Написано в соавторстве с Леонидом Копыловым.
ВЕНА. Апрель 1878 года.
- Я понимаю, герр барон, что выгода отнюдь не является основополагающей Вашего решения, но почему Россия? Азиатская, непредсказуемая, с огромной территорией.
- Именно это меня и привлекает, господин майор. Вам, как заведующему русской службой, должно быть известно, сколько возможностей таит в себе загадочная Россия.
- А вы, барон, романтик!
- Но, как говорят русские, не чистой воды. Не забывайте, я уже работал в России…
- Санкт-Петербург – не Россия! Уж Вы-то мне поверьте! Вы собрались переселиться за две тысячи миль на восток.
- Говорят, Волга очень красивая река, особенно летом.
Фон Вакано взглянул в окно, выходящее на площадь, где был виден памятник князю Шварценбергу. Начальник русской службы Эвиденцбюро(1) проследил за его взглядом.
- А вот князь романтиком не был, - задумчиво произнёс он. – Поэтому и обласкан тремя величайшими властителями Европы. Но вернёмся к нашей беседе. Русские, как и все азиаты не очень ладят с алкоголем, а Россия на последнем месте в мире по его потреблению. Значит, надо заставить русский народ пить.
- Русских вообще трудно заставить, господин майор.
- Немецкий язык полон синонимов, герр барон. И, конечно, я имел ввиду подсунуть идею. В любом случае фон Леддин(2) одобрил Вашу кандидатуру. Вы вне подозрений, в России Вас знают, как надёжного поставщика пивного оборудования.
- Но Вы удивитесь, господин майор, - после короткого молчания ответил Вакано, - я хочу научить русский народ не столько пить, сколько пить культурно.
- Вот и дерзайте Альфред! За успех!
Начальник русского отдела Эвиденцбюро поднял бокал со штайнбиром.
САМАРА. Апрель 1912 года.
- А я говорю, нет отвратительнее и ужаснее пьяного русского мужика! Если человек образ Божий, то под воздействием Бахуса он приобретает поистине демонические черты. Именно люди, подверженные пьянству совершают большинство самоубийств. Именно у пьющих родителей дети либо умирают при родах, либо рождаются больными и уродами.
Михаил Дмитриевич замолчал и оглядел залу. Паузу он выдержал не более полуминуты.
- Поэтому считаю повсеместное ограничение продаж вина, водки и пива жизненно необходимым для дальнейшего процветания России. Да что там процветания, господа! На чашу весов поставлено само выживание русского народа. И наш самарский край должен подать пример всей России. Я закончил, господа!
Под аплодисменты Челышов сошёл с трибуны.
Следующий выступающий явно пропонировал Михаилу Дмитриевичу. Он напомнил, что пятьдесят лет назад край уже был всероссийским центром трезвенного движения.
- Ну и чего добилось это ваше трезвенное фрондёрство? – раздался насмешливый голос из зала. – Винный откуп заменили акцизом, отчего пьянство лишь распространилось.
Начались шумные дебаты. Противники всеобщей трезвости заявили о том, что купец I гильдии Альфред Филлипович фон Вакано прославил губернию, сделав её «пивной столицей» империи.
- Да как вы можете!
Михаил Дмитриевич вновь забрался на трибуну, потеснив оратора.
- Как вы можете такое утверждать! При всём уважении к Альфреду Филлиповичу им двигало стремление к прибыли, а вовсе не желание прославить город. Да и чем гордиться, господа? Гордиться надобно просвещением, высокой культурой, а вовсе не миллионами вёдер сваренного пива!
И вновь выкрики оппонентов Челышова утонули в бурных аплодисментах.
Агент наружного наблюдения Бурмистров не любил пиво. Он вырос в старообрядческой семье, где родители с детства внушали ему отвращение к винопитию. Если сатана хочет низвергнуть душу человеческую на самое дно ада, говорила часто матушка, он действует через вино.
- А пиво тоже грех? – спрашивал Коля.
- Пиво, сынок, ещё хуже вина. Если вино в церкви может превращаться в кровь Христову, то пиво воистину моча дьявола!
