По сюжету роман является продолжением романа Пауло Коэльо "Алхимик". Однако мой роман, это скорее - антиКоэльо.
И вот некто подошед сказал ему: Учитель Благий! Что сделать мне доброго , чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как только один Бог. Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди. Говорит Ему: какие? Иисус же сказал: не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя. Юноша говорит Ему: все это сохранил я от юности моей; чего еще не достает мне? Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною. (От Мф. 19:16-21)
1
Эта история произошла во времена покорения Нового Света. В то далекое время в Андалусии жил знатный и богатый идальго. Он был старый служака, до конца преданный королю и отечеству. После ухода со службы он поселился в родовом поместье и жил там безвыездно один, вместе с сыном-подростком.
Жена его давно умерла, и посему все свое время он посвящал образованию и воспитанию сына. Мальчика звали Сантьяго. От своих сверстников Сантьяго отличался сообразительностью, честностью и находчивостью, так что к восемнадцати годам был уже вполне зрелым мужчиной, полным надежд и стремлений, полным сил, владеющим шпагой. К тому же он был хорошо образован и обладал набором тех качеств, которые так редко присутствуют в одном человеке. Это видели все, в том числе и его престарелый отец, который не собирался сдерживать стремления сына к служению на благо отечества, стремление к славе и приключениям.
Таким образом, сразу по достижении полного совершеннолетия, возраста, когда, следуя нравам того далекого времени, юноша становился мужчиной и не мог уже ждать поблажек ни от судьбы, ни от ближних, отец определил Сантьяго ко двору его королевского величества, где, к слову сказать, его приняли превосходно. Но Сантьяго, не собиравшийся проводить время в дворцовых увеселениях и интригах, выпросил позволения отправиться в армию, в Новый Свет, для службы ради интересов Испании и короля.
И здесь взрослая жизнь преподнесла Сантьяго первый сюрприз. Будучи человеком начитанным и впечатлительным, Сантьяго всегда представлял себе армейскую службу как нечто, пусть и не до конца, но все же духовное. Он представлял себе, как будет бороться плечом к плечу со своими друзьями против варваров-идолопоклонников. Как они, раненные в бою, окруженные со всех сторон джунглями и неприятелем, избегавшим открытого поединка, дадут себе клятву стоять до конца и только чудом, лишь некоторые из них, останутся живы. Как он, будучи раненым, несколько дней будет нести на себе раненного товарища и как после этого они станут кровными братьями, посвятившими жизнь служению истине, родине и королю. Воображение рисовало ему, как после этого они возвратятся на родину и как их будут встречать толпы народа и духовенства, и как сам король, а может даже и Папа, возложит на его голову венец победителя, прославляя в нем человека, обратившего множество варваров к истинной вере. Ну, а дальше его ожидала спокойная и счастливая семейная жизнь, написание мемуаров и… (на этом, как правило, его мечты обрывались).
Но только лишь корабль отчалил от берегов Испании, эти мечты стали постепенно рассеиваться и таять как дым. Оказалось, что вместо рыцарей чести люди военные, в подавляющем большинстве своем, были людьми самими заурядными, скучными, плохо воспитанными, совершенно не походившими на легендарных героев, и к тому же еще недостаточно образованными.
Всю дорогу до Нового Света они то и делали, что пили, играли в карты и один раз даже едва не поубивали друг друга из-за какого-то пустякового недоразумения. Да и физически редко кто из военных мог бы напомнить мифологического персонажа. Во время плавания многие страдали морскою и другими болезнями, так что по прибытию вынуждены были отправиться не на совершение подвигов, а в лазарет; в то место, где для многих из них заканчивалось земное существование.
Точно также, как и иллюзии в отношении службы, постепенно стали рассеиваться иллюзии Сантьяго по отношению к самой войне, со всеми ее хитросплетениями, ежедневной рутиной, правдами и неправдами. Впрочем, то, с чем столкнулся наш юный герой, и войной-то нельзя было назвать. Скорее это были месяцы тягостного продвижения среди буйной растительности Нового Света: длинные переходы сменялись привалами, проведенными в утомительном ожидании внезапного нападения. Реки и водопады приходилось одолевать с полным напряжением сил, при этом теряя людей и часть снаряжения.
Местное население, как правило, не оказывало сопротивления, проявляя покорность и полное повиновение чужеземцам. Поначалу это радовало новоиспеченных «первопроходцев», вселяло уверенность и надежду на благополучный исход их нелегкой, но «благородной» миссии. Но затем с ними стало происходить нечто необъяснимое. Покорность местного населения начала раздражать испанских военных, начались грабежи и насилия, хотя до убийства дело не доходило. Вскоре в джунглях они напоролись на засаду аборигенов, так что в перестрелке были легко ранены двое солдат. Дело кончилось тем, что испанцы открыли ответный огонь и нападавшие удалились. При этом никто даже и не поинтересовался тем, какой урон нанесен атакующему противнику.
Испанцам было не до того: это микроскопическое нападение стало той искрой, которая была брошена в огромный резервуар, набитый «порохом» и прочими «боеприпасами», а точнее, в то место, где в людях гнездятся одержимость и жажда к насилию, где страсти, всецело владеющие человеком (тщеславие, стремление к обогащению, ощущение своего превосходства и безнаказанности по отношению к беззащитному местному населению), находят в душе человека свой последний удел.
Войдя в следующее селение, раздраженные и разъяренные воины, жаждавшие кровопролития, тут же предались убийствам, разбою и грабежу, оправдывая между собой это свое постыдное поведение праведным гневом и воздаянием снизошедшим с небес.
После этого случая все решительно изменилось, и Сантьяго стал замечать, как с ним и с его сослуживцами стали происходить удивительные метаморфозы. Особенно они были заметны на новобранцах, которые из робких и неуверенных в своих силах юнцов превратились с настоящих головорезов, так что теперь могли уже безо всякого сожаления, с легкостью, резать местных аборигенов, как будто они режут не человека, а некое существо, не обладающее ни самосознанием, ни разумной душой и потому не требующее ни сострадания, ни снисхождения. А ведь еще несколькими неделями ранее этот же солдат-новобранец с трудом мог убить и цыпленка.
Старшие офицеры не могли не заметить тех перемен, что произошли с их подчиненными, но все же слишком редко вмешивались в происходящее, и их равнодушие также, как и жестокость солдат, шокировало впечатлительного Сантьяго. В отличие от новобранцев опытных, побывавших во многочисленных переделках, военных более интересовала нажива, а не резня. Грязную работу они поручали младшим по званию, а сами вели за собой целую армию из порабощенных индейцев, которые вынуждены были нести у себя на плечах носилки с награбленным. В этом смысле солдатам приходилось намного труднее; они тащили свой награбленный скарб на себе, пряча добытое либо за пазуху (как правило, это были самые ценные вещи), либо волоча его на спине.
