления в количественном отношении. Мы хорошо знали, что такое очереди. Однако качественная характеристика этого явления нас поразила.
Вместо привычного монолита тесно спрессованных раздраженных людей, между которыми и палец не вставишь, мы наблюдали какое-то рыхлое и весьма транспарентное формирование из выстраивающихся, строго гуськом, совершенно расслабленных и никуда не спешащих аборигенов.
Дело в том, что островитяне неукоснительно придерживаются принципа неприкосновенности интимной зоны (0,6 м), находящихся рядом людей. (А, может, это просто климат заставляет позаботиться о вентиляции). При такой расстановке очередь из одинакового числа участников у них получается в несколько раз длиннее, чем у нас. Но, с другой стороны, сквозь нее в любом месте свободно можно проехать на велосипеде.
Наша приверженность к плотному скучиванию (как пингвины во время зимовки) разительно контрастирует с поведением островитян. Можно подумать, что это у них необъятные территории, а у нас – небольшой островок. Это наше неумение терпеливо дожидаться своей законной очереди и врожденная привычка к давке чуть не сыграло со мной злую шутку. Дело в том, что уже в первые дни пребывания на острове я обнаружил на крыше гостиницы отличный, но небольшой, бассейн с морской водой. Открывался роскошный вид на Гавану сверху. Слух распространился мгновенно. В воскресенье почти все мужики из нашего заезда с утра были там. У всех с собой было. Апельсины, галеты… ну, вы понимаете. И в воду кинулись всем скопом. Какая там интимная зона! И вдруг одессит Костя ударился в баттерфляй, как будто он на родном Ланжероне. А там на весь бассейн от силы пять взмахов. На третьем взмахе тыльная сторона его могучей ладони попадает точно мне под глаз. Костя – крепкий мужчина около двух метров роста, отправляет меня в нокдаун посреди бассейна. Сразу достаю дно, но… выныриваю. Первая мысль – будет жуткий фингал! А у меня завтра утром официальное представление в министерстве сахарной промышленности! Куда я с таким подбитым глазом?! Ужас! Скандал! Запросто с позором отправят домой!
Спасла старая боксерская привычка – массировать место удара. Это надо делать немедленно, долго и очень нежно. Ребята приволокли зеркало, и после часа упорного труда все любопытные убежденно констатировали, что морда в порядке, и можно – хоть в совет министров. И, действительно, все прошло нормально, не считая одного непредвиденного казуса. Дело в том, что одним махом меня прогнали через несколько департаментов. В каждом из них радушно предлагали чашечку кофе. Не смея отказаться, я, таким образом, до обеда засандалил пять или шесть малюсеньких чашечек отличного крепчайшего кофе. После этого совершенно не спал трое суток.
Но, вернемся к очередям…
На автобусной остановке передние часто пропускают очередь, дожидаясь свободных сидячих мест. Этих изнеженных негодяев вовсе не вышвыривают в конец, а умиротворенно оставляют первыми.
Сначала мы думали, что они не спешат на работу. Это можно понять. Особенно после вчерашнего. Но вскоре выяснилось, что они не спешат и домой. И здесь напрашивалось только одно объяснение – они вообще не спешат никуда. Светлое будущее строят расслабленно, медленно, весело, но весьма надежно и красиво.
3. Автобусы.
Я уже рассказал, как выглядит очередь на автобус и как она функционирует.
Теперь необходимо коротко остановиться на странных правилах поведения островитян при посадке и внутри автобуса.
Тогда в Гаване массово ходили большие трех дверные страшно вонючие английские дизели «Leaveland». Ходили резво и надежно. На остановке открывались все три двери. Так вот, вместо того, чтобы дружной толпой разом ломануться во все двери и мгновенно заполнить весь салон, чтобы посильно повысить коэффициент использования гортранса, аборигены вяло и по одному заходят только через передние двери. Все степенно здороваются с водителем (или «делают глазки»), осведомляются о здоровье членов его семьи, и, не торопясь, опускают монеты за проезд в специальный, прозрачный накопитель, чтобы водитель видел, что все идет без обмана. Выходят только через задние двери, осторожно пробираясь во время движения в хвост автобуса, и этим сами себе добровольно сокращают дистанцию проезда. Назначение средних дверей так и осталось для нас загадкой. Может быть для вентиляции?
Невербальные, естественные и понятные приемы оттеснения, продавливания и продирания исключены полностью. Вместо этого аборигены громким шепотом обращаются к субъекту препятствия на пути к выходу на чистом испанском языке: «Permiso», что в данном случае означает – «разрешите». Делают друг другу «глазки», и мягким вращательным движением в манере танго меняются местами. Подошвы при этом от пола не отрываются, чтобы (Боже, упаси!) не наступить на ногу партнеру. Непрерывное «пермисо» и шуршание подошв сильно убаюкивает нашего брата. В такой жуткой обстановке нельзя расслабляться, чтобы не проспать свою остановку.
Как-то мы с коллегой опаздывали и решились рвануть в автобус через совершенно свободные задние двери. Все аборигены, как по команде, повернулись к нам. В их глазах просматривалось явное неодобрение различной степени осуждения: от радикального («Вы только посмотрите, что творят эти дикари!»), до либерального («Бедные, бедные! Они никогда не видели автобуса!»). Чтобы доказать свою лояльность и платежеспособность, мы привычно рванули к передней двери и кассе (т.е. против движения по салону!), чем только усугубили ситуацию, организовав непродолжительную, но интенсивную, толкучку. Остается добавить, что, когда мы и вышли через передние двери, автобус громко издал вздох облегчения.
4. Магазины.
Почти все магазины были закрыты. На острове действовала сложная система распределения продуктов и товаров. Тем более было интересно наблюдать за поведением островитян в еще действующих магазинах...
Группа покупателей заходит в магазин. Вместо того чтобы, после многочасового ожидания, всем скопом броситься к прилавку и разбежаться по магазину, покупатели невозмутимо рассредоточиваются возле выхода и спокойно усаживаются на стульях. Только один из них, который, видите ли, первый, неспешно направляется к прилавку, и далее следует знакомый ритуал: глазки, здоровье, родственники и т.д… Продавец обслуживает только одного, и повернет голову ко второму уже после упаковки и расчета с первым. Даже не пытайтесь вмешаться в процесс раньше своей очереди. Вас просто проигнорируют. Причем, с выражением брезгливого недоумения.
Эта процедура обслуживания, конечно же, снижает скорость оборота наличности в масштабах государства, но зато дает возможность каждому покупателю, за свои деньги, хоть ненадолго, почувствовать себя полным хозяином положения. А для них это – важнее любого товара, ради которого мы иногда запросто можем унизиться избыточной торопливостью.
Особо стоит остановиться на оригинальной манере поведения продавцов в обувных магазинах, чтобы ваши дамы не испытывали от неожиданности состояние, близкое к шоковому.
Получив первые песо, мы небольшой группой отправились в закрытый для простых смертных островитян обувной магазин. Уже умудренные некоторым опытом, не бросились все разом шарить по полкам и хватать продавцов за рукава. Как и положено, безразлично рассредоточились у входа. Наши дамы изо всех сил старались сделать вид, что вовсе не хотят вцепиться в понравившиеся им туфельки и бежать в кассу, а «равнодушным» взглядом осматривали неказистый интерьер. По причине повального дефицита ни на витринах, ни на полках ничего выставлено не было.
Старший продавец, впрочем, и младшие тоже, делают всем «глазки». Старший, солидный мужчина с повадками испанского гранда, излучая всем своим тщательно выбритым конкистадорским лицом искреннее радушие, не торопясь, подходит к ближайшей к прилавку даме. Видимо, и не без оснований, он прикинул, что она - первая в очереди. Берет ее за руку, подводит к высокому табурету напротив зеркала и усаживает. После этого опускается на одно колено и, без разрешения, и даже предупреждения, уверенным движением ловко снимает туфель с ее правой ноги. От неожиданности наша дама даже не смогла взвизгнуть. Не вдаваясь в какие-либо объяснения и распросы, этот виртуоз своего дела начинает примерять один за другим неожиданно появившиеся туфельки, которые младшие продавцы поочередно и почтительно ему подают, извлекая из коробок. Поворачивая ножку дамы так и сяк, старшой давал ей возможность увидеть в зеркале результаты его усилий. Впрочем, и это было заметно, мнение дамы его, специалиста высокого класса, особо не интересовало. Ошеломленная дама уже согласна была на все, лишь бы спрыгнуть с табурета и скорее бежать подальше.
Онемевшие новоявленные покупатели застыли с широко открытыми ртами и глазами. Продавцы не обращали на них никакого внимания, полностью сосредоточившись на даме номер один. Только уже знакомый вам одессит Костя смог вербально прокомментировать происходящее. Он глубоко вздохнул и, не снижая голоса, изрек на весь магазин: «Да, ребята! Придется уважать обычаи страны и, таки, иногда мыть ноги…»
Костя умел одинаково хорошо не только создать, но и снять напряжение. Вся наша честная компания покатилась со смеху и расслабилась. Островитяне ничего не поняли, но искренне хохотали вместе с нами просто из врожденной вежливости. Ой, да будут они все так здоровы…
22.10.2014г.
2. ПРИКЛЮЧЕНИЯ НАЛАДЧИКА НА КУБЕ
PERMIS DE CONDUIRE,
т.е. – «Водительское удостоверение» или буквально - «Право вождения». Эта надпись на испанском языке на моих новеньких правах в далеком 1971 году привела меня в неописуемый восторг, смешанный с острой ностальгией. Со временем ностальгия померкла, но совсем не прошла. Мне, фанату-автолюбителю с детства, многое пришлось перенести и многим пожертвовать ради этих корочек в придачу к новенькому «Москвичу» ИЖ-412.
В те, не столь отдаленные, времена честно заработать на машину было совершенно невозможно, даже вкалывая в три смены без отпуска. Было всего три основных легальных варианта: лотерея, наследство и работа за границей.
Первые два явно не светили, сосредоточился на третьем.
Потребовалась жертва. Престижная и перспективная, в смысле диссертации, но унизительно низкооплачиваемая, работа ассистента кафедры «Промышленной электроники» ХПИ. Ее принес без колебаний.
Быстро переключился на электроэнергетику, устроившись в наладочную организацию по обслуживанию электростанций сахарных заводов, и сразу запахло Кубой, причем в буквальном смысле тоже – их сахаром-сырцом.
Дело пошло. Да и зарплата выросла в 2-3 раза. Через 4 года достиг инженерного потолка и стал шеф-инженером. Один обслуживал 5-6 электростанций в разных областях. Еще через год головная организация решила, что специалист полностью созрел для выступлений на международном уровне в очень слаборазвитых и еле развивающихся странах. Дорога к ИЖ-412 лежала через Кубу.
Куба. Зарплата выросла раз в 10. Работа знакома до мелочей. Но не о ней хочу рассказать, хотя и там было много всяких приключений, правда, интересных только узкому кругу специалистов. Мой рассказ о приключениях автомобильных и морских.
Увидев ассортимент местного автопарка, я был буквально ошеломлен разнообразием, как новинок, так и раритетов. Аборигены очень любят автомобили и трогательно заботятся о них, поддерживая на ходу вплоть до полного коррозионного коллапса. Уже по дороге из аэропорта в Гавану мы все были поражены совершенно невообразимым зрелищем. Назвать просто «дорогой» этот невероятно роскошный и с тропическим изыском двусторонний трансфер прямо в рай было бы просто оскорбительно. Вся разделительная полоса поражала изобилием экзотической растительности, вплоть до необъятных баобабов. На перекрестке навстречу нам остановилось загадочное транспортное средство. Это была абсолютно голая ржавая рама неизвестного происхождения на четырех колесах с мощным восьмицилиндровым v-образником без каких-либо признаков капота. Единственным намеком комфорта была кое-как привязанная на том месте, где должно быть переднее сиденье, грубая корявая доска. На доске восседал огромный негр (вылитый дядя Том), и отчаянно дудел раритетным сигнальным рожком, извлекая визгливые звуки с помощью допотопной резиновой груши. Все встречные и попутные путешественники буквально покатывались со смеха, и тоже начинали дудеть. Но больше всех хохотал сам возмутитель спокойствия. Так он и двигался к своей цели, сопровождаемый смехом, возгласами одобрения и ревом клаксонов. Наверное, на техосмотр…
«Форды», «Доджи», «Шеврале», «Кадиллаки», «Бьюики», «Мустанги», «Мерседесы», «Опели», «Вольво», «Олдсмобили»…и т.д, и т.д.. Да, и еще «Понтиаки». О! «Понтиаки»! Чуть не забыл! Я, как открыл рот, так и не закрывал его, пока не вернулся к родным и знакомым до последнего вкладыша «Волгам», «Москвичам» и «Запорожцам».
Оказалось, что все причастные к местному автосервису игроки объединены в две, совершенно автономные, команды. Первая – обслуживают и ремонтируют, вторая – водят, т.е., по-местному, – conduire. Надо признать, что обе команды свое дело знают. Особенно – вторая. Если первая где-то прячется в своих замасленных комбинезонах за кулисами, и незамедлительно появляется только в случае необходимости, вторая – всегда на виду, на сцене. Это – настоящие артисты с их типичными профессиональными достоинствами и пороками. Они не просто водят. Они жаждут аплодисментов и постоянно импровизируют, создавая для них поводы, как правило, в самых опасных местах. Испорченные тлетворным влиянием остатков ненавязчивого империалистического автосервиса американского образца, водители, почти ничего не знают о конструкции автомобиля, полностью перепоручив все технические проблемы команде №1. Нет, они, конечно, уверенно покажут, куда заливать бензин, доливать воду и масло, и куда накачивать воздух (хотя сами не качают: только компрессором на заправке). Но, каким непостижимым образом взаимодействие этих простых компонентов дает восхитительный результат в виде шустрого движения автомобиля, не знает никто. Даже и не спрашивайте!
Не отягощенные избыточными сведениями из областей физики и механики, они получили возможность полностью сосредоточиться на вождении, и результат – налицо: как я уже отмечал, в своем деле они – артисты. Тем более что водят одной рукой, правой. Левая рука (непременно с перстнем невероятных размеров из желтого металла на среднем пальце) всегда свободно висит за дверью (благо – климат позволяет), и в процессе вождения участия не принимает. У нее значительно более важная функция: информационно-социальная. Оказывается, с помощью одной руки можно обмениваться не только приветствиями и предупреждениями об изменении скорости и направления движения, но и другой самой разнообразной полезной информацией, например:
- личное настроение;
- честное мнение о встречном партнере по обмену информацией;
- погодные условия движения;
- качественные показатели фигуры встречной мулатки;
- оценка очередной пламенной речи лидера;
- подробные сведения о здоровье членов семьи и дальних родственников;
- воспоминания о жизни «до того»;
- осуждение новых происков империализма;
- наличие бензина на ближайших заправках;
- последние новости бейсбола;
- дислокация ближайших очагов фиесты.
Что касается правой руки, то она постоянно находится на клаксоне в режиме боевого дежурства, и готова незамедлительно подать сигнал. Собственно, этот сигнал практически не замолкает, являясь вторым незаменимым средством обмена информацией самого широкого содержания.
Но частенько они просто позволяют себе немного расслабиться и поиграть для души. Например, мой любимец Педро при помехе справа всегда исполнял интермеццо из второй симфонии Шуберта, а, выходя на прямую, – непременную «Кукарачу». Вы, конечно, не поверите, но мне так и не удалось заметить, как они переключают передачи и становятся на ручной тормоз.
Мне выделили отличный просторный и проходимый «Додж» с непривычно высоким клиренсом, шофером и переводчиком. Но насладиться, как следует, роскошной жизнью так и не пришлось. Мои славные подчиненные в свободное от работы время легкомысленно злоупотребили служебным авто в личных целях, усугубив ситуацию непомерным возлиянием, и разнесли его вдребезги. Причем, оба попали в больницу. Следует отметить, что там ДТП не воспринимается как нечто чрезвычайное. Скорее – как законная расплата за полученное удовольствие, такая же естественная и неизбежная, как послеобеденный ливень в летний сезон. Поскольку других жертв не оказалось, их простили, но куда-то перевели, что создало мне определенные проблемы с транспортом и вербальным общением. Другой машины не нашлось, пришлось ездить на чем угодно и с кем угодно, а также выступить в образе «знающего», согласно восточной мудрости: «говорящий не знает, а знающий – не говорит».
Вот с этими, свободно говорящими на иcпанском, всегда набриолиненными и накрахмаленными, веселыми и элегантными виртуозами клаксона и баранки, мне пришлось тесно пообщаться в неординарных ситуациях, да будут все они так здоровы…
01.09.2014г.
ЧЕРНЫЙ «БЬЮИК»
Большой, просторный и усталый черный «Бьюик» выпуска 19.. года c полностью проржавевшим днищем. Было немного жутковато наблюдать, как прямо под ногами проносится раскаленный асфальт. Но, мощный восьмицилиндровый V-образник тянул резво и убаюкивал своим монотонным урчанием. Приходилось бороться со сном, чтобы сберечь ноги.
Мы остановились заправиться в маленьком городке, традиционно разместившемся по обеим сторонам единственной улицы, она же – трасса.
Пистолет заправочного шланга уже был вставлен в горловину бензобака, когда я вдруг заметил, как на лакированной поверхности капота появилось небольшое сизое пятно и стало быстро расширяться. Одновременно почувствовался запах гари бензина и масла. Резко пахнуло жаром.
- Ребята! Горим! Все атас!
Все – это я с коллегой, переводчик Лазаро и шофер Педро мгновенно катапультировались через все четыре двери. Благо, они легко открывались, потому что, видимо уже давно, вообще не закрывались. Я успел схватить портфель с документами, а Педро – открыть капот. Факел пламени и столб черного дыма рванули намного выше, чем я ожидал, судя по размерам пятна на капоте. Заправщик выдернул шланг и исчез прежде, чем мы сообразили поинтересоваться относительно наличия доступных средств пожаротушения.
Пламя стремительно разгоралось. Надо было бежать как можно скорее.
Случайно проходивший мимо высоченный негр с грязным ведром в руке заинтересованно остановился в непосредственной близости от очага возгорания. Размышлять было некогда. Говорить – бесполезно, так как я не мог быстро сообразить, что и как надо в этой ситуации сказать по-испански.
Да и вообще, мой словарный запас в то время еще не охватывал тематику чрезвычайных ситуаций. Пришлось ограничиться естественными для такого случая, но трудно поддающимися синхронному переводу, ненормативными восклицаниями на родном языке с совершенно неуместными упоминаниями близких родственников виртуального виновника происшествия. А наш опытный и бывалый переводчик Лазаро Марио Вальдес Акоста уже давно с нескрываемым интересом наблюдал за происходящим, уютно устроившись с сигареткой в тенечке за пределами зоны нормального вербального общения без привлечения специальных технических средств, куда едва ли могли долететь обломки нашего «Бьюика». Срочно мобилизовав все мимические способности, я, как мог выразительно, жестом показал негру, что нужно сделать. Парняга мгновенно сообразил. Его просторное лицо озарилось радостной белозубой улыбкой, и, с очевидным наслаждением, он проворно, причем, с поразительной точностью, выплеснул неизвестное содержимое своего ведра под капот «Бюика».
Эта незамысловатая спасательная операция оказалась совершенно ошеломительной по своей результативности. Пламя погасло практически мгновенно. Правда, из-под капота потом еще долго шел ядовитый парок, и что-то побулькивало и похрюкивало. На незабываемом запахе, которым весьма настойчиво сопровождалось это действо, можно было бы остановиться особо, если бы он не контрастировал столь резко с чувством глубокого удовлетворения по поводу счастливого и молниеносного спасения.
Причину обрушившегося на нас весьма своеобразного амбре, категорически не свойственного обычному, пусть даже изрядно потрепанному, карбюраторному двигателю, мы поняли, заглянув под капот. Из-под него наш славный Педро, уже оправившийся от потрясения, с видом оскорбленного достоинства, брезгливо, двумя пальцами удалял какие-то, не первой свежести, кишки, пузыри, рыбьи головы и хвосты, по одному.
Так вот почему так быстро погасло! Спасение предстало в виде исключительно своевременно доставленного и невероятно точно адресованного ведра помоев из какой-то харчевни напротив, где, судя по всему, несколько дней тропической жары назад готовили национальное рыбное блюдо. Ни какой огнетушитель или простая вода не дали бы столь впечатляющего результата в связи с несопоставимостью их обволакивающих свойств по сравнению с этим революционным средством пожаротушения. Об этом же недвусмысленно и убедительно еще долго высказывался наш чистюля-Педро в процессе малоэффективных попыток отмыть мотор, благодаря чему мы смогли так расширить наши познания в области ненормативной латиноамериканской лексики, что некоторые, наиболее яркие, выражения я помню до сих пор.
Новое слово в вечно актуальном деле пожаротушения, без всякого сомнения, было убедительно сказано! (Я имею в виду чисто техническую сторону, а не ораторские способности нашего Педро, ярко расцветшие на фоне повышенного интереса небольшой сопереживающей толпы зевак, ни один из которых, тем не менее, не проявил ни малейшего желания помочь, или, хотя бы, подойти поближе без противогаза).
Единодушное мнение несанкционированного собрания постепенно склонилось к тому, что экспертов КНИГИ ГИННЕСА до полного проветривания подкапотного пространства вызывать не стоит, а неугомонный чистюля и эстет Педро к этому времени даже при таких темпах ухитрится полностью уничтожить следы исторического эксперимента.
А жаль! Кто и когда еще решится на такое?! И кто поверит?!
P.S.1
Причиной пожара стала трещина в стеклянном стакане отстойника бензофильтра. Стакан заменили. Несколько часов спустя мы ехали дальше, навстречу новым волнующим впечатлениям.
Как мне потом рассказывали знакомые шофера, Педро еще много месяцев не закрывал окна «Бьюика», а при каждой остановке даже перед перекрестком немедленно выскакивал, чтобы открыть капот. Еще говорят, что он больше никогда не ел рыбу…
P.S.2
Известно, что даже на отдаленных островах в этом мире слава всегда достается руководителям, а не исполнителям. Так получилось и в нашем случае.
Когда дым немного рассеялся, мои решительные директивы были отмечены скромными, но искренними, аплодисментами. Тем более что второй претендент на лавры, который точно знал, что находится у него в ведре, мгновенно ретировался в ближайшем переулке, будучи не в силах однозначно предвидеть последствия отчаянного эксперимента. Судя, по упомянутым выше, красноречивым высказываниям Педро, врожденное благоразумие моего конкурента на поприще немеркнущей славы позволило не только счастливо избежать катастрофических последствий возгорания, но и предотвратило неуместное в критической ситуации (требующей от непосредственных ее участников повышенных взаимоуважения и чуткости) членовредительство с особо тяжкими осложнениями.
После этого происшествия мое имя стало впервые упоминаться в элитных кругах беззаветных тружеников клаксона и баранки провинции Ориенте, да будут все они так здоровы…
30.08.2014 г.
БЕЛАЯ «ВОЛГА»
Да, это была наша соотечественница ГАЗ-21 в приличном состоянии. Отдавая должное ее прочности и неприхотливости, Марио Гонсалес любовно приговаривал: «Мой средний танк!».
Марио был весьма популярен в провинции Ориенте. Широкую известность он получил благодаря своим изумительным настоящим ковбойским сапожкам, которые он, скорее всего единственный, носил на Кубе.
Элегантное изделие из блестящей нежнейшей светло-желтой кожи с рельефной разноцветной строчкой, на довольно высоких каблучках, с несколько загнутыми вверх, как традиционно положено у американских пастухов, острыми носками. Мне удалось неоднократно и подробно их рассмотреть, поскольку Марио имел привычку при любой остановке спать на заднем сиденье, выставив для всеобщего обозрения наружу через окно оба достойных предмета своей гордости. Следует отметить, что он не высок, и вполне бы мог поместиться в кабине, но, … вы понимаете.
Сапожки он не снимал никогда. Говорили, что первые полгода на это его подвигла невероятная красота обувного шедевра, с которым невозможно было расстаться ни на минуту. Правда, многочисленные завистники считали, что он просто боялся, как бы не сперли. Начиная со второго полугодия, когда аромат высококачественной кожи полностью выветрился, все наблюдатели, даже с ограниченными возможностями обоняния, отметили наличие и второй причины, по которой сапожки нельзя было снимать уже категорически, на дистанции менее 200 м. При встречном ветре опытные наблюдатели рекомендовали дистанцию увеличить вдвое. Но, поскольку мы с коллегой ехали на срочный вызов, пришлось смириться с издержками суровой расплаты за настоящую красоту, и ограничиться открыванием всех окон и багажника.
Вот так мы и мчались в одно восхитительное утро, когда вдруг к привычному каноническому, но не тревожному, запаху стал резко примешиваться запах горелого масла. Мне было достаточно одного взгляда на термометр охлаждающей жидкости, который уже зашкаливал, чтобы что есть силы заорать на чистом испанском языке: «Pare!», и, на всякий случай, продублировать на международном: «Stop!». У меня уже был некоторый авторитет, поэтому Марио среагировал мгновенно.
Остановились удачно, прямо напротив одной из захудалых ферм, редких в этой местности, как и доступные источники воды. Вскоре выяснилось, что радиатор пуст. Чуть не расплавились вкладыши подшипников.
Марио трусцой отправился на ферму, выпросил там ведро, и принялся заправлять радиатор, циркулируя туда и обратно, а мы с коллегой закурили и устроились под каким-то жутким придорожным кактусом, который в это время еще давал небольшую тень от колючек.
Когда Марио сделал более десяти ходок, я понял, что что-то идет не так. Заглянул – радиатор по-прежнему пуст. Остановил неутомимого Марио, который упорно продолжал бы носить воду. Однако на его обычно безмятежном лице постепенно появилось выражение если не отчаяния, то бесконечного удивления поглощающей способностью нашей «Волги», так не гармонирующее с упомянутыми выше неизменными сапожками неслыханной красы. Пришлось решительно вмешаться в процесс безуспешной попытки реабилитации лучшего представителя нашего родного автопрома.
Оказалось, что соскочил нижний резиновый патрубок, соединяющий радиатор с водяной рубашкой двигателя, и вся заливаемая вода беспрепятственно уходила в иссушенную землю. Мне не составило большого труда натянуть патрубок на место. С подтяжкой винта хомута возникла проблема, поскольку у Марио не оказалось отвертки.
Следует отметить, что эти артисты не обременяют себя инструментами, ведрами, насосами и домкратами. У них в бардачке даже нет стакана, без которого любой наш водила даже под пыткой не признает автомобиль полностью укомплектованным. Зато у них на поясе непременно болтаются, выставленные на всеобщее обозрение, другие, сколь полезные, столь и многочисленные предметы: очки, кошельки, всевозможные ключи, иногда даже, замки, расчески, штопоры и открывалки. Вот именно такую открывалку для пива я попросил у Марио, и, к его нескрываемому изумлению, надежно подтянул ею винт хомута. Несколько минут спустя, мы уже ехали дальше, навстречу новым волнующим впечатлениям. Именно тогда я впервые услышал от Марио редчайшую в этой, в общем-то, сугубо аграрной стране, постепенно прочно прилипшую восторженную характеристику – «Grande mecanico».
При каждой новой встрече Марио считал своим долгом подойти и доложить, что патрубок больше не спадал ни разу. Надеюсь, что он у них не спал и до сих пор. Да будут все они так здоровы…
03.09.2014г.
