Воздушный Шарик
… Никогда и никто в жизни ей ещё не дарил воздушный Шарик!
Его светло-розовый окрас, а на отливе солнца - нежный пурпур, просто завораживали взгляд. Просто не давали сходить ему с его тончайшей округлости. Глаза то и дело взмывали ввысь навстречу шару, и руки, не слушаясь и путаясь совершенно, мешали смотреть и бежать за ним также легко и воздушно.
Шарик летел, взмывая по небу, совершенно не слушаясь. Руки дрожали. Лёгкий ветерок то держал его на весу, то отчаянно подбрасывал кверху, как какой-нибудь упругий мячик, пущенный сильным спортсменом, и, как могучая юла, по мановению, обращался, как-будто уже в дикого зверя. Так, что почти нельзя было удержать его в ещё совсем тоненьких пальчиках малышки.
«Мама! Мама!» - восклицала девочка. - «Летит! Летит! Он Живой! И совсем-совсем как Насто-яя-щий!» - кричала она всем голосом, разделяя слова на отрезки; каждому придавая свой собственный, отдельный смысл. Однако, слегка путаясь в иных из них, она была и сама также воздушна и легка, как шарик, который, правда, сейчас вот-вот и заденет одну из веток. Вот и зацепится. Случилось.
Повязка была длинная. Нить крепкая. Но этого было недостаточно. Шарик так мог запутаться и замотаться за дерево, что – ей-ей – не поздоровилось бы! Он либо грозил сорваться с некрепкой ещё ладошки, либо – чего упаси боже – ненароком взять, наколоться на кончик одной из его ветвей, и, того и гляди, нет-нет да и лопнуть!
«О-ооххх!» - вдруг протянула, сжав маленькой лодочкой ручки, маленькая девочка.
Тучи, казалось, легли на землю. Огромное их покрывало, как во время шторма, опустилось на хрупкую землю, лица людей, глаза малышки. Упали огромные капли, пронеслись холодной полосой по лицам и, сильный и страшный, точно какой-то неведомый бог, громыхнул гром, да так, что девочка крепко-крепко сжала ладонями свои маленькие ушки. Мама обняла девочку и они обе, словно в страшном сне, так и стояли, согнувшись и трясясь мелкой дрожью.
Ветви шатались. Деревья, будто тёмные статуи древних исполинов, то и дело кидало из стороны в сторону. Тонкие же, игольчатые сучья говорили лишь об одном: шарику совсем недолго осталось…
Вдруг, откуда ни возьмись, с самой верхней ветки, где, едва живой, висел, колыхаясь, шарик, точно в такт ему, слетел большой и старый, древний ворон. Тот страшный ворон, иссиня-черный и неведомо- призрачный, готовый в одночасье, казалось, унести далеко прочь маленькое и беззащитное тельце девочки от ее матери… Далеко-далеко! В самые недоступные ни одному существу на земле холодные и призрачные Дали!..
Он - большой и вероломный, страшный и неведомый, Он - как эти молнии и гром неотвратим. Птица в облике человечьем, и Человек – волею судеб обращённый в столь огромную Птицу. Он – такой могучий и древний.
Но мир словно перевернулся. Сняв вдруг плащ, и, укрыв промокшее платье женщины, прижав рукой-крылом к груди голову девочки, Ворон быстрым, ловким, точно фокусник, движением, щёлкнул клювом – «Раз!» - и прекратился дождь. Щёлкнул «Два!» - и, как ни в чём ни бывало, на смену буйному ветру выскочило живёхонькое и бодрое Солнце. Щёлкнул «Три!» - и Шарик, точно заколдованный, в одно мгновение освободился от веток, слетел, распутался, распустился как цветок, и рванул в ладони девочки. И, сделав ещё один оборот около своей оси, будто покрывало, прильнул к малышке и горячо и пламенно обвил её руки и всю-всю её.
Девочка и молодая женщина, так ещё и стояли в обнимку: им казалось, что всё ещё льёт дождь и хлещет ветер. Что всё ещё – такое ненастье, что, не дай бог, даже на миг, им не отлучиться бы друг от дружки, и, чего доброго, если цепь их разомкнётся. …Но непогода прошла, буря улеглась. Мама и девочка заметили, что всё в округе теперь совершенно изменилось.
Теперь они вместе, их руки – железные цепи! А объятья – тугие пруты, пусть хоть их режут, колят, раскалывают, - они не сдадутся! Ведь им ничего уже не страшно! Потому что теперь они ВМЕСТЕ! Раз и на ВСЮ ЖИЗНЬ!..
***
Текли, сверкая золотом в лужицах лучи. Пурпуром горели теперь нарядные макушки деревьев, и, точно жемчужинки после дождя, переливались всеми цветами, в которые их нарядило само Величество Солнце!.. Люди радостно друг другу улыбались, дети смеялись. И вот во всю непроглядную прежде даль и изморось, и непрозрачность горизонта, сияла не одна уже, нет, а две, и даже три радуги! Их сияние, их примиряющий блеск отражалось на лицах, деревьях, залитых сверкающей водой тропинках, домах, на небе и ещё в непривыкших к такому яркому и пёстрому зрелищу глазах матери и её малышки.
Но странно: едва очнувшись, они решительно не нашли никого подле себя. Горизонт был чист. Ветви стояли неподвижные. Но, ни помощника. Ни спасителя. Ни следа.
«Да, Кто же ты?!» - восклицали они.
Но никто даже и не откликнулся. Лишь в самом-самом верху, на самом-самом последнем и лёгком облаке, совсем невидимая, и бесконечно далёкая, в разлитом по всему небу и в каком-то прозрачном тумане одна-одинёшенька плыла совершенно невесомая, одинокая фигура. Всем существом своим напоминающая нечто такое, что немыслимо передать не только словами, но даже и самой кистью художника. Всем обликом своим воспаряющая и парящая к иным граням, и не слыханным по сей момент неземным источникам.
«Прощай, Ворон!» - напоследок, догадавшись, вскричала одна только девочка.
«Мама! А давай играть снова!» - предложила она, и, радостно и весело, точно нигде ничего и не было, продолжили они и дальше свою счастливую прогулку.
Уже после того как отошли они от дерева, не оборачиваясь, и увлечённые сами собой, на него, будто из какой-нибудь неведомой силы, полилось много-много, бесконечно много белого снега! Вначале он был груб и не отёсан, резок и холоден, но, по мере приближения к кронам, постепенно всё таял и таял, обращаясь в лёгкий, воздушный и совершенно невидимый пух.
«Мама!», - обратился другой мальчик, проходя тою же дорогою: - «Скажи, а ведь, правда, снег иногда напоминает птичье пёрышко?»
Мама прошла молча, так ничего ему и не ответив.
2016 – октябрь 2018
Фото: автора