Но более всего Сантьяго был поражен вызывающим, нарочито-пренебрежительным отношением завоевателей к местному населению. Казалось, они просто не считали тех за людей. Так, что теперь смирение, оказанное местными жителями, непременно воспринималось исключительно как животный инстинкт, вызванный отсутствием воли и разума у этих милых и простодушных существ. Их использовали на самых тяжелых работах, а в случае малейшего неповиновения (так называли ситуацию, когда индеец вдруг, к удивлению всех, начинал подавать признаки наличия у него здравого смысла) строго наказывали, вплоть до того, что разоряли их нехитрые хижины, лишая несчастных имущества и всякой надежды на милосердие.
Но и этого было, увы, недостаточно. Казалось, что зверь, который проснулся в душе у военных, желает насытиться до предела, желает испить чашу злости и ненависти полною мерою, не оставив пролитой ни единой капли. Желает насытиться до того, чтобы в изнеможении, обожравшись и будучи уже не способным на зверства, упасть и заснуть, - самодовольным, пресыщенным, с телом, испачканным кровью, и окаменелой душой. В итоге, все кончилось тем, что и между самими завоевателями отношения стали, пусть медленно, но неумолимо меняться: те, кто мало награбил, начинали завидовать собратьям с поклажей побольше, участились ссоры и драки, взаимные оскорбления стали обычным делом. Вскоре стало понятно, что также, как и в случае с бессмысленной резней населения, солдаты только и ждут подходящего случая, чтобы начать выяснять отношения между собой. Было видно; они жаждут пролития крови своих соотечественников. Жаждут не просто резни тех, кто отдан им на заклание, но поединка с соперником, который оказывает сопротивление и может даже оказаться искусней в бою. Они жаждали смерти! Жизнь не прельщала и не волновала их больше.
После этого наблюдения Сантьяго со всей ясностью мысли вдруг осознал, что ждать более нечего, что военные подвиги превратились в фарс и кошмар. А быть свидетелем того, как его соотечественники вот-вот займутся истребленьем друг друга, у него не было ни малейшего желания.
Но, более всего, его томило неприятное ощущение, что он делает вещи, к которым у него совершенно не лежит душа, исполняя приказания нередко одинаково жестокие и бессмысленные. Ощущение того, что и ум, и воля его подавлены обстоятельствами до такой степени, что наконец становишься до безобразия скучен и неприятен себе самому.
Так, пребывая в подавленном состоянии, будучи одолеваем грустными мыслями, ссылаясь на то, что в его присутствии более нет ни малейшей необходимости, наш герой обратился к командующему экспедицией с просьбой об увольнении. Зная о высоком происхождении своего подчиненного, о его близости ко двору, командир, не отличавшийся знатностью происхождения, решил, что входить в конфликт с молодым дворянином было бы более чем безрассудно и без колебаний выполнил просьбу последнего.
По возвращении из Нового Света, на родине, Сантьяго был принят с таким же восторгом, как и тогда, когда в первый раз был представлен ко двору короля. Как это не покажется странным, весь столичный бомонд сразу стал почитать его за героя, хотя и не совсем в той форме, о которой тот мечтал перед началом своего путешествия.
Однако сейчас вся эта суматоха его нимало не волновала. Его волновало нечто другое, а конкретно; его мучила совесть за то, что он принял участие в столь сомнительном, с нравственной точки зрения, мероприятии. Кроме того, ему не давало покоя ничем неутолимое желание с кем-нибудь поделиться своими сомнениями и разочарованиями. В конце концов, даже желание исповедаться в содеянных прегрешениях. Но расставание с юношескими иллюзиями не прошло даром для молодого Сантьяго и, будучи уже несколько опытен, он сознавал, что не сможет этого сделать ни с кем из придворных, которые всегда были с ним так милы и обходительны. Сантьяго знал, что стоило только ему допустить небольшую ошибку, стоило только сделать один неверный шаг — и он станет всеобщим посмешищем, а его откровение, под строжайшим секретом, станет известно как при дворе, так и в домах большинства знатных и любопытных вельмож.
В силу этого, а также в силу того, что некоторое время после возвращения он был свободен, наш герой решил исповедаться не в столице, а в каком-нибудь городишке, достаточно удаленным от центра, у священника, имевшего репутацию опытного и рассудительного духовника.
И вот, через некоторое время, проведенное в розысках нужного кандидата в духовники, Сантьяго отправился в один глухой, расположенный в глубокой провинции, городишко. Но только лишь он увидел священника, перед которым собрался открыть свою душу, как тут же понял, что его затея вряд ли могла увенчаться успехом, в том смысле, чтобы рассчитывать на понимание и духовное руководство. И хотя отец Доминго был прост по натуре и исключительно доброжелателен, было видно, - он не то чтобы удивился, а скорей испугался приезда столь знатного гостя и теперь только того и желал, чтобы как можно быстрее с ним распрощаться. При этом его испуг был действительно искренним, так как за всю свою долгую и счастливую жизнь он привык больше выслушивать скорби простолюдинов, которые, как правило, сводились к жалобам на скудость существования, неверность супругов, непослушание своих непоседливых чад, зависть соседей, несправедливые сплетни и т.д., и т.д.. Правда, бывало, к нему за советом обращались и люди более высокого происхождения но все же, в лучшем случае, это были представители торгового сословия, решавшие для себя вопросы выгоды коммерческих сделок или обмана со стороны компаньонов, словом, всего, что было связано с куплей-продажей или вопросами, касающимися исключительно светского и церковного права.
В итоге предположения Сантьяго полностью подтвердились. Отец Доминго сказал, что решение таких сложных вопросов, связанных с миссией среди диких язычников, а тем более, вопросы, касающиеся поведения лиц, на которых, в сущности, и была возложена эта благородная миссия, не входят в его компетенцию и посоветовал, с целью разрешения мучивших Сантьяго сомнений, обратиться к высшим церковным властям, т.е. к епископу.