Но Прокопий Евстратович, наставник Бурмистрова говорил, что главное достоинство филера – не выделяться, и Николай, давясь и морщась, который раз прикладывался к кружке с «дьявольской мочой». А клиент, который час назад вошёл в особняк, что на той стороне улицы, всё не выходил.
Три дня назад один помощник гласного Городской думы обратился к молодому филёру с просьбой проследить за господином, который приехал в Самару из самой столицы. Господин этот якобы иностранец, толи немец, толи ещё какой нерусь и приехал по делам коммерции к самому пивному королю, то есть барону фон Вакано. Помощник этот вместе с просьбой ещё и целковый серебром присовокупил. Сказал, вынюхаешь что-нибудь стоящее, ещё рубль получишь.
Николай Бурмистров у Прокопия Евстратовича был на особом счету. С виду неприметный, росточка среднего, но в жилах такая силища, что сам Иван Максимыч Поддубный испытал на себе его хватку, когда с передвижным цирком приезжал в Самару. А парню-то всего девятнадцатый годок пошёл!
Вот уже в Иверском пробили к вечерней службе, а из дома так никто и не вышел. Бурмистров знал, что хозяина, барона Альфреда Филлиповича дома тоже нет. Из городской думы он отправился обедать в «Бристоль», а это надолго. Так что же гость делает в доме в отсутствие хозяина?
Тут в трактир ввалились трое мужичков, по виду артельных рабочих. Один из них, здоровый детина, явно страдал с похмелья. Кинулся к трактирщику заказывать пиво. Двое других отговаривали его. Мол, Семён Евдокимыч заругается, да и погнать из паркетчиков может. Из разговора Николай понял, что идти троице нужно в особняк барона, править паркет.
Пока паркетчики препирались, филёр, после короткого раздумья, решительно отодвинул кружку и встал.
Дверь Бурмистрову открыла горничная.
- Здравия желаем барышня!
Николай снял картуз и принялся мять его в руке, изображая этакого робкого парня. Но горничная, женщина средних лет сама помогла ему.
- Паркетчик что ли?
Филёр кивнул.
- От Семёна Евдокимыча мы.
- Проходи в гостиную.
Проводив Николая в гостиную, женщина ушла на кухню, а Бурмистров не теряя времени начал осматривать дом.
Минут через десять он понял, что ни в спальных комнатах, ни в оранжерее, ни на кухне никого кроме них с горничной нет. А в сенях обнаружил дверь, за которой была лестница ведущая вниз.
Горничная, которая по совокупности, видимо была и кухаркой, возилась на кухне и, Бурмистров достав из кармана брюк американскую новинку – электрический фонарь с кнопочным переключателем, стал спускаться по лестнице. Внизу он уткнулся в ещё одну дверь, за которой был длинный тоннель, выложенный красным кирпичом. Пройдя полсотни саженей, филёр понял, что находится в линдлеевской клоаке(3) . Это германское новшество только начали строить в Самаре, но благодаря ему, центр города уже стал чище.
А здесь, внизу в новой канализации и зловонный запах ещё не успел пропитать подземелье. Но он есть, принюхался Николай. Только это явно не запах отхожего места. И почему от него так кружится голова?
Что будет, если разом изолировать человека ото всех органов чувств? Если избавить его от зрения, вкуса, осязания, слуха, обоняния? Фон Вакано часто размышлял над этим вопросом. По его разумению выходило, что от такого опыта человек непременно должен потерять рассудок.
Воплощенный результат этого эксперимента находился перед Альфредом Филипповичем. Посреди комнаты, не шевелясь и не моргая, стоял Николай Бурмистров. Со стороны он выглядел безжизненным, а вкупе с остекленевшими глазами напоминал жутковатую восковую фигуру.
Фон Вакано подметил это сходство и усмехнулся, вспомнив предложение сына открыть в Самаре музей восковых фигур и поставить на входе незабвенного Челышова. В фартуке пивника да с кружкою в руке.
Впрочем, совсем уж истуканом Бурмистров не был. В его мозгу беспорядочно роились детские воспоминания.
