УБИТЫ ПОД МОСКВОЙ
Повесть.
Автор Константин Воробьёв.
Константин Дмитриевич Воробьёв, русский писатель,
яркий представитель «лейтенантской прозы».
Продолжение 6 повести.
Продолжение 5 http://www.proza.ru/2019/07/01/719
6
«Донесение о результатах ночной разведки капитан Рюмин отправил в штаб полка в пять часов. В нём запрашивались ближайшая задача роты, связь и подкрепление соседями. Связной возвратился в восемь двадцать с устным распоряжением роте немедленно отступать. Рюмин приказал курсанту описать внешность командира полка. Курсант сказал, что он ростом с него, а по званию майор.
Рюмин видел, что связной говорит правду, – он был в штабе ополченского полка, но выполнять устный приказ неизвестного майора не мог.
С командиром первого взвода лейтенантом Клочковым Рюмин подтвердил своё донесение и запросы, и тот в восемь тридцать выехал в штаб полка на полуторке. В восемь сорок в поле за рвом появились броневики – разведчики противника, неожиданно обстрелянные четвёртым взводом, и в него отправился политрук Анисимов. Командование над первым взводом Рюмин принял сам. В десять пятнадцать начался миномётный налёт.
В тринадцать ноль пять Рюмин получил донесение лейтенанта Ястребова о гибели Анисимова и шести курсантов.
Лейтенант Клочков всё ещё не возвращался из штаба полка.
В четырнадцать тридцать миномётный обстрел возобновился, но уже без прежней системы и плотности. Клочкова не было. В тылу ревели танковые моторы. И Рюмин понял, что рота находится в окружении. Он был человеком стремительного действия, неспособным ожидать, таиться и выслеживать, оттого каждое поисковое положение, мгновенно рождавшееся в его мозгу, казалось главным, и в результате главным представлялось всё, о чём бы он теперь ни думал.
Ему понадобилось не много времени, чтобы построить свои мысли в ряд и рассчитать их по порядку номеров. На первое место встала возможная танковая атака немцев с тыла. Рюмин мысленно немедленно отбил её. Атака повторилась, и снова он увидел раздавленные сараи и хаты, уничтоженные танки и живых курсантов... Но он тут же спохватился и понял, что одним сердцем поражать танки курсантам будет трудно. В роте насчитывается двести двадцать винтовок. Есть свыше четырёхсот противопехотных и полтораста противотанковых гранат. И есть ещё бутылки с бензином, но Рюмин не считал их оружием... «Атаки с тыла мы не выдержим, думал Рюмин, паника сметёт взводы в кучу, а танки раздавят...».
И у него осталась одна слепая надежда на то, что атака всё-таки начнётся из-за рва. Это было не только надеждой – это стало почти желанием, потому что Рюмин, как и все те десятки тысяч бойцов, что однажды попадали в окружение, устрашился невидимого врага в своём тылу.
День истекал. Мины изредка перелетали через окопы и грохотно садились на огородах. Ни с тыла, ни с фронта ничто не предвещало атаки. Рюмину пришла мысль, что немцы, занимавшие село впереди, находятся на временном отдыхе. Иначе зачем бы они маскировали во дворах машины? Разведчики видели там автобусы. Что это, хозчасть? Мотомехполк? Батальон? Рота? А что, если броском вперёд... И разгромить и выйти к лесу, а по нему на север и... Но обязательно разгромить! Курсанты должны поверить в свою силу, прежде чем узнать об окружении! А как же раненые? Их восемь человек. И уже семеро убитых...
В семнадцать часов обстрел кончился. Рюмин послал связного в четвёртый взвод с приказанием подготовить братскую могилу. Он решил с наступлением темноты двигаться по рву на север, захватив раненых, и где-нибудь по болоту или по лесу выйти к своим...
Хату никто не тушил, и к вечеру она истлела до основания. В середине пожарища непоколебимо-устремлённо, как паровик, нетронуто стояла чёрная русская печь с высокой красной трубой, и вокруг неё бродил пацан без шапки и что-то искал в золе. «Гвозди собирает!», с яростной болью подумал Рюмин и оглянулся назад. Курсанты шли в ногу и все смотрели на пацана, и всё же Рюмин не сдержался и свирепо скомандовал:
– Твёрже шаг!
Мальчишка испуганно спрятал за спину руку, попятился к печке и прижался к ней.
На кладбище скапливались вечерние тени. Четвёртый взвод полукругом неподвижно стоял поодаль широкой тёмной ямы, а перед нею полукругом лежали семеро убитых, завернутые в плащ-палатки. Рюмин вполголоса приказал роте построиться у могилы в каре и, ни к кому не обращаясь, сказал:
– Откройте их.