Сказать, что наш герой воспринял этот совет без видимого воодушевления, значит, не сказать ничего. Будучи при дворе и внимательно наблюдая за тамошними нравами и порядками, он не раз обращал свой пристальный взгляд на епископов и духовенство, особенно на тех из них, кто был приближен к августейшей фамилии. Чаще всего эти его наблюдения оставляли не самое лучшее впечатление. Так наблюдая за некоторыми представителями духовенства, Сантьяго отмечал для себя, что:
Во-первых, это были люди энергичного поведения, люди очень активные, любившие светские мероприятия, любившие проповедь и в некоторой степени даже упивавшиеся своим положением и возможностью вещать с высокой трибуны. Точно также они любили страстно участвовать в спорах, взяв на себя роль примирителей. Любили решать разного рода семейные и дипломатические разногласия, и вообще всегда старались быть в курсе всего, что происходило как при дворе, так и за его пределами.
Ну, а во-вторых, более всего на свете они любили заниматься строительством, это была действительно их настоящая страсть. Причем строили они все - часовни, храмы, монастыри, облагораживали собственные покои, не забывали о родственниках и тех, кто посвящал свою жизнь служению им и их интересам и т.д. и т.д.. Но самое странное, что при этом никто не смел спрашивать у них отчета о потраченных средствах, что порождало множество сплетен и кривотолков, которые мы за ненадобностью опускаем.
Все это, безусловно, наводило Сантьяго на грустные размышления, отталкивало от духовенства, да и вообще от близких и дружественных отношений с кем бы то ни было. И все же Сантьяго решил еще раз попытать свое счастье: смирившись, он выпросил аудиенцию у епископа и в одно прекрасное, летнее утро отправился в покои его высокопреосвященства.
Епископ оказался на удивление радушным и приветливым человеком. Он пригласил Сантьяго к себе, просил его быть как дома и даже разрешил ему сидеть во время аудиенции, что, без сомнения, могло служить признаком глубокого уважения и полной расположенности к доверительным отношениям.
Сам епископ сидел на некотором удалении от Сантьяго, на небольшом возвышении, в кресле из красного дерева, изящной работы, украшенном вырезанными статуэтками ангелов, а также фигурками разных животных и прочих мифических персонажей.
Все то время, пока Сантьяго рассказывал его высокопреосвященству об увиденном и пережитом, делился своими сомнениями и чувством вины за случившееся в далекой стране, епископ молчал и внимательно слушал, не перебивая своего собеседника. И все же, когда епископ изредка поглядывал на Сантьяго, тот начинал замечать, что его высокопреосвященство скорее волнует не то, что он слышит сейчас, сию же минуту, а то, что он скажет в ответ. Или точнее, даже не то, что он скажет (как правило, его советы редко отличались оригинальностью), а то, каким образом он сделает это? Было похоже, что епископ был совершенно уверен и убежден в том, что от него, как представителя высшей духовной власти в стране, требуется не красноречие, а скорее некий эмоциональный заряд, который он и должен был передать своим собеседникам: слушателям (если речь шла о проповеди) и провинившимся (если речь шла о церковном суде). И, как только Сантьяго закончил, епископ в едином порыве вскочил со своего прекрасного «трона», простер руки ввысь и дрожащим, но в тоже время, ликующим голосом произнес: «Сын мой….!!! и т.д.
Не успел он произнести этой фразы, как наш герой уже пожалел о том, что вообще отважился на эту беседу.
- Какой смысл серьезно говорить с человеком, – думал Сантьяго, - который не может или не хочет быть искренним? Который больше похож на актера нежели на доброго пастыря? С человеком, который большую часть своей жизни только и заботится о том, чтобы много есть, много пить, жить в роскоши, тратит много чужих денег? С человеком, который пребывает в полной уверенности о том, что он истинный «раб рабов Божиих», идеалист и защитник страдающих?
Трудно было понять, кто же на самом деле предстал перед ним? С чем приходится иметь дело? С откровенною глупостью? Либо со старыми дурными привычками, которые крепко- накрепко въелись в «плоть и кровь» этого человека, проникли во все суставы и поэтому стали неизлечимы?
Позднее, когда Сантьяго вспоминал эту встречу, он не мог, причем, как бы он ни старался, дословно воспроизвести ни одной услышанной фразы, настолько витиеватой была речь, обращенная лично к нему, со стороны столь уважаемого всеми оратора. Смысл речи также был слишком туманен, однако отдельные ее фрагменты все же не ускользнули от сознания молодого талантливого дворянина.
Если быть кратким, то епископ довольно пространно уверил Сантьяго, что не стоит так уж убиваться по поводу произошедшего. Что обращение еретиков дело, что называется, стоящее и, безусловно, полезное для государства. Что нет людей без греха. Что рукою военных водила рука проведения. Что, в конце концов, даже если и были кое-какие маленькие погрешности, то их можно загладить путем уплаты некоторой незначительной (по мнению епископа) суммы. И что пора уже молодому человеку задуматься о принятии сана и оставлении всего своего состояния в распоряжение его высокопреосвященства. Не упустил возможность он упомянуть и о том, что пора бы молодому герою посвятить свою жизнь служению высоким идеалам N...ского ордена, членом которого он сам и являлся.
На самом же деле речь получилась довольно большой, и на всем ее протяжении Сантьяго только и думал о том, как удержать на себе, все это время, маску серьезности, вдумчивости и сокрушения одновременно. Время от времени он кивал головой в знак одобрения, а когда считал нужным — делал жест правой рукой (поднося ее к подбородку) и, одновременно с этим, лицо его приобретало задумчиво-скорбное выражение. В конце беседы Сантьяго обещал крепко подумать над тем, что услышал, хотя думать, в принципе, было и не о чем. Так они и расстались; оба уверенные в том, что время было потеряно.
Кстати, в дальнейшем Сантьяго смог убедиться в верности своего предположения о том, что эта беседа непременно станет достоянием довольно широкого круга людей.
Но тогда его волновало не это. Он думал над тем, чем же еще он мог быть полезен обществу и отечеству? Война, впрочем, как и духовная карьера, его уже абсолютно не привлекали. Так, после нескольких дней колебаний, он решил для себя, что попробует силы на дипломатическом и законодательном поприще. В конце концов уж там, - думал Сантьяго, - интересы служения ближним должны все же быть выше человеческого эгоизма и самовлюбленности. Увы, но и здесь он ошибался.
И дело было даже не в том, что сама по себе придворная жизнь, со всеми ее дипломатическими ритуалами, многочисленными условностями, интригами и роскошью, доходившей порой до абсурда, быстро надоела Сантьяго. Как оказалось, ни о каком служении ближним, служении на благо отечества, во всем этот водовороте придворных интриг не могло быть и речи. В реальности дело обстояло следующим образом: правящая элита только и делала то, что занималась безграничным увеличением своего состояния, а смысл земного существования виделся этим людям исключительно в достижении максимального удовольствия и комфорта. То, что скрывалось за великолепным фасадом, буквально ошеломило Сантьяго. Все это выглядело унизительно и нечистоплотно. Дикие нравы и одновременно невыразимая скука царили в среде внешне благополучного высшего света: днем там шла безжалостная война за деньги и власть, а вечером все заканчивалось игрой в карты, пустыми беседами за игорным столом, развратом, обжорством и пьянством.