РОЗОВЫЙ «КРАЙСЛЕР»
Вы, конечно, не поверите, но он действительно был нежно розовый, как «Кадиллак» у Мэрилин Монро. Цвет сохранился удивительно хорошо, несмотря на десятки лет эксплуатации на износ в условиях тропиков, ежедневную мойку жесткой, как рашпиль, кубинской водой и влажное дыхание океана с жутко соленой водой. Ромеро Родригес не даром гордился этим перманентным объектом всеобщего внимания и восхищения, в отсветах которых он незаслуженно, но весьма шумно, плескался без всякого зазрения совести. Чтобы никто не усомнился в его непосредственной сопричастности к шедевру, все свободное время он по-хозяйски и любовно протирал хромированные детали кусочком замши. Этим он тоже заметно отличался от остальных артистов-водителей, предпочитающих мойку на автосервисе, даже если ради нее приходилось быстренько мотнуться с атлантического побережья на карибскоморское или наоборот. В остальном, он не выпадал из общего ряда. Во всяком случае, ни разу не был замечен открывающим капот или меняющим резину.
Итак, в одно восхитительное утро это умопомрачительное изделие американского автопрома вот уже несколько часов подряд мощно несло нас навстречу новым приключениям. Приключение не заставило себя долго ждать. Ромеро предложил сделать санитарно-биологическую остановку, совершенно не подозревая, что она превратиться в техническую, а, точнее, - в аварийную. За матчасть он был спокоен, поскольку рядом находился я, уже известный на всю провинцию Ориенте, как «grande mecanico», поэтому не побоялся заглушить мотор. После того, как путешественники завершили неудачные попытки хоть немного спрятаться каждый за своим отдельным придорожным кактусом, все неторопливо расселись по местам, Ромеро запустил двигатель и толкнул рычаг переключения режимов автоматической (естественно!) коробки передач в положение «Вперед». Ничего не произошло... Я затылком почувствовал, что приключение уже здесь. Действительно, оно нахально развалилось на заднем сидении и ехидно на нас поглядывает сквозь дым вонючей сигары.
Рычаг намертво стоял в положено «0», и его можно было только отломать.
Заклинило!
Ромеро с глубоким отвращением и с четвертой попытки открыл капот. Все путешественники с интересом столпились вокруг, предвкушая редкое и неповторимое зрелище. Они на этот раз не были разочарованы. Мощная рядная шестерка выглядела непривычно жалко, будучи оскорбительно перекошена сразу в двух плоскостях. Особенно низко провисла ее левая задняя часть, от чего тяга переключателя режимов натянулась до предела. Собственно, эта часть тяжеленного двигателя и висела на этой тяге.
Ромеро тяжело вздохнул, сдержанно сказал: «muy mal» (очень плохо), и с надеждой заглянул мне в глаза. Закаленные в житейских передрягах русскоязычные участники экспедиции практически одновременно высказались еще более лаконично, одним словом, общепринятым у нас к употреблению среди скромных тружеников в совершенно безнадежных ситуациях. (Один знакомый лингвист как-то рассказал мне, что это слово далеко не вульгаризм. Более того, оно тоже имеет латинские корни. Его, якобы, стали употреблять итальянские зодчие, прославившиеся строительством оригинальной башни в городе Пиза, когда впервые посмотрели на творение рук своих со стороны. Лингвист уверял, что латиноамериканцы его понимают правильно).
Ситуация получилась напряженная. До ближайшего сервиса, как и телефона, – бесконечно далеко. Движение на трассе практически отсутствует. (Не забывайте, что в те времена о мобильной связи мечтали только самые отчаянные фантасты). Когда и как мы выберемся?! Трудно было даже предположить. Оставалось одно – решить проблему самим.
И тут я, «grande mecanico», не ударил в грязь лицом, и, в который раз, показал высокий класс.
На диагностику и принятие решения ушло не более минуты. Оказалось, что полностью отломилась левая задняя чугунная лапа двигателя, и он завис на злополучной тяге. Двигатель надо было выровнять любым способом. Послушный, как среднеазиатская овчарка перед обедом, Ромеро был срочно откомандирован к останкам полуразвалившегося забора какой-то заброшенной фермы с заданием найти деревяшку с четко оговоренными мною размерами. Ромеро тоже оказался на высоте. Он быстро приволок крепчайший деревянный клин, элегантно вписывающийся в мою стратегию аврального ремонта. Дальше было – дело техники.
Опустили пятку домкрата в моторный отсек между двигателем и левым крылом до упора в асфальт, подцепили провисший край двигателя и легко подняли его несколько выше положенного уровня. Я одним движением загнал клин между выпускным коллектором и левым лонжероном. Убрали домкрат, и двигатель установился почти идеально. Попробовав злополучный рычаг, Ромеро пришел в неописуемый восторг и пустился плясать самбу, настойчиво приглашая всех присоединиться. Вялая дискуссия по поводу времени не возгорания клина от горячего выхлопного коллектора заглохла сама собой, поскольку других предложений не последовало. Я был настроен оптимистически – должны доехать. И мы рванули вперед.
Практика показала справедливость моей концепции. Более того, оказалось, что можно ехать сколько угодно. Главное – не останавливаться. Температурные характеристики материалов в местах контакта коллектора и клина были таковы, что на ходу потока встречного охлаждающего воздуха вполне хватило для предотвращения возгорания. Но только мы, наконец, остановились у цели путешествия, и Ромеро заглушил мотор, охлаждение прекратилось, а клин незамедлительно занялся ярким пламенем, приглашая принять участие во внеплановом фейерверке другие многочисленные заинтересованные детали обширного моторного отсека.
Путешественники привычно катапультировались, а начавшийся пожар быстро погасили одной бутылкой газировки добросердечные клерки из нашей офисины, которые шли на обед в своих нарукавниках и неизменных бейсболках с длиннющими козырьками…да будут все они так здоровы…
05.09.2014г.
БЕЛЫЙ «КАДИЛЛАК»
Вот тут бы, в самый раз промолчать, поцокать языком и покачать головой. Слов нет…
Однако попробую продолжить, заранее понимая безнадежность попыток отдать законное должное этому не столько автомобилю, сколько символу красоты, мощи и престижа.
Он был абсолютно белый, традиционно двухдверный, с красными кожаными сидениями, приборной панелью красного дерева, огромной баранкой цвета слоновой кости, с багажником невероятных размеров и откидывающимся кожаным верхом. Если честно, верх можно было называть откидывающимся весьма условно. Последний раз он как откинулся лет двадцать назад, так больше и не закрывался по причине полного износа сервоприводов. Впрочем, без крыши он смотрелся еще роскошнее, а Паскуаля это обстоятельство совершенно не смущало при любой погоде. Просто во время сезона дождей он на стоянке не закрывал одну дверь.
«Кадиллак» был настолько мощным и надежным, что с ним ничего не случалось никогда. Поэтому этот рассказ посвящен скорее Паскуалю, чем его автомобилю.
Так вот, Паскуаль. Это был, подстать «Кадиллаку», могучий двухметровый негр лет сорока пяти. При взгляде на него сразу всплывал в памяти физический термин из оптики - «абсолютно черное тело», но с тем отличием, что он не столько поглощал, сколько излучал: радушие, доброжелательность и, просто таки, бесстыдное наслаждение жизнью. Все его любили за покладистый нрав. А он, черный, как ночь разбойника, но с белоснежными зубами, великолепно выглядел за рулем «Кадиллака». Эта неразрывная парочка, белое и черное, являла собой не просто синтез, а, скорее, символ изысканного единения гармонии и контраста…
Мне довелось с ним много поездить, причем без всяких происшествий. Но во время одной из последних встреч он меня очень, скажем, удивил…
Провожали в союз в отпуск коллегу – специалиста по котлам «Николая с крышкой». Его так называли в нашем кругу после одного эпизода.
Однажды появилась оказия: отправить в союз практически бесплатно багаж морем. Причем, можно было по своему усмотрению заказать ящики любого размера из великолепной сибирской многослойной фанеры. Все желающие сделали чертежи. Так вот, на чертеже Николая, на штампе в графе «Название изделия» было четко написано: «Ящик для Николая с крышкой». После этого… ну вы понимаете.
Мне было, что отправлять. Так получилось, что в декабре 1969 года нас никто не провожал в аэропорту. Вот мы всей семьей и явились на борт в зимней одежде. В самолете разделись, и всю зимнюю одежду спрятали в предусмотрительно запасенный рюкзак. На выходе бдительная стюардесса обнаружила у нас одно лишнее, как они говорят, «место», и подняла страшный шум. Никакие увещевания не помогали. Речь пошла о контрабанде в особо крупных размерах. Вызвали командира. Я заговорщицки подмигнул этому усталому пожилому человеку, и сказал, что раз так, мы отдаем им пустой рюкзак, быстренько одеваемся, и являемся в международный гаванский аэропорт имени Хосе Марти в полной зимней экипировке. Раздеваться не будем принципиально, несмотря на температуру около тридцати пяти градусов плюс. И пусть вся встречная местная и международная общественность оценит ненавязчивый сервис «Аэрофлота». Командир улыбнулся и отпустил нас с миром, даже не заглянув в рюкзак.
А багаж мы все-таки отправили советским сухогрузом из порта умопомрачительной красоты Сантьяго де Куба. Пришел он в Одессу, где-то, через полгода. Оказывается, сухогрузы никогда не идут прямо домой. Их маршрут зависит от адресации груза в последнем порту стоянки. Наши пальто и сапоги многократно побывали в самых экзотических портах мира, к сожалению, без нас. Мы бы продолжали их носить с особой гордостью, если бы они не сгнили в вечно сыром якорном отсеке, куда наши ящики заботливо поместили известные своими своеобразными шутками матросы дальнего плавания.
Так вот, о Николае с крышкой. Он щедро, как было положено, проставился. В состав изысканного меню входили: шпроты, колбасные консервы, галеты, апельсины, а также ром, пиво и бананы в неограниченном количестве. Я был в командировке в этом маленьком городке Пальма-Сориано. Николай с крышкой, улыбчивый молчун, седой, как лунь, был мне симпатичен, и пришлось полной мерой отдать дань уважения и признательности, тем более, перед такой далекой и трудной дорогой. Когда взаимные признания немногочисленных участников фиесты в вечной дружбе постепенно подошли к концу, вместе с содержимым огромного американского холодильника, мне пришлось одному глубокой ночь километров пять возвращаться по трассе в офисину для приезжих на другом конце города. В те времена меня могли спасти только полузабытые навыки бокса и небольшой разводной ключ, неизменный атрибут повседневной экипировки наладчика в послевоенной стране. Но – повезло...
В чернильной тропической ночи белый «Кадиллак» возле офисины был хорошо заметен… Паскуаль! Этот не даст меня в обиду и без ключа…
Оказалось, что он привез из Гаваны каких-то высоких министерских чиновников, и все они, весьма демократично, оказались моими соседями по ночлегу.
Вы, конечно, будете думать, что дальнейшие события были последствием неумеренного проявления глубоких дружеских чувств к отъезжающему товарищу и бананам. Но это не так. И у меня есть убедительное тому доказательство.
Дело в том, что попасть в офисину после 22.00 было практически невозможно. Гостеприимный Маноло тщательно запирал двери. А на тот случай, если у постояльца оказывался ключ, у него была предусмотрена швабра с крепчайшей ручкой из сандалового дерева, которой он дополнительно блокировал двери. Вариант был один – через ограду в патио и далее через кухню, двери в которую не закрывались никогда. А, может, их вообще не было? Я уже не помню.
Если вам придется побывать в городе Пальма-Сориано (по пути в Сантьяго-де-Куба), обратите внимание на стальную кованую ограду трехметровой высоты вокруг офисины для приезжих. Особое внимание следует уделить жутким острым и частым пикам на самом верху без единого пропуска. Так вот, я преодолел эту ограду без малейшего членовредительства в три броска и практически бесшумно. Правда, один мой недоброжелатель говорил, что решиться на такое, еще и ночью, может только человек в полностью раскрепощенном состоянии. Я так и не понял, что он имел в виду…
Наконец – долгожданная постель. Слева от меня оказался важный чиновник, совсем молодой пацан, но чей-то племянник. Справа – сам Паскуаль. Однако смутное беспокойство никак не давало заснуть. Что-то было не так. И вдруг подсознание четко подсказало причину: «Где туфли?!». В темноте на белом каменном полу лишь смутно просматривались силуэты обуви, но они вполне поддавались учету.
Слева от меня, т.е. между моей кроватью и кроватью «племянника», аккуратно стояли два силуэта. А справа, т.е. между моей кроватью и кроватью Паскуаля – три. Вот оно! Где же мои туфли? Никак не мог вспомнить, с какой стороны кровати их снял. Попытался рассуждать логически…
- Если мои слева, то справа Паскуаля – три!? Это невозможно! Паскуаль – нормальный мужик на двух ногах.
- Если слева – «племянника», то мои – справа. Плюс один – Паскуаля!? Это исключено. Роскошный Паскуаль при «Кадиллаке» принципиально не мог быть в одном башмаке.
- Так это мой - один!? А где второй!? Ужас! Конечно, я его потерял при трансфере через ограду! Бежать искать? Как я побегу в одном?! Да и ночь. Да и поздно. В те времена даже ночью приличный европейский туфель без присмотра едва ли пролежал бы больше пяти минут. Они все поголовно ходили в жутких армейских башмаках круглый год.
Расстроенный, я почти не спал:
- Как я утром выйду на международную арену в одном туфле?!
- Что обо мне подумают в ЦК?! Я им обещал себя вести прилично!
Утром, едва достаточно рассвело, бросился в сторону «племянника», и, о счастье! Вот они мои родные!
Тут же повернулся к Паскуалю. Вот это – номер! Рядышком аккуратненько стояли: башмак, обутый в калошу, башмак без калоши и спавшая калоша. Всего – три! Калоши наши родные советские совершенно новые, черные блестящие с красной байковой подкладкой. Они выделялись на фоне привычных изделий фабрики «Мосрезина», разве что, своими колоссальными размерами. Скорее всего, это была единственная пара на всю Кубу. Я и у нас их не видел уже много лет. Ну, Паскуаль, погоди!
А вот и он проснулся…
- Que tu paso, chico? (Примерно – «как дела, малыш?»)
- Где ты раздобыл такие роскошные сапатос?
- А, ваши матросы подарили. Сказали, что так положено к белому «Кадиллаку»…
Так я и подумал. Опять эти наши матросы дальнего плавания! Ах, что б они все, и Паскуаль с ними вместе, были так здоровы!
16.09.2014г.
ЗОЛОТИСТЫЙ «ОЛДСМОБИЛЬ»
Он был недопустимо низкий с точки зрения нашего скромного потребителя отечественных дорог. Очень широкий и невероятно длинный. Если приходилось его обходить, то так и хотелось остановиться на полпути и перекурить. Тончайшая алюминиевая пудра придавала золотистому лаку какой-то аристократический перламутровый изыск. Мощный, абсолютно надежный, утонченно элегантный.
Артист Лионель был ему под стать. Коренастый и необычно широкоплечий, крайне немногословный (это вообще – исключение!). На красивом мужественном лице удивительным образом соседствовали маленький жесткий рот, мощный квадратный подбородок с ямочкой и, опушенные нежнейшими, как у девушки, ресницами, томные глаза. Встречные мучачи с видимым усилием отрывали от него взгляд или вообще не отрывали...
Как он попал ко мне со своим «Олдсмобилем» - не известно. Видимо, что-то у них там заколодило, и я некоторое время мотался по командировкам на этом произведении высокого искусства. Никак не хочется назвать его просто автомобилем. Особенно, если перед этим назвать автомобилем наш «Запор».
Я был очень доволен и, признаюсь, горд. Но по прошествию некоторого времени чего-то стало недоставать. Постепенно дошло.
Мы с Лионелем уезжали рано, а возвращались поздно. Мало того, что никто не видит моего автомобильного триумфа, так никто и не поверит! Это – все равно, что узнать что-то интересное и никому не рассказать…
Но вот тут-то, как по мановению волшебной палочки, появились совершенно неискушенные и крайне заинтересованные зрители – целая делегация комсомольцев разных рабочих профессий со всего союза по какому-то обмену опытом. Человек пятнадцать. Их возглавлял работник ЦК - молодой хорошо сбалансированный во всех отношениях мужчина, но со странным для комсомольского вожака именем – Адольф. Под стать командиру были и закаленные житейским и производственным опытом бойцы от двадцати пяти до сорока лет. Однако, по сравнению с ними, я уже был не «чичако», как писал Джек Лондон, а опытный старожил. Надо было только видеть их лица, когда утром я, с огромной сигарой в зубах, в сопровождении убедительного Лионеля с длинноствольным «Кольтом» на низком ремне (привилегия за особые революционные заслуги), небрежно заваливаюсь за руль «Олдсмобиля» и даю полный газ.
Это был, конечно, спектакль. Сигары я терпеть не мог. Лионель выгонял из-за руля за первым же поворотом, но он, спасибо, добросовестно подыгрывал. Авторитет у меня был очень высокий. Новоявленные благодарные зрители даже несколько меня стеснялись, и только через два месяца решились поинтересоваться размерами моей зарплаты. Авторитет и здесь не пошатнулся. И мы все довольно быстро стали друзьями.
Особенно хорошо сложились отношения с доктором Сережей, прикомандированным Минздравом к делегации, и совсем не потому, что вы, конечно, подумаете, если хватит терпения дочитать до конца. Этот был просто отличный парень лет тридцати, и универсальный специалист - ас.
Однажды вечером, после того как стремительно потемнело (на их широте солнце круглый год врубается в горизонт почти вертикально), и мы всей союзной толпой любовались яркими звездами и отыскивали пролетающие, уже тогда многочисленные, спутники, Док, как его все звали, предложил мне померить давление. Что-то там ему во мне не понравилось. Мы надежно оторвались от коллектива и быстренько поднялись к нему в кабинет.
Док с таинственным многозначительным видом извлек из-под стола жуткий 20-литровый непоправимо помятый алюминиевый молочный бидон с частично стертой загадочной надписью «ЦЕ….КО», исполненной с размашистостью начинающего китайского каллиграфа широкой кистью для покраски крыш и такой же ядовито зеленой краской.
- Ты знаешь, что здесь у меня?
- Конечно.
- Как?! И что же?
- Как что! Спирт.
Док заметно огорчился. Сюрприз не получился…
- А откуда ты знаешь?
- Так все знают. Пролетарии давно сказали.
- Как? Непостижимо! Они не должны знать! У меня строгая инструкция и даже фальшивая накладная есть, что это – формалин!
- Так ведь – рабочий класс… Они спирт без труда распознают через тридцати миллиметровую сталь «хром-ванадий». Так что, Док, бдительности не теряй.
- Доберутся обязательно! Надо с ним быстренько покончить! Выручай!
- Ну что же, я готов, во избежание неприятностей международного масштаба, оказать посильную дружескую помощь в деле перевода процесса ликвидации источника постоянного соблазна трудового коллектива в надежное русло, строго контролируемое людьми с высоко развитыми чувствами ответственности и меры…
- Я сразу понял, что ты – настоящий друг! Один я уже больше не могу без помощи! Он никак не уменьшается, зараза!
- Ну, давай, апробируем, что там у тебя за «ЦЕ…КО».
- Да это я не дотер «ЦЕЛЬНОЕ МОЛОКО» в Амстердаме. Тамошние скрупулезные таможенники заставили привести в соответствие содержимое с накладной. Но времени не хватило. Спасибо, их удовлетворило хотя бы частичное устранение дезинформации.
- Ты был в Амстердаме? С этим страшилищем?!
- Ой, да это целая история. Из-за бидона я отстал от делегации, и пришлось добираться самостоятельно на перекладных. «СОЮЗПРОМЭКСПОРТ» и «ГКЭС» чуть с ума не сошли! А мне пришлось с ним пройти четыре таможни: Москва – Амстердам – Рабат – Гавана. Он мне теперь дороже гонорара. Здесь его, родного, не брошу. Увезу обратно в Москву…
- А зачем он тебе нужен? Тут отличного рома – пей, не хочу!
- Так что, я эти комсомольские задницы перед уколом должен ромом протирать?! На такую антисанитарию пойти не могу. Профессия, знаешь ли…
- И сколько там у тебя?
- Так ведь 16 литров…
- Да…Задача… Ну, не будем терять драгоценное время…
………………………………………………………………………………………
- А давление?
- Давай лучше завтра. Боюсь, мы уже сильно исказили клиническую картину.
- Давай. И завтра я прихвачу закусить…
- Та я тебя и без закуски уважаю!
Так мы с Доком и повадились регулярно устраивать медосмотры и скрупулезно поддерживали наши давления на должном уровне. Док был доволен. Наконец запас международного соблазна стал постепенно сокращаться, и это было весьма кстати, поскольку комсомольцы, с их могучими задницами, категорически отказывались болеть, чего никак нельзя было сказать о выпивке.
И вот, сидим мы, как-то, с коллегой турбинистом в командировке на лавочке под чахлой пальмешкой и ждем, когда котельщики дадут пар. Сидим вторые сутки. Это в нашем деле бывает. Кто-то из многочисленных начальников сжалился над нами и сказал, что сегодня дела не будет. Свободны до утра. Но мы при «Олдсмобиле»! Еще не вечер, рванем искупаться! Довольные свободным вечером и неожиданной возможностью провести его не в жарком машзале электростанции возле турбины, а на берегу океана, мы не заметили, как приключение стремительно юркнуло в кабину прямо перед нами. Мы и не догадывались, что лучше бы уж машзал…
Дорога была разбита, видимо, еще до революции. Лионель совершенно не умел ездить со скоростью меньше 80 км/час, и охотно уступил мне руль, давая редкую возможность вволю потренироваться в разгоне-торможении среди бесконечной череды глубоких выбоин.
Приключение должно было быть довольно выбранной нами площадкой для действа. Широкая и прямая полоса желтого песка, отгороженная от остатков шоссе пальмовой рощей. Бирюзовая, чистейшая, спокойная вода. В отдалении (метров 300-400) – рифовая коралловая гряда, образующая обширный и почти закрытый от океана бассейн. Рифов не было видно, но длинная полоса мощных бурунов говорила об их несомненном присутствии. Туда, конечно, лучше было не соваться…
- Лионель, а ты?
- Что я, сумасшедший? - он уже укладывался на заднем сидении.
- Я все это видел, и давно сделал свой выбор: предпочитаю бичо на тарелке, а не на свободе. (Бичо, как отмечал еще Джеральд Даррелл, – это так у них называются все живые организмы, кроме человека).
- А вы не волнуйтесь. Если что, ваши туфли я передам женам …
(Тогда нормальная обувь на Кубе была в большом дефиците). Надвинул сомбреро на глаза и тут же уснул.
Разумеется, после такого оптимистического напутствия мы не плюхнулись в воду с разбега. Но была еще одна причина это не делать – очень мелко. Дно опускалось уж слишком полого. Пройдя метров сто между ежами и камнями, достигли глубины по колено. Коллега уселся на песочке, как в ванне, и предался водным процедурам. Его охотничьи и туристические запросы на этом были исчерпаны. Ну, не любитель…
Меня же неудержимо тянули к себе буруны. На глубине по пояс надел маску с трубкой и поплыл. Вот тут-то все и началось…
Сразу увидел великолепного взрослого лангуста. Размером не менее башмака Паскуаля. Он прочно сидел в щели под камнем и шевелил усами. Выходить не хотел. Конечно, в перчатках я бы его вытащил, а так, взять покрепче за усы, где они утолщались, было невозможно из-за острых колючек. Пришлось извиниться («звыняйте, дядьку») и оставить его дома.
А вскоре (глубина уже была метра два) объявилось целое семейство караколов. Это великолепные большие ракушки с нежно розовым окрасом внутри «уха», из тех, в которых всегда «шумит море». Они шли нарасхват, и редко кому удавалось найти больше одной. А тут сразу штук десять!
Первый раз я с ними познакомился при незабываемых обстоятельствах.
В самом начале кубинской эпопеи, на пляже, куда мы частенько ездили по воскресеньям, один знакомый рыбак Доминго пригласил меня выбрать несколько ракушек из его последнего улова. Они лежали в его «улитке», о которой следует сказать особо. Это – незамысловатое сооружение из кольев и капроновой сетки прижалось к берегу широкого и глубокого судоходного пролива. «Улитка» относительно входного створа была закручена по часовой стрелке. Как утверждал Доминго, рыба, заплыв туда, всегда продолжала двигаться тоже по часовой стрелке, и у нее не хватало смекалки изменить направление, чтобы выбраться. До этого эпизода я очень сомневался в эффективности метода. Но когда мы с Доминго на его утлой лодчонке заплыли в «улитку», пришлось резко изменить мнение. На глубине около двух метров лежал одуревший от «улитки» огромный черный скат хвостокол. Ну, никак не меньше хорошего обеденного стола!
- Ни хрена себе! А это, что еще такое?!
- Уно бичо.
- А оно у тебя живое?
- Еще как!
- А ракушки где?
- Та вон лежат.
Действительно, они лежали на дне. Причем, в непосредственной близости к
печально известному ядовитому шипу ската.
- Так, а как я…?
- Просто не делай резких движений.
Я тогда был в приличной физической форме. Прикинул дислокацию объектов, соразмерил риск и приз, и решил попытаться.
Осторожно, без плеска, погрузился на дно. Подплыл к ракушкам. Видимо изрядно утомленный многочасовым вращением по часовой стрелке скат спокойно дремал рядом. Отобрал две ракушки и быстренько запрыгнул в лодочку.
- Доминго, шпарим быстрее отсюда!
- Погоди. Еще есть некоторые формальности, - сказал Доминго, и вынул багор внушительных размеров. Не говоря больше ни слова, без всякого предупреждения, он изо всей силы врубил багор скату между глаз и постарался прижать его ко дну. Скат действительно был еще очень жив. Огромная туша встрепенулась с такой силой, что мы едва не вылетели из лодчонки. Еще долго он бился в агонии, но Доминго знал свое дело, был настойчив, и держал багор крепко. Самым удивительным было то, что хвостокол нанес, таки, свой коронный удар. Шип пробил насквозь крепчайшее древко багра, совсем близко с ладонью Доминго, намертво застрял там и обломился.
- Доминго, ради Бога, скажи, почему ты это сделал не до того, как я…, а после?
- А мы бы не нашли ракушки. Посмотри, как он все замутил песком, - ответил он, выталкивая багром уже неподвижного ската из «улитки».
- А это еще зачем?
- Пусть и другие рыбки покушают.
Вот здесь я не стал спорить и поверил ему безоговорочно. Никогда не забуду, как в январе 1970г. мы с моим хорошим приятелем, тоже харьковчанином, железнодорожником, лежали в этом проливе (головы на берегу, ноги в воде) и смотрели в безмятежное голубое небо.
- А скажи-ка мне, Константин, будешь ли ты вспоминать, как лежал посреди зимы в море, и тебе не было зябко?
- Буду, буду. Еще как бу…
Он не договорил. Прямо перед нами метрах в ста из бирюзовой воды вертикально вверх выстрелила большущая голубая акула, и с громким плеском рухнула обратно. Мы мгновенно, как по команде, поджали ноги, а еще через две секунды осторожно выглядывали из-за ближайшей пальмы…
В этом проливе у меня было еще много волнующих встреч. Жизнь и смерть там били ключом. И не только в проливе. Часто явно мертвое оказывалось живым и опасным, а живое, к сожалению, - мертвым.
Своими глазами видел, как прямо перед нами, совсем рядом с домиком Доминго из пролива выбежал, скажем, «семиног (его восьмая нога была, очевидно, только что кем-то откушена). Никогда не подозревал, что осьминоги могут довольно шустро бегать «на полусогнутых». Доминго отреагировал мгновенно. Схватил бичо размером с десятилитровое ведро, засунул куда-то руку и с хрустом вывернул его наизнанку.