Вот он стоит перед суровым дедом Порфирием. Коля ещё совсем маленький и пращур кажется ему высоким, как дерево и широким, как изба вместе с горницей. Впрочем, это было не так уж далеко от истины. Он рассказывает Коле о старце Капитоне, который постоянно носил на себе две каменные плиты по полтора пуда весом и советовал христосоваться не яйцами, а луковицей: «Ни яиц обагренных, сиречь красных, восхоте братии предлагать, но вместо того подаде им червленного горького цибула, сиречь луковицы – вместо яиц, в перемену христианския любви имети»
Динер ощупывал железные плечи состоявшего, казалось, из одних мышц Бурмистрова, а Вакано вглядывался в немигающие глаза филёра.
- Прекрасный экземпляр...
- Ein richtiger muzhik !(4)
- Карл, повторяю, мужик - в деревне и у меня на складах. Пиво ворует. А это вполне себе господин. Только вот костюм в канализации испачкал.
Барон расчесал изрядно поседевшую за последние годы бороду.
- Вы знаете, Карл, кто такие ракшасы?
- Wie bitte ? (5)
Вакано поморщился: - Извольте не говорить так при местных. Для русского уха звучит весьма ... zweideutig.
- Двусмыслово? - Вроде того. Так вот, про ракшасов в Индии... впрочем, нет! Тут скорее подходит слово "зонби". Известно Вам такое?
- Я знаю только "Sonder", барон. - усмехнулся Динер и козырнул.
- Ну, зондер Вы знаете, это по Вам, как говорится, за версту... Зонби, дорогой Карл, элемент африканской религии вуду. Африканцы, как, впрочем, и жители карибских островов, верят, что существуют колдуны, умеющие полностью подчинять себе волю людей, превращать их фактически в живых мертвецов.
Я много путешествовал и находил подобные мотивы в разных верованиях, у совершенно разных народов.
За каждым мифом, как нам обоим известно, стоит рациональное объяснение. И я его, кажется, нашёл.
Зонби - перед нами! Теперь вам с вашим чудовищным акцентом и отвратительным знанием русского не нужно погружаться в народную гущу. Всю черновую работу будет делать этот, хм, экземпляр.
- Verstanden ?(6)
Вопрос адресовался Динеру.
- Jawohl !(7)
Оба с изумлением воззрились на Бурмистрова.
- Похоже, эксперимент удался, - тихо произнёс барон.
- Ну что, как там поживает земляк Вольфганга Амадея Моцарта?
Михаил Дмитриевич был настроен благодушно, впрочем, как и всегда после сытного обеда. Пост закончился две недели назад, и ресторанные меню изобиловали мясными и рыбными деликатесами.
- Я поручил одному знакомому из наружки последить за бароном. Ещё вчера. Так вот, филёр мой нынче даже на службу не вышел.
- Может, австрияк его перекупил? – спросил Челышов, доставая из кармана сюртука кисет с табаком.
- Что значит – перекупил, Михаил Дмитриевич? – возмутился собеседник. – Я Колю Бурмистрова давно знаю. По гимнастическому кружку. Предан, как говорится, царю и отечеству. Я его по старой дружбе попросил…
- И этот ваш бессребреник прямо так и согласился?
В вопросе городского головы была явная насмешка.
- Не скрою, целковый подарить ему пришлось. А если что найдёт интересное, пообещал ещё один.
- Вот это уже ближе к действительности! Живём мы с вами, любезнейший, в веке коммерческом, и я не удивлюсь, если лет этак через десять корысть станет добродетелью.
- Николай Бурмистров не такой!
- Это хорошо, что вы верите в человека. В человека надо верить. Но до тех пор, пока он тверёзый.
- Вот с этим можете быть спокойны! Он, как и вы из старообрядцев, и отвращение к винопитию, как говорится, впитал с молоком матери. Здравый рассудок для него – состояние естественное.
- И где этот ваш здравый филёр пропадает?
Прохожие, гулявшие в это пятничный вечер по аллеям Струковского сада, если и видели неестественно бледного с застывшим взглядом юношу, то не придали этому особого значения. Может, болен, что и не мудрено после долгой зимы! А может морфию принял от телесных или душевных терзаний. Кто этих молодых разберёт! Через одного безбожники и революционеры!