Ненужные дела и разговоры охватывали большую часть времени этих людей, забирали лучшие силы, оставляя после себя ощущение какой-то совершенно бескрылой и бессмысленной жизни, от которой невозможно уйти, от которой не скрыться.
Но хуже всего было то, что в этой среде нужно было постоянно выдумывать нечто оригинальное, несуществующее как о себе самом, так и об окружающих. Тот, кто не делал этого, рисковал быть забытым, выброшенным на обочину, лишенным множества привилегий, лишенным возможности воровать и тем самым все более и более богатеть.
Подобная жизнь уже с самых первых шагов засасывала как трясина, и чем больше было сопротивление, тем сильнее трясина тянула на дно. В результате у новоиспеченного дипломата волей неволей возникало навязчивое ощущение, будто бы ты сидишь запертый на сотни замков в окружении умалишенных людей и чувствуешь, как сам постепенно лишаешься разума. Но трясина редко кого выпускала из своих вязких объятий, и чаще всего люди, оказавшиеся в этой среде, смирялись с таким ощущением, закрывали глаза на то, что происходило вокруг, как и на то, что происходило с ними самими, и предпочитали просто плыть по течению.
Коротко говоря, лучшие люди страны на деле оказались обыкновенными обывателями, с которыми только и можно было говорить о еде и о женщинах. Здесь они чувствовали себя как рыба в воде; шутили, давали практические советы так, что порой могли походить на неглупых людей. Но стоило только заговорить с ними о чем-то таком, что напрямую не касалось их жизни (о философии, поэзии, о любви или о Боге), как тут же ваш собеседник оказывался в тупике или, буквально меняясь в лице, начинал изрыгать из себя настолько тупую, злую и бессмысленную философию, что вам оставалось только махнуть рукой и скорее закончить беседу.
Так что вся эта дипломатия, которую так страстно старался освоить Сантьяго, на деле сводилась лишь к заключению сделок: выгодных и не очень, а чаще всего очень выгодных. Если же сделки срывались, это приводило к войне, которая в итоге опять же приводила к шаткому миру и заключению тех же выгодных и очень выгодных сделок. А то, что в этих бессмысленных войнах гибли сотни и тысячи ни в чем не повинных людей, в принципе, никого не заботило и не могло взволновать. Мало кто их этих людей, тех, по чьей вине та или иная война начиналась, мог испытывать пусть малейшие, но угрызения совести. Совестью здесь и не пахло, и потому, помимо денег, полученных от торговли, чиновники обогащались еще и тем, что крали все, что плохо лежало. Таким образом в стране складывалась парадоксальная ситуация, а именно: несмотря на довольно большой товарооборот во внешней торговле, торговле, без сомнения, выгодной, несмотря на завозимые огромные богатства из Нового Света, несмотря на такое же огромное количество рабов, поступавших из тех же краев, несмотря на постоянное увеличение налогов для собственного населения, казна все больше и больше пустела, страна разорялась, а чиновники богатели.
Любые попытки остановить грядущую катастрофу введением в силу эффективных законов оканчивались полным провалом. А само законодательное творчество сводилось к тому, что властьимущие, а точнее, люди, захватившие власть, за которую велась ожесточённейшая борьба между несколькими знатными фамилиями и орденами, всеми правдами и неправдами пытались оградить эту власть от простого народа и не дающих расслабиться конкурентов. Попросту говоря, награбив и наворовав сами, они запрещали это делать другим под страхом сурового наказания.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что, осознав столь печальное положение дел, осознав всю тщетность попыток их исправления, Сантьяго начал задумываться о скорейшем завершении карьеры придворного дипломата, карьеры законодателя и сконцентрировал все свои силы на том, что он еще не попробовал в жизни. Сантьяго надумал жениться.
Не будем долго распространяться по этому поводу, но и здесь нашего героя поджидало столь неожиданное и столь же привычное разочарование. Его невеста, девушка из знатной семьи, была застигнута им в объятьях любовника! Что, к слову, ни его самого, ни любовника девушки не удивило. Она лишь сказала Сантьяго, что ему не стоило так неожиданно возвращаться из дальней поездки и что когда она станет его законной супругой, этого больше не повторится.
Случись такое года два-три назад — и наш герой убил бы обоих без всякого промедления и сожаления, но сейчас он был уже более холоден и только лишь позволил себе спросить молодую беспечную особу о том, почему же она так подло с ним поступила? Но, к своему удивлению, в ответ он услышал не исповедь с просьбами или мольбой о прощении, а гордую речь южной женщины о том, что она вовсе и не обязана отчитываться ни перед ним, ни перед кем бы то ни было. И впредь этого, т.е. отчитываться, делать не будет. Хотя и дала обещание быть верной женой.
Безусловно наш герой поверил избраннице, да и что было делать? Ее речь произвела на него сильное впечатление и он понял, что сделал в общем-то правильный выбор в пользу девушки гордой, ценившей свои честь и достоинство! Но, все же Сантьяго решил не испытывать больше судьбу. Он решил для себя, что даже если в мире где-то и есть женщины, способные на высокие чувства, женщины с чистой, белоснежной душой, способные на самопожертвование ради любви, способные быть преданными женами и любящими матерями то, скорее всего, ему не суждено было встретить подобное светлое существо у себя на пути.
Так, сказавшись больным (заныли старые раны), Сантьяго удалился в имение, где и решил отсидеться, отдохнуть, поразмыслив немного о том, что же все-таки с ним приключилось?
Этому, кстати, способствовало еще и то обстоятельство, что общественное мнение стало складываться против него и жизнь при дворе, да и служба начали слишком уж тяготить молодого придворного. Все почему-то считали, что он непременно должен убить еще более молодого соперника, а отказ от столь ожидаемого его окружением поединка был расценен как трусость и слабость. И хотя все хорошо понимали, что у соперника Сантьяго просто не было шансов (он был слишком молод и нигде не служил), нарушение древних дворянских обычаев чести не одобрил никто: если уж принято убивать, а не прощать, то и нечего делать, нечего проявлять милосердие и снисхождение. Вот так и разбились мечты и надежды Сантьяго о стену человеческой алчности, лицемерия, жестокости и равнодушия.