- Муй савросо (очень вкусно), - невозмутимо сказал он, вешая сразу провисшего осьминога на штакетник.
Первое время мы на суше вообще чувствовали себя в полной безопасности. Как оказалось впоследствии – совершенно опрометчиво. Тропики есть тропики. Расслабляться не стоит никогда. Казалось бы – невинное дело: до океана километров двадцать, под ногами надежная симпатичная керамическая плитка. Но у них и на такой случай припасено свое очаровательное бичо – земляные крабы. Притомившись от постоянных атак злобных акул и барракуд, они демонстративно перешли на сушу, и прекрасно устроились повсюду в своих норках, бдительно присматривая оттуда за приезжими наладчиками. А если вам придет в голову немного отдохнуть в тени пальмовой рощи, не забывайте, что хозяева там – прелестные создания с интригующим названием «пальмовые воры», еще одна разновидность сухопутных крабов. Правда, что они там воруют, я не могу сказать. По-моему, все украли еще до революции.
И вот, захожу я как-то в офисину позвонить в Гавану, и вижу это чудо, размером с хорошую кастрюлю, под стеночкой возле телефона. Время сиесты. В офисине прохладно. Тишина. Никого нет. Бичо абсолютно неподвижно.
- Ну, мастера! Классно засушили, - подумал наладчик.
Связи пришлось ждать долго. Часа полтора. Бичо не подавало признаков жизни.
- Ну, муляж! Нет, ну муляж! – восхищенно подумал наладчик, закончив, наконец, переговоры и протягивая руку с намерением рассмотреть бичо поближе.
В сонной тишине обе клешни щелкнули одновременно, молниеносно и громогласно. Только привычное подозрительное отношение к местной фауне и здоровая реакция благоразумного умеренно пьющего человека из средней степной полосы спасли пальцы наладчика. А потревоженное бичо проявило невиданную прыть, и стало боком носиться по комнате, строго придерживаясь, как у них принято, направления по часовой стрелке, при этом, ухитряясь обе клешни нацеливать точно на меня. Восемь костяных лап создавали на каменном полу жуткий цокот, гармонично сочетая акустическое сопровождение с угрожающим визуальным эффектом. Наладчик и не заметил, как оказался стоящим на столе.
Ну, конечно же, как это всегда бывает в таких случаях, именно в этот момент дверь отворилась, и в комнату вошли повар Маноло в обнимку с уборщицей Оливией (оригинальная желтокожая индианка, круг занятий которой, как можно было без труда заметить, вовсе не ограничивался уборкой).
Бичо стремительно бросилось домой, а неожиданные посетители, поняв, в чем дело, буквально покатились со смеху. Постепенно успокоившись и преодолев неловкость от неожиданного взаимного разоблачения, обе стороны поспешили заверить друг друга в молчании до гроба, и быстренько разбежались по своим делам. Я твердо соблюдал обещание, чего нельзя сказать об этой, столь несвоевременно влюбленной, парочке. Поэтому еще долго, встречаясь и раскланиваясь со знакомыми, после традиционного обмена подробнейшей информацией о состоянии здоровья членов семьи, ближних и дальних родственников (что еще удавалось кое-как перевести) в журчании приятной, но тогда еще малопонятной, испанской речи я обязательно улавливал сопровождаемое веселым лукавым взглядом хорошо знакомое слово - «cangrejo», т.е. – краб.
Итак, обнаружив целое поле караколов, я про буруны забыл. Да и не очень хотелось. Там наверняка были мурены. А с этими змееподобными, жуткими зубастыми ядовитыми тварями, лучше не встречаться. Решил плотно заняться раковинами.
По-хозяйски сложил их в кучку и пошарил вокруг. Еще штук пять! Это была неслыханная удача. Можно было одним махом обеспечить всех приятелей и знакомых. Но редкостная удача меня не насторожила, хотя следовало бы догадаться, что место – совершенно дикое. Тут явно не ступала нога советского человека. А то бы и от лангуста ничего не осталось…
Тем временем приключение оживилось и приступило к делу. Когда волок по дну в кучу последнюю ракушку, под водой вдруг стало очень светло. А дело уже шло к вечеру. Поднял голову и глазам своим не поверил! Все обозримое пространство слева было заполнено барракудами. Огромная стая этих морских щук (малыши – от метра до полутора, но никак не меньше сотни) неторопливо и слаженно продвигалась по своим делам буквально на расстоянии вытянутой руки.
Барракуды страшно любопытны. Но эти, по непостижимой причине, просто проигнорировали меня и неторопливо растворились в бирюзовой дали. Боюсь даже подумать о последствиях удовлетворения их любопытства…
А я уже имел контакт с барракудой. Как-то во время очередной паузы в работе нам с коллегой местные специалисты устроили небольшую экскурсию с пивом на остров. Куба и сама вся – остров. А это – еще остров при острове, жуть, какая глушь и дикость. Сплошные заросли лиственного, но, очень низкорослого, леса. Говорили, что там водятся олени. Там еще продолжали трудиться представители, наверное, второй, самой древней профессии - углежоги. Эти несчастные люди, к счастью, не понимали своего положения и были приветливы и доброжелательны. Нет, они не крушили лес под корень, как поступил бы на их месте любой наш рационализатор. Безропотно собирали какие-то пенечки, веточки, прутики, складывали в конусообразные пирамидки и сжигали, предварительно засыпав все песком. Получался древесный уголь, надо признать, отличного качества.
А еще там был, совершенно неожиданный для такой глуши, начинающийся прямо от берега и уходящий в бесконечность, прямой, как стрела, великолепный бетонный автобан. На наши недоуменные вопросы аборигены охотно отвечали, что, мол, до революции хотели здесь открыть новый фешенебельный курорт с рулеткой, и начали не с рулетки, а, как у них принято, с дороги. Кстати, как вскоре выяснилось, другой конец автобана километров через двадцать тоже заканчивался у воды. И все… И больше ничего… Капиталисты не успели добраться до рулетки…А революция чуть поторопилась…
Пока мы ждали машину, я, естественно, полез в воду, поскольку почти на берегу увидел великолепную морскую звезду. Под водой их оказалось великое множество, но вода была мутной, а близкие мангровые заросли создавали довольно зловещую тень, в которой могло затаиться все что угодно. Аборигены с изумлением смотрели, как я снимаю звезды, причем, не с неба, а со дна, и гружу их в утлую долбленку, на которой коллега следовал за мной по поверхности. Они потом честно признались, что лишь изредка, главным образом под Новый год, осмеливаются сполоснуть в воде пролива свои праздничные сандалии. И то – с помощью длинной палки.
И вот тут-то, случайно оглянувшись, я увидел барракуду в непосредственной близости от своих голых пяток. Небольшая, всего метра полтора, не отходила ни на шаг, как собачка. Иначе бы ее просто не увидел в мутной воде. Нельзя сказать, что очень испугался, все-таки был существенно крупнее. Испугался, скорее всего, того, что не было видно. Во всяком случае, мой рывок в сторону берега, виртуозно исполненный в классическом стиле баттерфляй, как утверждали очевидцы, вполне был достоин олимпийской лицензии.
А дальше закрутилось такое, что не могу не продолжить, несмотря на некоторое отклонение от темы. Пусть ракушки еще немного подождут…
Машину, если можно так выразиться, наконец, подали. Это был грузовичок «Форд» без дверей и бортов, но вполне резвый на ходу. Ошарашенные, пассажиры столпились в тесных объятиях возле кабины, пытаясь удержаться за ее округлую ржавую крышу. Выбирать не приходилось. Это было единственное транспортное средство, на котором можно было добраться до места предполагаемого расположения, так и не состоявшегося из-за преждевременной революции, курорта с рулеткой. Серьезного членовредительства удалось избежать только благодаря отменному качеству дорожного покрытия автобана.
Практически невредимые, члены незваной экспедиции без сожаления покинули небрежно выполненный из каких-то невообразимо кривых горбылей настил гостеприимного грузовичка, и, немного придя в себя от очередного пережитого потрясения, позволили себе оглядеться.
Да, это был тот редкий случай, когда стоило рискнуть жизнью из-за зрелища! Хорошо еще, что, спасибо, курорт не построили. Даже без рулетки. А то еще неизвестно, сколько бы пассажиров вернулось обратно.
По обе стороны упершегося в океан автобана уходили в бесконечность прямые, как струны, столь белоснежные, сколь и безлюдные пляжи, умеренно обрамленные королевскими пальмами.
Справа от тупика автобана вместо фешенебельного курорта виднелось незамысловатое дощатое сооружение без каких-либо признаков архитектурных излишеств. Даже при самом богатом воображении трудно было предположить наличие в нем рулетки. Как оказалось, это был один из филиалов кооператива по заготовке мяса и панциря морских черепах. Навстречу нам вышел худой, но крепкий, выжженный солнцем и просоленный океаном, очень пожилой мужчина в потрепанном сомбреро. Несомненно - белый человек. Неожиданно голубые ясные глаза, мужественное лицо. Явный потомок испанских конкистадоров. Сразу вспомнился «Старик и море» Хемингуэя.
Последовал традиционный обмен приветствиями. Самопровозглашенный начальник экспедиции (тоже, между прочим, с таким огромным «Кольтом», что никому из членов компании и в голову не приходило поставить под сомнение его легитимность, и провести досрочные демократические перевыборы) представил нас, как почетных гостей. А когда появилась хозяйка черепашьего филиала, в голове само по себе тихонечко застучало:
«Жил старик со своею старухой
У самого синего моря;
Они жили в ветхой землянке
Ровно тридцать лет и три года»…
Но, тут же, и прошло. Остался только папа Хем. Потому, что это была совсем не сварливая старуха, как мы их себе представляем с детства. Она была подстать своему конкистадору. Худенькая и тоже очень загорелая, белая женщина, несомненно, тоже - испанка. Очень седая, вся светившаяся радушием СЕНЬОРА (иначе и не скажешь). Вы бы видели, с каким достоинством и грацией она выплыла из своей убогой фанерно-дощатой кухоньки в застиранном сереньком платьице! В этом отношении кубинские женщины, еще не замордованные бесконечным строительством Светлого Будущего на отдельно взятом объекте для отдельно взятых субъектов, заметно выделялись своими гордыми и прямыми спинами на, привычном нашему брату, фоне замусоренной и безалаберной социальной стройплощадки.
- Ну, вот, наконец, о бабах! Давно пора! А то все про какие-то ракушки, - подумаете вы.
Нет, нет… Это отдельная и, боюсь, непосильная для меня тема. Ограничусь замечанием, что, свойственный германо-романским народам принцип феминистской регламентации «Три К» (кирха, кухня, киндер), еще не успел заметно пошатнуться, несмотря на недавно минувший десятилетний юбилей революции. А я уж лучше про ракушки, про ракушечки…
Сеньора тут же предложила сварить кофе для всей компании, на что наш начальник (к ее едва заметному облегчению) бодро заявил, что мы сейчас идем пить пиво, а на обратном пути, мол, - с удовольствием.
- Интересно, где тут можно найти пиво? – заинтересованно подумали почетные гости, напряженно вглядываясь в дремучие мангровые заросли, обрамлявшие на далеком горизонте оба конца бесконечного необитаемого пляжа. Все члены экспедиции были налегке, без какой-либо поклажи, а солнышко припекало уже так, что упоминание о пиве в такой обстановке было, по меньшей мере, бестактным. Однако наш начальник был человеком дела, и особо не заморачивался по поводу политеса, а это в наших глазах оставляло пиву некоторый шанс даже на необитаемом острове.
Следует отдельно отметить, что пиво там хорошее, и подается только в очень охлажденном виде. Если холодильник не работает или не завезли лед (рано утром специальная служба развозит заинтересованным потребителям большие ледяные блоки, которые тают до вечера), вам просто ответят, не обращая внимания на ряды бутылок за спиной, что пива нет.
Тем временем начальник уверенной рукой перевел течение несанкционированного международного форума из официальной фазы в деловую, и предложил хозяину познакомить гостей с, так сказать, готовой продукцией филиала и ходом выполнения квартального плана.
Дружной толпой вся экспедиция прошла за конкистадором в прилепившийся к их лачуге большой сарай. Сквозь обширные щели было хорошо видно какие-то незамысловатые снасти и сети на стенах. Месячный план был тут же, и он поверг почетных гостей в состояние продолжительного ступора. На песке, в вопиюще унизительной позе на спинах лежали две огромные (не меньше обеденного стола на шесть персон каждая) великолепные морские черепахи, периодически взбрыкивающие мощными лапами в безнадежных попытках перевернуться. Их исполненные страдания глаза, обращенные к посетителям, источали настоящие крупные слезы, а большие желтые клювы угрожающе щелкали, стараясь дотянуться до ног притихших участников экспедиции. Если нас хотели удивить, то это удалось, причем, с большим перебором.
- И давно они так…?
- Уже с неделю.
- А когда сдавать?
- Так в среду. План приезжают принимать каждую вторую среду месяца, а ловятся они, сами понимаете, когда повезет…
Точно зная дальнейшую судьбу несчастных созданий, все молча поспешили ретироваться. Было очень жалко этих ни в чем не повинных красавиц. Но еще большего сострадания заслуживали эти одинокие старики, вынужденные в столь преклонном возрасте заниматься таким промыслом.
Мы обняли их и отдали им последнее все, что «у нас с собой было». До сих пор жаль, что больше у нас с собой не было ничего.
Несколько обескураженная производственными достижениями славного филиала кооператива наша экспедиция уныло шлепала по белоснежному песку пляжа, пока, наконец, не добралась до мангровых зарослей. Здесь обнаружилось, что ландшафт несколько изменился. Из зарослей выходила сравнительно узкая (метров пять ширинрой) аккуратная чистенькая протока, по которой вода прилива стремительно уносилась в неизвестную даль острова, но в нужном экспедиции направлении. Отдавая должное неумеренному пристрастию к соленой воде обитателей средней степной полосы, начальник порекомендовал им отдаться на волю течения в протоке, и оно, мол, само вынесет их куда надо. Обитатели не стали упираться, бултыхнулись и быстро-быстро понеслись. Солнце уже жарило во всю, и этот способ передвижения оказался просто восхитительным. Мимо с одной стороны проносились мангры, с другой – редкие пальмы. Оставалось только надеяться на отсутствие непреодолимого препятствия впереди, ибо, как известно, страшно не само быстрое движение, а его резкое прекращение.
Пронесло и на этот раз. Мы влились в живописную лагуну с голубой водой кристальной чистоты, и плавно остановились. Было мелко. Полтора – два метра. Тут же нас окружили совершенно непуганые рыбки всевозможных видов и расцветок размером с одну – две ладони. Те, что побольше, доверчиво терлись лобиками, а маленькие дергали за волоски на ногах.
- Рай! Нет, ну настоящий рай! – фонтанировали восторгами почетные гости, почему-то сразу уверовав, что бичо покрупнее здесь нет. Как вскоре выяснилось, они на этот раз не ошиблись.
Какие-то незнакомые люди на берегу радостно размахивали сомбреро, и призывали к ним присоединиться. Оказывается, нас ждали! Там уже что-то дымилось и булькало, а у самой воды стоял просторный стол, сколоченный на скорую руку из каких-то обломков кораблекрушения. Под королевской пальмой на толстой прокладке из свежих банановых листьев возлежал (ВНИМАНИЕ!) тщательно отгоризонтированный большущий блок льда. На нем просматривались аккуратные ряды пивных бутылочек, заботливо укутанных мокрой рогожкой из мешка для сахара. Сбоку к глыбе было прижато ведерко, наполненное ледяной же крошкой, из которой выглядывали горлышки каких-то весьма привлекательных бутылок…
- Как? Откуда? Каким образом?! – лопотали изумленные почетные гости.
- Мабуть, телепортация, - кратко, но научно, объяснил очевидное - невероятное мой молчаливый коллега после продолжительного, но не окончательного, оцепенения.
А вот и экспедиция подтянулась. Все расселись вокруг стола на песочке. Бразды правления снова взял в свои умелые руки неутомимый начальник. И вскоре на бережке лагуны ненадолго, но полноценно, воцарились мир на всей планете, глубокое взаимоуважение народов и полная гармония человека и природы…
Но вернемся к нашим сокровищам - караколам.
Осторожно вынырнув и немного придя в себя после такого, скажем, необычного для уроженца слобожанских степей зрелища я, таки, докричался до напарника, несмотря на довольно сильный шум прибоя на барьерном рифе. Увидев такую кучу караколов (они в те времена, даже самые маленькие, в комиссионке в Питере шли не менее чем по двадцати пяти рублей за штуку) он воспылал энтузиазмом помочь дотащить все до берега.
Чтобы не потерять ракушки мы распределили роли так: я стою на месте, как буек, а мой напарник первой ходкой тащит четыре штуки (две в руках и две подмышками), и с авоськой возвращается за остальными. Помогла старая закваска настоящих наладчиков. Можно было забыть командировку, деньги, тестер или индикатор, но авоська всегда была с собой. Эта необычная для латиноамериканцев тара оказалась здесь, черт знает где, совершенно незаменимой при транспортировании занесенных в красную книгу биологических объектов океанического происхождения по мелководью дикого пляжа для дальнейшей предполагаемой контрабандной переброски в европейский ареал, но не с целью обогащения (смягчающее обстоятельство!), а, исключительно, для посильного удовлетворения скромнейших эстетических запросов.
Он неторопливо пошел к берегу.
Органично войдя в роль буйка, я все время крутился вокруг оси (у маски был очень узкий обзор), чтобы достойно встретить очередной сюрприз живой природы с любой стороны. К счастью, стая молодежи как отвалила в сторону рифа, так больше и не появлялась. Однако приключение и не думало униматься.
Скорее всего, стая по молодости просто не заметила меня, когда я затаился на дне и даже перестал выпускать пузырьки. А, может быть, они пошли на привычное место гарантированного обеда, оставив меня на десерт.
Но меня заметила их бдительная «мама». А, может быть, она решила внести некоторое разнообразие в меню и начать с десерта?
Да, эта рыбка была заметно больше меня. И ее любопытство оказалось пропорционально габаритам. Она неумолимо приближалась с явным намерением попробовать заезжего харьковского наладчика на вкус. Я ее понимал. Когда еще представится такой случай?! Достал нож. (Выточил его из отломанной ручки для сковородки именно для таких встреч. Получилось убедительное изделие. Единственным недостатком оказался осевой поворот лезвия относительно удобной рукоятки на 90 градусов. Но это «мама» могла бы мне простить). И тут вспомнил о всей семейке и…спрятал нож. На кровь сбежались бы все родственники. И те, кого еще не видел. Меня предупреждали знатоки. Больше всех просвещал Лазаро. По его заверениям, такая теплая встреча, например, с акулой молотом, всегда однозначно заканчивалась в ее пользу. Единственным способом отогнать бичо было – поднырнуть под него, чтобы оно перестало видеть соблазнительный объект. Тогда бичо резко отплывает для восстановления визуального контакта.
Делать было нечего. Когда между нашими «лицами» осталось менее полуметра, а «мама» не остановилась, надежно вооруженный теорией, я закрыл глаза и шумно плюхнулся ей под брюхо, стараясь не угодить в гостеприимно полуоткрытую пасть, полную жутких загнутых внутрь зубов.
На этот раз теория не подвела. Все произошло так, как и вещал мой спаситель Лазаро. Барракуда резко отпрыгнула метров на десять. Вот тогда и ощутились ее габариты и сила. От могучего взмаха хвоста в непосредственной близости наладчика чуть не перевернуло вверх ногами.
- Еще не вечер, - бодро подумал наладчик, но «мама» придерживалась другого мнения, лучше ориентировалась во времени, и незамедлительно начала снова приближаться. Пришлось опять проделать спасительный прием с тем же положительным результатом. Мы с «мамой» в точности повторили описанную выше процедуру предотвращения непосредственного взаимного контакта не менее десяти – пятнадцати раз, но в ее, обращенном в мою сторону, огромном правом красном глазу не появилось и тени разочарования и, Боже упаси, раскаяния. Было совершенно очевидно, что наладчик прочно утвердился в ее обеденном меню в качестве нового фирменного блюда.
Я начал уставать. Монотонный труд всегда, знаете ли, утомляет. А тут еще приходилось постоянно оглядываться назад, потому что Лазаро (дай Бог ему крепкого здоровья!) предупреждал, что самые любопытные и активные всегда заходят сзади. Но в тылу пока было спокойно. Видимо это была площадка «мамы», а весь ее облик не оставлял сомнения в способности быстро навести порядок на суверенной территории. Сразу бросалось в глаза, что она не привыкла делить с кем-нибудь свой обед.
Я уже был готов расстаться с уловом, но отступать задом не решался из-за множества уж очень колючих морских ежей, а передом – не рекомендовал всезнающий Лазаро, поскольку нельзя показывать страх. А удаляющаяся спина на мелководье у них прочно ассоциируется с безнаказанно ускользающей законной добычей, и провоцирует резкое повышение активности.
А коллега все еще восхищенно топтался на берегу вокруг ракушек…
Принял компромиссное решение. Чтобы «мама» не подумала, что я боюсь, решил трудиться и делать вид, будто не обращаю на нее никакого внимания. Схватил две самые большие раковины и поволок их под водой в сторону берега. От такого нахальства «мама» оторопела, и впервые глянула на меня и левым глазом. Оказалось, что он ни в чем не уступает правому. Та же краснота и холодная беспощадность. Разве что добавилось выражение явного неодобрения поведения новоявленного «буйка». Она никак не могла понять, как можно отказаться от такой увлекательной и полезной разминки перед обедом?! Или мне все это показалось с перепуга?
Воспользовавшись ее пребыванием в некотором недоумении, сделал еще две ходки, стараясь не терять теперь уже две кучи ракушек из виду. И вдруг «мама» исчезла!
Боясь в это поверить, повернулся ко второй куче. Так и есть! Она была там!
Но теперь она стояла боком, и можно было в красноватых лучах заходящего, но еще достаточно яркого, солнца рассмотреть ее полностью.
Ох, лучше бы она оставалась в фас! Ну, конечно! Никак не меньше двух метров серебряного монолита в крупной сверкающей чешуе.
- Ну, ребята, это уже не вечер, а, скорее, глубокая ночь, - уныло подумал наладчик.
А «мама» принялась бодро подбрасывать носом ракушки, разваливая кучу и вздымая облачка песка. Видимо хотела перед основным блюдом полакомиться бичо внутри каракола. И было чем. Моллюск состоял из аппетитной белоснежной мышечной массы размером с хорошую ладонь. Но он был не дурак, и хорошо знал правила игры. Поэтому плотненько сгруппировался внутри и прикрыл за собой вход внушительным роговидным когтем, которым обычно пользовался для перемещения по дну. Надо отметить, что они перемещаются довольно быстро, что совершенно неожиданно при такой примитивной конструкции опорно-двигательного аппарата.
«Буек» остановился между кучами, чтобы не потерять их из вида, и стал терпеливо, насколько это позволяла ситуация, ждать подкрепления.
Великий Лазаро учил, что бичо избегают нападать на двоих.
- Наши бичо не могут предвидеть, как поведет себя вторая порция, пока едят первую, и они не такие ненормальные, как вы – русские (тогда еще все из союза там считались русскими, даже казахи). Они и выживают только потому, что знают меру, соблюдают диету и следят за фигурой. Предпочитают вообще остаться без обеда, чем переесть или рисковать.
- Ага, ты еще скажи: «Не курят и не пьют».
- Не курят это – точно.
Все произошло в полном соответствии с пророчествами великого Лазаро. «Мама» ушла по-английски, как только прибыли «резервы» с авоськой. А мы, захватив, сколько смогли, раковин, резво рванули к берегу, невзирая на ежей.
Следует отметить, что местные ежи вели себя весьма достойно. Они никогда не нападали первыми. Кололись, конечно. Причем, острейшие колючки были хрупкими и обламывались так, что их невозможно было извлечь. Но! Часа через четыре они исчезали сами! Растворялись. Даже не было нагноений. Такой высокий уровень совместимости их кальция с организмом среднестатистического наладчика давал Доку основание утверждать, что это – наши далекие предки. Обычно, после четвертой, уже никто не мог его в этом разубедить. В этом отношении ежи были солидарны с кубинскими комарами. Изъеденный с вечера до костей, наладчик утром был, как огурчик, даже не было следов! Ну, совсем не сибирский токсин...
- Компаньеро, считай, что у тебя сегодня второй день рождения! – сказал Лионель уже за столом. И мы его тут же отметили, тем более, что, спасибо Доку, « у нас с собой было». Поскольку «именинником» был гость, и он же проставлялся, радушные хозяева расслабились и опрометчиво согласились соблюдать наши традиционные правила застолья.
Здесь следует отметить, что кубинцы в этом деле неукоснительно придерживаются двух табу: не выпивать до еды и не купаться после выпивки, что совершенно несовместимо с нашими традициями, менталитетом, внешней политикой, распорядком дня и расписанием пригородных поездов. Правда, с их стороны наблюдается робкая попытка достичь должного взаимопонимания в виде предобеденного аперитива. Но она изначально была обречена на провал, поскольку неуловимо крепленая водичка с вареньем, особенно перед хорошим куском мяса, зачастую давала эффект, противоположный законно ожидаемому. А для них эти табу – святыня. Отзывчивые и доброжелательные сотрапезники с чувством глубокой тревоги наблюдали за нашими манипуляциями. И только убедившись, что мы и после «третьей» все еще непоколебимо живы, ошеломленные хозяева осторожненько решились пойти на святотатство, и то, исключительно ради укрепления дружбы между народами, и в качестве решительного вызова международному империализму.
Лионель тоже не пренебрег. Правда, он был поражен крепостью напитка. Но простое объяснение, что это - контрабандный русский ром тройной очистки специально для наладчиков, а, главное, достигнутый сокрушительный результат, его полностью удовлетворили не менее чем на сутки. Остальные участники спонтанной фиесты пребывали в состоянии легкого ступора до самого конца нашей командировки, когда мы, таки, запустили турбоагрегат, и умчались на своем золотистом «Олдсмобиле» на другой объект.
Теперь я был бдителен, и внимательно следил за нежелательными попутчиками. Приключения не было. Вероятно, оно тоже от нас устало.
В завершение отмечу, что к концу нашей каденции Лионель заметно смягчил свои нацистские позиции в отношении табу. Во всяком случае, я лично наблюдал несколько раз, как он, непосредственно перед обедом, поднимался к нашему Доку срочно измерить артериальное давление.
Оказалось, что столь яркие впечатления несколько избыточны для представителя средней степной полосы. Даже для наладчика. Стоило мне закрыть глаза, как появлялась «мама». И в фас, и в профиль. А ее холодный осуждающий взгляд недвусмысленно говорил о том, что ждет меня на Страшном Суде. Заснуть было невозможно. Так продолжалось до тех пор, пока мы не вернулись «домой» к нашим комсомольцам.
- Док, выручай. У тебя есть что-нибудь успокоительное? Стал плохо спать.
- Есть, есть, еще есть! Щас сделаем, сказал он, и с шумом выдвинул из-под стола заметно полегчавший заветный бидон…
Это был профессионал высокого класса. Потребовалось всего три дня интенсивной терапии, и я снова стал спать, как младенец…
У нас до сих пор сохранился один великолепный каракол. Стоит на видном месте. Он только немного обесцветился. Но все хорошо помнит. Иногда прикладываю его к уху и слушаю, как шумит Атлантический океан…
Где вы теперь, мои комсомольцы? Ах, чтоб вы все были так здоровы…
10.10.2014г.