Бледный Бурмистров явился под апрельским солнцем из канализационного люка подобно демону, выбравшемуся из преисподней на белый свет. Он шел, не замечая сочувственных или укоризненных взглядов частых в этот погожий вечер прохожих. Им двигало одно – выполнить приказ барона. Причём любой ценой!
- Бурмистров! Вот ты где! Тебя Прокопий Евстратович обыскались. Давай быстро в отделение!
Бурмистров продолжил движение, не обратив никакого внимания на своего сослуживца из наружки.
- Ты куда? А ну стой, кому говорят!
Крепкая ладонь легла на плечо Николая, и в тоже мгновение её обладатель был схвачен за ремень и кубарем полетел в кусты, ломая ветки с начинавшими набухать почками. А филёр, даже не запыхавшись, пошёл дальше. Всё произошло настолько стремительно, что никто из прохожих ничего не заметил.
Бурмистров же направил стопы свои к Александровскому скверу неподалёку от которого на Саратовской улице располагалась самая крупная в Самаре баня, не уступавшая московским Сандунам. И хотя Николай год уже как служил филёром, а сей род деятельности, как известно, делал человека неприметным, в нынешней походке его была какая-то неестественность, граничащая с театральностью. Так, наверное, шла статуя Командора, чтобы заключить в смертельные объятья вечного обидчика мужей дона Хуана.
Бурмистров заказал для себя целый номер, аж, за 90 копеек и потребовал вина. Да не, поди, какого, а бургонского красного по рублю за бутылку. Он сунул в руку банщика два целковых и отправился в свой номер.
Но отведать в этот день ненавистного ему вина филёр не успел. Он успел лишь снять пиджак и брюки, как в номер ввалились собственной персоной Прокопий Евстратович со своими соколами – агентами наружного наблюдения.
Прокопий Евстратович сочувственно смотрел на Николая. На этот раз взгляд молодого филёра был безмятежен, голубые глаза смотрели на окружающий мир с прежним детским любопытством.
- Как же так, паря? Ты же от вина всегда шарахался как чёрт от ладана!
- Вот он меня и попутал, Прокопий Евстратович! – беззаботно отвечал Бурмистров.
- Ты мне арапа не заправляй! Бес его попутал! Я, чать, не вчера родился, Да и тебя сорванцом ещё помню. Родителю твоему, Варсимею Порфирьичу обещал за тобой приглядывать. До сей поры ты у меня, Колька, на хорошем счету был. А сейчас уж и не знаю …
Прокопий Евстратович вздохнул совсем по-стариковски.
- Думаешь, я не знаю, что ты на стороне решил заработать? И что этот хлыщ из гордумы, помощник головы, тебе целковый в задаток дал? А господин Челышов с нашим пивным королём давно в разладе, и я Михал Дмитриевичу сочувствую, ибо сам ни водки, ни пива не пью и никому не советую. Но зачем ты, Коля в ихнюю свару полез? Паны дерутся, у холопов чубы трещат! Неужели не ведома тебе эта малорусская поговорка?
Наставник смотрел на молодого филёра как строгий, но любящий отец на нерадивого сына.
- У нас, Коля, весь город на ушах. Убийство неслыханного зверства, а ты не пойми, чем занимаешься!
Слова Прокопия Евстратовича летели в Бурмистрова как пушечные ядра в толстые стены Смоленской крепости. Крепость держалась.
А губернский город был действительно объят ужасом. Пару дней назад в водах реки Самарки было найдено обезглавленное женское тело. Мало того, у тела были отрублены все четыре конечности. Вся самарская полиция буквально землю носом рыла, но злоумышленников пока не нашла. И если бы мозг Бурмистрова не был затуманен загадочным напитком, который в рот ему влил помощник барона Карл Динер, между прочим, штатный сотрудник Эвиденцбюро, молодой филёр первым попросился бы в группу розыска.
Но теперь у парня была одна задача. Избавить самарскую думу от её нынешнего головы.
Барон задумчиво смотрел из окна на волжские воды. Паводок ещё не закончился, и в воде плавало много мусора. Вакано вспомнил недавнюю заметку в газете про обезглавленный и с отрубленными конечностями труп, найденный в Самарке, и передёрнул плечами. И тут же подумал, что эту ситуацию можно обратить на пользу делу. Зверское убийство, беспомощность полиции…
- Карл! – громко позвал он.
