-Мама, а как вы с папой полюбили друг друга? – мальчик обнял мать.
-А что, сынок? – женщина чуть улыбнулась.
-Да так, ничего, просто интересно.
По его тону, нарочито равнодушному, и по тому, как прилег он на ее плечо, прячась от проницательного взгляда любящих глаз, женщина поняла, с каким острым нетерпением ждет ее ответа сын.
Она рассказывала детям об их с Колей любви с тех пор, как они едва начинали понимать о существовании каких-то особых, трепетно-таинственных, незнакомо-взрослых отношениях между мужчиной и женщиной. Они всегда с интересом слушали о ранней школьной любви своих родителей, но сейчас в интересе ее сына было что-то новое, заставившее материнское сердце радостно вздрогнуть.
-Ты знаешь, - женщина ласково тронула волнистые густые волосы сына, - мы дружили с пятого класса, и я даже не подозревала, что это – уже любовь. Пока однажды не увидела на своей парте цветок… Папа подарил мне ромашку – чудесную, огромную, - ее сердцевинка была удивительно яркая, почти оранжевая. И когда я смотрела на этот цветок, лежащий поверх моей тетради, я поняла, что люблю его. Люблю потому, что он такой необыкновенный, и тоже любит меня… Я потом спросила его, много позже, не боялся ли он, что мальчишки наши будут над ним смеяться. А он просто сказал мне: «ну и что?!»…
Мальчик торопливо коснулся виска матери губами.
-Ладно, ма, я побегу уже. Суп на плите - я разогрел, если захочешь. Верка скоро прибежит из школы – не скучай!
Он подкатил инвалидное кресло, в котором сидела женщина, поближе к окну, так, чтобы ей было видно, как он махнет ей на прощание по обычаю, заворачивая за угол соседского дома. А потом вскоре и дочь покажется, бегущая из школы той же дорогой, и радостно помашет ей рукой – привет, ма, вот и я уже вернулась!
Дети, мои дети!… Как много вы значите в моей жизни, вы и муж мой, Коля!…
Как давно он был, тот день, что придя в школу, увидела я на своей тетради ромашку, твое первое признание в любви! Мы уже дружили тогда, но ты никогда даже вида не показывал, что есть в твоем сердце нечто большее, чем просто дружба. Никогда до этого… И каждый раз, стоит мне вспомнить тот первый цветок, один из множества цветов, которыми ты озвучивал с тех пор свою немногословную любовь, - сердце мое сладко замирает в груди и слезы радостно подступают к глазам.
Наверное, кому-то было очень больно от того, что наша любовь живет и через столько долгих трудных лет. И вот пришел тот день, что почти перечеркнул все в моей жизни…
Женщина помахала ответно из окна сыну, спешащему в школу, и снова задумалась.
Глупо, нелепо и глупо тогда все получилось. И до страшного уже привычно. Пешеход, идущий на зеленый свет, пьяный водитель, не способный нащупать ногой тормозную педаль…
Врачи тогда были готовы сдаться, почти готовы, но… Они не знали, что она просто не может умереть – они не знали, какой муж у нее, какие дети… А они своей любовью держали ее здесь, на зыбкой переходной грани, на призрачной пограничной полосе между двумя мирами – жизнью и смертью.
Врачи были готовы сдаться, но не они. И они вместе победили смерть. И болезнь тоже – после пяти операций, что мужественно вынесла она за этот последний год, вера не покидала ее. Врачи все еще не верили, а она знала уже – она все равно будет ходить! Это знали и Коля, и Сережа с Верочкой. Просто нужно ждать терпеливо, не коря судьбу и не кляня злой рок. Мама обязательно будет ходить!
Женщина улыбнулась. Она уже несколько раз пыталась сама вставать, опираясь на подлокотники кресла. И пусть исковерканные ноги тут же подламывались, роняя тело обратно в кресло, она чувствовала – скоро она научится превозмогать эту боль.
В тот день, когда Коля привез ее из больницы домой, внеся, как дитя, на руках в их комнату, он целовал ее изуродованные, обезображенные страшными шрамами ноги, отведя дрожащие руки, которые стыдливо натягивали подол платья на это свидетельство ее теперешней немощи.
-Нет, не стыдись, - он заглянул ей в глаза, полные боли и страха показаться ему слабой калекой. – Они… - он сглотнул комок, подступивший к горлу, - они, такими, какими стали теперь, помогли мне понять, что я люблю тебя не за ту красоту, что ты потеряла, я люблю тебя за то, что ты есть у меня!
Коля, мой Коля! Ты так гордился мною, когда мы шли по городу, а встречные мужчины провожали меня восхищенными взглядами!
Ты безумно высоко раскачивал скрипучие качели-лодочки в парке на берегу Амура и заливался счастливым смехом, когда порыв ветра поднимал озорно подол моего платья!
Нам трудно было поверить, что скоро нам будет по сорок – мы были все так же юны, и порой с удивлением смотрели на своих детей, так незаметно и быстро подросших…
Их беззаботное детство кончилось в тот день, когда соседка прибежала в школу и трясущимися губами что-то испуганно говорила классной руководительнице Сережи, с которым вместе учился ее сын.
Мама в больнице – это было страшно, неожиданно-ошеломляюще и… мобилизующе до предела. Они остались одни – мужчина, мальчик четырнадцати лет и десятилетняя девочка.
Они учились жить по-новому, они взрослели и мудрели не по сроку, и каждый день тогда можно было считать за год. И еще они любили ее, потому что чувствовали – только их любовь может дать ей сил снова вернуться в этот дом, где ее ждут с такой верой и надеждой.
И она вернулась, хотя врачи почти не верили в это. И она увидела, что дома царят чистота и порядок, о которых она когда-то так мечтала, но которые были почти несовместимы с детьми по именам Серега и Верка. И это ее Верка, Верунчик-дочунчик, теперь каждый день мыла полы и варила ужин. А Сергей, учившийся со второй смены, по утрам бегал в магазин за продуктами и варил папке обед – папка устает, на трех работах пашет!
Да, она знала, что все деньги, которые копили они на новую машину, ушли на дорогие дефицитные лекарства; она знала, что Коля набрал себе кучу приработков потому, что ей еще долго предстоит болеть, а это недешевое удовольствие.
Но еще она знала и то, что его глаза, глядящие на нее все с той же любовью, не лгут. И поняла, что они не ценили раньше своего преданного, старого друга – дряхлые «Жигули», «бабульку Нюрку», как в шутку прозвал машину Коля. Жила в их доме бабка Нюрка, с виду полная развалина. Словно мохом поросшая, была она необычайно выносливая, жилистая, и в свои восемьдесят три все никак не сдавалась на уговоры внуков переехать к ним. Так и их «Жигуль» - тянул безропотно, изредка чихая и поскрипывая, их «бабулька Нюрка».
А куда бы они сейчас без него? Ей-то сейчас никак самой, а с «Нюркой»… Каждый выходной Коля бережно поднимал ее на руки и, словно в день их свадьбы, подносил к машине и осторожно усаживал на переднее сидение. И ехали они то в Виноградовку, то на Бычиху, то на Воронеж. А зимой, бывало, на Хехцир…
И дух захватывает от этой зимней красотищи таежной – тянут вверх свои мохнатые лапы зеленые великаны в искрящихся белых шубах, и звенящая тишина изредка вздрогнет усталым скрипом-кашлем старого дуба, грезящего о лете… А потом детский смех озорно всколыхнет лесную тишь и закружат в воздухе снежинки, вспугнутые с еловой лапы. И замечутся они в переливчатом хороводе, опускаясь снова на свое мягкое ложе, чтобы ждать там весенние лучи, теплые, дарящие свою нежную ласку, которая превратит их в первые слезы капели, вестницы пробуждения от зимнего завораживающего сна…
И почему-то именно сейчас, когда она была вырвана из привычной обыденности, виделась ей как никогда эта красота, что и раньше была вокруг, но все как-то не проникала в сердце так, как сейчас, - до слез, до захватывания духа от восхищения…
И сама не зная как, она вдруг почувствовала, что хочется ей взять в руки перо и бумагу, а, взяв их, поняла, что можется излить на бумагу все то, что переполняло теперь ее душу…
-Мамуля, это я! – доченька вернулась из школы, а она даже не заметила, как та пробежала под окнами.
-Ма, у меня сегодня пять по литре и матеше!
-Умница моя, - женщина обняла раскрасневшуюся девочку, поправила челку, упавшую на глаза.
-Мама, а мы сегодня на трудах кекс пекли! Я счас тебе такой же спеку, хочешь?!
Она кивнула с улыбкой – конечно, моя маленькая хозяюшка!
Вечером она слышала, как вполголоса переговаривались дети в коридоре.
-Верка, я тебе на завтра только пять рублей дам, - Сергей ведал финансами, которые отец выделял им на школьные обеды.
-А че, - заканючила девочка, - я хотела ватрушку купить с компотом, и пирожок!
-Хватит мучное лопать, растолстеешь! А мне надо… ну, пятерка эта…
-А на че? – она была готова терпеть ущемление прав в обмен на информацию, заведомо конфиденциальную.
-Ну… надо и все!
-Хоть потом-то скажешь? – обиженно-недовольно, уже соглашалась Верка с братом.
-Не знаю… может быть…
Красивая черноволосая девочка-подросток прошла горделиво к своей парте. Большая ромашка с ярко-желтой, почти оранжевой серединкой, лежала на краешке парты. Девочка насмешливо оглянулась.
-Ты, что ли? Миллионер-ботаник, тоже мне, мог бы и розу подарить для первого-то раза!
Сергей покраснел и отвел глаза, пытаясь не выдать боль, сжавшую сердце.
-Да нет, просто думал… - он не докончил фразу, а потом, подойдя к девушке, взял цветок из ее руки, - извини, я ошибся – это не тебе.
Он торопливо вышел из класса.
Верка уже собиралась домой. Она о чем-то переговаривалась с подружками, стайкой сгрудившимися вокруг нее в холле школы, когда Сергей подошел к ним и протянул ей цветок:
-Это тебе, сеструха!
Глаза ее, зеленые в рыжую крапинку, округлились удивленно-радостно, и курносый носик смешно сморщился.
-Ой, какая красивая! – она быстро поднесла ромашку к носу и оранжевый огонек в белом кружеве лепестков, прижавшись к его кончику, оставил на нем частицу своего яркого всполоха – крохотное пятнышко яркой пахучей пыльцы.
-Ой, Серега, спасибо! – Верка поцеловала брата в щеку и вдруг зарделась – вспомнила, что подруги рядом.
-Какой у тебя брат! – протянула ее корефанка - Люська Петрова, восхищенно глядя вслед торопливо взбегающему по лестнице Сергею.
-Да, он у меня ничего! – спокойно и с достоинством подтвердила вмиг посерьезневшая Верка и горделиво направилась к выходу, бережно неся цветок перед грудью.
-Оля! Твой рассказ взяли! Представляешь, Олька?! – это ее Коля стоит перед ней на коленях и смотрит в ее смеющиеся глаза, запрокинув к ней лицо, сияющее от счастья. – Редактор сказал, что они читали его всей редакцией и им вправду понравилось! И еще он сказал, чтобы ты давала ему все, что будешь писать – у тебя талант! Олька, я ведь говорил тебе – ты чудо!
Она ерошила его волосы и смеялась тихо и ласково. Колька мой, мой мальчишка!
Дверь хлопнула, Верка ворвалась в комнату родителей, в смущении остановилась на пороге.
-Входи, входи, доча, - отец кивнул головой, приглашая ее.
-Что это у тебя, Вера? – женщина смотрела на цветок в руке дочери – маленький огонек в белой пене лепестков.
-Это мне Серега подарил! – Верка сияла и улыбка неудержимо расплывалась до самых ушей, и вся ее мордашка выражала такой восторг, что трудно было сдержать улыбку, глядя на нее.
-Хороший у тебя брат, дочка! – отец ласково тронул ее курносый нос с оранжевым пятнышком на боку.
-Да, он у меня ничего! – сказала Верка серьезно и они весело рассмеялись втроем.
Сережа шел со школы домой и думал: «как хорошо, что есть на свете ромашки… простые волшебные ромашки, которые умеют превращать принцесс в обычных капризных девчонок… и обычных девчонок в настоящих принцесс»…