3. МАТРОСЫ ДАЛЬНЕГО ПЛАВАНИЯ или МИР ТЕСЕН
Это было первое трудное время адаптации к неустроенному быту, неорганизованным производственным отношениям в непривычной обстановке, еще очень высокому языковому барьеру, тропическому климату, наконец.
Тощая пачка заработанных денег (да и не пачка совсем, и не денег, а так, жалкие непривычные листочки с желтой полосой) слабо помогала сопротивляться чувству оторванности от привычной среды и жуткой заброшенности на самом южном конце острова. Эти листочки назывались сертификатами, и были призваны выполнять роль параллельной квазивалюты. Минфин придумал сложную систему замещения реальной инвалюты с единственной целью: не допустить попадания, скажем, настоящих вражеских баксов, в мозолистые руки простого советского труженика, дабы не подвергнуть его искушению, – Низя! Ай-ай-ай!
Под эти сертификаты по всему союзу была развернута целая сеть специальных магазинов, где избранные, получившие возможность заглянуть по другую сторону железного занавеса, могли отовариться импортным дефицитом. Остальных смертных, опрометчиво раскатавших губу, туда просто не пускали. А, чтобы небожители не возомнили о себе лишнего, минфин умело устроил дискриминацию и среди них самих, введя три вида сертификатов различной номинальной стоимости. Самыми дорогими были сертификаты вообще без полосы, предназначенные специально для дипломатических работников. Не знаю, как можно было их оградить от тлетворного влияния запада простым отсутствием полосок? Если уж на то пошло, куда надежнее было бы держать их при посольствах на поводках, в клетках, или вообще не пускать за границу никого…
Впрочем, не будем кривить душой. Большое спасибо и за это. Главное, что эти невзрачные бумаженции можно было в Москве без всякой очереди обменять на практически недоступные рядовым борцам за светлое будущее «Волги» и «Москвичи».
Высоким чиновникам, в конце концов, и самим надоело поддерживать наплаву эту сложную и лицемерную систему офиговолисточивания неизвестно кого и зачем. Во всяком случае, последующие поколения наладчиков без всякого зазрения совести получали просто баксы, причем, так и не было зафиксировано ни одного случая спонтанного самовозгорания от стыда. Более всего от этого выиграли наладчики, т.к. получили весомую прибавку за счет сброса накладных расходов на поддержание этой мудреной системы всеобщего взаимообалванивания.
***
Гавана с ее прекрасными отелями и бассейнами осталась далеко. Роскошная жизнь оборвалась так же внезапно, как и началась. А жаль. Мы еще долго вспоминали отличную прохладную гостиницу «Дювиль» с бассейном с морской водой на крыше. Наша группа заселилась ночью, а когда я утром подошел к огромному окну, во всю его ширь предстал настоящий Атлантический океан с настоящим американским эсминцем на горизонте. Он прослушивал Гавану…
Завтракали все в своих номерах на скорую руку, нахально игнорируя строжайший запрет администрации.
Обедали в центре города в весьма приличной советской столовой в оригинальном циклопическом сооружении под названием FOX.
А ужинали в отличном гостиничном ресторане с французской кухней и шармом. Шарм состоял, главным образом, в том, что приходилось бесконечно долго ждать заказ, с парижской элегантностью непринужденно подавляя нарастающие здоровый аппетит и азиатское нетерпение.
Расслабленные официанты неспешно циркулировали по огромному светлому залу. Привыкшие на родине заполнять паузы традиционным хлебом с горчицей, новоприбывшие специалисты судорожно сглатывали слюну и налегали на простую воду, легкомысленно принимая ее за кипяченую.
Одессит Костя долго не выдерживал. Он панибратски хватал в области задницы ближайшего официанта за огромный длиннющий фартук и звенящим на весь зал шепотом заявлял:
- Пан, или пропал! (По-испански «pan» это – хлеб).
Капитан (так у них называется метрдотель), высокий полный импозантный белый мужчина в строгом фраке, ну – настоящий идальго, в ужасе хватался за сердце и надолго исчезал в подсобных помещениях.
Оправившись от неожиданного нервного потрясения и начисто забыв о положенной показной чопорности, официант (это были, в основном, молодые ребята-мулаты) стремглав и с хохотом бросался выполнять заказ. Вначале это были крошечные кусочки багета (надо отметить, отличного качества с хрустящей корочкой из отборной пшеницы). Но Костя вовсе не собирался уступать шарму, и вскоре нам всем стали давать pan, причем, в достаточном количестве, грубо поправ священную парижскую традицию. Более того, только на наших столиках появилась горчица. Правда, таковую она напоминала только цветом…
***
Пользуясь предоставленной редкой возможностью, я решил глубже проникнуться французским духом и попробовать одно знаменитое блюдо их национальной кухни, вызывающее у мировой пищеварительной общественности если не откровенное издевательство, то глубокое недоумение, ставящие под сомнение благоразумие всей нации, как таковой.
Ну, конечно, вот ОНО – на первой странице меню: «Rana frita».
Не сразу, выждав несколько дней и основательно, в качестве легко доступной психотерапии, подкрепившись ромом, наконец, решился.
ОНО было подано в виде четырех лапок одинакового размера, видимо все – задние, точно – как цыплячьи, с картофельным пюре и горкой овощей. Конечности отлично прожарены в кляре, с аппетитной золотистой корочкой. Внешне – вполне пристойно. Запах – выше всяких похвал. Нет и намека на любимое место охоты Дуремара. Ну, еще рюмочку …, и вот вам вкус – нечто среднее между молодым кроликом и цыпленком.
Соседи жутко заинтересовались, а я, не прерывая сеанса психотерапии, как истый парижанин, смачно обсосал все четыре косточки и закрепил уже достигнутый весомый психотерапевтический эффект еще и бутылочкой пива.
На другой день и Лена решилась попробовать. А на третий rana появилась уже на нескольких наших столиках…, но дальше дело заглохло само по себе.
Зоя решительно восстала против предварительной психологической подготовки. Но, главное, все равно победило предубеждение, которое не смог преодолеть никто. Нашей небольшой, но очень авторитетной компании, так и не удалось развеять тень сомнения в адекватности пище-вкусовых привязанностей французов, а их благоразумие вообще так и осталось под вопросом… Навсегда…
***
За ужин и кофе мы не платили. Это входило в контракт. А вот за спиртное приходилось рассчитываться уже выданными песо. С непривычки месячная сумма выглядела крохотной, т.к. мы еще не знали, что и тратить ее практически некуда, поскольку нигде почти ничего не продавалось. Разве что – мелочь на автобусы. Поэтому бдительные половинки специалистов рачительно приглядывали за мужьями в ресторане, особенно первое время. Впрочем, и сами специалисты (это отнюдь не были вторые половинки, а полноценные профи) особо не налегали. Внимательно присматривались друг к другу и пытались определить тайного стукача, поскольку официально старший в группе в предотлетной спешке не был назначен. Все это создавало определенный дискомфорт и явно не способствовало повышению производительности труда дорогостоящих специалистов, особенно на фоне положенной по контракту ежевечерней великолепной обильной и разнообразной французской закуски.
Однако, совершенно неожиданно, вашему покорному слуге удалось устранить неуместное и досадное противоречие в сугубо индивидуальном порядке. Причем, совершенно тайно, что, несомненно, встретило бы горячее одобрение в среде наших бдительных киевских и московских инструкторов КПУ и КПСС, ревностных противников коллективных поползновений в столь деликатном деле, если бы они об этом узнали. Способ решения проблемы я держал в секрете всегда, вплоть до настоящего момента. Итак, внимание: МОМЕНТ ИСТИНЫ!
Однажды, тоскливо коротая (как обычно - насухо) бесконечное время от заказа до подачи ужина, я обратил внимание на периодически исчезающих в дальнем конце огромного зала унылых посетителей, так же неожиданно, через некоторое время, появляющихся вновь, но уже совсем в другом настроении. Сказав Зое, что мы прогуляемся, взял Лену за ручку, и мы окружным путем отправились в таинственный угол. Оказалось, что там была уходящая круто вниз лестница, отгороженная от зала стенкой декоративной роскошной тропической растительности. Переглянувшись и пожав плечами, мы крепче взялись за руки и нырнули в таинственную темноту.
После светлого зала огромное помещение показалось особенно темным. Слева была небольшая эстрада, на которой классический кубинский секстет тихонько натренькивал нечто мексиканское. Все двенадцать ослепительно ярких в полумраке белков глаз негритянских исполнителей разом осветили нас, а потом сфокусировались на Лене и незамедлительно сделали ей глазки самой высокой степени расположения. Справа в бесконечную даль уходила тускло подсвеченная стойка с высокими табуретами. Бар! Огромный! Похоже – на весь периметр зала ресторана. Тусклые кружочки света от маленьких лампочек указывали на наличие множества столиков, которых, как и посетителей, тоже было не видно, поскольку лампёшки освещали только самих себя.
***
Следует отметить, что детей в бары и рестораны там не пускают категорически. При всем повсеместном особо трогательном и любовном к ним отношении это табу соблюдается неукоснительно. Однако мы давненько заметили, что в отношении нашей Лены табу оказалось практически бессильным. Дело в том, что на общем черно-коричневом фоне наш ребенок сильно выделялся. Рослая, для своих шести лет, скорее чуть полненькая, чем худенькая, очень белокожая, с яркими розовыми губками и голубыми глазками, она являла собой в глазах аборигенов вожделенный эталон натуральной блондинки. Светло-золотые волосы в тугих блестящих завитках, собранные огромным бантом в длинный «конский хвост», и отличные платьица дополняли сокрушительный портрет, перед обаянием которого не мог устоять ни один кубинец. Они, все, как один, не просто делали ей глазки, а так их закатывали, что возникало серьёзное опасение, а вернуться ли они вообще на своё обычное место. Все охранно-инспекционные мероприятия ограничивались восхищенными бормотаниями типа У-ЛЮ-ЛЮ! и А-ТЮ-ТЮ! и заканчивались незамедлительным поднятием шлагбаума...
Никогда не забудем такой эпизод. Был третий или четвертый день после прилета. Мы неторопливо шли где-то в центре Гаваны, держа Лену за руки. Декабрь месяц. Она не успела загореть и выглядела особенно белокожей.
Среди редких прохожих прямо навстречу нам идет белый пожилой респектабельный сеньор в строгом темном костюме-тройке, больших роговых очках и с блестящим кожаным портфелем. Ну, – самый настоящий идальго! Увидев Лену, он шмякает портфель на асфальт, а чтобы сравняться с ней ростом, непринужденно опускается прямо перед ней на колени, заламывает ручки, умиленно склоняет голову на бок и быстро говорит…говорит...говорит. Удалось только разобрать, что отдается дань восхищения выдающимися достоинствами настоящей юной блондиночки, большой редкости в Гаване. Завершив свой страстный монолог, сеньор вскочил, церемонно раскланялся с нами, и, подхватив портфель, как ни в чем не бывало, продолжил свой неторопливый путь.
Мы долго не могли придти в себя от такой искрометной непосредственности, было очень неожиданно, но трогательно и приятно...
***
Бармен (вскоре выяснилось, что его зовут Леонардо), сухощавый белый мужчина средних лет с идеальным пробором и хорошо набриолинеными седыми висками, с выражением законного недоумения уставился на меня, потенциального нарушителя табу, но быстро перевел взгляд на Лену…
Дальше все пошло точно так же, как описано выше…
Я усадил Лену за стойку на высокий никелированный табурет и рядом уселся сам. Без лишних слов бармен водрузил перед Леной розетку на тонкой высокой ножке и виртуозно наполнил ее разноцветными шариками мороженого. Не отвлекаясь больше никуда, он, склонив голову набок и подперев щеку кулаком, точно как русская матрешка, умиленно созерцал, как в руке ребенка уверенно заработала пластмассовая ложечка.
Следует отметить, что тут было на что посмотреть. Наш ребенок здесь сильно отклонялся от нормы, обладая чисто врожденной аккуратностью и неторопливостью при приеме пищи. С учетом возрастной категории это производило сильное впечатление изысканности манер и исключительно утонченного воспитания.
Когда Лене было всего три года, мы впервые повезли ее на море, в Адлер, где часто обедали в небольшом ресторанчике. При первом же посещении официантка Аня, «дама (как отмечал Н.В.Гоголь) приятная во всех отношениях» лет сорока, оказалась еще приятнее, чем казалось на первый взгляд, и обратилась к нашему ребенку персонально с предложением самой выбрать блюдо:
- А что тебе принести, деточка?
- Пюле, - простодушно попросила деточка, делая первый в жизни заказ, категорически отвергая звучные, но непонятные, грузинские кулинарные изыски, и даже не подозревая, что ставит в тупик сразу всех рестораторов южного побережья Кавказа.
- Ой! А у нас не бывает. Хотите, я сама быстренько приготовлю? Подождете?
- Конечно, конечно! – приятно удивились родители деточки…
Вот так и повелось, что «тетя Аня» ей регулярно и лично готовила «пюле», а сама, урвав свободную минутку, присаживалась поблизости полюбоваться, как аккуратненько ребенок оперирует эксклюзивно подаваемой специально к пюре десертной мельхиоровой ложечкой. Поэтому реакция Леонардо лично меня не удивила…
Однако пауза затягивалась. Развивая достигнутый успех, я ненавязчиво приступил к реализации основного замысла, и на чистом испанском языке скромно напомнил и о своем незаметном присутствии:
- Дос добле и уно сербеса (два двойных рома, примерно грамм 80, и бутылочку пива).
Бармен по неординарности заказа (позже я узнал, что наряду с множеством других предрассудков, у них запивать ром пивом считается грехом, равноценным самоубийству) мгновенно определил мою расовую принадлежность, резко направил на меня указательный палец и безапелляционно заявил:
- Русо!
- Си! Си! Совьетико! Украниа! – совсем разоткровенничался я.
Не знаю почему, но последнее уточнение произвело на него особо благоприятное впечатление. Мы тут же представились и перешли «на ты»…
Самое интересное произошло, когда мы собрались уходить, и я достал песо, чтобы расплатиться. Совершенно неожиданно Леонардо замахал руками, ненадолго нырнул под стойку и появился с внушительным и изрядно потрепанным гроссбухом. Пошелестев страницами, он нашел нужную графу, что-то там быстро записал и передал мне гроссбух с предложением расписаться. Я не смог отказать новому приятелю в таком пустяке, самонадеянно сочтя его за желание получить мой очень ценный автограф, а затем, снова сунулся с деньгами. Однако Леонардо, широко улыбаясь, твердо стоял на своем, утверждая, что достаточно просто расписаться, часто употребляя единственно знакомое мне слово - контракт. Тогдашний словарный запас не позволял полностью вникнуть в тонкости контрактных отношений (интересно, почему наверху в ресторане за выпивку надо платить, а внизу в баре – не надо?), тем более, что контрактов никто из нас не только не подписывал, но и вообще в глаза не видел. Надо сказать, что и красивые новенькие ярко красные международные паспорта на второй день пребывания в Гаване в советском посольстве у нас отобрали (чтобы мы не сбежали?), пообещав вернуть перед отлетом. А второй раз отобрали после прилета уже в Москве, вообще ничего не обещая. Видимо, навсегда…
Ну, что же. Контракт есть контракт. Расклад был явно в нашу пользу, поэтому я больше не стал настаивать на своем, отнеся странность ситуации на счет одного из местных предрассудков, а всю моральную и материальную ответственность с облегчением возложил на Леонардо, очевидного профессионала в своем деле, мол, он-то уж соображает, что делает. Однако до полного прояснения ситуации решил больше никому ничего не говорить. А поскольку стукача не вычислили, как и ничего не изменилось у Леонардо, так все и осталось в тайне…
Мы с Леной продолжали частенько наведываться в бар, коротая время ожидания. Принятая там система расчетов с нами функционировала безукоризненно. Я отточил свое факсимиле до предела совершенства и не скупился на завитушки и крючочки…
***
Однажды оркестр неожиданно лихо рванул что-то очень знакомое, и Лена, не доев мороженое, спрыгнула с табурета, подбежала к эстраде и остановилась прямо перед ней в ярком пятне света, покачивая бедрами в такт залихватской музыке.
Когда музыка закончилась, маэстро, он же – первая скрипка, отложил смычок, спрыгнул с эстрады, подхватил ее на руки, водрузил на эстраду и запрыгнул обратно сам. Вся команда разразилась дружными приветствиями и с удовольствием рассматривала Лену вблизи. Не давая делу выйти из-под контроля, я тут же возник на месте Лены перед эстрадой. Маэстро подошел, наклонился, пожал мне руку и задал очень длинный вопрос. С небольшой степенью достоверности я предположил, что он интересуется нашими музыкальными предпочтениями. Вопрос застал меня врасплох. Откуда ни возьмись, в голову полезли многолетние назидания о верховенстве классической музыки, искусстве – национальном по форме и социалистическом по содержанию, и все такое... Инструкторы пришли бы в восторг, если бы услышали мое косноязычное мычание в попытках продемонстрировать отменный музыкальный вкус и необъятный кругозор,
- Бетховен-Щедрин-Глинка… Блантер-Григ-Майборода… Чайковский-Бах-Гулак-Артемовский… Верди-Даргомыжский-Веревка… Бизе-Лещенко-Гуно…Бернстайн-Рознер-Дунаевский… Дремлюга-Лист-Мусоргский…, - с натугой выдавал я, почему-то привычно группируя классиков в виде троиц. Видимо, по старой народной традиции в области кворума, чтобы им хватило на троих и было удобнее... Ну, вы понимаете… По мере убедительной демонстрации широты и изысканности наших музыкальных притязаний темные лица обескураженных слушателей постепенно обретали антрацитовый колёр с искоркой, смычки опускались все ниже, а яркие белки глаз явно начали подсвечиваться зеленой тоской. Маловероятные выпускники консерваторий и не очень потенциальные лауреаты престижных музыкальных премий такого интеллектуального напора не выдержали, расстроились, чувствовали себя весьма виноватыми, затосковали и с удовольствием с нами бы поскорее расстались. Не знаю, продолжили бы они играть в этот вечер в таком удрученном состоянии что-нибудь, кроме душераздирающего похоронного марша…
Был самый подходящий момент угомониться, раскланяться и тихо бесследно раствориться в темноте, больше не привлекая ничьего внимания. Но, распахнувшаяся музыкальная шкатулка Пандоры вышла из-под контроля, не закрывалась и продолжала утробно вещать помимо моей воли,
- Гранада… Ла палома… Кукарача… Валенсия… Беса ме мучо, - секстет разом встрепенулся и поглядел на меня, как на смертельно больного, но подающего надежды на некоторое продолжение агонии.
- Чилита…, - неторопливо продолжал я, но тут все разом вскочили, радостно замахали смычками, и, совсем как это принято у нас, одновременно закричали, - О! – О! – О! – О!
***
Надо сказать, что в свое время «Чилита» и у нас была очень популярна. Ее в весьма зрелом возрасте лихо исполняла харьковчанка латиноамериканского происхождения (или наоборот) народная любимица Клавдия Шульженко. Не могу удержаться еще от одного замечания. Много позже я достоверно узнал, что «Чилита» оказалась просто незаменима в наших танковых войсках и была принята там на вооружение. Дело в том, что советский танк по приказу командира должен был заводиться на любом морозе при самом слабом аккумуляторе и даже вообще без такового. Для этого было создано специальное остроумное пусковое устройство, уже не помню его официального наименования, но все танкисты называли его исключительно «Чилита-2». Устройство содержало внушительный маховик, который после соответствующего неторопливого раскручивания резко сцеплялся с коленвалом дизеля, бодро проворачивал его несколько оборотов, и дизель всегда заводился без проблем.
Так вот, в нужный и ответственный для Родины момент, в качестве дармового источника энергии берутся два солдата (это никогда не было дефицитом, и отсюда цифра 2 в названии «Чилита-2»), им выдают большую заводную ручку, они становятся лицом друг к другу, наваливаются на нее и, сначала медленно, а потом все быстрее.…
Ну, вот вы и сами все поняли! Да! Да! Да!
«Ну кто в нашем крае
Чилиту не знает?
Она так умна и прекрасна,
И вспыльчива так и властна…»
Ритмика текста, незамысловатая запоминающаяся мелодия, которую после первой же заводки легко усваивали даже совсем зеленые новобранцы из Узбекистана, а главное, умеренная продолжительность исполнения песни, абсолютно адекватная раскручиванию до регламентных оборотов маховика, всегда выручали наших славных танкистов в самых безнадежных ситуациях. Только бы не потерять заводную ручку…
***
Конечно, так просто простить мне неуместное упоминание фамилий классиков под сводами ночного бара, которое маэстро и его бэнд восприняли как издевательство в особо изощренной форме, они мне не могли. Поэтому во все свистульки грянули незабвенную «Чилиту» с неслыханным энтузиазмом и даже с чисто цыганским надрывом, что являло собой явный контраст с их обычной манерой тихого расслабленного музицирования. Я и не заметил, как в руках у Лены оказались маракасы, и она, неожиданно профессионально потряхивая ими, несколько сдержанно, но вполне попадая в такт, с детской непосредственностью, но очень ответственно взяла на себя всю балетную составляющую спонтанного действа…
Когда внеплановое представление закончилось, обычную тишину огромного темного зала совершенно неожиданно нарушили громкие аплодисменты и даже посвистывания. Оказывается, к моему ужасу, в баре было много посетителей. А тут еще из дальнего конца зала протянулся узкий яркий луч света и осветил маэстро и меня с Леной. Ничего себе! Вот это засветились, так засветились! Наше, возлелеянное с таким трудом, инкогнито разваливалось прямо на глазах. В зале могли быть кто угодно. Мне уже казалось, что все ближайшие столики сплошь заняты инструкторами ЦК. Я даже узнал одного из них лично, по характерному свисту с легкой хрипотцой. Они гневно переглядываются, осуждающе покачивают головами, и все куда-то меня записывают… записывают… .
Маэстро профессионально и с хрустом поклонился. Лена, как учили в садике, оттянув пальчиками края платьица в стороны, быстро и глубоко склонилась, почти коснувшись пола золотистым конским хвостом, и вызвала вторую волну аплодисментов. Ваш покорный слуга, не зная точно как себя нужно вести в сложившейся ситуации, ограничился легким кивком головой, скромным, но с достоинством, ясно давая всем понять, что, если и виноват, то – не очень, и что больше так не будет…
Луч погас. Но вместо него у меня в голове прямо за лобной костью ярко загорелись три красных лампочки аварийной сигнализации: «Стоп!», «Шухер!», «Атас!». Откуда-то из недр гипоталамуса, где хранились инструкции по поведению наладчиков за рубежом, в сторону центра управления ногами по самой прямой извилине неудержимо двинулась категорическая директива смываться как можно быстрее. Она, буквально локтями, расталкивала сомнительные предложения типа «Та давай еще потанцуем…» или «Та давай еще по рюмочке…», легкомысленно и назойливо поступающие в мозг снизу, из других, гораздо менее политически грамотных и ответственных полушарий.
Стремясь не только не уронить, а еще выше поднять честь и достоинство советского специалиста, я подхватил Лену, мы стремглав бросились вверх по лестнице и скрылись за сводами потолка бара, вновь оказавшись на твердом полу ресторана с его умиротворяющей атмосферой светлого зала. Чуть отдышавшись и стерев с лиц следы волнения, уселись за свой столик.
Я так спешил, что забыл расписаться у Леонардо. Впрочем, как выяснилось, он не возражал против запаздывания с росписью так же, как и расписывания вперед…
Никаких последствий нашего триумфа на музыкальном поприще в баре, слава Богу, не было.
В репертуаре секстета «Чилита» уверенно заняла одно из первых мест.
Мы с Леной продолжали частенько навещать Леонардо до самого отлета в Ориенте, но я больше не отпускал ее ни на шаг…
***
С Леонардо мы расстались друзьями. Конечно, можно было только гадать, что в таинственных недрах бара было списано на загадочного «русо- Эугенио» и его очаровательную «ла нинья», но никаких недоразумений так и не возникло. До сих пор.
Мы не знаем, как там у них со сроком давности. Но, если что, очень просим передать Леонардо, чтобы он каждый вечер в 20.35 ждал нас на старом месте, а я готов чистосердечно красиво и искренне расписаться в заветном гроссбухе еще раз, как в старые добрые времена.
А что касается наших сердец, то они вообще так и не покинули пределы Кубы, и остались вместе с веселыми музыкальными непосредственными импульсивными и наивными, как дети, добрыми отзывчивыми очень воспитанными и элегантными очаровательными слегка шалопутными кубинцами… Навсегда…
Господи! Не оставь их своею милостью! Пошли им всем счастья и здоровья! Они того стоят…
***
А на месте постоянной дислокации наши скромные панельные двухэтажные домики, на десяток квартир каждый, для иностранцев и местного инженерного состава, застенчиво прилепились к отшибу захудалой кубинской деревушки Делисиас в провинции Ориенте, так и не воспрянувшей духом рядом с огромным (самым большим на Кубе) сахарным заводом. В традициях аборигенов не было принято откликаться бурным ростом личного благополучия на соседство с крупным строительством, несмотря на весьма примитивные, на наш взгляд полностью транспарентные, системы ограждения национального достояния. Они еще не успели проникнуться мыслью, что «все народное, все кругом – мое». Никому и в голову не приходило, пользуясь случаем, по быстрому соорудить себе пристроечку или новый сарайчик для поросенка, сварить из нержавейки оградку, выложить огнеупорным кирпичом погребок…
Зато свято соблюдалась другая традиция – все свободное время они раскачиваются на качелях вплоть до отхода ко сну.
При каждом дощатом домике обязательно сооружается верандочка, а под ее навесом на цепях подвешена удобная скамейка со спинкой. Я пробовал. Закинув руки за голову и с ароматной сигарой в зубах, полуприкрыв глаза, под приглушенные звуки «Гвантанамеры» и равномерное покачивание с умеренной амплитудой так приятно войти в гармонию с тропическим климатом, что даже простое напоминание, например, о лопате вызывает острую реакцию непримиримого отторжения. Единственное усилие, которое еще можно себе позволить после этого – снять ботинки перед тем, как плюхнуться в кровать.
Ломы, кирки и лопаты особой популярностью здесь не пользуются.
Вы, конечно, мне не поверите, но я лично, как-то проходя по длиннющему цеху, собственными глазами видел лежащий на полу, похожий на «дипломат», открытый оранжевый ящичек с яркой голубой бархатной подкладкой и великолепным набором хромированных швейцарских инструментов. И рядом – никого!!!
И, конечно же, Вы будете меня до конца жизни считать неисправимым болтуном, но не могу в моем возрасте покривить душой и открою невероятную правду. Когда я, несколько часов спустя, возвращался той же дорогой, то увидел «дипломат» на том же месте! Более того (тут я уже и сам себе не верю!) – все отверточки и ключи были на своих местах в соответствующих ячеечках! Не вызывает интереса! Никому не надо!
Впрочем, было одно исключение. Вместо традиционных зарослей с хаотической планировкой посадки, как правило, орнитологического происхождения, этот садик отличался ровными рядами плодоносящих самых разных экзотических фруктовых деревьев. Маленький огородик поражал огромными качанами капусты и роскошными перцами, каждый - на отдельной подвязочке. Хозяйством заправлял худенький улыбчивый старичок с редкой бороденкой. Он был тронут нашим вниманием к его подвижничеству на ниве весьма сомнительного плодородия, и пригласил ближе познакомиться с результатами его усилий. Тут было все – от мандарин и королевского манго - до загадочного растения, шишкообразные светлозеленые плоды которого заполнены белым кремом с неповторимым вкусом и букетом запахов от земляники и до хвои. Мы частенько заходили к нему, чтобы одарить сигаретами, поохать, покрякать, помычать и выразительно помолчать на совершенно недоступную тему агротехники.