- Я здесь, экселенц!
Динер возник в кабинете быстро, будто бы стоял за дверью. Скорее всего, действительно стоял.
- Думаю, пора отправить мой эликсир, как говорят русские, в народ. Отвезите по бочке в пивные и трактиры, которые снабжаются у нас. Да проследите, чтобы смешали с венским, пильзенским… ну, не мне вас учить.
Карл приложил два пальца к виску и, развернувшись на каблуках, строевым шагом вышел из кабинета. А хозяин кабинета тяжело и вздохнул и вспомнил изречение Железного канцлера о том, что глупость – дар Божий, но злоупотреблять им не следует.
Но исполнительности старому псу Габсбургов, как любил его называть фон Вакано, было не занимать. Через три дня в питейных заведениях Самары стали поговаривать о том, что в городе действует шайка злодеев-убийц, которые покрываются кем-то из власть предержащих. И слухи эти легли на такую благодатную почву, что в городе запахло бунтом. Ещё помнились волнения пятого года, убийство Ивана Блока и полицейские сбились с ног, чтобы найти тех, кто лишил жизни и расчленил неизвестную пока женщину.
Прокопию Евстратовичу было не до Бурмистрова, и он отправил бесполезного Николая домой, объявив его больным. Но филёр не был больным. Просто он стал личностью с изменённым сознанием. Действие эликсира действовало не более трёх дней, потом ещё три дня ослабевало, сходя на нет. Поэтому зомбированный нуждался в постоянной подпитке. Подпитку обеспечивал Динер. Через три дня Николай стоял у канализационного люка. Было раннее утро, и Струковский сад пустовал. Карл вылезал на свет Божий со стальной солдатской фляжкой, а Николай как послушный ребёнок выпивал почти поллитра напитка.
Филёр должен был сыграть первую скрипку в дьявольском замысле фон Вакано, а именно достать «доказательства» того, что городской голова покрывает таинственных душегубов. Поэтому Бурмистрову было приказано явиться на службу и убедить начальство в своей готовности к выполнению обязанностей. До банного казуса Николай был на хорошем счету и когда он явился пред светлые очи Прокопия Евстратовича и со слезами на глазах принёс искренне раскаяние, то был немедленно введён в дело. В эту непростую пору для самарских serviteur de la loi(8) ещё пара рук да глаз лишними не были.
Молодой филёр, что говорится, с головой ушёл в работу. В напарники Николаю дали 25-летнего Матвея, того самого, с кем он так не по дружески обошёлся в Струковском саду. Да и шепнул обиженному Бурмистровым парню Прокопий Евстратович, чтобы глаз с Кольки не спускал!
Уж и неизвестно, какая сила помогала Бурмистрову, но Матвей был большой любитель выпить, хоть и скрывал, как мог, эту свою пагубную страсть от начальства.
Погоды в это время перехода от весны к лету в Самаре стояли благодатные, но сыщики не замечали распустившейся сирени и буйной зелени по берегам речки Самарки. Бурмистров стоял на берегу, глядя на текущие воды, Матвей сидел неподалёку на брёвнышке, отирая ветошью, новые штиблеты от самарской пыли.
- Дяденька!
По берегу к Николаю бежали двое ребятишек лет десяти. Лица напуганные, в глазах детский ужас.
- Дяденька, там, в кустах к берегу прибило, - задыхаясь от бега начал один.
- Чего прибило? – повернулся к нему филёр.
- Сам посмотри!
Дети повели его к прибрежным зарослям и с расширенными от страха глазами стали показывать в воду.
То, что Николай увидел в воде не вызвало у него трепета. Эликсир фон Вакано бежал по крови и в голове филёра сложился чёткий план. Голову завернуть в материю и нести в линдлеевскую клоаку.
Он обернулся к детям. Двое мальчишек стояли чуть поодаль, уставившись в землю и переминаясь с ноги на ногу.
Бурмистров вынул из кармана двугривенный.
- Держите, сорванцы! И никому ни слова об этом. А то придёт урядник, выпорет вас, а родителей в кутузку уведёт.