Никто из курсантов не сдвинулся с места. Молча, взломав левую бровь, Рюмин осторожно повёл глаза по строю, и Алексей понял, кого он ищет, и не стал ждать. Он подошёл к мертвецам и, полузажмурясь, начал одной рукой развязывать концы плащ-палаток, и это же стал проделывать Рюмин, и тоже одной рукой. Они одновременно управились над шестью убитыми и разом подошли к седьмому. Это был курсант Мирошник. Он лежал лицом вниз, а в разрез шинели, между его ногами, торчмя просовывалась голая, по локоть оторванная рука. На ней светились и тикали большие кировские часы. Рюмин издал птичий писк горлом и выпрямился, враз поняв, что всё, что он задумал с похоронами, – негодно для жизни, ибо кроме отталкивающего ужаса смерти и тайного отчуждения к убитым, никто из курсантов – сам он тоже – не испытывает других чувств. У всех было пронзительное желание быстрее покончить тут, и каждый хотел сейчас же что-то делать, хотя бы просто двигаться и говорить. Тогда Рюмин и понял, что «со стороны» учиться мести невозможно. Это чувство само растёт из сердца, как первая любовь у не знавших её...
По тем же самым причинам – вблизи обращённые на него глаза живых – Рюмин не смог на кладбище сообщить роте её истинное положение, и тогда же у него окончательно созрело и чётко оформилось то подлинное, на его взгляд, боевое решение, путь к которому он искал весь день.
Уже в сумерках рота покинула кладбище и безымянную братскую могилу. У церкви Рюмин снова построил взводы в каре, и курсанты видели, что капитану очень не хватает сейчас стека.
– Товарищи кремлёвцы! Утром мною получен приказ... – Рюмин замолчал и что-то подумал, кто-то ещё боролся с ним и хотел одолеть, – приказ командования уничтожить мотомехбатальон противника, что находится впереди нас, и выйти в район Клина на соединение с полком, которому мы приданы. Атакуем ночью. Огневой подготовки не будет. Раненых приказано оставить временно здесь. Их эвакуирует другая часть... По местам!
Курсанты заняли свои окопы. Минут десять спустя по селу метнулся горячий, с удавными перехватами щекочущий визг, и старшина сообщил вскоре взводам, что на ужин будет кулеш и бесхозная свинина.
Санинструктор нашёл помещение под раненых.
– Главное, товарищ капитан, две пустые комнаты, – доложил он Рюмину. – А под ними какой-то двухэтажный подвал. БУ прямо... Только вам самим надо поговорить с хозяином.
Домик был старый, широкий, покрытый черепицей вперемежку с тёсом и подсолнечными будыльями. Рюмин оглядел его издали. Ему не хотелось входить в него и видеть пустые комнаты и «БУ прямо». «Надо оставить у них не только винтовки, но и гранаты... И санинструктора». Тот стоял рядом рост в рост, и сумка съехала на живот, а верхний рожок у креста на ней оторвался, образовав букву "Т".
– Вы... москвич? – негромко спросил Рюмин.
– Не понял вас, товарищ капитан, – сказал санинструктор и поправил сумку.
– Можете готовить раненых к переводу. Я здесь договорюсь, – мягко сказал Рюмин.
На крыльце домика отрадно пахло мочёным укропом. При тусклом каганце в сенцах возился над кадкой маленький старик в дублёном полушубке. Рюмин встал на пороге и поздоровался. Старик пощурился на него и незаметно выпустил из рук огурцы обратно в кадку. На вопрос Рюмина, он ли хозяин, старик сказал, что хозяин теперь всему война. «Наши раненые и санинструктор тоже должны знать это, поспешно подумал Рюмин, – хозяин теперь всему война. Всему!». Но осматривать комнату и БУ он не стал.
Старик ничему не противился. Он только спросил:
– А кормить раненых вы сами будете?
– Да, – сказал Рюмин. – С ними остаётся и наш доктор.
– А вы все... никак уходите?
У него были белесые тихие глаза, готовые смотреть на всё и всему подчиняться, и Рюмин подумал, что, может, не следует к нему определять раненых. Погасив каганец, старик проводил Рюмина с крыльца и во дворе сказал:
– А взяли они вас, сынок, как Мартына с гулянья!
Рюмин снова неуверенно подумал, что, может, не следует оставлять в этом доме раненых.
– Мы вернёмся через три дня! – вдруг таинственно сказал он, вглядываясь в стариковы глаза. – И тогда заплатим вам за помощь Красной Армии. Понимаете?».
Продолжение повести в следующей публикации.
05.07.2019