Мне ни разу не удалось его увидать без поливалки и маленькой тяпочки в руках…
У него под навесом совсем не было качелей...
Это был занесенный сюда, неизвестно каким ветром, одинокий китаец…
***
Наверное, не даром прижимистые бухгалтеры платили нам аж на 15% больше, чем в Гаване. А мы тогда еще не понимали, что почти полная автономия от строго регламентированного мужского коллектива соотечественников и их, зачастую, полностью одуревших от безделья и неожиданно пробудившихся жажды неуемного стяжательства, склоки и зависти, верных спутниц, имеет свои неоспоримые преимущества. В несбалансированных и случайно подобранных коллективах заметно ощущалось скрытое напряжение, готовое в любой момент перейти в открытое противостояние, что и частенько случалось, причем, по самым незначительным поводам. Особенно здесь выделялись рачительные и не в меру хозяйственные дамы. Впрочем, с крепкой ссылкой на климат и застарелую привычку к скудности отечественного ассортимента, их можно в какой-то степени понять, поскольку материальное снабжение наших специалистов совершенно неожиданно оказалось отменным.
Регулярно, с пунктуальностью и надежностью океанского прилива, один раз в две недели открывались двери загадочного магазинчика, битком набитого полузабытым дефицитом. Даже в нашу деревню четко по расписанию заезжала автолавка. Энергичные и напористые москвички, уверенно захватившие все посты в этой весьма доходной торговой иерархии, снисходительно, если не сказать – брезгливо, отпускали растерянным провинциалам неожиданно свалившееся на них неслыханное счастье в виде печени трески, икры, кильки в томате, консервированной колбасы и даже вяленой воблы в больших консервных банках. Конфеты и шоколад лучших сортов, печенье, галеты. Импортные обувь, костюмы, ткани и чулки (можете себе представить!) с черным швом сзади! Отечественные, но классного экспортного исполнения, магнитофоны и приемники, электробритвы и фотоаппараты…
Для, не обремененных привычными ежедневными заботами о хлебе насущном, скучающих дам этот дьявольский соблазн по удивительно низким ценам зачастую становился серьезным испытанием. Его выдерживали не все…
***
Отличное снабжение было постоянным предметом нашей гордости и очевидной зависти других зарубежных специалистов. Не следует забывать, что остров переживал тяжелое время блокады. Торговля практически полностью отсутствовала. Жесткая система распределения абсолютно всего, видимо, была справедлива, но уж очень скудна и неповоротлива. Просто так нельзя было купить даже стакан воды или пачку сигарет. Чтобы получить бутылку рома островитяне терпеливо ждали свою очередь. Рубашку или ботинки можно было сменить один раз в год. Как и штаны. Да что штаны?! Вы представьте себе: свободный теплый вечер; к вам в гости приходит старый друг; вы, конечно, мотнулись куда надо, а вам там предлагают зайти в конце следующего квартала, потому что, по их гроссбуху, еще рано! Братишки так все зарегулировали, что это ВСЕ практически остановилось.
Совершенно неожиданно для себя мы оказались в роли преуспевающих белых людей и никому не признавались, что хорошо знакомы с очередями за хлебом или обувью. Кроме нашей знаменитой родной автолавки мы, как и все остальные иностранцы, были прикреплены к местным спецмагазинам, где за решетками было все, и куда можно было наведываться раз в неделю или заказывать доставку продуктов на дом.
Больше всех нам завидовали «наши» немцы, т.е., из ГДР. Им «папа» Эрик Хонеккер сказал, чтобы не баловались, помогали восставшему острову не за деньги, а по совести, и были благодарны за оплаченную в оба конца дорогу к сказочному океану. Но потом, видимо поразмыслив, распорядился внести в контракты пункт о ежедневном и бесперебойном снабжении соотечественников свежим пивом. Поэтому «наших немцев» можно было легко распознать в толпе по подвешенной к поясу неизменной открывалке для пива.
Они, конечно, все были очень ему благодарны, но никогда не упускали случая по-дружески наведаться к нам с детьми, высоко ценившими качество советских конфет и печенья. Мы тоже ими очень гордились, чего, к сожалению, нельзя сказать об отечественном электрооборудовании, представленном, слава Богу, весьма ограниченным ассортиментом. Оно было просто несопоставимо с немецким и шотландским. Однако и тут открылось обстоятельство, позволяющее нам держать спину прямо даже перед теми же шотландцами, получавшими, как выяснилось после первого же антибезалкогольного «сеанса дружбы народов», в десять раз больше нас. Весьма сведущие в местной специфике инструкторы нашего посольства в Гаване четко сформулировали задачу:
- Все новое на Кубе куплено за наши денежки. Вы должны проследить за грамотностью и эффективностью эксплуатации электроэнергетического оборудования любых производителей. Оно – наше. Ведите себя по-хозяйски.
***
Я хорошо запомнил наставление, присовокупил к нему естественное профессиональное любопытство, и, отбросив неуместную в столь значимом государственном деле застенчивость, вооружившись доброжелательностью, круто замешанной на личном дилетантском представлении о дипломатии, все свободное от аварий, пусков и ремонтов время бесцеремонно требовал любую техдокументацию, которую дотошно изучал. На вопросы любопытных соотечественников о том, чем я тут, собственно, занимаюсь, обычно отвечал, многозначительно понизив голос и «незаметно» оглянувшись по сторонам,
- Энерго-НАДЗОРОМ!
Оказалось, что кратчайшая формулировка была выбрана удачно. Посвященные реагировали мгновенно. Они понимающе закатывали глаза и тоже быстро оглядывались. Некоторые даже слегка приседали. И все больше никогда ни о чем не расспрашивали, но при каждой новой встрече преувеличенно демонстрировали искреннее расположение.
Однако, одним нахальством авторитет и положение «хозяина» в чужом хозяйстве установить не возможно. В среде профессионалов ценится только компетентность. И здесь, таки, пришлось потрудиться. Но, должен отметить, что еще и везло. А началось с того, что все отказавшее отечественное электрооборудование (на огромном предприятии постоянно больше ломалось, чем запускалось) незамедлительно, в форме фола последней надежды, предъявлялось вашему покорному слуге, как законно виноватому «русскому». Когда удалось починить (огромное спасибо ХПИ и Киевэнергоналадке) два безнадежно искалеченных цеховых тельфера и один большой подъемный кран, аборигены незамедлительно расширили «минное поле» в сторону «моего законного хозяйства». Чего тут только ни было?! Шотландцы и немцы постепенно начали здороваться за руку. Но окончательно я утвердился в высоко элитной среде «бывших хозяев» после двух эпизодов особо эффектного и публичного «разминирования».
***
Вернувшись на «родной» завод после очередной командировки, я застал панику на главной ТЭЦ. Котлы уже вторые сутки держали пар, а немцы никак не могли возбудить свой генератор. Их разнокалиберные зады плотно сгруппировались, не давая возможности обратиться с традиционным приветствием к головам, глубоко погруженным в таинственные недра пульта управления генератором. Высоко дипломатично выждав положенное, с моей точки зрения, время, я интуитивно выбрал самый поджарый зад, и не вербально к нему обратился. Как и предполагалось, зад принадлежал шефу немецкой группы по имени Отто, с которым уже сложились неплохие отношения. Он вяло и устало ответил на приветствие и, сокрушенно покачав головой, кратко изложил суть проблемы. Постепенно появились и другие лица. Следует отметить, что зады выглядели куда более оптимистично. Они все устали и были рады свежему человеку. Безропотно и даже охотно отдали тестер и монтажные схемы. Теперь все собрание, включая искренне сопереживающих многочисленных кубинцев, с надеждой уставились на мой, несокрушимо невозмутимый, как я надеялся, зад, терпеливо ожидая появления головы. Когда голова, наконец, появилась из чрева пульта и изрекла:
- Обрыв цепи обмотки возбуждения возбудителя, - все тяжко вздохнули. Приговор не выпадал за пределы общего минного поля. А это – сотни метров проводки в трубах, многочисленные коробки и клеммники…
Здесь следует отметить, что для аккуратных, до педантичности, немцев, на корню исключающих такие, естественные нашему брату, качества, как халатность, а то и полное разгильдяйство, подобного рода неисправности представляли собой изрядную головную боль. Они пытались подтянуть высокую теорию, не допуская и мысли о возможном обрыве, обломе, непропайке, недокрутке или перекрутке. А мы, наоборот, с этого всегда начинали, как самого вероятного. И так, чаще всего, оно и было.
Я поинтересовался, когда это произошло, и, выяснив, что три дня назад все было в порядке, решил начать с противоположного конца – с самого возбудителя. Немцы разочарованно переглянулись, и со мной вниз к турбоагрегату пошел только сам шеф Отто. По пути он поинтересовался причиной моего решения.
- Гранде вибрасьйон, - научно обосновал я на чистом испанском языке наиболее вероятную с моей точки зрения причину неисправности.
Он явно не допускал мысль о браке в отечественном заводском изделии, однако лично помог мне открыть крышку клеммной коробки и держал тестер. Прибор и здесь зафиксировал обрыв. Отто в отчаянии, потому, что искать больше было негде, слегка потянул жесткий проводник, уходящий от клеммы в недра обмоток полюсов возбудителя, неожиданно легко извлек его и оторопело уставился на совершенно не пропаянный конец…
Своды огромного машинного зала, тишину которого только подчеркивало легкое всхлипывание пара возле турбины, с глубоким изумлением вместе со мной внимали изысканным перлам германской ненормативной лексики, адресованным нерадивым заводчанам, выпустившим за рубеж бракованный возбудитель. Не в силах остановиться, Отто подробно и громогласно изложил, что он с ними сделает, и, чтобы я, как новый «хозяин», все хорошо понял и не сомневался, выразительно сопроводил свои твердые обещания широкими жестами, явно выходящими за рамки пристойности. На поднятый им шум на маленький балкончик вверху возле зала управления сбежались все заинтересованные лица. Свесившись с перил, они в радостном облегчении махали руками двум одиноким триумфаторам, а среди кубинской составляющей небольшого столпотворения на балкончике уже начали раздаваться ритмы самбы, сопровождаемые характерными движениями промасленных комбинезонов в области бедер. Не уверен относительно текста, но жесты Отто туземцы, без сомнения, поняли правильно…
С этого момента мы с Отто стали, можно сказать, друзьями…
Немцы «приняли» меня. Однажды даже был такой эпизод…
Мы стояли утром перед офисиной, ожидая, когда принесут ключи, и обсуждали с другим моим коллегой-электриком Гюнтером, как лучше ловить угря в местной речушке. (Немцы обалдели, когда я рассказал, что их там обнаружил, и даже поймал нескольких. Сам я не увлекся, так как было очень неприятно, когда они, как змея, несколько раз обвивали руку, пока их снимаешь с крючка). Недалеко стояла пожилая пара, как их называли, «испано-совьетико». Это были советские испанцы, которых еще детьми вывезли к нам, спасая от фашиста Франко. Их много работало на Кубе, главным образом, переводчиками (но были и специалисты). Я почувствовал, что пара меня внимательно рассматривает. Наконец дама подошла и нерешительно поинтересовалась, а не русский ли я?
- Еще какой! Непосредственно из ХАРЬКОВА! А как вы догадались, что я не немец? – совсем распоясался я, налегая на слобожанский акцент.
- А у вас из заднего кармана торчит «Комсомольская правда»…
***
С шотландцами также установились неплохие отношения на основе профессиональной солидарности. А начиналось все, ох, как не просто. Я сильно оскандалился при первом же знакомстве с их шефом. Впервые повстречавшись возле наших домиков, мы оба, очевидно, белых человека, остановились и заинтересованно стали рассматривать друг друга.
- England? – непринужденно и лаконично осведомился я, совершенно не подозревая, что одно лишь такое предположение недопустимо оскорбительно для чистокровного шотландца.
- No! No! No! - искренне возмутился этот довольно пожилой человек, и быстро-быстро замахал руками, открещиваясь от крамольной мысли, как от сатаны.
Поняв промашку, я постарался изобразить глубокое раскаяние и в ужасе схватился за голову, всем своим видом давая понять, что осознаю всю глубину радикального различия этих непримиримых наций и приношу свои извинения. (Признаюсь честно, мне и до сих пор не понятны и глубоко безразличны эти их маловразумительные националистические препирательства). Шотландец мгновенно оценил мою реакцию на ошибку в пользу своей нации, смягчился и резко сменил негодование на доброжелательность.
- And where is your kilt? – неуклюже попытался я оправдаться. Он отдал должное осведомленности о главнейшем признаке своей национальной принадлежности и пообещал появиться в юбке уже сегодня вечером. Видимо, это было для него принципиально, потому что, действительно, предстал перед нами, когда мы тихонько сидели на своей скамеечке и никого не трогали, в клетчатой юбчонке, два раза крутнулся на месте, выразительно сверкнув коленками, и помахал нам ручкой…
На этом с национальным вопросом было покончено раз и навсегда…
Ох! Всегда и везде бы так! Единственно, что могу добавить, больше никто из шотландской команды не был замечен разгуливающим в килте…
***
Бригада шотландцев смонтировала и запустила основной агрегат в замкнутом цикле сахарного производства, с которого все начинается, так называемую «мельницу» (molino). Это жутковатое сооружение призвано выжимать сок из сахарного тросника и отделять его от жмыха. Оно похоже на прокатный стан длиною метров в пятьдесят. Разгружаемый в приемный бункер из товарных вагонов тросник в виде длинных палок на входе в «малину» (так ее называли все русскоязычные наблюдатели) подвергался беспощадной рубке быстро вращающимися мощными ножами, и полученное крошево тут же поглощалось ненасытной «малиной», еще не успев пустить сок. В «малине» последовательные ряды валков с многочисленными зубчатыми вращающимися встречно стальными дисками с постепенно уменьшающимся зазором все лихо перетирали, выжимая сок до последней капли. С выхода агрегата сок откачивался на дальнейшую переработку, а практически сухой порошок жмыха частично шел в котельную, и, частично, на склад для дальнейшего изготовлении плит, аналогичных нашим ДСП, но более высокого качества.
Котельная полностью работала на жмыхе, обеспечивая получение электроэнергии, потребляемой той же «малиной». Получался полностью замкнутый исключительно рентабельный цикл, который нельзя было прерывать без потерь, связанных с перезапуском котельной на мазуте.
Однажды я обратил внимание на наш трактор «Беларусь», беспомощно, как козлик, прыгающий на подъездных путях к загрузочному бункеру.
Бедный трактор вытряхивал из пожилого чернокожего водителя все жилы, но он упорно продолжал мотаться по рельсам вдоль и поперек всю смену. При этом рельсам тоже наверняка доставалось. Оказалось, что вышла из строя оригинальная шотландская лебедка, выполняющая роль маневрового локомотива при разгрузке сахарного тросника из вагонов в бункер «малины».
***
Следует отметить, что железные узкоколейные дороги Кубы выглядели ужасно. Особенно шпалы, изготовленные из невообразимо кривых горбылей.
Отличный мачтовый лес здесь был подвергнут беспощадному уничтожению начиная со времен обобщенного образа пирата - Джона Сильвера…
Рельсовая колея была адекватна шпалам, и пузыри легко просматривались как в горизонтальной, так и в вертикальной плоскостях. В перспективе, ближе к горизонту, она вообще казалась скрученной в спираль.
Мой хороший приятель – железнодорожник Валера Горбунов, специалист экстра класса (наверное, он не даром стал в последствие первым начальником БАМа), когда я попытался праздно поинтересоваться состоянием местных железных дорог, сморщился, как от сильной зубной боли и красноречиво промолчал. Интеллектуал и эстет, он явно не находил подходящих терминов в рамках нормативной лексики.
А второй мой хороший приятель – харьковчанин железнодорожник Константин Головко, оптимист, весельчак и острослов, видимо, тоже, как специалист высочайшего класса (а он был главным инженером службы пути ЮЖД), профессионально понимая всю безнадежность положения, очень, скажем, удивил меня своей оригинальной доктриной:
- А что тут возить?! Сюда уже все привезли...
- А куда возить?! Туда уже все свезли на траках…
- А зачем возить?! Это вообще чисто риторический вопрос. Нет! Пусть оно все лежит на месте. Целее будет…
Так все и лежало. «Оно» - на своем месте, издевательская пародия на шпалы в особо изощренной форме – на своем.
- Костя, а может им лучше развивать каботажный флот?
- Э, нет-нет! При всех очевидных недостатках в моем бизнесе при любом исходе все остается на поверхности, а плавсредства, легко могу себе их представить в местном исполнении, имеют неудержимую тенденцию к …
- Не надо! Не надо! Я все понял. Но, неужели все так бесперспективно?
- Ну, почему же? Как говорил еще почетный железнодорожник Козьма Прутков: «Зри в корень!». А в корне мы видим, что местные специалисты еще имеют шанс, поскольку, несмотря на непоправимую кривизну шпал и рельсов, им удается добиться главного - примерно сохранить желаемое направление движения…
- А, касаемо шпал, как профи, могу тебе сказать, что они обладают одним совершенно потрясающим достоинством. Будучи сработаны из какого-то железного дерева, они не подвержены гниению. Более того, по всей видимости, со временем становятся все прочнее. По моим расчетам их выборочная замена потребуется лет через сто – двести, - и Костя долго громко хохотал до слез. Это у него была такая нервная защитная реакция…
***
Но, вернемся к злополучной шотландской лебедке.
Мистер Дункан, мой шотландский коллега-электрик, решительно отмежевался от проблемы, мотивируя тем, что это изделие не их фирмы. Шеф группы поддержал его, добавив, что уже отправили запрос. Кубинцы, заметив мой интерес, мгновенно приволокли всю документацию и приставили ко мне механика, заправлявшего лебедочным хозяйством. Беглого ознакомления с документацией хватило, чтобы идентифицировать изделие: тиратронный электропривод постоянного тока с фазоимпульсным управлением. Спасибо родному ХПИ, с тиратронами я был «на ты». Дня за два удалось найти и заменить сгоревший выпрямитель, и мы с механиком триумфально запустили лебедку. Уставшая «Беларусь», ведомая бесконечно счастливым аборигеном, незамедлительно покинула очаг напряженности, а удивленные шотландцы довольно большой группой явились убедиться, что «оно» нормально работает. После этого эпизода шотландский шеф, в качестве жеста особого доверия, выдал мне персональный ключ от специального помещения, где размещался пульт управления «малиной».
Здесь я должен признаться в небольшой проявленной слабости, которая не осталась незамеченной внимательными шотландцами. Дело в том, что на пульте был отличный кондиционер с осушителем – довольно большая редкость на производстве в те времена, когда китайцы еще не взялись за дело, будучи полностью занятыми культурной революцией, деревенской металлургией и уничтожением воробьев. Когда становилось невмоготу от жары и высокой влажности, брал огромную папку с документацией на «малину», пристраивался в уголочке и некоторое время блаженствовал, дыша чистым прохладным воздухом. Конечно же, меня быстро «раскусили», но все, особенно шотландцы, терпимо и с пониманием относились к этой маленькой хитрости, и радушно принимали, хотя посторонним там находиться было не положено. Это были тертые ребята. Они только что закончили аналогичную работу в Индонезии, и точно знали – что к чему. Теперь я по-хозяйски заходил подышать в любое время и, что особенно важно, в длительный ремонтный период, когда пульт управления был заперт. Увидев, что я вхож теперь уже во все без исключения святая святых огромного предприятия, и кубинцы прореагировали адекватно. Отношение ко мне заметно изменилось, хотя я в то время был, наверное, самым молодым из всех спецов. Ну, совсем пацан!
Однако я кейфовал недолго. Вскоре выяснилось, что после кондиционера становилось еще труднее, и снова неудержимо тянуло в его прохладные объятия. Обнаружилось, что уже с утра только и ищу предлог пообщаться с «малиной», а потом никак не могу заставить себя вернуться в жаркую офисину. Это было нечто сродни наркотической зависимости, и, в конечном итоге, облегчения не приносило. Поняв полную бесполезность и даже вредность соблазнительной расслабухи, решительно прекратил посещения «малины», постепенно притерпелся и, действительно, стало только лучше. Но ключ, на всякий случай, придержал.
Окончательно я убедился, что шотландцы видят во мне белого человека, перед самым их отъездом. Их шеф неожиданно пригласил меня к себе, открыл шкаф, забитый книгами и консервами, и предложил забрать все, что нравится. Я отобрал несколько любопытных детских книг и романчиков о Джеймсе Бонде в оригинале. Из консервов наугад отобрал несколько банок самых, на мой взгляд, экзотических. Как вскоре выяснилось, они не выдерживали абсолютно никакой конкуренции с продукцией нашей автолавки. Относительно съедобным был только джем из каких-то таинственных фруктов. Однако мы были искренне тронуты вниманием тоже, как бы, белых людей…
Но это все было несколько позже, а пока…
***
Волею случая (или же, скорее всего, по тщательно продуманному замыслу) мы, заброшенные в качестве разведывательного десанта, органично вписались в рамки святого солдатского принципа всех времен и народов: «подальше от начальства и поближе к кухне». «Кухня» с дефицитом и зарплатой сама наведывалась регулярно, не давая никакой возможности прочувствовать ее реальную удаленность, и своим благотворным влиянием убедительно компенсировала редкие и нерегулярные набеги начальства, неумело пытавшегося совершать их неожиданно. Мои приятели, ушлые местные шоферюги, свято соблюдали этот же международный жизненный принцип. Они считали своим долгом предупредить нас о готовящемся «внезапном» визите, информацию о котором они заблаговременно и надежно получали по своим таинственным каналам связи исключительного быстродействия. Впрочем, мы, преданно соблюдая инструкции, полученные в ЦК Украины и ЦК СССР, не только сами тщательно избегали свершения чего-либо предосудительного, мечтая достойно вернуться домой, но и, объективно, начисто были лишены такой возможности вместе с соблазнами.
Более того, как вскоре выяснилось, нашим непосредственным начальником оказался прекрасный опытный душевный и интеллигентный человек – Женя Соцкий. Двухметровый красавец из Винницы не только с орлиным носом, но и взглядом (как две капли воды похож на персонажа, склонившегося над столом, прижимая левую руку к груди, из картины И.Е.Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану»), он уже третий год тянул вторую каденцию. Мы с ним быстро сдружились, и не испытывали взаимного напряга, искренне помогая друг другу.
***
Островитяне, надо с благодарностью отдать им должное, радушно и с трогательной заботливостью старались в меру своих небольших возможностей удовлетворить наши скромные потребности первой необходимости.
Моментально заложили кирпичом сквозные проемы в стенах под потолком, призванные смягчать жаркие ночи, но которые успешно использовали в своих низменных интересах многочисленные ненасытные комары, мгновенно разобравшиеся в прибытии свежей крови.
Быстренько восстановили отсутствующие противомоскитные сетки.
Следует отметить, что оконные стекла там были не в ходу. Аборигены, ярые приверженцы дармового чистого воздуха Атлантического океана, просто обходились деревянными или алюминиевыми жалюзи, некоторыми из которых даже можно было управлять путем вращения специальной ручки, если она имелась.
Проявив исключительную предусмотрительность, нам любезно предоставили по большой стальной бочке из-под бензина на случай перебоев с водоснабжением, которое не замедлило почти полностью перебиться, сразу после того, как бензин из бочек успел в значительной степени выветриться.
Тараканы были мгновенно уничтожены радикальным средством исключительной эффективности, незабываемый стойкий запах которого ненавязчиво напоминал нам о счастливом избавлении от них до самого конца пребывания.
Великолепный новый двухдверный шведский холодильник был вместителен и красив, как поставленный вертикально белый «Кадиллак». Мне, как профессиональному электрику, успевшему бегло ознакомиться с незамысловатой местной системой электроснабжения, было особенно приятно узнать, что он вообще совершенно не нуждается в электроэнергии. Это чудо современной техники, предназначенное для эксплуатации на необитаемых островах, генерировало холод посредством новейшего полупроводникового термопреобразователя, нагреваемого с помощью примитивной керосиновой лампы, остроумно используемой не по прямому назначению. Т.е. лампа давала не свет, а тепло и, естественно, запах. Красавец из-за своих габаритов стоял не на кухне, а в холле. А поскольку лампа, по понятным причинам, никогда не гасилась, работоспособность оригинального агрегата вместо привычного шума электрических холодильников круглосуточно подтверждалась хорошо знакомым с послевоенных времен характерным запахом примусов и керогазов. Это была достойная плата за бесшумность. Тем более что тут все зависело от направления ветра. А все знают, что на побережье ветер днем дует в море, а ночью – с моря. Т.е. нам, счастливым потребителям искусственного холода, учитывая примерно равную на этой широте в любое время года продолжительность дня и ночи, доставалась всего лишь половина запаха горелого керосина. Тем не менее, аборигены по моим чертежам быстренько, но тщательно, сварганили выхлопную трубу, благодаря которой мы полностью утратили возможность непрерывного контроля работоспособности «Кадиллака» посредством обоняния. Зато теперь частенько оставались без мяса, поскольку лампа оказалась очень требовательной к качеству фитиля и керосина, и, как правило, сама, без предупреждения, тихо гасла сразу после заката, т.е. на всю ночь.
Испанское слово «la mecha» (фитиль) мне хорошо запомнилось на всю оставшуюся жизнь…
К достоинствам холодильника надо также отнести и то, что он не давал нам скучать. Здесь в тропиках он тоже был далеко от родины и очень одинок. Видимо поэтому, замкнуто жил своей загадочной скандинавской жизнью, не допуская ни какой фамильярности. Керосин в нем заканчивался самопроизвольно и всегда неожиданно, независимо от погоды, направления ветра, объема заправки и загрузки продуктами. Обитатели необитаемых островов теперь вовсе не всматриваются в марево горизонта в надежде увидеть спасительный парус, а, согнувшись в три погибели, заглядывают в специальное смотровое окошко, стараясь не пропустить момент погасания источника тепла, т.е. холода, Шведы могут заслуженно гордиться незаурядным изделием из ряда высоких технологий. Мы тоже им гордились месяца три, пока его не заменили неказистым, но абсолютно надежным агрегатом, с детства знакомого под названием «Саратов»…
***
Мы энергично притирались, полностью погруженные в решение многочисленных проблем, но, по мере их разрешения, все чаще оставались один на один с ностальгией, - и кой черт нас сюда принес?!
Моя мощная «Спидола» кроме Америки ничего не брала. В Гаване, на крыше с бассейном гостиницы Дювиль на уровне примерно десятого этажа иногда еще удавалось принять Москву. Здесь же приходилось довольствоваться письмами и запоздалыми газетами из той же незаменимой автолавки.
Как вдруг однажды неожиданно открылась возможность приятного и полезного непосредственного общения с соотечественниками…
***
В один из выходных дней мы из-за изрядной жары решили не идти на океанический пляж, а остановились купаться в протоке, отделяющей островок с пляжем от, скажем, материка. Через протоку всех желающих перевозил специальный компаньеро на, готовой в любой момент развалиться, плоскодонке. Она была на скорую руку сколочена из каких-то горбылей, но с мощным допотопным дизелем, только усугублявшим реальную смертельную угрозу несанкционированного погружения в угрюмые и опасные воды.