2
По приезду в имение Сантьяго ждали тяжелые вести. Самой печальной из них было известие о том, что за несколько дней до его прибытия скончался отец. Так что нашего героя ждал холодный прием. Кроме этого, за время его отсутствия произошло еще несколько неприятных событий, которые только усугубили ситуацию. Дело в том, что последние несколько лет в их провинции свирепствовали, поочерёдно, сначала чума, а затем испепеляющая жара, приведшая к катастрофической засухе. К такой засухе, сравнение с которой не могли найти даже столетние старики. Не удивительно, что вследствие разразившихся катаклизмов часть населения провинции вымерла, часть отправилась на поиски лучшей жизни в соседние провинции, страны и города, а те, кто все же остался, влачили откровенно нищенское существование. С нескрываемым удивлением Сантьяго узнал о том, что близлежащее к замку селение, слывшее ранее как место бойкой торговли, самого выгоднейшего земледелия и скотоводства, полностью опустело, а точнее - было покинуто всеми жителями без исключения.
Эта новость, как и новость о смерти отца, так поразила Сантьяго, что некоторое время он отказывался верить в услышанное. Однако сомнения были рассеяны, когда он заметил, что и слуг в замке практически не осталось. Так что теперь никто уже не мог помешать молодому хозяину в одиночестве и тишине размышлять о случившемся, коротая за этим занятием длинные летние дни и короткие южные ночи.
Как ни странно, первое время, Сантьяго был даже несколько рад этому обстоятельству. Ибо, устав от суетной городской кутерьмы, он стал много читать, придаваться философским раздумьям, а когда уставал и от этого, то уезжал покататься верхом. И все же, через некоторое время, и эти занятия стали его утомлять, и нашего молодого героя начали посещать безотрадные мысли о бренности и бессмысленности земного существования.
Так однажды, пребывая в подавленном состоянии, он размышлял обо всем, что ему пришлось пережить;
- Есть ли какой-нибудь смысл в том, что происходило со мною? – постоянно крутилось в его голове, - Хорошо это или плохо, и нужно ли вообще кому-нибудь то, что я делал? Я воевал за корону, за честь, служил королю верой и правдой, но те, кто призывал меня к этому, сами попрали и попирают корону и честь, и вообще все святое.
- С одной стороны такая вот бессмысленная, беспросветная жизнь, а с другой: жалко себя, жалко так, что сердце в груди увеличивается, растет и душит меня от этой жалости к себе самому, от незнания куда себя деть, от невозможности найти себе место на этой грешной земле. Жалко, до боли, бессмысленно погибающую силу и молодость….
- Впрочем, и я был не лучше других. Непонятно, зачем эта скучная, бесполезная жизнь которую люди считают для себя обязательной? Куда делись люди у которых можно чему-нибудь поучиться? И вообще, как жить так, чтобы не чувствовать себя виноватым?
Так думал Сантьяго, и все в нем самом, да и вокруг, представлялось запутанным и бессмысленным. Все утратило смысл. Перестало быть интересным. Нередко, подобные мысли кружились вихрем в его голове и снова уносились куда-то, бесконтрольно, как будто проскальзывали по поверхности разума и снова проваливались во враждебную бездонную бездну, оставляя после себя ощущение сновидения. Это раздражало, рассеивало сознание, вызывало болезненное ощущение того, как будто им кто-то манипулирует, управляет им, расслабляет его разум и душу, подавляет волю и желание жить. Он ощущал себя пешкой в чей-то зловещей, циничной игре. Он понимал, что мысли эти бесполезны и не способны напитать ни душу, ни разум, не способны согреть его сердце. И от этого ощущения бессилия, от неспособности сопротивляться нахлынувшим переживаниям возникало настойчивая отвращение как к самому себе, так и к окружающей действительности.
Cловом, наш герой впал в депрессию. Запил. И если уж быть до конца откровенным, стал подумывать о самоубийстве. Впрочем, мы бы солгали, если сказали определенно, что он непременно думал об этом. Нет, он не думал, но мысли о прекращении жизни, жизни такой неудачной, бессмысленной и не нужной даже ему самому, сами всплывали из каких-то глубин и врезались в сознание. Причем даже тогда, когда к этому не было ни малейшего повода. Мы не солжем, если скажем, что теперь, после нескольких месяцев своего пребывания дома, наш герой был близок к отчаянию. В таком состоянии и застал его старый слуга Сальваторе (одинокий старик, преданный знатному роду, старик, которому просто некуда было идти), когда рано утром зашел разбудить не выходившего из покоев хозяина. К его удивлению Сантьяго уже был одет, и опытный, но заботливый глаз Сальваторе понял, что тот и не думал ложиться.
- Вам бы поехать развеяться, - предложил он Сантьяго. Но Сантьяго молчал.
- Простите, мой господин, за то, что смею вас беспокоить, - продолжил слуга, - однако я вижу, что вы очень томитесь. В ваши годы это не самое лучшее из того, чем мог бы заняться молодой дворянин. Конечно, я понимаю у нас стало скучно и бедно, и нет соответствующих развлечений, чтобы развеселить вашу светлость, но можете поверить мне, старому дураку, ваш покойный батюшка не одобрил бы такого унылого вида.
Тут Сантьяго словно очнулся и медленно, с паузой, как будто ему было трудно пошевелиться (хотя он и не был для этого достаточно пьян), произнес, - И…!? Что же ты предлагаешь!? - После чего опять сделался мрачен и устремил свой разгневанный взор прямо на так не вовремя потревожившего его старика.
- Простите за смелость. Но я мог бы вам предложить посетить одного здешнего лекаря. По правде сказать, это даже не лекарь, а маг! По крайней мере так раньше о нем говорили. Он, кстати, единственный, кто не бросил селения, - Сальваторе прокашлялся. - Говорят, он помогает в нужде и болезнях. Вы бы посетили его, мой господин. Все будет вам развлечение! Коня я напоил и запряг. А вы, между прочим, ни разу не удосужились там показаться. Впрочем...? Еще раз простите за дерзость.
Эта последняя реплика была уже лишней, старик это понял когда заметил, что хозяин больше не сердится. Мысль о поездке, пусть и совершенно бессмысленной, но любопытной, пришлась ему по душе. Сантьяго быстро поднялся, спустился в конюшню и через мгновенье уже мчался верхом по полям Андалусии.
Первое, что бросалось в глаза, когда Сантьяго стал приближаться к селенью, были заброшенные и полностью выгоревшие от нестерпимого зноя многочисленные виноградники, поля и сады. Было видно, что жизнь давно уже обошла стороной эти места. Полностью высохшие, как будто обугленные, деревья и лозы, уродливо выступающие из потрескавшейся земли, несколько лет не видевшей влаги, напоминали о смерти и вызывали в душе наблюдателя самые жуткие ассоциации. Сантьяго мчался как сумасшедший, желая как можно быстрей проскочить это место.