Мальчишки энергично закивали головами. Один схватил монету и вскоре оба улепётывали с берега.
Николай вошёл в воду и, схватив женскую голову за волосы, вытащил её на берег. Затем снял пиджак и завернул в него страшную находку.
Матвей всё так же сидел на бревне и со скучающим видом глядел на воду. Бурмистров осторожно положил завёрнутую голову на песок, чтобы напарник не увидел её за бревном.
- Ну и жарища! – произнёс Матвей, распахивая ворот рубахи.
- А в такую жару да пивка холодненького, - продолжил Николай.
- Грешно смеяться, - бросил на него быстрый взгляд напарник.
- Да я же вижу, как тебе невтерпёж. Иди, освежись, а я тут потопчусь немного.
- Ты серьёзно?
- Мы же на службе. Какие могут быть шутки.
- Да, а ты потом начальству меня сдашь!
- Это когда я тебя начальству сдавал?
Дважды упрашивать Матвея не пришлось.
- Oh, mein Gott! – не удержался от крика Карл Динер, когда Николай развернул перед ним находку. – Вы есть совсем безумный!
- Напротив Карл, герр Бурмистров совсем даже человек с умом, - ответил за филёра барон. – Несомненно, голова эта принадлежит найденному месяц назад телу. Теперь нам остаётся и вовсе пустяк – сделать так, чтобы полиция нашла эту голову. И не просто нашла, а нашла у нашего главного трезвенника, герра Челышова.
С этим проблем не было. Решено было доставить голову посылкой, а в день доставки анонимной запиской известить полицию.
Рано утром к начальнику наружки, выходящему из дома подбежал мальчишка и сунул в руки клочок бумаги. Развернув и прочитав записку, Прокопий Евстратович покачал головой.
- Тут без полицмейстера не обойтись!
Спустя два часа начальник городской полиции К-й с Прокопием Евстратовичем стучались в дверь дома городского головы.
- А хозяин в столицу уехал, - отвечала им открывшая дверь горничная, - ещё вчера вечером.
- А посылку нынче не получали? – спросил начальник наружки.
- Как же, рано утром принесли посыльный. В кабинете хозяина дожидается.
- Как выглядел посыльный?
- Обычно выглядел, - пожала плечами горничная. – Только вот усы у него были… как у военного.
- А разговаривал как? – не унимался Прокопий Евстратович.
- Дык, он вообще не разговаривал! Вручил посылку, дал какую-то бумажку, чтобы я, значит, крестик там поставила. Козырнул, правда. Ну, точно как военный!
Полицмейстер кашлянул в кулак.
- Барышня, нам нужно осмотреть посылку.
- Господа, вы сразу видно, не простые, важные. Пройдёмте в кабинет.
- Понятых бы надобно, ваше превосходительство, - шепнул полицмейстеру обер-филер.
- А если в твоей посылке пшик? Представляешь, какой шум поднимется?
В кабинете, когда Прокопий Евстратович вскрыл ящик, деваха-горничная побледнела и рухнула в кресло. А с виду вроде и не кисейная барышня!
Впрочем, история с женской головой никак не коснулась Михаила Дмитриевича Челышова. К концу лета 1912 года преступники были найдены. Ими оказались какие-то проходимцы из Астрахани, естественно никаким образом с властями не связанные.
Вернувшись из Санкт-Петербурга, Михаил Дмитриевич сложил с себя полномомочия городского главы. Уж слишком сильно было «пьяное» лобби. Так что «пивной барон» добился своего.
Роковым для двух антагонистов стал 1915 год. Челышов, будучи здоровым человеком, скоропостижно умирает от перитонита, а барона фон Вакано как австрийского шпиона высылают из Самары в Бузулук.
Николай Бурмистров в том же 1912 году увольняется из полиции и навсегда покидает Самару.
1.Разведслужба Австро-Венгрии
2.Руководитель австро-венгерской разведки в 1876-1879 гг.
3.Канализация немецкого инженера Линдлея, система сточных вод. Строилась в Самаре с 1911 по 1918 гг.
4.Настоящий мужик!
5.Простите?
6.Понятно?
7.Так точно!
8.Здесь: служитель закона (франц.)