Мы уже хорошо расслабились, не удаляясь особо от берега, поскольку дно протоки резко уходило в сумрачную глубину, кишащую опасными бичо, как вдруг из-за крутого поворота в буквальном смысле быстро выплыл огромный корабль. Это был прекрасный новейший сухогруз под родным советским флагом! А мы и не подозревали, что протока судоходна! Оправившись от первого потрясения, с восторгом и изумлением наблюдали, как он стремительно приближается. Кратчайшее расстояние до него составило примерно метров сто. Многоэтажная белоснежная надстройка с ходовой рубкой и жилыми отсеками находилась в носовой части, и на таком расстоянии казалась невероятно высокой. Конечно, там сейчас всем заправлял опытный лоцман, но скорость такой махины в узкой протоке поражала. Впрочем, приверженность к предельным скоростям у кубинцев так же естественна, как к кофе, сигарам и блондинкам.
Мы прыгали, плясали и орали во всю мощь, - Наши идут!!!
И нас заметили и поняли, поскольку на берегу больше никого не было. Мощный глубокий бархатный бас гудка в нашу честь троекратно потряс окрестности, и сухогруз, под мягкий стук дизелей, быстренько скрылся за очередным поворотом. Впрочем, его труба и какие-то кран-балки еще долго мелькали над мангровыми зарослями, постепенно удаляясь…
Мы были счастливы! А много ли найдется обитателей средней степной полосы, лично удостоенных троекратного гудка океанского корабля?! Уверен, обладателей Нобелевской премии мира куда больше…
***
Как выяснилось, протока соединяла океан с полностью закрытой обширной и глубокой акваторией весьма приличного порта. Теперь стало понятно, откуда такие сильные приливно-отливные течения в протоке.
Возле двух капитальных стенок всегда стояли на погрузке сахара два судна. Еще с десяток огромных сухогрузов из самых разных стран ждали своей очереди на якорных стоянках.
Громадные склады, до потолка набитые мешками с сахаром. Крошечный поселочек докеров. Жизнь на берегу, среди мангровых зарослей, била ключом. Потом мне довольно часто пришлось там бывать по разным делам, связанным с ремонтом наших отечественных дизель-генераторов. Но я на всю жизнь запомнил этот порт по другому поводу, совершенно случайно став невольным слушателем прямого радиорепортажа о весьма драматических событиях.
Как-то, безмятежно раскинувшись на удобной скамейке, я долго сидел в центре поселочка, ожидая машину. Где-то рядом громко звучало радио на какой-то американской волне. Тревожные напряженные нотки малопонятной речи заставили меня прислушаться и сосредоточиться. Мама родная! Оказывается, это была прямая трансляция сеанса связи центра управления полетов НАСА с бортом многострадального космического корабля очередной лунной экспедиции «Аполло-13». Утром я успел услышать сообщение «Радио-Гавана» о жуткой аварии у них на борту. И вот оно – продолжение…
Звенящие от напряжения голоса операторов НАСА, хрипловатые, усталые голоса астронавтов. Драма борьбы за жизнь в реальном масштабе времени. Они уже все втроем перебрались в тесный спускаемый модуль и ухитрились наладить генерацию кислорода. Сделан первый фантастический шаг к спасению. Сейчас осторожно маневрировали, вручную ориентируя корабль под нужным углом к лунной орбите, чтобы, попробовать включить маршевый двигатель и попытаться вырваться из смертельных объятий притяжения Луны, если он включиться. Напряженнейшая рискованная работа. На кону три жизни…
Наконец двигатель, слава Богу, включился и четко проработал положенное число секунд с нужным вектором. Томительная длинная пауза. Все молча ждут сообщений о результатах телеметрии от станций слежения. Я тоже…
Пришла машина за мной. Но я и не пошевельнулся. Пауза изредка прерывались короткими отрывистыми фразами. Шел непонятный обмен какими-то цифрами. Громко потрескивало. Лионель в недоумении уставился на меня и попытался что-то спросить, но я так замахал руками, что он счел благоразумным отойти подальше. Я извинился, усадил его рядом и попросил помолчать. Мы долго вслушивались в потрескивание… Очень долго... Лионель чуть отодвинулся, и с опаской посматривал на меня…
Наконец, хриплый от напряжения баритон осторожно сообщил, что, по предварительным расчетам, «Аполло-13» отваливает от орбиты вокруг Луны и, ориентировочно, выходит на расчетную орбиту возвращения домой. Оторвался! Вдруг возбужденно заговорили все сразу. В эфире буквально прошелестел первый робкий вздох облегчения и надежды на спасение. Я вскочил, уже совсем как настоящий ненормальный, и крепко обнял Лионеля. Он, по-прежнему ничего не понимая, так как английский не знал совершенно, не сопротивлялся, но правую руку незаметно положил на рукоятку «Кольта». Когда я, чуть отдышавшись и успокоившись, как смог, объяснил ему, в чем дело, он тоже просветлел и длинной тирадой, по всей видимости, высоко отозвался обо мне, как крупном специалисте в области языкознания. Ну, совсем, как Сталин. Ну, Вы помните: «Товарищ Сталин, Вы большой ученый. В языкознанье Вы познали толк, а я - простой …»…
***
На следующий же день я уговорил Лионеля свозить нас в порт. Вместительный «Рафик» был свободен, и мы с женами и детьми вечерком отправились в путь. Путь оказался совсем коротким – километров десять.
Наш черно-белый красавец-сухогруз стоял у первой стенки под погрузкой. Рабочий день закончился. Подход к трапу охранял суровый сержант с нашим неповторимым автоматом ППШ на груди. Не имея ни малейшего понятия о формальностях доступа на борт иностранного (для сержанта) судна, я, благодаря этому «пистолету-пулемету Шпагина», сразу проникся к нему чувствами, сродни родственным. Как и все кубинцы, чрезвычайно восприимчивые даже к простому доброму слову, он мгновенно ответил тем же. Сделав друг другу глазки, и крепко пожав руки, мы подробно взаимно осведомились о состоянии здоровья личном и всех близких и дальних родственников, неторопливо, обняв друг друга за плечи, приближаясь к трапу. Когда я уже оказался на первой ступеньке, он, таки, молодец, вспомнил о своих прямых служебных обязанностях, и стеснительно поинтересовался содержимым подозрительного пакета в моих руках.
- La bomba, - трагическим шепотом сказал я и поболтал пакетом возле его уха. Знакомый любому нормальному мужчине характерный международный бульк, плеск и позвякивание двух бутылок отличного рома сняли все последние подозрения, если они и были. Сержант закинул автомат за спину, подсадил наших девочек и галантно помог дамам ступить на трап.
На другом конце трапа вахтенный матрос с недоумением смотрел на неожиданных, но явно обладающих исключительной проходимостью, гостей.
Не дожидаясь, пока мы поднимемся, быстро связался по телефону с начальством. Мгновенно рядом с ним через поручень свесился навстречу нам дежурный офицер, как потом выяснилось – третий штурман. Нас, таки, пустили на палубу, но сразу попросили дам крепко держать детей за ручки все время пребывания на борту.
Появился старший помощник и вежливо поинтересовался, кто мы и зачем пожаловали?
- Полномочные представители советского народа в этой деревне, и хотим лично познакомиться с капитаном, - нахально заявил я.
- Так это вы там бегали по берегу? Мы вам сигналили.
- Да, да! Мы. Спасибо. Было очень приятно. Свисток у вас – будь здоров!
И капитан нас принял. Как оказалось, они уже четыре месяца в плавании. Ему тоже, наверное, было интересно пообщаться с новыми людьми. Он не знал наших «полномочий», и был отменно корректен и внимателен.
Традиционно приняли по рюмочке. (Ром был отличный. Знаете - такой темно-розовый, с желтой маслянистой искоркой.) Для детей нашлись конфеты.
Не зная, что с нами дальше делать, капитан очень вежливо сослался на занятость, и перепоручил нас на попечение старшего помощника, предложив ознакомиться с судном.
Старший помощник Сережа, как он представился, очаровательный молодой человек – наш ровесник, оказался на своем месте. Он, не обремененный вахтами и всякими сложнейшими технико-навигационными премудростями, был свеж, активен, доброжелателен и, главное, весел. Визит нашей компании с малыми детьми вряд ли мог спровоцировать бунт на корабле, и вообще, не предвещал никакой политической угрозы. Наши девочки четырех и шести лет были лучшими верительными грамотами. Общительный и радушный, истомившийся вынужденным многомесячным узким кругом общения, он обрушился на нас всем своим не растраченным обаянием и гостеприимством.
***
Здесь хочу сделать небольшое отступление и рассказать о порядках на судах, как мне они представляются на основании исключительно личного опыта свободного визитера, без каких-либо претензий на обобщение.
Первое, что сразу бросалось в глаза – жесткая субординация. Я бы даже сказал – иерархия. Капитана все моряки между собой называют на английский манер - «мастер». Его авторитет абсолютно непререкаем. Здесь наблюдалась сложная смесь уважения с откровенным подобострастием или даже боязнью (а вдруг повесит на рее или выбросит за борт!). «Мастер» привык к безоговорочному повиновению, поэтому крайне лаконичен и два раза ничего не повторяет. Постоянное пребывание во враждебной стихии, в сочетании с абсолютной ответственностью за жизнь и здоровье подчиненных, за непостижимо дорогие судно и груз, за соблюдение железного графика доставки груза при любых погодных условиях, круглосуточный неусыпный контроль всего и всех, как во время непрерывного движения, так и погрузочных работ в порту, безусловно, накладывает на «Мастера» характерный и неповторимый отпечаток. Одни из заметных черт поведения – некоторая отстраненность, связанная с полным погружением в непрерывное решение неотложных многочисленных текущих организационных, политических, финансовых, технических, навигационных, климатических, педагогических, снабженческих и других таинственных проблем сложнейшего «хозяйства», а также четкое умение определить дистанции и точно расставить всех по своим местам. Общаться с ними было очень интересно, но совсем не просто. Иногда они просто не шли на контакт, ограничиваясь узкими рамками формальной вежливости. Эти люди точно знают свою цену, как и все остальные члены команды. С их стороны пришлось неоднократно наблюдать откровенное недоумение, и даже ревность, по поводу нашего свободного доступа к святилищу – обеденному столу «Мастера», если такое случалось. Они не могли себе представить, что срабатывали элементарные искренность, непосредственность и традиционная «ла бомба». Подозревали наличие какой-то тайной миссии. Заметив это, я не пытался их разочаровывать, и только старался не забывать молча и загадочно улыбаться в нужный момент вместо ответа.
Вторым на судне по иерархии является «Дед». Так все называют главного механика, независимо от его возраста. Так сложилось, что все «Деды» были либо мои ровесники, либо близко к ним. «Дед» обеспечивает ход судна, т.е. его весьма относительную независимость от стихии ветров и течений. При утере хода судно из комфортабельного средства передвижения мгновенно превращается в стальную смертельную ловушку, и спасти команду от верной гибели может только счастливый случай или вовремя подоспевшая случайная посторонняя помощь.
«Мастер» и «Дед» буквально на своих ладонях держат жизни всех членов команды. Это их сближает. «Деды», единственные из членов команды, - постоянные сотрапезники «Мастеров».
Все остальные, начиная с первого помощника и ниже, четко отделены на должную дистанцию – на роль узких специалистов, и за стол не приглашались никогда.
Особое место отведено старпому – политработнику. Отношение к нему, сугубо сухопутному специалисту-гуманитарию, было явно снисходительное, вполне терпимое, как к достаточно бесполезному и навязанному сверху атрибуту, слава Богу, абсолютно не угрожающему плавучести судна. На него были охотно и безмятежно возложены все геополитические проблемы и общественно-полезные мероприятия.
***
Старпом Сережа рьяно взялся за дело. Корабль был великолепен. Двухлетний красавец норвежской постройки и Владивостокской приписки, черно-белый и очень-очень большой. Нам всем разрешили подержаться за штурвал. Второй штурман с гордостью включил судовой локатор, увидев мой неподдельный интерес. На довольно большом экране появилась замечательная картинка, весьма далекая от тех маловразумительных засветок, которые мы наблюдали на военной кафедре и во время прохождения лагерных сборов в войсках РТВ и ПВО. Было четко видно весь залив, береговую линию, все припортовые здания и корабли на рейде. Дальность действия переключалась на 5, 10, 20 и 50 километров. Штурман заверил, что качество изображения абсолютно не зависит от погоды и времени суток. С таким аппаратом даже сама мысль о возможном столкновении казалась нелепой.
После этого мы разделились. Сережа повел наших жен и детей на камбуз и в столовую, а нас с Алешей, как технарей, перепоручил «Деду». Главмех был рад пообщаться с благодарными и заинтересованными слушателями и добросовестно показал все: огромные немецкие дизели, электростанцию, трюмное хозяйство и даже опреснитель морской воды.
На судне неожиданно оказалось много женщин. Они радушно встретили наших дам и, особенно, детей, за которыми явно соскучились. И полной неожиданностью для нас оказался отличный обед, которым нас всех радушно накормили в великолепной большой столовой, прежде, чем мы сошли на берег...
Наши женщины так растрогались, что уговорили капитана отпустить всех морячек к нам в гости на другой день.
Сережа показал мне свою каюту. На судне у всех были отдельные каюты. Маленькие, но красивые и уютные. Удобная кровать, маленький столик, отличная сантехника. Вода - горячая и холодная. Все трубы – полированная нержавейка. Унитаз без сливного бачка. Сколько нажимаешь на изящную ручечку, столько и закручивается мощная тугая струя.
- Сережа, а вы воду не экономите?
- Так в унитазе – морская. Лей сколько хочешь. Хоть весь Атлантический океан.
- Сережа, а это правда, что женщины на борту к беде и все такое?
- Конечно, правда.
- А как же у вас…
- Тут есть один важный нюанс. Так сказать, что дороже и важнее. Есть элемент выбора. Ты взгляни на моих красавиц! Беда, да?!
- Ну, ты уж совсем как падишах о своем гареме!
- Оно, конечно, было бы неплохо, но никак низя. Должность не позволяет…
- Воспитываешь?
- Ага. Личным примером аскетизма.
- А девчонки как?
- Да все врут наверняка. Но пока не замечены, а значит – не причастны…
***
До завода было километра три чистого поля и открытого неба. Вполне достаточно для неторопливого подведения итогов и прикидки планов на ближайшее будущее. Наш «Додж» давно разбили, но прогулки под палящим солнцем не тяготили. Я даже любил эти ежедневные 12 км за возможность побыть в одиночестве и расслабиться. Тем более что даже в летний сезон дождей успевал обернуться на обед до того, как ровно в 14.00 разверзались хляби небесные, и ежедневную часовую репетицию Всемирного Потопа с жуткой грозой я уже в офисине обязательно и обстоятельно обсуждал с местными коллегами в том смысле, что «поливает – будь здоров!». Главное – не промахнуться во времени, потому что тропический ливень это – серьезно.
***
Я, таки, один раз попался. Увлекся на рыбалке, а когда спохватился, было уже поздно. Резко потемнело, и зашелестели первые пробные капли. Никакого укрытия кроме большого дерева, неплохо защищавшего от солнца. Но, «у нас с собой было» - купленный по случаю в автолавке отличный пластиковый плащ, который вместе с поясом и беретом помещался в небольшом пакетике. Весьма, кстати.
Ну, вот и началось... Несомненно, тут было бы на что посмотреть, если бы было видно. Сплошная стена дождя ограничила видимость метров до двух. Сидя на корточках под деревом и натянув плащ на согнутые ноги я, опираясь спиной о дерево, одной рукой придерживал на голове берет от резких порывов ветра, а другой туго натянул ворот плаща вокруг шеи. Совсем потемнело. Но – все вполне терпимо. А вот и молнии стали лупить вокруг квадратно-гнездовым способом. Их яркие всполохи на мгновение разгоняли темноту, но, при этом оптимизма не добавляли. Уж очень близко, оглушительно и сокрушительно. Тут я вспомнил, что сижу под самым высоким деревом и что... ну, вы знаете еще с третьего класса. Пришлось срочно покинуть, с позволения сказать, убежище и засесть под небольшой пальмешкой метрах в сорока. Пальмешка мгновенно показала всю свою вопиющую несостоятельность в качестве укрытия от дождя и годилась только как опора для спины. Да она и от солнца совсем не защищала. Никчемное растение! Под напором сплошного водяного потока она вся дрожала, как наш осиновый лист, периодически входя в резонанс с моими зубами. Выбор оказался сколь поспешным, столь и неудачным, так как мы с ней стали стремительно тонуть в быстро расширяющейся луже. Однако, дойдя до щиколоток, лужа остановилась, видимо перетекая куда-то еще. Минут через тридцать все также внезапно прекратилось, как и началось. Солнце включилось мгновенно, и еще через пару минут атмосфера мало отличалась от знакомой нам по верхней полке в парилке. А я оказался мокрым с головы до ног. Нет, нет… Плащ не подвел. Просто ноги намокли в луже, а остальное – от пота из-за перегрева под воздухонепроницаемым плащом. Но это все – сущая чепуха в сравнении с чувством глубокого удовлетворения после счастливого избавления от прямого или частичного, многократного или однократного, попадания молнии.
На обратном пути, безразлично шлепая по лужам, высыхающим прямо на глазах, пытался для себя определить, какому из указанных выше способов намокания следует отдавать предпочтение. Выбор сделать так и не удалось. Еще оставшиеся частично сухими под непромокаемым беретом (с небольшими дырочками для вентиляции) фрагменты здравого смысла возмущенно затопали ногами и решительно потребовали в следующий раз ни в коем случае не высовываться за пределы надежного укрытия. В последующем я строго придерживался этой простой рекомендации. И вам советую…
К концу пути все лужи совершенно бесследно испарились и невинно поглядывали с неба в виде безобидных кудрявых облачков. Кроме жуткой влажности ничто не говорило о только что чуть не состоявшемся конце света. Но мы-то с вами знаем, что они просто отдыхают и ждут завтрашнего дня, чтобы, точно в то же время, быстренько спуститься и тесно заключить в свои жаркие и влажные объятия всех недоумков, оставшихся без крыши над головой…
***
Редкие тощие коровенки на привязи и разноцветные козочки первое время с удивлением поглядывали на явно белого человека без сомбреро и автомобиля, шлепающего пешком по грунтовой дороге, пока не привыкли. Я тоже им удивлялся, но так и не привык, пытаясь понять, что они там находили пожевать? После наших украинских степей эта кубинская целина воспринималась как строительная площадка, полностью подготовленная к укладке асфальта. Чередуя быстрый шаг с пробежками, я, пользуясь редким случаем побыть в полном одиночестве, частенько во все горло распевал:
Спят курганы темные,
Солнцем опаленные,
И туманы белые
Ходят чередой…
Оказалось, что это очень помогает снять напряжение и расслабиться.
На этот раз мы шлепали вместе с Аркашей, и уже на половине пути услышали громкую музыку, столь не свойственную нашему сонному поселочку. Когда сладострастные завывания Тома Джонса, адресованные неподражаемой Дилайле, сменились сначала «Ой, мороз, морозом…», а потом «Шумел камышом…», выводимыми секстетом звонких молодых девичьих голосов, мы все поняли: «Приехали!».
***
Гуляние было в самом разгаре. Нам с Аркашей безапелляционно налили по «штрафной». Наши жены ухитрились организовать весьма приличный стол, выбрав из офисины все наличное мясо и пиво. Кубинцы были ошеломлены нашими гостями и старались во всем помочь. Все шесть молоденьких сибирячек были совершенно неотразимы. Высокие, стройные, пышущие сибирским здоровьем цветущие белокожие блондинки. Моряки знали в этом деле толк и других на борт не принимали. Сногсшибательно одетые во все парижское и обутые в итальянское, благоухающие дорогими парфумами, веселые и раскованные, они произвели неизгладимое впечатление на аборигенов, и навсегда подняли авторитет нашего флота на умопомрачительную высоту, наглухо затмив предыдущий эффект от ракет средней дальности действия наземного базирования, которых не было никогда.
Старпом Сережа сидел посреди комнаты в плетеном кресле с ярким платочком в красный горошек на голове. Он был пьян блаженно и безмятежно, и запоздало подтягивал «…а жене скажи, что в степи замерз…», тогда, как весь остальной хор уже давно заканчивал «По диким степям Забайкалья…». Сережа попросил нас с Алешей подойти, чтобы расцеловаться, и, старательно закончив «… а любовь свою он с собой унес», уютно хрюкнул и умиротворенно задремал, перепоручив нам все дальнейшее политическое руководство застольем.
А всем действом давно уверенно заправлял Исай, мой хороший приятель еще по Гаване, настоящий азербайджанец из Баку. Он тоже оказался электриком, но узкой специализации – виртуоз по освещению больших помещений. Мы сразу почувствовали симпатию друг к другу и часто общались семьями. Он обстоятельно, по-хозяйски устроился в Гаване, явно собираясь работать там до пенсии. У него даже был небольшой, но отдельный, домик недалеко от пляжа в фешенебельном предместье Наутик.
Как он здесь оказался раньше нас?! Невероятно! Вот что значит здоровый нюх восточного человека, не искалеченного европейской цивилизацией!
Образованный интеллигентный остроумный и просто красивый, он оставался непостижимым, полностью соответствуя формуле: «Восток – дело тонкое».
***
Это мы поняли, впервые побывав у него в гостях.
Их дочечка спала, а жена Гюльназ встретила нас тепло и радушно. Это была настоящая восточная Шехерезада, умеренно полненькая, но с традиционной осиной талией, очень красивая, грациозная. Впрочем, уже присмотревшись к Исаю, я другого и не ожидал. У Исая не могло быть иначе. Великолепные черные волосы у нее были существенно ниже нет, не талии, а еще ниже. Было бы интересно посмотреть, как она сядет, чтобы их не примять?
Но наше любопытство не было удовлетворено. Она не присела! Ни разу! За все время нашего пребывания!
Расположившись за столом напротив Исая, оживленно наливающего и накладывающего, мы с Зоей терпеливо ожидали Гюльназ. А она, справившись с делами заботливой хозяйки, молча улыбалась нам, стоя в дверях кухни, скрестив руки на груди и опершись плечом на дверной косяк.
Пауза явно затягивалась. Я, как истый джентльмен лондонского пошиба, не мог приступить к трапезе, пока дама не присоединилась к компании. Исай не подавал вида. Наконец Зоя сообразила, где мы находимся, и незаметно наступив мне на ногу, прервала мои настойчивые попытки усадить Гюльназ за стол, очевидно вышедшие за все рамки восточного приличия. Боже мой! Это же ВОСТОК! У них так принято!
В это трудно поверить, но она так и простояла весь вечер, даже не принимая участия в беседе. Только улыбалась и мгновенно выполняла все короткие распоряжения Исая.
Необычность ситуации не позволила неосведомленным гостям расслабиться в должной степени. Мы постарались отдать долг вежливости с нашей стороны и побыстрее ретироваться. Самое удивительное, что эта исключительно красивая, несомненно, высокородная (у Исая не могло быть иначе), с университетским образованием и утонченными манерами женщина вполне адекватно воспринимала отведенное ей место, искренне улыбалась и была, очевидно, рада нам. Вот уж воистину – ВОСТОК – ДЕЛО ТОНКОЕ!
***
Николай Иванович с неизменной Марухой тоже был здесь. А как же?! Его великолепному нюху также следовало отдать должное!
Это был загадочный, несомненно, настоящий, полковник, начальник ПВО провинции, как он представился. Он периодически проезжал мимо нашего поселка и обедал в офисине. Как-то с обедом у них заколодило, и повар Доминго посоветовал ему зайти к нам, мол, Зоя обязательно накормит. Он по-свойски зашел, ему понравилось, а он понравился нам. Так и повелось. С ним было очень интересно. Ему пришлось основательно пообороняться во многих местах мира. А Зоины борщи на бананах пришлись по вкусу.
- Николай Иванович, так у Вас только оборона или…
- У меня только «или», - резко закрыл он тему и цепко заглянул мне в глаза.
Они с Марухой приезжали на «Волге» в сопровождении автоматчика. Водитель тоже был с ППШ. Они терпеливо ожидали полковника на нашей скамеечке, положив автоматы на колени. Не сводили глаз с близлежащей великолепной банановой плантации. Видимо, ждали нападения именно оттуда. Обедали в офисине по очереди, не расставаясь с автоматами.
Мы так и не поняли, что делала в этой компании Маруха. Николай Иванович сказал, что – переводчица. Но эта девушка лет тридцати пяти рот почти не открывала, мы даже ее голос не запомнили. Молча улыбалась и покуривала крепкие сигареты (Тогда на Кубе выдавали только два сорта сигарет. Они так и назывались: Fuerte – крепкие и Suave – мягкие. А любителям средних – хоть курить бросай!). Ее имя вызывало у меня, выросшего после войны в бандитском привокзальном районе, неприятные ассоциации с воровской трактовкой. Мы с Зоей решили, что это – полное произношение имени Маха. Ну, вы помните у Франциска Гойи: «Маха обнаженная» и «Маха одетая». Наша Маха была не обнаженная, но одетая плохо. В солдатские брюки и ботинки. Тогда это была глобальная проблема всех островитянок. Как она выглядит обнаженной, не скажу. Не видел.
Неожиданно вырвавшиеся на свободу, раскрасневшиеся и еще более похорошевшие, сибирячки пели, пили и плясали от всей души.
Наша Маха тоже неплохо поддала, и даже отчаянно пыталась присоединиться к «…дорогой длинною, да ночкой лунною…» в стиле Дины Дурбин, неожиданно обнаружив сильное хрипловатое сопрано.
Исай был в ударе. Активен, элегантен, напорист, остроумен и искрометен. Его аккуратные усики топорщились, щечки раскраснелись, а черные глазки маслянисто сверкали, как у мартовского кота. Он был разносторонен и многолик, танцуя одновременно со всеми девицами и с каждой в отдельности.
***
Не успели мы с Алешей закусить и тоже расслабиться, как меня срочно вызвал заметно напряженный Лионель. Он уже был хорошо необычно разговорчив, но «Кольт» не отцепил.
- Эугенио! (Это они так меня называли на свой манер). Тут такое дело. Сегодня у нас ночует один очень гранде-гранде хэфэ. Жалуется на шум. Нельзя ли чуть тише?
- Лионель, ну ты же видишь – никак нельзя. Можно только громче. А что за перец?
Из необычно пространного объяснения удалось понять главное, что хэфэ – действительно гранде. Типа нашего первого секретаря обкома!
- Оп-па! Приехали! И что будем делать? - я сразу попытался вовлечь авторитетного Лионеля в круг сообщников-злоумышленников. Но он только растерянно пожал могучими плечами.
- А давай и его пригласим! – экспромтом нагло заявила о себе чашка рома без закуски. Он нерешительно потоптался на месте и задумался, видимо, о последствиях и о своей партийной карьере. Чудак! Единственное, что ему угрожало, это оказаться на том же острове возле другой кухни. Но меня понесло, и было уже не удержать…
Бесконечно одинокий и глубоко несчастный хэфэ сидел в полутемной комнате на кровати, и еще не успел снять ремень с «партийным» пистолетом.
Лионель многословно представил меня. К сожалению, понять ничего было нельзя. Он и так всегда говорил абсолютно не разжимая зубов, а тут еще и на испанском, да с кубинским акцентом. Стараясь не упустить инициативу, я мягко прервал его, и, как мог, весьма прямолинейно и косноязычно, но предельно доходчиво и лаконично изложил хэфэ предложение выпить в связи с нашим самым большим национальным праздником - «Днем советского торгового флота». Он мгновенно все понял, улыбнулся, быстро поднялся, и мы незамедлительно и гармонично влились в развеселую компанию спонтанной фиесты...