Скачка длилась недолго. Конь начал выбиваться из сил, и по мере того, как наш герой приближался к селенью, картина начинала понемногу меняться. Со всех сторон показались полуразрушенные постройки и зелень, спрятавшаяся в тени старых заборов и начавших уже разрушаться домов. Ближе к центру дома и деревья становились крупнее, воздух прохладнее, а настроение не таким уж и мрачным. Конь пошёл шагом, темп замедлился, и Сантьяго вдруг вспомнил, что в спешке забыл расспросить Сальваторе о том, где конкретно можно было найти этого одинокого лекаря-мага.
После коротких раздумий он принял решение двигаться к центру селения и уже оттуда продолжить свой поиск. Это было сугубо практическое решение, ибо после того, как сердце его не раз было обмануто несбывшимися ожиданиями, он решил впредь более руководствоваться голосом разума, а не эмоций. Он вспомнил, что когда-то в центре селения располагался огромный колодец, где каждый желающий мог напоить скот и утолить свою жажду.
И действительно, на площади в центре селения наш герой обнаружил огромный и очень глубокий, обложенный камнем, колодец, глубина и размеры которого не позволили ему окончательно пересохнуть.
Утолив свою жажду и жажду взмыленного после скачки коня, Сантьяго спрятался в тень для короткого отдыха.
Но только лишь он это сделал, как тут же заметил, что к колодцу, немного прихрамывая, приближается человек невысокого роста. Присмотревшись, он понял, что это был мальчик (подросток) – калека, скорее всего сирота, брошенный здесь против собственной воли и вынужденный выживать несмотря ни на что. Мальчик не видел Сантьяго, и поэтому, когда тот появился из-за деревьев, это вызвало в нем нескрываемое удивление и даже испуг. Будучи не столь расторопен как его физически полноценные сверстники, калека аккуратно поставил кувшин, медленно развернулся и стал удаляться.
Он шел очень медленно, раскачиваясь во время ходьбы своим хрупким, искривившимся, высохшим телом. Сантьяго не спешил догонять мальчугана, и вообще не хотел того торопить. Он понимал, если в селении кто-то и есть то, скорее всего, эти люди будут держаться друг друга. Думая так он старался не упускать ребенка из виду, но в какой-то момент тот развернулся, бросился за угол и неожиданно скрылся. Сантьяго тут же ускорился, последовал следом и, повернув за мальчишкой, увидел сначала дорожку, ведущую к дому, а затем быстро захлопывающуюся деревянную дверь.
Несмотря на огромный засов, дверь оказалась незапертой. Не мешкая, незваный гость окликнул хозяев и, не дожидаясь ответа, вошел. Через секунду он оказался в довольно темной прихожей, в которой с трудом, в полумраке, рассмотрел еще одну дверь, к слову, также незапертую. И тут он услышал, что кто-то за дверью прокашлялся, и старческим голосом, звучащим с натугой и хрипотцой, отозвался на хлопанье двери и скрип заржавелых петель.
- Входите!
- Входите, раз уж пришли! – повторил тот же старческий голос.
Переступив за порог, Сантьяго вновь оказался, в такой же, как и прихожая, темной и маленькой комнате. Войдя с яркого света, он чувствовал себя словно в черном мешке, так что, поначалу, только и мог различить два человеческих силуэта в самом углу, да маленькое оконце в стене, освещавшее стол с какой-то посудой, шкатулками, колбами и другими предметами, о назначении которых он мог только догадываться. В этот самый момент один из двух силуэтов (тот, что был покрупнее) отделился и стал приближаться к нему. По мере того, как зрение возвращалось к Сантьяго, он стал различать в приближающемся человеке мелкого, высохшего до костей и смешного на вид старика; в одежде напоминавшей лохмотья, с платком на челе. Вид у старика был откровенно отталкивающий: нос, резкой горбинкой, впавшие скулы, выкатившиеся из орбит и помутневшие от старости, большие глаза. Редкие волосы на подбородке торчали в разные стороны как лопнувшие, проржавевшие струны старой гитары. Старик был больше похож на засохшее дерево или, быть может на состарившегося разбойника, по немощи тела нашедшего пристанище в этих местах, нежели на добропорядочного гражданина, заслужившего себе тихую и безмятежную старость.
Молчание длилось недолго.
- Позвольте спросить, что вам нужно от нас? И кто вы такой? - обратился к Сантьяго старик, и не дожидаясь ответа, добавил: - Я вижу, вы человек благородный? Или я ошибаюсь?
- Вы не ошиблись! Я дворянин и хозяин здешнего замка! - ответил Сантьяго.
- И чем же мы обязаны такому знатному гостю, который не погнушался посетить столь неприятное место? Место, забытое Богом и проклятое людьми? - продолжил старик, не скрывая сарказма и любопытства.
Сантьяго держался уверенно, но чувствовал, что в тоне его разговора проскальзывают еле уловимые нотки превозношения и презрения к собеседнику, нотки, от которых он никак не мог отвязаться. Он ответил хозяину этой жалкой лачуги, что только недавно узнал о трагедии, которая постигла селение. Что хочет вернуть жизнь в эти места, что посчитал своим долгом узнать обо всем поподробнее.
Но говоря это, он не мог не заметить, что его слова не произвели на его собеседника ни малейшего впечатления. Более того, было видно, что старик не скрывал своего недоверия по отношению к незваному гостю и совсем не желал, чтобы кто-то здесь что-то менял (казалось он видел, что Сантьяго лукавил и приехал только из праздного любопытства). Так что, как только Сантьяго закончил, он предложил ему сесть и сказал:
- Молодой человек, я уже слишком стар и слишком опытен для того, чтобы сразу понять, зачем вы пришли и что вам действительно нужно.
- И что же? - смутился Сантьяго.
- Вам, видимо, рассказали о чудаке, который остался один да еще занимается магией? Ну конечно же, это ведь так интересно! Только вот знайте, - старик волновался, - пока я живой, люди сюда не вернутся! Да и вам делать здесь нечего. Уезжайте от сюда. Уезжайте скорее. Это селение проклято. Да и замок ваш проклят. Езжайте в столицу, за море, словом, бегите отсюда подальше, иначе погибнете, - было видно, что произнося эти слова, старик явно боролся с волнением. - Мне говорили, что приехал новый хозяин и, что он мается от безделья и скуки. Есть еще добрые люди, что заходят ко мне. Но вам я не нужен, как ненужно вам это селение и все, что с ним связано. Здесь пахнет смертью. Вы разве не чувствуете ее злого дыхания? Ее зловонного запаха? Она убивает любого, кто останется здесь и попробует с ней пошутить. И до меня она в скором времени доберется. Только… - старик замолчал, отошел от Сантьяго и сел на кровать, возле мальчика. Воцарилось молчание.
Отдышавшись, старик продолжал:
- Если вам это так интересно, может быть, вы захотите узнать о том, как со мной пошутила судьба? - выдавив из себя эту фразу, он опять замолчал и задумался, но через мгновение, словно опомнившись, вдруг пристально посмотрел на Сантьяго и произнес: - А может быть, у нас с вами похожие судьбы?
В этом вопросе было что-то зловещее, что-то такое, чего Сантьяго, сам не ожидая того, испугался. Но не желая показать и тени смущения, он сел и произнес, стараясь при этом выказать как можно большее равнодушие.
- Сделайте милость! Не зря же я ехал в эти места. Прогулка будет вдвойне приятнее, если предполагает общение с опытным человеком, много узнавшем о жизни и смерти (сказав это, он улыбнулся). Кстати, мне некуда торопиться, и, более того, я готов заплатить за интересный рассказ. Надеюсь, вас это предложение не оскорбило?
- Ну, что вы, - заволновался старик, - деньги лишними никогда не бывают. Вы же не думаете, что деньги старику не нужны? Вот постареете, сами узнаете. Если доживете, конечно, - эту последнюю фразу старик сказал намеренно тихо, так, чтобы Сантьяго ее не расслышал.
- Хорошо! - старик опять закряхтел. - Слушайте! Но только не перебивайте, а то я стал слишком забывчив, могу и не вспомнить всего. Итак: когда-то, меня, как и вас, звали Сантьяго.
- Что значит когда-то?
- Я же просил не перебивайте меня! - завопил старик умоляющим голосом. Сантьяго кивнул головой в знак согласия, и тот продолжал.
3
- Как я сказал, когда-то меня звали Сантьяго. Я был пастухом, был молод и, как мне казалось, абсолютно свободен. Овцы давали мне все необходимое для поддержания жизни. И, по правде сказать, мне так мало всего было нужно: самая простая одежда, крыша над головой, кусок хлеба и хорошая книга. Это было время длительных переходов с места на место и покоя души. Не погрешу против истины, если скажу, что это было самое лучшее время из всей моей прожитой жизни.
- Так прожил я несколько лет, пока однажды в тихом и ничем не примечательном месте не встретил человека, назвавшегося Мелхиседеком. Он рассказал мне о том, что каждый человек должен соответствовать тому, к чему его определила судьба. О том, что я способен на большее. О том, что все люди, пока они еще молоды, знают свою судьбу, но затем, среди суеты и обыденности, они совершенно забывают об этом. Он открыл мне великую истину, утверждавшую, что независимо от того, кем ты являешься и что делаешь в жизни, когда ты по настоящему чего-то захочешь, то непременно достигнешь желаемого, ибо такое желание зародилось в душе у Вселенной.
Он был хитер и умен, поэтому, видимо, и явился в тот самый момент, когда мной одолевали сомненья. Он убедил меня в том, чтобы я продал овец и отправился путешествовать. Отправился осуществить то, к чему призывала судьба: на поиски нового счастья, на поиск сокровищ, которые помогли бы осуществлению моих тайных желаний, помогли бы мне начать новую, полную радости и беззаботности жизнь.
Так я и сделал! Я продал овец и отправился в Африку, к пирамидам. Ибо все говорило о том, что именно там я найду то, что мне было обещано.
Пока старик говорил, Сантьяго понял, что тот изрядно волнуется. Нетрудно было заметить, что воспоминания о прошлом причиняют изрядную боль этому исстрадавшемуся, измученному человеку. Проговорив последнюю фразу, старик замолчал, опустил взгляд и некоторое время думал о чем-то. Но затем, после глубокого вздоха, снова продолжил.
- Нет смысла подробно рассказывать о том, что со мной приключилось, о том, что я изведал и испытал. Скажу лишь о главном: там, в пустыне, я встретил Алхимика, - того, кому открыты тайны вселенной и дан ключ к познанию истины. И, как мне казалось, он был именно тем, кто бы смог указать для меня истинный путь, не только к сокровищам, но и к познанию тайн мироздания. Он научил меня читать знаки судьбы! И я понял тогда, что мой путь, это не просто движение к цели, к сокровищам и процветанию. Я понял, что уже само пребывание на Пути есть сокровище и полнота. Он научил меня слушаться сердца и рассказал об Изумрудной Скрижали, начертанной на Душе Мира. О скрижали, которая является посланием к нам, т.е. к тем, кто ищет себя на пути.
Он научил меня чтению этой скрижали. Под его руководством я узнал извечную тайну о том, что наш мир – это всего лишь видимая часть бога, что алхимия, которой я у него обучался, способна переводить духовное совершенство в материю (в золото).
Так я стал совершенно другим. Я думал, что слился с природой и окунулся в Душу Мира так глубоко, что уже перестал быть простым человеком. Я думал, что так мне открылась любовь! Я думал, что так же как он, стал алхимиком!
В итоге мое путешествие закончилось сказкой, в самом прямом понимании этого слова. Я вернулся домой, и мне было указано место, где были зарыты сокровища. Затем я женился на Фатиме, девушке, которую полюбил, пребывая в оазисе. Я увез Фатиму (нужно сказать, это мне дорого стоило, в смысле денег, конечно)…, но разве деньги имеют значение, когда ты находишься во власти у страсти?
Итак, я увез Фатиму, и мы поселились вот в этом селении, которое в те времена было местом цветущим и радостным.
Мы построили дом, и я занялся тем, что умел: купил отару овец и снова стал пастухом. Однако после нескольких месяцев, проведенных с отарой, моя любящая супруга впала в уныние и стала жаловаться на то, что ей скучно одной (она часто оставалась в то время одна). Фатима неустанно твердила, что при нашем богатстве пастушеское занятие мне не к лицу, что люди смеются над нами, и еще много чего она наговорила тогда, всего я уже и не помню.
Ну, а я…? Что мог сделать я, будучи молодым и ослепленным любовью? Я так любил Фатиму, что не стал ей перечить. Я продал отару, но при этом твердо решил, что не буду жить в праздности и обязательно найду себе достойное дело. Так я занялся заготовкой и скупкой руна (овечьей шерсти). Кроме этого, я начал лечить всех, кто ко мне обращался. Приобретенные в далеком Египте тайные знания мне помогали, в силу чего многие из тех, кто приходил и обращался за помощью, вновь обретали здоровье, избавлялись от тяжких страданий или получали заметное облегчение во время недуга. Не удивительно, что с каждым днем, все больше и больше, росла моя слава целителя и чудотворца, а также рос капитал.