Хэфэ оказался весьма представительным и компанейским мужчиной. Несколько полноватый, но под метр девяносто ростом, с очень красивым лицом, он был мгновенно подхвачен нашими девушками и безропотно принял традиционную «штрафную» из их заботливых рук.
Хэфэ и Николай Иванович неожиданно для всех обнялись и расцеловались. Оказывается, они были хорошо знакомы по своему служебному положению.
Это только добавило масла в огонь пылающего праздника и еще выше подняло градус накала разгорающихся страстей…
***
И здесь я сделал серьезную ошибку. Усевшись, наконец, за стол решил спокойно утолить голод, и на короткое время упустил из-под контроля хэфэ, опрометчиво доверившись нашим очаровательным гостьям и, напрочь, забыв об их традиционных экзотических сибирских представлениях о чувстве меры.
Исай не замедлил воспользоваться переключением внимания общества на свежего интересного мужчину, и, таки, уволок куда-то самую статную - буфетчицу Люду. Но они вернулись подозрительно скоро.
- Исай, что-то мне в этой ситуации напоминает поговорку о Туле и самоварах.
- Знаю, знаю… Но, еще никто не смог уличить Исая в пренебрежении чужыми самоварами… А что касаемо того, где и чьи самовары, то я только пытаюсь посильно разнообразить затянувшуюся уже на третий год монотонную чайную церемонию…
- Ой, гляди, не распылись!
- Да ты что?! Да у нас в роду было положено знаешь сколько жен?! – обиделся Исай, и щедро отхлебнул рома из моей большой чайной кружки, доставшейся ему вместо начисто тогда еще отсутствовавших у нас рюмок.
- А почему так быстро?
- Та, пацаны помешали. У меня жалюзи не работают, так они всей толпой повисли на окне и требуют бонбонес. Я опрометчиво угостил их один раз конфетами, и теперь мне совершенно не дают прохода.
Это была правда. Нас в посольстве предупреждали, чтобы воздерживались от демонстративной щедрости, иначе – не отвяжешься.
У них положение детей вообще особенное. Как и японцы, островитяне полностью в процессе воспитания исключают не только наказание, но даже и малейшие замечания, чтобы не травмировать несформировавшуюся детскую психику. Поэтому дети творят, что хотят. В нашей деревушке оказался неожиданно приличный кинозал, но мы туда почти не ходили частично и по этой причине. Детишки проходили бесплатно. Перед началом сеанса они, сцепившись в цепочку из десяти-пятнадцати человек, непрерывно циркулировали по залу, громко топая и улюлюкая. Как только кино начиналось, вся компания выбегала на сцену перед экраном, и начинала прыгать, стараясь попасть в луч проектора. Почти всем это удавалось. Невинная шалость продолжалась ровно столько, сколько требовалось, чтобы
они устали. Взрослые ничего не замечали. Никому и в голову не приходило их угомонить.
***
Когда все официальные фазы застолья были пройдены и закреплены обязательными тостами за здоровье товарищей Фиделя и его младшего брата Рауля, компания непосредственно сосредоточилась на дружбе народов, а я вспомнил о хэфэ. Но опоздал. Он, продолжая устало улыбаться, плавно сползал со стула, и был подхвачен мною и Лионелем в самый последний момент. Наши чертовки, таки, напоили его вдребезги, не имея, крайне необходимого в данном случае, опыта праздничных застолий с латиноамериканским уклоном в тонком деле виночерпия. Сибирский размах здесь был сопоставим по своим последствиям с небольшим цунами. Попытки поставить хэфэ вертикально с помощью холодного душа не дали результата, и мы с Лионелем уложили его в нашей отдельной комнате.
А фиеста продолжалась, набирая обороты. Старпом Сережа периодически вскакивал и, выкрикнув что-то невнятное о суровой расправе капитана за опоздание, снова погружался в сладкий сон, несмотря на громкую музыку и шум. Девушки сняли с него туфли и укрыли пледом, явно не проявляя нетерпения поскорее явиться на борт. Было видно, что они любят своего старпома, но совершенно бесцеремонно злоупотребляют его добротой.
Но, всему наступает конец. Даже выносливые сибирячки подустали, и было решено возвращаться на корабль.
Так как нашлось много желающих проводить гостей до трапа, обнаружилось, что машин не хватает. Но тут неожиданно объявился мой немецкий приятель Отто на своей «Волге». Отто, очень приятный и коммуникабельный мужчина, был тут же беспощадно «оштрафован» сибирячками, но, слава Богу, у него хватило немецкого благоразумия отказаться от дальнейшего участия в гонке за лидерами типа Исая, хотя он и не знал достоверно, что Исая в любом деле обогнать невозможно.
***
Все гости и провожающие расселись в «Рафике» и двух «Волгах», и во всех транспортных средствах синхронно громко и на вполне законном основании грянуло незаменимое «Ехали на тройке с бубенцами…».
Кавалькада выехала прямо на первую стенку. Песни как-то рвано сами по себе захлебнулись. Из машин никто не выходил. Все сидели молча и в полном недоумении смотрели прямо перед собой. О, ужас! Корабля возле стенки не было. Т.е., не было совсем! Рядом его тоже не было! Не было и на рейде среди десятка других судов. Ушли без нас! Не дождались!
Все бросились на небольшой пирс для пассажирских катеров в надежде, что нас дожидается хотя бы шлюпка. Тоже – ничего и никого!
Старпом Сережа устало присел на кнехт и снял платочек.
- Теперь он точно меня повесит на рее, утопит или высадит на необитаемый остров! И будет прав! Не оправдал! Нет, нет и нет! Нет мне прощения!
- Так их же тоже нет! – необдуманно утешали его сибирячки.
- Он меня из-под земли и воды найдет! – сокрушался Сережа и трезвел прямо на глазах.
Девушки притихли и сочувственно обступили старпома. Пауза затягивалась.
Воцарившаяся на пирсе тягостная тишина была неожиданно прервана возбужденными и бодрыми возгласами незаменимого Исая:
- Спокойно, ребята! Еще не вечер. Вон, видите, из-за того коричневого «грека» высовывается кончик кормы. Это точно - наш! Они спрятались!
Ну, вот, теперь все понятно! Опять – типичные матросские шуточки. Специально бросили якорь так, чтобы огромный греческий сухогруз их заслонил. Не ушли, таки!
Исключительно чувствительная к провокациям со стороны внешней среды компания моментально сменила настроение. Две девушки остались возле расстроенного старпома, придерживая его, чтобы не свалился с кнехта в воду, и с чувством запели ему «А почта с пересадками летит на острова…», чтобы не скучал. Остальные продолжили прямо на пирсе учить танцевать кадриль Исая, врубив магнитофон на полную громкость.
Действительно, Исай, как всегда и во всем, оказался прав. После основательной паузы послышался стук мотора, и к пирсу пришвартовалась большая спасательная шлюпка. Три матроса были неприветливы и явно огорчены тем, что остались вне фиесты, и что мстительная шутка не удалась. Хотя лично я еще долго не мог придти в себя, и считал, что они, в данном случае, попали в точку. По мне, так был даже перебор. Это хорошо было заметно по совсем загрустившему старпому.
Когда процедура прощания (скорее всего, навсегда) с клятвами, объятиями и поцелуями подошла к концу, и удалось, таки, выдворить Исая из шлюпки, предварительно изъяв его из крепких объятий плачущей навзрыд буфетчицы Люды, я крикнул старпому:
- Сережа, прошу как друга, дай гудок, если все нормально, чтобы мы не волновались за твою жизнь.
Мы еще долго стояли на пирсе, привычно наблюдая типичный потрясающий кубинский закат. Шлюпка давно скрылась за «греком». Воцарились тишина, опустошенность и тревога за старпома. Все провожающие почти одновременно уныло повернулись и, не торопясь, пошли к машинам, как вдруг знакомый бархатный бас коротко, абсолютно не регламентировано, но громогласно, прокатился по роскошному заливу. Это Сережа в нашу честь! Мы все, как один, бросились обратно на пирс, и долго прыгали с криками «Ура!», « Сережа жил! Сережа жив! Сережа будет жить!», хотя и знали, что нас никто не видит, кроме портовой охраны, ошарашенной непривычным поведением странной шумной компании.
Теперь можно было уверенно сказать, что хлопотный ответный визит, слава Богу, благополучно завершился без потерь со всех заинтересованных сторон, если не учитывать глубокой печали не удовлетворенного, но твердо убежденного приверженца оригинальной концепции периодического разнообразия монотонных чайных церемоний, нашего незаменимого и вездесущего Исая.
Провожающие, не сговариваясь, все вместе уселись в «Рафик». Обратный путь прошел в молчании. На «тройку с бубенцами» просто не осталось сил…
Лионель целую неделю был мрачнее тучи и тщательно меня избегал. Видимо, ждал общественного порицания, выговора с занесением или пожизненного расстрела. Но вдруг как-то вечером неожиданно прибежал и радостно сообщил, что виделся с хэфэ. Хэфэ передавал нам привет. Оказалось, что он остался очень доволен, и был готов снова присоединиться к нам праздновать все, что угодно, хоть День железнодорожника…
***
Общение с моряками было не только приятным, но и полезным. Дело в том, что аборигены совсем не были приверженцами картошечки, предпочитая налегать на рис и бобы. Картошка у них тоже родила, очень красивая, но излишне крахмалистая и твердая. Ну, - не то. Может, они и не любили ее за это. А нашему брату народной кормилицы там явно не хватало. Зоя безуспешно пыталась заменять ее кормовыми бананами и какими-то крахмалистыми корнями, забыл, как они называются. Это обстоятельство побудило меня иногда обращаться к нашим матросам дальнего плавания, если у них самих были изрядные запасы.
Однажды, как всегда, отсалютовав автоматчику у трапа патриотично завернутыми в газету «Грамма» двумя бутылками очень хорошего рома, и трагическим шепотом произнеся уже известный всему порту пароль «La bomba», я поднялся по трапу на борт очередного сухогруза. Вахтенный тут же доложил дежурному офицеру, тот – капитану, и высокий гость был, на этот раз незамедлительно, препровожден в святая-святых – двухкаютную капитанскую обитель. Момент был выбран удачно – непосредственно перед обедом. «Мастер», как положено, немедленно пригласил «Деда» и распорядился срочно подать три обеда.
Не торопясь, обстоятельно обсудив международное положение и последние перемещения в таблице футбольного чемпионата, перешли к традиционному кофе. Оценив разнообразное меню, я счел возможным осторожно поинтересоваться качеством продовольственного обеспечения и, в частности, запасами картофеля. Получив твердое заверение, что картошки спокойно хватит еще на одну кругосветку, не навязчиво, без нажима приступил к делу. Поскольку мы все болели за «Динамо» и уже крепко уважали друг друга, вопрос был решен мгновенно и положительно. Если в отношении любимого народного продукта я был за них вполне спокоен, то, судя по градусу теплоты и радушия оказанного мне приема, положение на борту с качественным спиртным вызывало, как говорят в дипломатических кругах, чувство глубокой озабоченности.
По громкой связи срочно был вызван некто Шурик. Сильно заспанный долговязый рыжий парняга с профессионально плутовским лицом. О! Так и есть!… Он оказался заведующим продуктовым складом. Впрочем, на морском сленге он назывался как-то так мудрено, что я тут же забыл. У Новикова-Прибоя такие специалисты назывались «баталерами». Получив указание полновесно удовлетворить ВСЕ мои нужды, Шурик взял меня за руку и без особого энтузиазма повлек по бесконечным лестницам и переходам куда-то глубоко вниз.
- А не слишком ли мы углубились?
- Не боись. Над нами всего четыре метра воды. Глубже не пойдем. Пришли…
На вид ярко освещаемое холодное помещение было в образцовом порядке. Подведя меня к специальному закрому с картошкой и вручив внушительный бумажный пакет, Шурик предложил самому начать санкционированный доступ к запретному корнеплоду. Я, не торопясь, принялся за дело и увлекся. Легкий щелчок замка герметичной двери и потухший свет объяснили внезапное прекращение сопения Шурика за спиной.
Ага! Вот оно! Знаменитые шутки матросов дальнего плавания!
В чернильной темноте нащупал какой-то ящик, присел, закурил. Сигарет и спичек много. Главное – не паниковать. Однако до второй сигареты дело не дошло, поскольку температура в помещении не на много превышала ноль градусов по Цельсию. Еще минут через пятнадцать показалось, что она уже и вовсе не превышала. Умеренный ромовый хмель улетучивался даже быстрее остатков тепла. Шурик не сдавался. Было не понятно, кого из нас на сколько хватит? И сколько, по его мнению, потребуется времени, чтобы заезжий наладчик проникся всей глубиной тонкого матросского юмора?
Меня начало потряхивать. Стал прикидывать, как разломать ящик, чтобы соорудить небольшой костерок. Пакет вполне годился для растопки. Благо, пол был железный.
Шурик надежно держал паузу.
- А вдруг он опять прилег (уж очень был заспан), чтобы не терять времени даром? - Было самое время сиесты.
- А вдруг он, зараза, заснул?! А вдруг и «Дед» с «Мастером» прилегли отдохнуть?!
Он уже казался мне не «баталером», а настоящим карибскоморским пиратом.
Затягивающееся пребывание в холоднющем сыром и абсолютно темном трюме постепенно становилось невыносимым.
Само по себе вспомнилось детство и полузабытая песенка из «Острова сокровищ» Р.Стивенсона:
«Пятнадцать человек на сундук мертвеца,
Йо-хо-хо и бутылка рома.
Пей и дьявол тебя доведет до конца,
Йо-хо-хо и бутылка ро…», ну, вы, конечно, помните…
Надо было срочно что-то делать! В памяти мелькнула смутная картинка – нечто похожее на красный пожарный щит слева от двери. Придерживаясь за стенку, потихоньку двинулся в ту сторону.
Действительно! Это был он! На ощупь перебрал инвентарь и остановился на увесистом ломике средних размеров. Он был жутко холодный, но…
- Ура! Против лома нет приема!
Осторожно вернулся к двери, и тут меня прорвало. С помощью лома громогласно и недвусмысленно заявил на весь корабль о самых радикальных намерениях: вплоть до затопления судна прямо возле стенки причала!
По металлу звук распространяется, ох, как хорошо! Уже секунд через пятнадцать, за которые я, непрерывно орудуя ломом, даже не успел согреться, зажегся свет, и дверь распахнулась.
В проеме стоял заметно встревоженный боцман. Шурик подпрыгивал за его спиной, руками и мимикой умоляя не выдавать его.
Боцман, кряжистый зрелый мужчина, типичный морской волк, не нуждался в каких либо объяснениях. Он сразу все понял. Молча взял лом из моих рук, аккуратно водрузил его на место, и сокрушенно покачал головой, глядя на дверь, нуждающуюся не только в покраске, но и рихтовке. Не торопясь, оглядел Шурика с ног до головы, и резким высокопрофессиональным хуком слева заставил блюстителя здорового судового пищеварения быстренько провернуться вокруг вертикальной оси ровно на 360 румбов.
- А, может, лучше его сразу на рею? – сурово предложил я и, совершенно неуместно, громко и беспомощно шмыгнул носом (успел, таки, схватить насморк!).
Мы молча внимательно посмотрели друг на друга, и вдруг одновременно расхохотались. Наверное, стали бы хорошими добрыми друзьями, если бы они не уплыли… Ой! Прошу прощения!... не УШЛИ на Монреаль следующим же утром...
Инициатор приключения весело подхватил пакет с картошкой и, потирая порозовевшую скулу, выразил готовность отнести его мне в машину.
Шурик молча сопел за моей спиной все минут сорок, пока я прощался с «Дедом» и «Мастером», крепко прижимая к груди заветный пакет, и всем своим длинным позвоночником выражал искреннее раскаяние в содеянном, и собачью преданность до конца жизни.
Несмотря на вполне благополучный исход приключения, я больше никогда не спускался в корабельный продуктовый склад, или как там он у них называется…
И Вам не советую…
***
Я часто бывал на наших судах. Особенно, когда один оказывался в командировке. Это была просто необходимая разрядка и попытки снять хоть на время напряжение языкового барьера и повышенного внимания со стороны туземцев. Без переводчика, особенно первое время, приходилось трудновато. Иногда просто коротко поговорить с вахтенным, не поднимаясь на борт, и то было приятно. Но были встречи, которые особенно запомнились в связи с непостижимыми пересечениями жизненных линий.
Как-то, мы с Зоей и Леночкой были особенно тепло приняты в «нашем» порту капитаном большого новейшего сухогруза финской постройки из Питера. Наш ровесник, потомственный капитан дальнего плавания. Двухметровый красавец, жгучий брюнет в роскошной форме. Особенно впечатляла фуражка с фирменным длиннющим лакированным козырьком. Такие делали только в Англии, забыл, где именно. Их подробно описал в одной из своих повестей мой любимый маринист Виктор Конецкий. Ужин в роскошных капитанских апартаментах, приготовленный коком Юрчиком, между прочим, бывшим шеф-поваром «Астории», подавшимся на заработки на флот, неторопливо подходил к концу вместе со второй традиционной «ла бомбой». «Дед» Володя, законный питерец родом из Магадана, никогда не был в Харькове, но вспомнил, что туда после окончания школы уехал его лучший друг и одноклассник. Я лениво и совершенно случайно поинтересовался, а не Валентин ли это Иванович по фамилии Малецкий, мой соученик по ХПИ и хороший товарищ. Надо же! Оказался именно он! Володя, да и все мы были поражены фантастическим совпадением. Вы только представьте себе - какие концы! Магадан – Харьков – Питер – Куба – забытый Богом порт Делисиас! После такого открытия мы мгновенно стали, как родные. Естественно, следующий ужин в том же составе был уже у нас в деревне. А вместо Юрчика священнодействовала Зоя. Кажется, был даже черепаховый суп…
***
Несколько лет спустя, я неторопливо замешивал лопатой цементный раствор, отрабатывая часы на строительстве гаражного кооператива. Случайно зацепился взглядом за необыкновенные перчатки напарника, орудующего лопатой напротив. Это было невероятно изящное и всесторонне продуманное изделие. Явно – шедевр забугорного индпошива их кожи, замши, шерсти, каких-то пряжечек и резиночек, в котором не стыдно было бы появиться на Сумской. О том, чтобы появиться там же в моих брезентовых рукавицах не могло быть и речи. Интересно было взглянуть на лицо владельца уникального изделия, уже изрядно помеченного раствором.…
- Ба! Боря! Неужели ты?! – чтобы и он узнал меня, быстро сдернул с головы газетную треуголку.
- С ума сойти! Женя, ты?! Какими судьбами?!
Вот так встреча! Это был старпом одного из кораблей, с которым мы на Кубе провели много интересных часов.
Лопаты отбросили одновременно и далеко. Самозваного бригадира, которые, как поганки после дождя, мгновенно появляются рядом с объектами, где требуется чужой физический труд, шуганули так свирепо, что он больше к нам не подходил. Присели в тенечке. Закурили.
Боря оставил флот. Женился. Купил кооператив и «Жигуленка».
- А почему не в родной Одессе?
- Подальше от соблазна… Флот плохо совместим с семейной жизнью.
- А перчатки? Та взял пачку в Ливорно. Это у них такие рабочие. Докеры работают в порту. Подарю тебе пару…
Самое поразительное, что, пробыв в этом кооперативе почти двадцать лет, я Борю больше так и не встретил. Т.е., совсем и никогда. С перчатками вышла - не судьба. Так я и пользовался всю оставшуюся жизнь нашими родными брезентовыми рукавицами…
***
Где вы теперь мои кубинцы, немцы, шотландцы, матросы дальнего плавания? Все ли живы? Ох! Да будут все они так здоровы!
29.03.2015г.
4. КУБА. ОБРАТНАЯ СТОРОНА ЛУНЫ
Нет, нет. Лауди совсем не была красавицей. С какой стороны ни посмотри. Вообще, следует отметить, что широко распространенное мнение о повальной красоте кубинок, как говаривал Марк Твен, сильно преувеличено избыточно озабоченными любителями экзальтированных осанок и гипертрофированных форм. Конечно, встречаются уникальные экземпляры, но в массе, наши украинки несомненно лидируют по всем контрольным показателям, в том числе и по элегантной умеренности. На нашей харьковской Сумской в час пик на одном акре вы встретите куда больше настоящих красавиц, чем на гаванской набережной Малекон. Если не верите мне, спросите у Валеры Райнина. Он объездил весь мир и, надеюсь, не даст мне соврать.
Первое время, естественно, вы будете ошеломлены (как мы в свое время с моим напарником Аркадием Первухиным) некоторыми непривычными особенностями одежды местных дам, ориентированными на рельефное подчеркивание и без того выдающихся выпуклостей в нужных местах, и умелое их сокрытие в ненужных. Это было время расцвета эпохи мини, и любой неравнодушный наблюдатель мог, особо не наклоняясь, совершенно свободно лицезреть разноцветные подвязки чулок аборигенок, щедро выставленных на всеобщее обозрение. Собственно, в этом и была вся фишка, поскольку чулки в тамошних климатических условиях не были, мягко говоря, предметом первой необходимости. Скорее это был естественный повод лишний раз воспользоваться и похвастаться яркими и изящными кружевными подвязками, содержание которых в образцовом порядке в то время беспощадного дефицита было посильно практически всем местным модницам, чего никак нельзя сказать о платьях и костюмах.
Мы с Аркашей Первухиным также были, скажем, удивлены приверженностью кубинок к показному и явно избыточному использованию ароматического талька, что не оставляло даже у самого придирчивого наблюдателя никаких сомнений в их исключительной ароматности и чистоплотности вообще. Особенно этими недвусмысленными сигналами в виде белоснежных разводов в области подмышек выделялись коричневые мулатки и совсем уж чернокожие девушки.
***
Правда, был один эпизод, в свете которого сентенция относительно Сумской и Малекона не выглядит в моих глазах столь уж бесспорной.
Перед самым отъездом, покончив с последними делами в министерстве (отчеты, прощания), я повесил на шею свою зеркалку «Зенит-Е» и отправился поснимать просто на улицах Гаваны. Было время обеда, и широкий проспект журчал разношерстной толпой клерков, расслабленно снующих в разных направлениях. Неожиданно из толпы прямо на меня торопливо выскочила девица среднего роста в полувоенной форме. Едва не столкнувшись, мы оба остановились в полуметре друг от друга. Белая. Несомненно, испанка. Короткие сапожки на высоких каблучках, брючки в обтяжку, голубая тесно приталенная военная рубашечка с короткими рукавами и погончиками лейтенанта. Из-под лихо заломленного берета небрежно переброшен на грудь иссиня черный «конский хвост».
Да, ребята! Это был экземпляр! Вернее – образец! Уникальный образец изящества, молодости, элегантности и какой-то взрывоопасной смеси фламенко с революционным порывом. В пользу последнего убедительно свидетельствовал сверкающий на крутом бедре никелированный шестизарядный «Кольт» с перламутровыми накладками на рукоятке. (У них в широком ходу были такие открытые кобуры, позволяющие скрупулезно рассмотреть оружие от рукоятки до мушки на стволе. Собственно, это даже не кобуры, а кожаная подкладка, к которой револьвер, например, крепился двумя узенькими ремешками).
- Buenos dias, companiera! Perm;tame uno foto, por favor..., - не растерялся наладчик на чистом испанском языке, и припал к видоискателю.
- No, no, no, signore! - восхитительная незнакомка помахала розовым пальчиком прямо пред его носом, одарила белозубой улыбкой и моментально растворилась в толпе уже успевших окружить нас зевак. Видимо, спешила еще до окончания обеда расстрелять несколько неугомонных гусанос …
Еще долго было слышно, как стремительный цокот каблучков сопровождался (как у них общепринято) восхищенными восклицаниями и даже посвистываниями со стороны мужской составляющей обеденного столпотворения.
Конечно, если и наших на Сумской вооружить такими же «Кольтами», то …
Но, оставим эту тему. Послушаем, что скажет Валера Райнин. В таких щекотливых вопросах последнее слово лучше оставлять за специалистами самого высокого класса.
***
Нет, нет. Наша Лауди носила брюки и скромные армейские ботинки самого маленького размера. Присмотревшись внимательнее, я отметил ее низкий певучий грудной голос, импозантную замедленность, перманентную элегантную расслабленность и плотную закрытость в отношении фамильярности. Это был далеко не простой человечек. Вся в себе. Если бы ее качественно одеть, причесать и умело подмарафетить, то она вполне могла бы стать, как говорят англичане, very voman, т.е. – «очень женщина». Простодушный Аркаша Первухин этого всего, конечно, не заметил (а напрасно!), сразу нахально перешел «на ты», и назойливо приставал с вопросами, пытаясь одним махом ликвидировать вопиющие пробелы в области языкознания. Лауди была хорошей переводчицей, и полностью покрывала социально-бытовую нишу наших международных отношений. Но в области производственной была откровенно слабовата, как и любая нормальная кубинская женщина, и также далека от этих, в большинстве своем, непоправимо жутких и опасных сахарных заводов, как сама Куба от острова Ньюфаундленд. Я постоянно боялся, как бы она куда-нибудь не упала или взялась за что-нибудь не то. Постепенно достигли такого консенсуса: мы усаживали ее в тенечке, где-нибудь за пределами досягаемости обломков зачастую изношенной до последнего предела материальной части, и просили никуда не отходить на случай срочной востребованности. Дисциплинированная и аккуратная, она терпеливо ждала, непоколебимо уверенная в своей незаменимости и гордая сопричастностью к непостижимым таинствам загадочного жаркого паркого и весьма шумного производства.
К этому времени я уже неплохо освоился с местным национальным оборудованием фирм GENERAL ELECTRIС и WESTINGHOUSE, имея солидный опыт тесного общения с продукцией Германии, Польши, Франции, Чехословакии и Италии, и если в области быта был явно слаб, то в производственной сфере уверенно держался на плаву.
***
Согласно установившейся негласной традиции кандидаты на экзотическую поездку не учили испанский язык до последнего момента, чтобы не сглазить.
Я тоже придерживался этой мудрой тактики, но учебник, по случаю, купил. Он меня поразил своей рациональностью и абсолютной аполитичностью, что в те времена было совершенно невозможно. Первая же фраза на первой странице повергала в восторженное недоумение и вызывала острый интерес к последующему содержанию. Вместо привычно ожидаемого описания мавзолея, кремля, Красной площади и краткого изложения решений очередного съезда партии я прочитал: «Una muchacha canta cancion», т.е. – «девушка поет песню». И далее – все без ссылок на труды Ленина и Маркса.
Но традиция – есть традиция. С усилием воли книгу отложил и вцепился в нее только в самолете на высоте 10.000 м, когда стало ясно, что уже не высадят. Она очень помогла. Кстати, такую я больше никогда и ни у кого не видел. Видимо была издана по недосмотру цензоров, подзабывших, что испанский – второй по распространенности в мире после китайского. Я с ней не расставался до самого отъезда, когда ее у меня буквально силой отнял Лазаро, мой первый переводчик.
***
Это был отличный парень, с которым у меня быстро сложились теплые дружеские отношения, веселый остроумным и элегантный шалопут. Он прошел длительную стажировку где-то в дебрях Донбасса и настолько проникся «русизмом», что частенько забегал к нам перед обедом:
- Евгений, давайте выпьем за дружбу народов. (Он хорошо знал, что у нас всегда «с собой было»).
- Обязательно, Лазаро, но еще рабочее время и до вечера далеко, а я обещал в ЦК, что…
- Знаю, знаю. Но в том-то и дело, что очень далеко, а такое важное дело, как укрепление дружбы между народами не терпит отлагательства. Думаю, в вашем ЦК это понимают.
- А ведь он, по сути, прав, - обычно сдавался я, и щедро ему наливал.
Лазаро отлично знал свое дело и, насколько помню, прокололся только один раз.
Как-то он привез из Гаваны к нам в Ориенте несколько наших коллег для ознакомления со спецификой работы крупнейшего завода. Он сразу подошел ко мне и радостно сообщил громким шепотом на весь офис:
- Евгений, а у меня жена в состоянии…
Не отрываясь от схем, я коротко изобразил глубокое удовлетворение этим обстоятельством и выразил надежду, что и он тоже в состоянии.
- Нет, нет, Евгений, вы не поняли меня! Это моя жена в состоянии, а я - не в состоянии…
- Лазаро, ты огорчаешь меня. А я предупреждал тебя, что надо меньше пить.
Коллеги начали прислушиваться к нашему разговору…
- Та я не могу быть в состоянии, это моя жена в состоянии…
- Что, так безнадежно? А ты к врачу обращался? У нас в этих случаях мужчины немедленно вводят в рацион сметану в дозах, превышающих дозы алкоголя…
- Ой, ну вы никак не понимаете меня! – Лазаро уже шумел в полный голос.
- Евгений, смотрите, у моей жены, - и он выразительно показал рукой округлость вокруг своего живота…
Тут уже все все поняли и покатились со смеху…
- Лазаро, запиши, это называется «в положении», а ты постарайся всегда быть «в состоянии»…
Так с тех пор и повелось, когда надо было идентифицировать нашего Лазаро из нескольких, то говорили, что это тот, который «в состоянии».
Но и Лауди у нас тоже быстренько забрали, легкомысленно сочтя, что мы уже достаточно разговорились…
И остались мы с Аркашей Первухиным один на один с исключительно испаноговорящим, но, слава Богу, веселым и доброжелательным населением самой южной и жаркой провинции Ориенте.
***
Наладчики знают, что в наше деле лучше всего полагаться только на себя, и, поэтому, всегда предпочитают автономное плавание. Большой удачей считается, если волею судеб, вам в напарники достается человек, адекватный по интеллекту, образованию и темпераменту. И – настоящая беда, если вы оказываетесь несовместимы. Как у космонавтов. Ведь во время продолжительных командировок кроме работы приходится тесно делить дорогу, ночлег, стол, скудный досуг.
Моим несчастьем надолго стал Аркаша Первухин - главный энергетик одного из наших сахзаводов, получивший образование в николаевской мореходке, немного поплававший в загранку, и бросивший это дело (как он утверждал) по настоянию жены Тамары. Последующие события дают мне повод усомниться в самостоятельности его решения сойти на берег. Скорее всего, вышвырнули, и, его счастье, что не на необитаемый остров.
Это был интересный собеседник. От него я узнал много нового. Два.
- Аркаша, так ты походил по морям? Повидал свет? Расскажи что-нибудь…
- Ну, был в Амстердаме…
- Та ты что! Ну и…? Как каналы, архитектура, музеи?
- А я на берег не сходил. Чего я там не видел?
- Как!? А квартал красных фонарей? Ты же матрос!?
- С борта видно много фонарей, но красных там нет. Не выдумывай…
- А что ты делал после вахты?
- Спал…
- Так, таки, и ни разу…
- Ну, один раз нас возили на автобусе в магазин за коврами…
- Так ты спекулировал коврами?
- Почему спекулировал!? Приторговывал, как все…
- А еще где ты был?
- В Суэце.
- И прошел Суэцкий канал? - Ну, и…?
- Голая пустыня… А Красное море – сплошной обман. Оно совсем не красное…
Было похоже, что он продержался всего один рейс…
***
Наш разрыв в образовании тоже был заметен. Когда я вспоминаю, чему только нас ни учили в ХПИ, до сих пор удивляюсь, как это все можно было выдержать!? Особенно преклоняюсь перед нашими девушками, умудряющимися оставаться таковыми под неслыханным напором бесчисленных наук и ремесел. Кроме фундаментального постижения физики, химии, высшей математики и многочисленных специальных электротехнических прикладных наук энергичные и неутомимые профессора беспощадно натаскивали нас по черчению, начертательной геометрии, теоретической механике, теории машин и механизмов, деталям машин, сопромату, пневматике, гидравлике, металловедению, технологии металлов, электрооборудованию станков и подъемно-транспортных машин и механизмов, промышленной электронике, автоматике и теории автоматического регулирования, полному циклу металлургического производства, экономике и иностранному языку. Мастера-асы обучили слесарному, кузнечному и литейному делу (даже изготовлению деревянных моделей), а также сварке газовой, электро, контактной и трением, работе на металлорежущих станках всех типов. А гуманитарные науки! Да они вообще заняли половину всего времени учебного процесса! Пусть наши девушки простят меня, если что-то упустил…
Да, и научный атеизм, прости Господи…
И еще пять лет тренировок по боксу, занимающему, по моему убеждению, почетное промежуточное положение между точными и гуманитарными науками. (Внимание! Вступить в дискуссию по поводу непогрешимости этой сентенции я согласен только с теми научными оппонентами, которые располагают личными достоверными впечатлениями от джеба, хука и апперкота.)
А на военной кафедре обучили работать на всех типах радиолокаторов, станциях орудийной наводки и подробно ознакомили с очаровательным полуавтоматическим зенитным орудием калибра 100 мм.
К тому же я успел сдать два кандидатских минимума и пять тяжелейших лет отдал работе в энергоналадке на самом разнообразном оборудовании…
Благодаря старту, данному в ХПИ, на тот момент мне не удалось постичь только две вещи: почему Луна всегда обращена к Земле одной стороной, как привязанная, и каким образом удается делать такие идеальные отверстия в изначально кривых и хрупких макаронах?
***
Нас с Аркашей Первухиным познакомили в энергетическом отделе министерства, где всех вновь прибывших специалистов выдерживали в течение двух месяцев с целью адаптации и ознакомления. Это было мудро, но слишком уж долго. Мы ходили туда, как на работу, и, буквально, пропадали от безделья, высиживая за пустыми столами часы под заинтересованными взглядами местных сотрудников, тоже не очень страдающих от умственного перенапряжения. Отличное просторное помещение, тишина, централизованное кондиционирование, мягкое освещение, негромкая фоновая музыка. До обеда я еще держался благодаря добровольному изучению обширной немецкой технической документации по их электростанциям, которую обнаружил содержащейся в шкафах в отличном состоянии. Это занятие мне очень помогло в дальнейшем. Но после обеда, чтобы не уронить голову на стол, периодически вскакивал и, с озабоченным деловым видом, стремительно сновал по многочисленным этажам, коридорам и лестницам в поисках знакомых, чтобы обстоятельно и всесторонне перекурить.
Следует отметить, что перекуры у островитян тоже в широком ходу, и используются с той же целью – как полуофициальный повод наглого и злонамеренного уклонения от добросовестного выполнения прямых служебных обязанностей, отягощенного попутным безнаказанным засорением окружающей среды. Но здесь была одна экзотическая особенность, к которой мы никак не могли привыкнуть. Конечно, не все подряд, но очень многие, особенно любители взгромоздить ноги на стол перед носом собеседника, непринужденно швыряли окурки на великолепный полированный каменный пол прямо перед собой, беззаботно и демонстративно игнорируя многочисленные пепельницы и урны. На этот случай по всем офисам непрерывно циркулировали специальные уборщики со специальными же мусорными ящичками на длинных ручках и удлиненными метелочками, моментально наводящие порядок не нагибаясь.
Кроме нас с Аркашей там «работал» еще один загадочный персонаж по имени Юра. Я так и не узнал о его конкретной специализации. Он иногда неожиданно появлялся в офисе. Большой шумный загорелый потный. Старых знакомых крепко обнимал. С новыми обменивался крепкими рукопожатиями. Мгновенно заполнял собой помещение и надолго разгонял сонную дремоту. В ответ на ироничные вопросы кубинцев «как дела?» сокрушенно крутил головой, закатывал глаза и хватался за сердце,
- Mucho, mucho trabajo! (Много, много работы!).
Сосредоточенно погремев ящиками стола и перелистав немногочисленные бумаги, тепло и сердечно прощался с коллегами и опять надолго исчезал.
Когда я узнал, что он так придуривается уже четвертый год, и, убедившись, что он человек добродушный и не вредный, как-то спросил, как он ухитряется столь долго выдерживать такое вопиющее безделье?
- Та легко! Намного легче, чем работу в Саратове! Я уже купил «Волгу» и катер. И в бассейне каждый день! - он радостно и громогласно захохотал, сочно поцеловал меня в щеку, и опять надолго исчез. Все любили его и между собой неизменно называли «Юра-мучо-трабахо».
***
Уже через несколько дней отсидки в министерстве Аркаша объявил, что принято решение нас с ним отправить в провинцию Ориенте на крупнейший завод, при котором формируется какой-то исследовательский центр, и что старшим будет он.
- А это еще почему?
- Потому, что я член партии, а ты – нет.
- Ну, что же, понятно… Обещаю беспрекословно повиноваться… С удовольствием передаю в руки человека с большим опытом руководящей партийной работы на ниве электроэнергетики свою часть бразд…браздей…браздов правления нашим небольшим коллективом, вместе с полной ответственностью за последствия нашей грядущей кипучей деятельности…
- Какой еще ответственностью!?
- А ответственность, Аркаша, бывает ограниченной и полной, моральной и материальной, административной и политической. Но что-то мне подсказывает, что в нашем случае она будет уголовной…
- Так я еще ничего…
- Да ты не расстраивайся. В случае чего я доложу, что ты не хотел, чтобы так все получилось… Но, должен сразу предупредить, как друга, что уголовная ответственность предусмотрена и за преступную бездеятельность…
- Да иди ты к черту!
- Мне так и записать в рабочий журнал? Это твое первое служебное распоряжение?
Признаюсь, что еще долго я не мог себе отказать в маленьком удовольствии:
каждое утро подходил к нему, и, преданно заглядывая в глаза, заискивающим голосом спрашивал, какие будут распоряжения. Это был трудный вопрос. Аркаша напрягал единственную морщину на лобике (уже две там просто не помещались), и на полном серьезе пытался меня трудоустроить:
- Ну, ты это, пойди покури и занимайся схемами…
Сам он тоже, по моему совету, держал на столе два объемистых тома на чистом немецком языке раскрытыми, но даже издалека было заметно, что они для него непостижимы…
***
Так мы и продержались два месяца…
И вот, наконец, первая ознакомительная командировка в Ориенте.
Наш родной трудяга ИЛ-18. Спиной к пилотской кабине и лицом в салон сидит симпатичный сержант с, опять же родным, автоматом ППШ на коленях. Ласковым взглядом сканирует лица пассажиров, не снимая пальца со спускового крючка. И так весь час полета. Времена были тревожные. Накануне было несколько попыток угона в США. В США мы, к счастью, не заехали, и благополучно приземлились в аэропорту города Сантьяго де Куба.
Нас никто не встречал. Ни переводчика, ни машины. Беспомощно помыкавшись пару часов, немые, как рыбы, были вынуждены действовать по своему усмотрению. Я подошел к небольшой толпе у билетных касс и вежливо осведомился на русском языке с известным всем харьковским акцентом, есть ли еще кто, владеющий русским языком? Результат превзошел все ожидания. Из толпы немедленно вынырнул молоденький паренек и понятно предложил свои услуги. Уже через 20 минут мы связались с советским консульством, где пообещали нам содействие. Еще через час мы нежданно вторглись в спокойную размеренную жизнь элитного учреждения, своими неуместными и ничтожными проблемами отвлекая высокопоставленных чиновников от свершения загадочных дел международного масштаба. Особой радости от встречи с нами они явно не испытывали, но, большое им спасибо, приютили, накормили и усадили в отдельной комнате ждать дальнейших событий.
Надо отметить, что консульство было расположено, наряду с многочисленными консульствами других стран, в живописнейшем фешенебельном квартале роскошных вилл. Бурная тропическая растительность единым общим шатром покрывала огромную площадь, создавая золотисто-зеленый полумрак на мощеных белоснежных пешеходных дорожках и двух отличных дорожных полосах с односторонним движением, разделенных длиннющим и широченным сквером в сплошных экзотических цветах. Устав от томительного ожидания, мы вышли за кованые ворота консульства, решив немного приобщиться к тропической роскоши. Вот тут-то все впервые и началось…
***
- А ты знаешь, что у Инны (это была очаровательная молоденькая жена Кости-одессита) в бассейне украли часы?
- Знаю. Жалко, конечно. Но ведь предупреждали, что местная обслуга не зевает…
- Это не местные…
- Так ведь, больше некому…
Помолчали…
- А твоя Зоя тоже там была…
- Ну и что?
- И быстро ушла…
- Наверное, к Леночке. Она сама спала в номере…
Помолчали… Какая кругом красота!
- А часы были золотые… И Зоя ушла сразу, как они пропали…
- Ну, дались тебе эти часы! Просмотри, какие резные и огромные листья! Что тебя на этих часах заколодило?
- А мне в парткоме поручили написать докладную, как все было, кто там был и кто мог…
- А что ты можешь об этом знать?
- Так я там был и видел, как Зоя быстро ушла и…
- Так и ты там был?! Погоди, ты мою Зою подозреваешь?! Ты в своем уме?!
- Мне в парткоме поручили разобраться…а больше там никого не было…а Зоя…а я член партии и не мог…а уборщица пришла позже…а я ушел последним… Ну, чего ты молчишь?
- Да вот думаю…
- Ну и…
- Думаю, как мне поступить? То ли прямо сейчас свернуть тебе челюсть и сказать, что так и было, то ли самому накатать на тебя докладную?
- А кто тебе поверит, и что ты можешь накатать?
- Про челюсть он молча проглотил. Не сомневается. Это хороший признак. Пойдем дальше. Нельзя останавливаться, потому что от этого идиота можно ждать, чего угодно…
- А скажи ты мне, Аркаша, когда тебя принимали в партию, ты давал обещание не тырить чужие часы?
- Там таких конкретных вопросов не задавали…
- Значит, не обещал… А напишу я примерно следующее, что в процессе углубленного расследования, проведенного инициативной группой на общественных началах, случая кражи часов, однозначно установлено присутствие на месте преступления в контрольные сроки еще одного подозреваемого, человека со скрываемым криминальным прошлым, - Аркаши Первухина, бывшего члена преступной контрабандистской группировки, в чем он сам добровольно и чистосердечно сознался. А от контрабанды до воровства – всего один шаг…
- Что ты такое несешь?! Да кто тебе поверит?!
- Контрабанда, Аркаша, это - то же воровство, но с отягчающими обстоятельствами, поскольку обворовываются не отдельные граждане, а государство в целом, - лихо импровизировал я, не сбавляя напора, - Контрабанда, Аркаша, это – злонамеренное противозаконное деяние, совершаемое организованной преступной группой лиц с целью подрыва экономической мощи государства. От 15 до 25 лет колонии строгого режима с последующим поселением и поражением прав занятия руководящих должностей… Что, у тебя была лицензия на торговлю коврами? Лицензию ты не предъявишь, а один из контрабандных ковров без документа о регистрации на таможне, уверен, до сих пор висит у тебя дома, что будет немедленно зафиксировано в качестве улики при первом же обыске…
И ведь помогло! О часах он больше не вспоминал. Впрочем, этот эпизод не улучшил наши отношения…
А часы Инна через две недели нашла у себя в номере в тумбочке…
***
Мы с семьями переехали в Ориенте, где нас поселили рядом в нормальных двухкомнатных квартирах со всем необходимым. Живи, работай и радуйся!
Появилась конкретная работа. Правда, никакого исследовательского центра мы не заметили. Пошла привычная знакомая работа: наладка, отстройка защит, испытания, пуски, аварии, ремонты. Установили деловые отношения с коллегами из Шотландии и ГДР. Правду в народе говорят, что наибольшие склоки и распри возникают там, где нечего делать. Золотые слова! Аркаша Первухин быстренько разобрался, что без меня ему придется туго, заметно притих. Партийный контроль за мной осуществлял неукоснительно, но, слава Богу, молча. Не знаю, что и куда он писал, но меня пока не трогал. Я, уж было, совсем расслабился, как вдруг – такой эпизод…
Мирно и спокойно покуриваем на лавочке возле дома. Вдруг к нам решительным шагом подходит мистер Джордж (главный механик в группе шотландцев), широкоплечий молчаливый и крепко пожилой мужчина. Не говоря ни слова, берет меня за руку и настойчиво уволакивает на баскетбольную площадку метрах в пятидесяти с очевидным намерением поговорить без лишних ушей. И действительно, между нами начался тяжелый разговор. Оказалось, что переводчик нам не нужен. Разговор шел на случайной смеси испанского и английского на уровне «моя твоя понимает». Как выяснилось впоследствии, всем иностранцам легче всего было общаться на примитивном испанском. Все были начинающими с примерно одинаковым словарным запасом. Короткие фразы, лишенные не только сложных идиом, но и почти всех частей речи кроме существительных и глаголов, были предельно конкретными и, главное, - понятными.
Аркаша Первухин, даже приподнялся на скамейке, так хотелось послушать, но шотландец рассчитал дистанцию точно…
- СССР вооружает палестинцев! – круто начал мистер Джордж без всякого вступления.
- Все кого-то вооружают, такой обычай сильных…
- Но палестинцы – бездельники, воры и террористы. Угрожают Израилю и миру в мире…
- А Израиль захватил Голанские высоты, - вяло контратаковал я…
- Палестинцы советским оружием убивают мирных евреев…
- А евреи используют точное американское оружие против арабов…
- А палестинцы взорвали автобус с евреями в Иерусалиме…
- Но Голанские высоты незаконно…(Дались мне эти высоты! Как я потом специально выяснил, там – один голый камень, и даром никому не нужный, особенно ленивым арабам. А трудолюбивые евреи, точно, там что-нибудь соорудят. Или посадят апельсины.)…
- Но дело идет к войне!
- Та, какая там война?! Мелкая потасовка…
- Сынок, что ты знаешь о войне? (По возрасту он точно годился мне в отцы)…
- А Вы, Джордж?
- Я?! Да я всю войну прошел на торпедном катере!
И тут меня проняло… Я читал, что средний срок жизни летчиков-штурмовиков и команд торпедных катеров на войне составлял три боевых выхода. Это было связано со спецификой наводки оружия, когда, на несколько бесконечно долгих секунд, прекращалось маневрирование, и катер (или штурмовик) превращался в легко уязвимую цель, поскольку он всегда был один против множества ответных выстрелов. Кто-нибудь обязательно попадал…
Резко захлопнул рот. Молча стоял и близко смотрел в глаза этого чудом выжившего пожилого и усталого человека, не утратившего чувства сострадания и жаждавшего установления справедливости мирным путем.
В его страдальческих глазах было столько боли, горечи и отчаянного одиночества, что я протянул ему руку и тихо сказал,
- Прости, отец, я не знал…
Он ничего не сказал в ответ. Ответил крепким рукопожатием. Молча обнял меня за плечи и повлек обратно к скамейке, где Аркаша Первухин, видевший все, буквально сгорал от бдительности.
- Что, таки завербовал? Мне так и доложить?
- Нет. Вышла ошибочка, - я с трудом медленно перестраивался на нужную в общении с ним волну.
- А что так?
- Я для них слишком маленький человек. Им нужен старший. А они подумали, что это я…
- Так им нужен я?
- Выходит так. Жди. Кроме того, оказалось, что у меня безупречная репутация. Взять не на чем. А им нужны люди с темным прошлым, чтобы были на крючке…
- Так а я…
- Да ты не переживай… Я им не сказал, что ты – контрабандист…Пока еще…
Аркаша надолго задумался. И даже несколько ослабил партийный контроль за мной. Видимо, готовился достойно ответить на провокации со стороны представителей лагеря империализма. Но я уже не расслаблялся, т.к. регулярно, даже при самых невинных обстоятельствах, ловил взгляд его мутных голубеньких глазок, преисполненный тяжелой беспомощной ненависти.
***
Так и есть… Прошло две недели, и…
- Больше я не буду терпеть это безобразие! Завтра еду на партсобрание и пишу докладную в партком. Эти оргии пора прекратить!
- Аркаша, Господь с тобой! Какие еще оргии?
- Такие, что вы с Зоей устраиваете…
- Где?! Когда?!
- Да вчера – последняя…
- Погоди, это ты про то, что вчера посидели с ребятами, поужинали, выпили немного, естественно. Это были мои друзья. Из женщин была одна Зоя. Стоп! Так и ты был с самого начала, и ушел вместе со всеми … Ты хоть знаешь, что такое оргия?!
- Знаю, знаю… Это – когда одна пьянка за другой…
Так вот оно что! Аркаша постепенно становился опасен…
Действительно, мы вчера неплохо посидели с моими старыми друзьями по головной организации, Жорой и Женей, специалистами по химводоочистке. Они в очередной раз приехали к нам из Гаваны в командировку на несколько дней. Замечательные парни, бывалые доброжелательные интеллигентные остроумные. Кажется, это было уже в третий раз. Мы с Зоей всегда были им очень рады. Зоя вечером обязательно, как могла, накрывала стол. И так приятно было хоть на время оградиться от настойчивых взглядов, причем, далеко не всегда ласковых, и снять, что ни говори, постоянное напряжение.
Как принято между нормальными добрыми соседями, всегда приглашали Аркашу с женой. Татьяна (культурная спокойная женщина) иногда забегала на минутку, не решаясь надолго оставлять трехлетнюю дочечку, а Аркаша добросовестно выпивал вместе со всеми и высиживал до конца, преимущественно помалкивая.
- Ты же всегда пил наравне со всеми! Себя участником оргий не считаешь?
- Нет…Мне поручили контролировать обстановку, вот я и контролирую…
- Ну, вот хрен ты теперь у меня хоть рюмку проконтролируешь! – я пошел вразнос, - Ты едешь завтра, а Жора – через час. Сейчас мы все вчетвером пишем докладную о твоем недостойном поведении. Что вчера, во время торжественного вечера со скромным ужином, посвященного успешному выполнению плана первого квартала «Года Десяти Миллионов» (островитяне поклялись в этом году произвести 10.000.000 тонн сахара) коммунист Первухин напился до скотского состояния и позволил себе оскорбительные выражения в нецензурной форме в адрес товарищей Фиделя Кастро и его младшего брата Рауля. Просим повлиять на него всеми доступными методами, чтобы решительно пресечь повторение подобных действий, порочащих честь и достоинство советского специалиста в глазах международной общественности…
На Аркашу было жалко смотреть.
- Ну, ты это…не выдумывай. А я тоже писать не буду…
- Ну, уж нет! С меня хватит! Ты своим контролем меня достал. Жора забирает докладную в Гавану, и если ты еще хоть раз понесешь свою ахинею,
он по моему звонку дает делу ход…
- Так это – неправда!
- Вот и будешь доказывать, что ты – не верблюд. А мы, четыре свидетеля твоего безобразного поведения, будем стоять насмерть…
- Да, схватил ты меня за горло…
- Еще как!
- Умеешь… Ты что, юрист?
- Бери выше, Аркаша. Теперь я – твоя Судьба…
Но тут я крепко ошибся. Как показали дальнейшие события, его судьбой, да и моей тоже, неожиданно стала переводчица Лауди, наша тихая и скромная серая мышка, о которой вы, наверное, уже забыли.
***
Когда мои отношения с неутомимым партийным контролером, который постепенно адаптировался к угрожающей докладной (а ее, естественно, никто не писал) в очередной раз достигли точки кипения, вспыхнул громкий скандал. Впрочем, благодаря мудрому и опытному руководству, он также мгновенно погас, мирно разрешившись к всеобщему взаимному удовлетворению всех к нему сопричастных.
Инициатором скандала оказался сам Аркаша Первухин. После очередной поездки на партийное собрание в город Ольгин, где была целая большая колония наших специалистов и свой партком (для меня навсегда так и осталось тайной, чем можно было занять такое огромное количество отцов семейств, их жен и детей) Аркаша, из-за отсутствия машины, заночевал в местной офисине для приезжих. Через сутки в министерстве появилось письменное заявление нашей Лауди, которая, по счастливому совпадению, ночевала там же, что среди ночи Аркаша без приглашения вломился в ее комнату в одних трусах, недвусмысленно угрожая ее девичьему целомудрию.
Она очень испугалась, подняла крик и выдворила его. Должен отметить, что на ее месте испугался бы кто угодно, даже днем увидев Аркашу в советских черных сатиновых много длиннее колен семейных трусах и его заметно кривые ножки, густо поросшие клочковатым рыжим волосом. Лауди решительно требовала оградить ее от домогательств со стороны Аркаши Первухина. После того, как она категорически отказалась отозвать заявление (надо отдать должное мужеству этой девочки и можно только догадываться, какой натиск ей пришлось выдержать, дай Бог ей счастья, здоровья и всяческого благополучия!), на следующий день к нам нагрянула комиссия в составе трех высокопоставленных руководителей. На срочное разбирательство был приглашен и ваш покорный слуга, видимо, с целью профилактического внушения наглядным примером. Так, что излагаю не по рассказам, а как непосредственный свидетель.
- Аркадий, скажите, вы действительно заходили ночью в комнату Лауди в одних трусах?
- Заходил.
- Зачем?
- Не знаю…
- Вы, наверное, вставали в туалет?
- Нет…
- А зачем вы встали?
- Не знаю…
- Ну, вспомните! Вы шли в туалет и случайно ошиблись дверью?
- Нет, я знаю, где туалет...
- Так вы сознательно зашли в комнату Лауди?
- Да…
- Зачем?
- Не знаю…
Аркаша вещал замогильным утробным фальцетом, равнодушно рассматривая пол…
Члены комиссии обескуражено переглянулись между собой, и дальнейшее расследование было немедленно прекращено.
Аркашу с семьей уже на другой день эвакуировали в Гавану. А я с Зоей и Леночкой остались единственными «русскими» в нашей захудалой деревне Делисиас. С меня как гиря свалилась. С радостью впрягся в работу. Оказалось, что мы отлично ладим и с аборигенами, и с иностранцами. А я и один все успевал. Были довольны все…
Лауди избавилась от страха и гордилась своим неординарным поступком.
Мне больше никто не заглядывал через плечо и не докучал очередными немыслимыми обвинениями.
Первухины были довольны больше всех. Их поселили в Гаване в отличной гостинице (естественно, с бассейном). Аркаша еще восемь месяцев придуривался в министерстве вместе с Юрой-мучо-трабахо, пока не накопились деньги на «Москвич», после чего семейство было благополучно отправлено на родину. Рассказывали, что он был непременным участником всех воскресных экскурсий по знаменательным местам. Усиленно учил испанский язык, добросовестно посещая специальные курсы. А на все вопросы неизменно и коротко отвечал, - Не знаю…
Никогда бы не поверил, что столь вопиющая по своей примитивности защитная тактика обвиняемой стороны может дать такой ошеломительный результат… Вот! … Учитесь, ребята!
Мне довелось как-то спросить одного из членов высокой комиссии, а не слишком ли сурово «наказали» Аркашу?
- Нет. Нормально. Вместо «Волги» - «Москвич». Мы не можем допускать, чтобы любая переводчица могла позволить себе дискредитировать советского специалиста!
- Ага, - тут же незамедлительно и охотно согласился один из них...
Много позже, когда я, добровольно вместо «Волги» купил «Москвич-412» в ижевском толковании, и промаялся с ним лет восемь, до меня дошел смысл иезуитского наказания Аркаши... А себя я наказал сам…
Ой, да будут все они так здоровы! Вместе с переводчицами…
27.01.2015г.