Казалось, все складывалось лучше чем мы того ожидали: у нас с Фатимою выросли дети, я был на вершине блаженства, дом и слава моя умножались с невиданной легкостью и быстротой.
В то время я был беспечен и слишком наивен для того, чтобы увидеть призрачность и шаткость своего положения. Так, когда мне говорили о зависти, о том, что люди называют меня колдуном, я только лишь усмехался и всегда прогонял от себя непрошенных сплетников.
Увы, но счастье кончилось слишком внезапно. Настолько внезапно, что буквально лишило меня малейшей возможности хоть как-то суметь подготовиться к обрушившимся, словно лавина, несчастьям.
Началось все с того, что два моих сына, которых я удачно женил, сговорившись, предъявили претензии, что будто бы я недостаточно наградил их богатством. Я же стоял на своем и решительно отказал им в прибавке к наследству. Так зародилась вражда внутри нашей семьи. Как огонь она пожирала нашу былую любовь и привязанность. В результате этой вражды мои сыновья склонили на свою сторону и троих моих дочерей, которые также потребовали от меня более чем заслужили. В итоге, мы с Фатимою остались одни: униженные и оскорбленные, презираемые не только детьми, но и практически всеми, кто нас окружал.
Хуже всего было то, что не к кому было обратиться за помощью или поддержкой. Скажу даже больше; я чувствовал, что меня презирают, чувствовал зависть вокруг, чувствовал, как люди ждали моего разорения и унижения. Казалось, всех радуют наши проблемы. И действительно мне было трудно вести дела одному. Этим не преминули воспользоваться мои компаньоны, стараниями которых, дела мои со стремительной быстротой приходили в упадок, а состояние начало таять как дым.
Развязка этой грустной истории не заставила ждать: все кончилось тем, что в одну из ночей вдруг, неожиданно загорелись склады и хранилища шерсти. Так, в одну ночь, я лишился всего состояния.
Признаюсь, это был удар сокрушающей силы.
Но все же я утешал себя тем, что могу исцелять и что это умение не позволит мне окончательно разориться. И тут, к своему удивлению, я нечаянно обнаружил, что дар, полученный мной от алхимика, совершенно исчез, и люди, которые обращались ко мне в надежде на исцеление, в большинстве своем не получали желаемого. Скажу даже более: некоторые из них умирали загадочной смертью, умирали в страданиях и ужасающих муках. Увы, догадаться нетрудно, что после такого позора мое имя не только в селении, но и во всей близлежащей округе стало звучать как проклятие.
А дальше было то, о чем вам известно: сначала чума, во время которой умерла Фатима. Затем страшная засуха и несколько лет постоянных неурожаев уничтожили практически все население. Оставшиеся жители спешно бежали, будучи непреклонно уверены, что это именно я отомстил им за все: за зависть, поджог, клевету и душевные муки.
- И вот теперь я остался один, - старик произнес эту фразу со вздохом отчаяния и безнадежности.
- Да еще вот прибился ко мне сирота. Так и живем мы, а точней, выживаем вдвоем. Нас спасает от смерти и голода мое умение врачевания травами. Единственное, что осталось от тех незабвенных времен. Вот так и живу я в ожидании смерти и с мыслью о том, что кто-то очень жестоко со мной обошелся. С мыслью о том, что я был обманут. С ощущением, что будучи в двух шагах от настоящих сокровищ, я покусился на сокровище ложное, тленное и ускользающее.
Но почему так со мной поступила судьба - мне не ведомо. Я помню, как Мелхиседек намекал мне на то, что величайшая ложь думать так, будто бы жизнь нам неподвластна. Считать, что жизнью управляем не мы, а судьба. Тогда мне казалось, что он не солгал, а теперь.., - развел руками старик, - я и не знаю, как все это можно понять? Ведь я хотел лучшего. Хотел быть счастливым. Хотел быть любимым и Фатимой, и детьми. И мне даже казалось, что все это находится в моей власти. Но.., - в воздухе зависла тяжелая пауза, - После всего пережитого, у меня создалось впечатление, что я был игрушкой в чьих-то злобных руках! Вот только кто так зло со мной пошутил, я не знаю? И наверно, уже не узнаю до смерти.. !
О, если бы я был еще молод, то непременно отправился в путь и разыскал бы алхимика. И я бы спросил у него, - почему так случилось, что в поисках счастья я нашел лишь страдания и смерть? О, если бы я был еще молод….!?
Но силы мои на исходе. И вряд ли я доживу до ближайшей весны…..
Закончив рассказ, старик присел на кровать и заплакал: в мире нет ничего более жалкого, чем плач ребенка и старика.
Некоторое время они сидели в молчании.
Столь грустная и неожиданная развязка истории и не менее неожиданная реакция старика откровенно смутили молодого Сантьяго. Ему захотелось утешить несчастного, отвлечь его, может быть даже развеселить или, в конце концов, заплатить ему сумму больше той, на которую старик мог рассчитывать. Сантьяго стал машинально рыться в карманах, нащупал там несколько золотых и со смущением положил их на стол.
Но, как оказалось, старик не заметил ни смущенья Сантьяго, ни денег, казалось, он вообще забыл о присутствии гостя. Он только плакал беззвучно, глотая рыдания, словно стыдясь своего малодушия.
Молчание становилось невыносимым и удушающим. Сантьяго стал чувствовать, как сострадание к несчастью этого маленького и жалкого человека наполняет всю его душу и требует действия. Действия, которое может прервать всю цепочку страданий как его самого, так и этого старика. В этот момент он с ясностью понял: все, что случилось и с ним, и с его собеседником, случилось не зря, что это лишь только начало чего-то совсем неизведанного, того, что может перевернуть всю его жизнь, жизнь бессмысленную, странную и в общем ненужную. Он понял, что было бы преступлением оставаться в бездействии и погибнуть как этот старик. Мысль эта буквально обожгла его тело, как обжигает тело клинок, впившийся в плоть, клинок, который своим острием смог дотронуться до самого сердца. Боль от этой мысли стала невыносимой. Ее нельзя было ничем заглушить. И, более того, эта боль только усиливалась от утомительного ожидания и бездействия. Ждать больше было нельзя, и наш герой решил действовать. Действовать незамедлительно.
Полный текст книги вы найдете здесь: