Война, Кубань 43. Сценарий в рифмах

   На фоне карты Таманского полуострова, советской мятежной Вандеи, с пометками глубины Голубой Линии обороны немцев и казаков, на экране появляются и вслух читаются тексты введения в сценарий вынужденной посадки за линией фронта. Предлагается материал для художественно-документального фильма в десяти частях из жизни Кубанского края под пятой вермахта, год 1943. Персонажи титров представляются изначально отдельными кадрами последовательно в характерной по сценарию обстановке их действий.
   Проза и стихи даны от диктора, ведущего сценарий, и, от действующих лиц. Автор соблюдает единство хронологии, однако оно не исключает возможностей техники видео манипуляции, бдительности модераторов вкупе с ловкостью фасилитаторов, а также предполагает иммунитет читателей к любому сценическому декору или его отсутствию. Но главная наша надежда на доброжелательное восприятие ратного прошлого Кубани состоит в надежде на фантазию уважаемой публики и в вере в её память о Великой войне.
   Прямая речь озвучена, где как, или ведущим (выделена кавычками) или действующими лицами (отмечена тире).

Взяв Кубань в киносценарий,
Я о шоу не помышлял.
Пробой формы без реалий
Хуторок сюжет венчал.

Вдаль нет смысла устремляться,
Сыты будущим вполне.
Нам бы с прошлым разобраться,
Быть в сюжетах на коне.

И, поставивши задачу,
Очертив вопросов круг,
Ленту формой взяв в придачу,
Мы кино прокрутим, друг!

   Главные действующие лица, их портреты даны на откуп художника или вашей фантазии. Их исполнители – на выбор каждого!

Лётчик-штурмовик, старший сержант Иван Онебин
Полицай, казак Грицай Мовчун
Баба Катя, Катерина Ивановна
Её муж дед Василий Демьянович
Её дальняя родственница Любовь
Станичный атаман
Его заместитель Евграф Кузьмич Дудко
Уполномоченный атамана, учитель Буряк
Хромой казак Зиновий
Матрос из Одессы Гавеля
Военнопленный из Тодта Николай
Румынский унтер-офицер, бывший адъюнкт
Фельдфебель вермахта Валерий
Солдат вермахта казак Загубывбатько

   Другие действующие лица, также при портретах.

Командир полка, майор. Начштаба полка, капитан. Штурман полка, капитан. Пилот штурмовика, лейтенант. Два пилота штурмовиков, старшие сержанты. Механик Онебина Серёга. Обер-полицай. Румын дезертир. Казак Бульбаш. Казак Микола. Жена казака Зиновия. Немец дезертир.

   Статисты, без портретов.

Крестьяне хутора и станичники, немецкие офицеры и чиновники, немецкие и румынские солдаты, эвакуированные, военнопленные на оборонительных работах, фронтовые разведчики и особисты.

   В фильме желательно использовать кадры кинохроники воевавших сторон. Все представленные события имеют подлинную основу и происходят в местах, отмеченных принятыми там названиями.

Пусть этот хутор безымянный
С Диканькою не вечерял,
Но с Меотидою туманной
Начало в плавнях всех начал.
А в Фанагории эллинов
Рабы на дамбах гнули спины.
Здесь был античный бастион
Лозой от степи отделён.
Кто быт казаков уважает,
Названия станиц найдёт.
В веках бедовый их народ
Свой дом кубанский защищает.
Что там Вандея состоялась,
То власть Советов постаралась.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЮЖЕТ ПЕРВЫЙ

   На сцене отсек блиндажа с КП полка штурмовой авиации. В центре – стол с раскинутой картой.

Где штаб, там кроют в три наката
Отсеки. Здесь КП полка.
Сидят три лётчика-солдата
Над картой, думают пока.

А рядом, там сидят пилоты.
Там смех и чей-то разговор.
Война – привычная работа,
Кубань, февраль, взревел мотор…

А три солдата – командиры.
Комдив их будни осложнил.
К проливу надо выслать илы,
Чтоб полк разведку совершил.

Кто сможет обойти заслоны,
При этом крови не пролить?
Решает комполка законный.
Судьбе, что он решил, творить.

   Майор обращается к начштаба: “Скажи Корнею и Онебину, зайти”.

Капитан, штурман полка

– Меня б…Корнею, дело есть.

Майор

– А нам запрет не обойти.
Тебе и мне приказ: не лезть.

   Начштаба поднимается, подходит к двери. Кричит:

– Комэск, Онебин, заходи!

И входят у судьбы в преддверии
Два лётчика в большом доверии.
Вошли и лихо козыряют.
Что ждёт кого, они не знают.

Майор

– Так, вольно. Подойдите к карте.
Сегодня к Чушке не дошли.
Связали мессеры на старте,
И бомб туда не довезли.
Картина видится такая:
Летали, цель не достигая.

Нагрянул праздник февраля.
Награды привезёт комдив.
Онебин, ты гордись не зря
За давний бой. Не подведи.
Тебе сегодня путь до Чушки.
Корней, две пары, подбери.
Эрэсы, бомбы, ну, и пушки.
Что там, вернись и доложи.

Маршрут им, штурман, покажи.
Ты не воюй, а курс держи.
Проводят яки, как обычно.
Но дальше ты в ответе лично.

Тебе, комэск, другой приказ,
На взлёт примерно через час.
Проверь маршрут. Пошли, нас ждут.

Пилот и штурман в бой идут.

Капитан

– Я курс на север проложил.
По плавням к морю выходи.
Уйдёшь от пушек, хватит сил.
Низком к проливу подходи.

А к цели враз не поспешай.
Крути, от Крыма подлетай.
Ориентиры намечай.
Как сбросишь, к дому поспешай.

Старший сержант Онебин

– А лишнее нам не к чему.
Один лечу я на войну.
Стрелок мой расхворался, слёг.
Я б пару бомб ещё взять мог.

Капитан

– Бери, смотри – бензин под крышки.
А отбомбился – кошки-мышки
Назад низком, южней беги.
Себя, парней побереги.
Сверяем время, где часы?
Ну, трогай с Богом до косы!

СЮЖЕТ ВТОРОЙ

   Выходят в унтах и шинелях лётчики из блиндажа. От света щурятся, скользят по грязи в галошах поверх унт. Иван на голову всех выше и ещё три крепыша. Они идут к своим машинам как хозяева, как князи.

Лейтенант

– Что яков шесть, так то – не плохо.
Но нам бы лучше вниз, на брюхо.
И так ползти бы весь маршрут,
Всё безопасней будет тут.

Первый старший сержант

– Но есть высоты там, по курсу.
Стволов полно, видать вокруг.

Второй старший сержант

– Не дрейфь, браток, не празднуй труса.
Проскочим быстро, юный друг.

Онебин

– На них стволов не сосчитали.
Но много, многие пропали.
Вы не берите то в учёт.
Пойдём под ними, вот расчёт.

Держитесь, и не отставать.
Без мессов врежем кузьки мать.
Прижучат – в круг, и отступать.
Крутить кино не привыкать.

По самолётам, огурцы!
Вперёд на запад, молодцы!

Первый старший сержант

– Хотя плоды в пупырышках,
Но малосольны в облаках.

   Все смеются и расходятся.. Онебин идёт к ближнему капониру, слушает скупой доклад друга-техника, а после помогает ему снять с машины сетки-тени. Долой галоши с унт. Он рад свету солнца.

Онебин

– Галоши дашь кому-нибудь,
Коль омрачится в небе путь.

Механик Серёга

– Ты о галошах не шути.
Другого мне им не найти.
И скажешь, тоже! Ну, Иван.
А боцман тот всегда был пьян.

Онебин

– Вернусь, беру слова назад.
Прости. Сказал я невпопад.

  Подходит комэск-один Корней. Он хочет пару слов сказать, напутствуя парней.

Корней

– Могу отдать стрелка на вылет.

Онебин

– Нет,нет спасибо, Вам нужней.
А мне, так больше ил поднимет,
Нам, главно дело, без затей.

Корней

– Да, верно, уходи от встреч.
Найдут, так вцепятся гурьбой.
Бомбёров надо нам беречь.
Там в верхней сфере – смертный бой.

И вот ещё совет такой:
На Чушке линия, как раз.
Строй строго фронтом этот бой,
Вдоль не ходи, так больше трасс.

Онебин

– Товарищ командир, всё ясно.
Проспят, так это не опасно.

Корней

– И ладно, ты не увлекайся.
По пустякам не отвлекайся…
Да, кстати. Орден привезли.
Тебе вручать сегодня будут.

Онебин

– И танцы будут разлюли!
Чтоб девочки любить могли.

   Здесь помогли ему приладить парашют под зад. Потом в кабину он полез, команду “запуск” дал, Свой шлемофон прилаживал и радио включал. Комэск с Серёгой отошли к хвосту, назад.

Радиопереговоры в наушниках

Куда ты, дура, лезешь?
Направо уходи!…
Вон сверху фоккер, видишь?
Хвост, Колька, береги!…
Крути от солнца, слышишь?
Плотнее, вашу мать!…

Всего, что было выше,
Увы, не передать.

В эфире он удельный князь,
Настроен на волну.
С ведомыми проверил связь
И отбыл на войну.

СЮЖЕТ ТРЕТИЙ

Гляди, горят на Чушке танки!
Закончен их бесславно путь.
Ржаветь легли брони останки.
Германии их не вернуть.

Бойцы к востоку повернули.
Над плавнями идут, скользя.
Холмы удачно обогнули.
Чтобы полёт не вышел зря.

Идут соколики до дома.
Кубани лента там, гляди.
И вдруг, обозная колонна.
Да, юнкерс-транспорт впереди!

Команда на атаку немца.
Решение, как бой велит.
А сам он, по велению сердца,
По головам врага летит.

Летит, и рёв мотора страшный
Пугает, кони рвут узду.
Обоз, как в схватке рукопашной,
Напоминает тел гряду.

В хвосте, колонну замыкая,
Броне-коробка бьёт огнём.
И он, над нею пролетая,
Удар почуял и в подъём.

Послушен ил, пилот от Бога.
Но вот беда, вдруг встал мотор.
И лопасти, два мощных рога,
Застыли, свой признав позор.

Теперь он больше не Валькирия.
Скорее от дороги прочь!
Тяни, и в плавни от бессилия
Сажай машину, Бог в помочь.

А море камышей всё ближе.
Взлететь не сможет больше ил.
Тяни! Да некуда уж ниже.
Фонарь! Чтоб он не заклинил.

Вот бьёт по крыльям и винту.
Шум, брызги, клочья от стеблей.
Посадку будет помнить ту,
Найди посадку веселей!

Удар, и въехал ил на кочку.
Беспомощно на ней застыл.
Ты не пилот. Судьбу – на бочку!
Ходок, а плавать не забыл?

Долой шелка, планшет под мышку.
На плоскости стоит герой.
Дорога там видна немножко.
А обнаружат, будет бой.

А друга три вблизи летают.
Им б командира отыскать.
Бензин последний свой сжигают.
Им вынужденную искать.

Давайте, уходите срочно!
Меня тут вам не увидать.
Они исчезли. Как нарочно,
Мотора шум теперь слыхать!

Свежа февральская купель.
Бредёт он в камышах бескрайних.
Бредёт от самолёта вдаль
На встречу дней своих фатальных.

Тот край, куда попал Онебин,
От древних лет Тмутаракань.
Стать русским выпал ему жребий.
Казачий край, страна Кубань.

А в откровениях Геродота,
В том томе, что писал Страбон,
Там сказано впервые что-то,
Как этот мир познал закон.

А в чернозёмных снах кубанских,
В станицах и на хуторах,
По скатам на холмах таманских
Нашёл судьбу с Сечи казак.

Да, это он ходил под Краков.
Султану слал свой приговор.
Он верой с Русью одинаков.
Он сын набегов, но не вор.

Пришла пора признать царицу,
Тогда он на Кубань пришёл.
А был ушедший заграницу,
Кто турок русским предпочёл.

Прошли века, а в них казаки
Царю, и родине верны.
Не взяли пули их, но враки
О жизни без царя сильны!

Кубань, прекрасная страна,
Лиманов ширь, морей утёсы,
Тебе марксизма быль дана.
В тебя текли и кровь, и слёзы.

Тот край, куда попал Онебин,
Начальной Меотиды мир.
Кубани дамбы, лёд и снеги,
Протоки, гривы, плавней пир.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СЮЖЕТ ПЕРВЫЙ

Февральский день не долог, вечереет.
Он камышами шёл, пришёл к реке.
Здесь поворот её, она петляет.
А там сады и хутор вдалеке.

Он влез на дамбу, сосчитал потери.
Остались в плавнях крага, шлем, планшет.
А ноги в унтах быстро леденели,
Шинель дубеет, на ходу шуршит.
Собаки в лай, свой хутор охраняя.
Казаче вышел, вскинул винторез.
А выстрел грянул, будто повторяя
Слова: ”Пошёл! Зачем ко мне полез?
Куда ты лезешь в деле непутёвом.
Когда б хотел, то взял тебя живым.
Но я не стану на пути фартовом,
Сдавать тебя, покуда погодим.”

Всё ясно нам. Ведь пуля говорлива.
Идя в обход, он материт стрелка.
Идёт по дамбе, а Кубань шумлива.
Идёт впотьмах и ищет огонька.

Он ищет огонька, как жизни ищут.
Ему б в тепло и высушить бельё.
Жить можно как-то без воды и пищи,
Но на морозе дохнет вороньё.
Не выйдет, ведь война на середине.
И к немцу в лапы тоже нет пути.
Ты лётчик, и твоя судьба в машине.
К своим твой путь, дойти иль доползти!
Идёт Онебин, мрачно размышляя.
Идёт, бредёт и ищет огонька.
Блеснул огонь, и, шаг свой ускоряя,
Он шёл у нему с надеждою, пока…

Но этот опыт тоже неудачен.
Тук-тук в окно, и враз погас огонь.
И голос старческий почти что плачет:
“Иди, мил чоловик, а нас не тронь!”

Так, просят слёзно две сестры старухи:
“Иди чуть дальше, к нам не заходи.”
“А дальше что? Зачем такие страхи?
Мне б только к печке да воды попить!”
“Иди, мил чоловик, там дальше примут.
Там, чуть пройти, там хата у реки.”
Коль надо, эти слёзы душу вынут.
Не сказаны слова его крепки.
Но вот дела! Прошёл он метров триста,
Там хата под соломой вдалеке.
Стоит она одна, в тумане мглистом,
Но ставни, позабудь об огоньке.

А где то там, похоже, у железки,
Залаяли зенитки, в ночь налёт.
В сто лун у бомбы результат подсветки.
И высветлил округу дня приход.

Раскрыл тот свет картину на заказ.
И мазанку, и дверь с замком висячим.
Пуст двор и конура, звучит приказ:
Ломай замок, иль пропадёшь иначе.
Семь бед, в ответ сломал замок Онебин.
Его ТТ сработал, как фомич.
На ощупь в комнату, минуя сени,
И к печке, где тепло хранит кирпич.
Тут повезло. Есть спички на печи.
И лампа на столе, и хлеб в буфете.
Хозяев, парень, ночью не ищи.
Смотри скорей, за что теперь в ответе.

А в горнице той есть за что ответить
Тут всё, что надо, даже сапоги.
На стенке фото, можно заприметить.
Вот немец офицер и казаки.

Он понял всё, но что это меняет.
Раз повезло, последний бой не здесь.
Он одежонку всю долой скидает.
И греет тело самогонки смесь.
Назавтра будут лётчика искать.
А пусть поищут, плавни велики.
Ему бы только здесь чуть-чуть поспать.
Уйдёт, поймать – им руки коротки.
Но он не лезет прямо на рожон
И пишет по-украински письмо.
Когда война, то он вооружён,
Но лучше мир, вдруг парень не дерьмо.

   Вот когда герою пригодились уроки украинского языка в школе родного Донбасса. Ниже, перевод письма Онебина, написанного левой рукой:

“Прости, тебя я малость разорил.
Я вижу, ты на фото парень бравый.
А мне ходить осталось мало сил.
Пусть, мы дерзаем каждый своей славы,
Но немец редьки всё равно не слаще.
Тебе оставляю барахло моё,
Меняю на него твои я вещи.
Теперь пойду к своим, тебе Бог в помощь.
Не лезь под пули, паче под мои.
Господь рассудит нашу дурь и немощь.
Молчи, казак, и тем мне помоги.”

СЮЖЕТ ВТОРОЙ

   Большой и светлый класс станичной школы служит приёмной атамана. Под портретом фюрера, недалеко от образа Николы, сидит мужик лет сорока, а на скамьях – казачья власть на местах. По праву руку от атамана сидит тоже большой чин, обер-полицай, начальник полиции всей округи. Казаки говорят по-русски, но не чисто. А если по-украински, то не совсем. Казачий диалект доходит быстро, отдельные слова по тексту мы оставляем в оригинале.
   Базарят казаки все разом, что-то обсуждая. По леву руку от атамана сидит пожилой заместитель. И вот, дебаты жаркие в приёмной прекращая, “Сюда послухай!” – атаман, молчавший, вдруг кричит. Затихли казаки, лишь кое-кто ещё ворчит. “Эвакуация” – вот слово, что в тиши звучит. “Чи шо не ясно, приходи. А списки з хуторов мне завтра заготовить.”
   Но вспомнил что-то обер-полицай, и атаман ему: “Да, главный, продовжай!”

– Вчера приказ от герра коменданта.
Есть группа. чтоб искать двух летунов.
Поймать орлов он зер интересанта,
И будет премия до двух коров.
Глядите, в двое суток не померли,
Они по плавням к фронту поповзут.
Там их прижучат, если не попэрли,
Не стали в хуторах шукать приют.

Голос

– Так гди ж аэроплан-литак тот збитый?

Атаман

– У дамбы, что идёть к Курчаньской споро.
Они, народ пилоты, ой, сердитый.
И где их пулемёт, пулявший скоро?
А ты, Мовчун, пройдись таперь по хатам.
Шукай там их и присмотрись к мордатым.
Поближе будет, може где и спят.
Глядайте уси, бо дорог плен солдат.

И очень интересно факт отметить.
Мовчун, кого Онебин смог приметить.

И голос: – Будут мне нужны коровки,
Когда в неметчину нам выходить! –

Замолкли все, но заместитель: – Ловко!
А чем ты табор мыслишь хорчувыть?
Я, браты, памятаю рок двадцатый,
Ховали мы коровок по ярам.
Таперя тут цильком не то, ребята,
В Новороссийск не вляпаться бы нам.
Тогда стратеги, царски генералы,
Нас бросили червонным пропадать.
Удрать успели. Было их не мало.
А можно ещё было воевать. –

Голос

– С Россией разве повоюешь много?”

Заместитель

– Как нас не кинут, нам одна дорога.
Готовьтесь, хлопцы. Будет нам исход.
Не дай нам Бог ещё двадцатый год.

И поднял руку грозный атаман:
“По коням, думаю, всё ясно вам!”

СЮЖЕТ ТРЕТИЙ

Во сне летал Онебин снова.
Кричал: “Ребята, уходи!”
Проснулся, видно, от озноба,
Что сон оставил позади.
В землянке и темно и сыро.
Остыло, что костёр нагрел.
Залаяли вдали визгливо,
И он в тревоге встал и сел.

Прислушался: “Нет, показалось.”
Но вынимает пистолет.
“Похоже, зря я испугался.
Кто на болоте…” Хрустнул лёд.

Он вылез, надо удирать.
И вдруг слова: – Не торопись.
Не торопись. Не смей стрелять!
Один с собакой, не боись! –

Онебин

– По одному и выходи.
Убрал я пушку, не шути.”

Из камышей выходит полицай
С собакою, а шмайсер за спиной.
Привязывает пса: “Молчи, не лай!”
Сняв сапоги залитые водой
Её он быстро, ловко выливает.
Потом, отжав портянки, надевает.

Мовчун

– Знайкомимся, а мэнэ звать Грицай.

Онебин

“Иван. Твой гость ночной и твой должник.
Но только нынче, ты не осерчай,
Не я, а ты не званный чоловик.”

Мовчун

– А мне чего серчать, пойдём в землянку,
Да с воблою горилки разопьём.
Мне надо обсушиться. Спозаранок,
Бог даст, отсюда мы удвох уйдём.

Костёр горел, валежник разгорелся.
Порты Грицай развесил, пар валит.
Достал краюху, рыбкой расщедрился,
И со знакомством чарка веселит.

Мовчун

– Ты, Ваня, може лётчик не плохой,
А коли сбили, усяки дни бувають.
Но на земле ты просто хрен с душой.
Хто ж шмутки полицаю оставляет?
Мне Найде только дать нюхнуть и свистнуть,
Да по буграм туда-сюда пройти,
Тоби найти ей просто, вроде , дристнуть.
Того, кто здесь, найдёт, как не крути.

Онебин

– Но я нарочно взял не на восток.

Мовчун

– Куда б не взял, всё будешь на гребнях,
Я их тут бачу все, вот – мой лежак.
Тут всё на десять вёрст в моих руках.
И пусть не я, а всё ж тебя б нашли.
Мы не таких героев обошли.”

Онебин

“Выходит, ты меня почти что спас.
Скажи, зачем тебе, тогда я пас…”

Мовчун

– Чого? Отложим… Это нелегко.
До рятування нынче далеко.
Да ладно, отгони печаль ты прочь.
Тебя уже ищу и день, и ночь.

Онебин

– Так ты сказал, что сей топчан
Законно твой, коль я не пьян?
А я решил, артель жила.
Там дальше, место для котла.
На островке нет блох и мух.
Кругом вода, а пол, вот, сух.

Мовчун

– Да, гребень-остревиц, он тоже мий.
Моих дядьков. Их знае уся Кубань.
Здесь Мовчуны держали смертный бий.
Когда попався батько Рябоконь.

Онебин

– Так что це за история, расскажешь може.

Мовчун

– А расскажу. Покой их души, Боже.
Порты подсохнут, будем собираться.
Тебе на хутор надо перебраться.

Онебин

– На хутор, да за печку, против я?
А только здесь ведь тоже не свербит.
Я мыслю, пробегут здесь дни не зря.
Забудут про меня, и фронт спешит.

Мовчун

– Всё правильно, но не учёл одно,
Што будэ чрез неделю здесь твориться.
Ломае дида крипко и давно.
То оттепель идэ, идэ водица.
И сядешь ты без лодки до зимы.
А где возьмёшь? Переверну штаны.

Иван смеётся: “А надёжный дед?”

Не сумнивайся, не брехал сто лет! –

Онебин

– Уйдём, и что? Где хутор, там и власть.
Как в лапы к немцам сходу не попасть?

Мовчун

– Стоит у плавней хутор одинокий.
Семья иногородних там живэ.
Ты биженець, и с долею жорстокий.
Ёго ограбили, бумаги ждэ.
С папиром тем тебе я помогу.
Но ты молчи, о встрече ни гу-гу.
И вот еще деталь для завершення:
Ты здесь в гостях за три дня до падення.
И сразу лучше будь ты не Иван.
А хто, придумай сам, коли не пьян.
Да и кажи еще ты мне, так надо.
Куда девал ты своего камрада?

Онебин

– Скажу, чого тебе мни врать.
Один летал я воевать.
Больным свалился мой стрелок,
Сейчас он дрыхнет, как сурок.
Один я в этом поле воин.

Мовчун

– Ну, что ж. Вам повезло обоим.
Давай хлебнём по кипятку.

Онебин

– Давай, расскажешь байку ту.

Мовчун

– Нет, это – дума про казака.
Про партизана, а не врака.
Спою ко я тоби, хохол,
Спою тоби наш гимн кубанский.
Что сотник Рябоконь певал
В той жизни прошлой партизанской.”

   Песня. Слова священника Константина Образцова.

Ты Кубань, Ты – наша родина.
Войсковой наш богатырь.
Многоводная, раздольная,
Разлилась ты вдоль и в ширь…

Из далёких стран полуденных,
Из турецкой стороны,
Бьём челом Тебе родимая,
Твои верные сыны…

О Тебе здесь вспоминаючи,
Песни дружно мы поём
Про твои станицы вольные,
Про родной отцовский дом…

О Тебе здесь вспоминаючи,
Как о матери родной,
На врага, на басурманина,
Мы идём на смертный бой…

О Тебе здесь вспоминаючи,
За Тебя ль не постоять.
За Твою за славу старую
Жизнь свою ли не отдать.

Мы, как дань свою покорную
От прославленных знамён
Шлём Тебе, Кубань – родимая,
До сырой земли поклон…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

СЮЖЕТ ПЕРВЫЙ

Дума про сотника и партизана,
Которому имя – Василь Рябоконь.
Рассказана ночью пилоту Ивану
В землянке, где греет кострища огонь.
Её герр Грицай не спеша изложил,
Пока свой мундир полицейский сушил.

***
Мовчун

– Я спел тебе наш гимн, Иван.
Он мне, как дар отцов.
Звучал он людям разных стран,
Он песня русских слов.
Казак на службу бодро шёл
В веках святой Руси.
А нынче видишь – вот орёл,
И песен не проси.

Сдалась Россия на позор
А нам куда идти?
Да, нам, казакам, с ней в дозор
Теперь не по пути.
Преступный и кровавый ряд
По весям, Русь, твоим.
А здесь большевики хотят
Кубань свести совсем.
И вы хохлы да москали,
Как прежде их рабы.
Понять ещё вы не смогли,
Какие вы дубы!

Война идёт туда-сюда,
Что лето принесёт?
Нам Гитлер вольность обещал,
Нам с ним идти в поход.

***
   Монолог казака Мовчуна

Дней прошлых мы не забывали.
Дядья здесь долго воевали.
А Рябоконь – певец из первых.
Он в хоре войсковом служил.
А в бунт не принял он неверных.
Сражаясь, чин свой получил.
Он был из Гривенской, у плавней.
Обличьем был он витязь славный.

Они с братом за батьку мстили,
Его совдепы порубили.
Порядок он завёл такой:
Убит казак, забудь покой.
А продразвёрстки сколь отбили,
И тем хозяйствам подсобили?

А как удрали генералы,
Он сразу в плавни перешёл.
Там сил собрал на рать немало,
И катов боем превзошёл.
Десант встречал в двадцатом годе,
Помог он белым в том походе.

Силёнок было мало.
В станицах пусто, нет казаков.
Ушёл десант, не бросил дело.
Мать потерял он, не заплакав,
Коль двести расстрелял чека
В залог счастливых дней, пока…

Читал Ринальдо Ринальдини?
Он, как Дубровский. Ты читал!
А наш черкес – герой Кубани.
Предателей Василь стрелял.
И в плавни враг входить боялся,
Край воли вольной состоялся.

Тут нет Свердлова директивы
И плана Янкеля, стрелять.
А пуля казачков готова
Насильникам их кровь пускать.
Война здесь шла лет пять иль шесть.
Свидетели сегодня есть.

Его поймали комиссары,
Когда на базу набрели.
Погибли все, его связали,
В подвал на пытки повезли.
Война в тот год уже здесь тлела,
Без батьки плохо стало дело.

Пошёл террор по всем станицам,
Кому за жертвы заступиться?
Но бегал плавней враг кровавый,
Казаки прятали добро,
И лошадей вели со справой.
Смертям в Сибири всем назло.

***
Жаль нету фотохроники тех дней
С ней было бы намного веселей.
Для Нюрнберга, который вновь грядёт,
Потребуются факты, выдать счёт.

СЮЖЕТ ВТОРОЙ

В бескрайних плавнях ветер разгулялся,
И сбылся тот прогноз, что дед давал.
Сначала снег, а после дождь прорвался.
Весна мороз кончает наповал.

Бредут тропою тайной две фигуры.
Где по колено, где повыше тут.
А вот и пятачок сухой натуры.
К нему они весь день идут-бредут.
И верный пёс по камышам петляет,
Пустынны плавни, он совсем не лает.

Мовчун

– Вот так. Пришли, считай, домой!
Смотри. Вон там камыш на хате.
Вон там, где вётлы. Бог с тобой.
Иди, стемнеет, к бабе Кате.
Она там с дедом, не царица,
Но для тоби, ой. как сгодится.
Стемнеет, выходи тогда,
Как скажет, делай, и всегда.
Но хутор этот не один,
И много-много пришлых тут.
Зайдёт калека, господин,
Ему ты верь, бо он не плут.
Насчет бумаги, он подскажет.
А этот бугорок сгодиться.
Оставь тулупчик. Здесь послужит.
Теперь нам надобно проститься.

Онебин

– Постой. Скажи, зачем всё это?

Мовун

– Не разумив, пилот лихой!
Сгубить, раз плюнуть в эти лета.
Раскрыть глаза, вопрос другой.
Ты к немцам, знаю, не пойдёшь,
Летак доверить не зхотят,
Не верят русским ни на грош.

Онебин

– А как не верить в Сталинград?

Мовчун

– Оружие боятся дать славянам.
Хоть москалям дают, всё ждут обмана.
Что б посмелей, была бы им награда,
И не было б сегодня Сталинграда.
Но нам, казакам, есть у немцев вера.
Своё обороняем от врага.
И ты, пилот, не жди побед без меры.
Вермахт и казаки – два сапога.

Онебин

– Ну и дела. Выходит, ты вербуешь?

Мовчун

– Хто я такой, тебя завербовать?
Ты спрашивал, а, может, обмозгуешь
И в жизни станешь что-то понимать.
Хто знае, як пийдут в войне дела?
И лучше, если светла голова.
Ты не казак, но я тоби не сдам.
Коль повезёт, летай на страх врагам.
А вот чекистам обо мне молчи,
А то сподобишься, как кур в ощип.

И обнялись два друга, два врага.
И в заросли Грицай, как навсегда.
Онебин мастерит себе приют.
В стожок залез, чтобы темна ждать тут.

***
Гуляет ветер над полями плавней.
А дождь то моросит, то поливает.
В тулупе так пригреться было славно,
И сон Онебиным овладевает.
Как будто он стоит на лётном поле
И видит, что идут к нему друзья.
Он знает, что погибли, нет их боле.
А живы! И он счастлив, как дитя.
Улыбки дарят и идут к нему,
И руки тянут, чтоб его обнять.
Но только не понятно, почему
Он сам не может слова им сказать?
И так они идут, но чуть сторонкой.
И знаками его зовут с собой.
Они идут к горбатым на стоянку,
А он не может шевельнуть ногой.
Кричат слова веселья и призыва.
Но понимает он, что к ним никак.
И тут Грицай подходит молчаливо
А после говорит: “Терпи казак…”

СЮЖЕТ ТРЕТИЙ

Проснулся Ваня в том стожке иззябший.
Замёрзли ноги, сон захолодил.
А на дворе темно, но снег налипший
Картину высветлил, и очертил.
Когда он к хате по ледку шагал,
Снег перестал и дождичек утих.
И он, где вётлы, у сарая, встал,
Чтоб увидать короткий жизни миг.

Он этот миг запомнил на всю жизнь,
Соломенную крышу и капель,
И крашенную низенькую дверь.
И в окнах свет, что душу его грел.
На дамбу и Кубань глядят окошки.
Но хата не богата, нет и кошки.
А там, где неба тьма с землёй слилась
Там свет мелькнул, или почудилось.
Да, огонёк, а может даже два.
Там вдалеке, похоже, хаток ряд.
Сады закрыли их, видать едва.
Они вдоль дамбы стали на парад.
А лётчика в какой из них найдут,
Соседи тоже кару понесут.

Стоит Онебин, слушает и ждёт.
Чуть что не так, и в плавни он уйдёт.
Но, убедившись, что кругом спокойно,
Он осторожно к окнам подошёл,
Которые завешены достойно.
Чуть постучав, к крылечку перешёл.

– Хто тут? – то голос с нотками тревоги.
– Пустите беженца с пути-дороги.
Мне б только обогреться да соснуть…
– Заходьтэ, голову б не калатнуть!

Заходит наш Иван, где свет притушен.
Стоит у двери, но рука в кармане.
А пистолет ладонь нашёл, послушен.
Открыта дверь была, ну как в романе.

Она закрыла вход и рядом стала.
– Хозяин спит, он болен. Знаю уси.
Скидай, что на тебе, помою мало.
Оружье и билет потом спроси.
Я их сховаю за сараем справа.
Коль что случится, то твоя управа…

Сдаёт всё ценное Иван бабуле
Она берет и в плотный холст кладёт.
– Как звать тоби, пилот? – Иваном звали.
Теперь я Михаил, шахтарь, а не пилот.”

Бабуля головой кивает. – Скидай!
Там на плите вода, а таз в сенях.
Пошла ховать игрушки. Не серчай,
Отдам, попросишь, иль найдёшь впотьмах.

Всё чистое, рубаха и порты.
Потом к столу, там вечерять накрыто.
Поешь, чего Бог дал, хоть и небогато.
За занавеской спи спокийно ты.

О разговоре никому ни слова.
Соседям – беженец, приставший снова.
Тут по станицам и по хуторам
Чого не жить працовим примакам.
А после поглядим, робыть чого?
И с тем ушла, оставив одного.

Разделся и умылся гость полночный,
Одел бельё и свитер натянул.
Но в это время спавший дед немочный
Вдруг заворочался, привстал, взглянул.

– А это шо таке, чого я бачу?
Ты лётчик, шо гуторили учёра.
– Не, дидо, я не лётчик, я иначе.
Мэнэ зовут Михайло. Вот умора…

Вернулась Катя, деда приструнила.
Пришлось Михайле в ВВС вернуться.
И свитер не снимать всё ж разрешила,
Поверх рубахой помогла прикрыться.

А дед знакомству новому был рад,
И начал всё описывать подряд.

***
Пока хозяйка стирку разводила,
Дед начал, сидя, долгий разговор.
Онебина та тема захватила,
Но сон одолевал, как на позор.

Но имена, портреты и занятия,
Запомнить старался без изъятия.
Уснул пилот без снов и сновидений,
А мы коснёмся деда откровений.

Дедусь-хозяин аналитик был,
Он всех жильцов в три группы разделил.
Примерно половина – то казаки,
Кубань вспахали пахари-рубаки.

В казаках сила всей земли, богатство.
Большевики почти сгубили братство.
Иногородних тож дворов полно,
Но не хозяева, а есть говно.

А как война к Кубани подкатила,
Народу пришлого поднавалило.
Вот пушки наших сильно подступают.
Что с севом нынче будет, он не знает.

А немцы – те серьёзные, однако.
У них в порядке каждая собака.
Иногородним скот не разрешают,
Да и налогами их донимают.

Была корова, так свели они,
Не сахар, но сравни былые дни.
Тогда сортир отдельный запрещали,
И к коммунизму голым загоняли.

А из людей, что нас не подведут
Зиновий и матрос, что тут живут.
Гавеля, он с санпоезда удрал,
Когда Одессу-маму защищал.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

СЮЖЕТ ПЕРВЫЙ

Проснулся, солнце встало,
Почуял он еду.
Чу, сальце зашипело,
Найдя сковороду.
Дразнить, где шкварки, взялось,
О жирном говоря.
Ивану показалось,
Что он не ел три дня.
В три рта позавтракала
Крестьянская семья.
А солнце пригревало,
Оконца веселя.

Зиновья из соседей
Решили пригласить,
Чтоб в дружеской беседе
Цэ дило обсудить.
А что мужик он верный
И наших ждёт давно,
То знает дед наверно
И баба заодно.
Неспешно обсудили
Текущих дел пути.
Бабулю снарядили
Хромого привести.

И вот на дамбе двое,
Хозяйка и хромой.
Знакомство непростое
В знакомстве новый бой.
Хоть вспомнить и несложно,
Что говорил Грицай:
Он господин надёжный,
А не шалтай-болтай.
Но эта встреча в хате
Как новый шаг судьбы,
Коль ошибёшься в братьях,
Погибнешь без борьбы.

***
Когда состоялось знакомство
И сели к столу обсуждать,
Онебин решил не таиться
И имя своё им сказать.
Сказал, где и как приземлился,
Сказал, что по плавням плутал.
Сказал, что он к нашим стремился,
Совета, как выйти, он ждал.
Сказал, что планшет был потерян,
А в нём на письме адресок,
Поскольку пилот был уверен,
Что в воздухе он на часок.
Поэтому взял он легенду,
Что с шахты бес дёрнул тюрьму,
И друга фамилию в аренду.
Полёг его друг на Дону.
А сам он недавно воюет,
Но немцев уже пощипал.
К своим и летать он мечтает,
До фронта, вёрст двадцать, считал.

***
Зиновий начинает речь такую.

Зиновий

– Послухай, я чого тоби маркую.
К своим ты не прорвёшся, как пить дать,
Бо запросто тоби убить, споймать.

Скажи, ты мины можешь обезвредить?
Солдата от жандарма отличишь?
Ты их системой будишь только бредить.
Как к фронту подойдёшь, тут и сгоришь!

Коль хочешь до своих, да чтоб летать,
Без документов в люди не стремиться.
Бумаги, треба то обмозговать,
Заходь, когда стемнеет, погоститься.

И вот что, хлопец, я тебе скажу.
Коль хочешь выжить и к своем дойти,
Держись-ка глухомани. Я гляжу,
Ты скор, а нам спешить не по пути.

Ну, я пойшов, хозяйка меня ждёт.
Тебе быть здесь, прямой расчёт

Ушёл, и баба в путь, камыш косить.
Печь ест его, тепло взамен давая.
Не зная дела, взялся заменить,
Зачем коса, с трудом подозревая.
Но баба Катя очень, очень рада,
Косить камыш не лучшая награда!

Но тут, пока Онебин собирался,
Без стука настежь дверь, и немец входит.
В шинели он. Солдат, но оборвался,
Он по-хозяйски нюхает и бродит.
“Давай блины. Пух-пух, замок открой!”
Забрал дары и вышел, как герой.

Иван, как он сидел, так и остался,
Хотя знакомством тот не занимался.
А Катя лишь вздохнула тяжко,
Привыкла к грабежам таким, бедняжка.
Не ждал Онебин встречи с супостатом,
И изумился этаким солдатом.

Кто он? Так это немец-дезертир,
Сменил в округе несколько квартир.
Своих бежит, с румынами грызётся,
За харч и кров, бывает, и дерётся.
Порядок знает, грабит всех по кругу,
Взял на прокорм всю здешнюю округу.

Ну и дела, у немцев дезертиры.
У фронта рядом их, считай, квартиры.
Да, не хватает нового порядка,
И тут в России нет ему достатка!
А как порядка нет, то всё бывает.
Он речь такую Кате начинает.

Онебин

– Катерина Ивановна, вас попрошу,
Коль случится со мною беда,
Вы по адресу, чам я его напишу,
Письмецо отошлите тогда.
Опишите родителям парою слов,
Вы беду, если будет она,
Чтоб попало оно под родительский кров,
Когда кончится в плавнях война.
Ну, а те документы, что отдал я вам,
В штаб какой-нибудь сдайте, прошу,
Чтобы мой командир рассказать мог друзьям,
Как я жизнь на земле завершу.

СЮЖЕТ ВТОРОЙ

Пока Онебин в хате отсыпался,
От севера отряд десанта шёл
И на большак темрюкский прорывался,
Он оборону надвое вспорол.
Когда десант, геройство и внезапность.
Когда десант, силёнки на пределе.
И разгорелся бой, считай, что насмерть.
Треск пулемётов, бомбы полетели.

Стоит с косой Онебин рядом с хатой.
И слушает далёких взрывов хор.
Но вдруг на бреющем звено горбатых
Над ним проходит, как один мотор.
Да, это Вася в бой повёл ребят:
Вот номер двадцать три на фюзеляже!
На большаке они врагов бомбят.
Кто им о косаре таком расскажет?

Увидев их, ну прыгать и кричать,
Как будто Васю он хотел поймать.
Везёт, никто не видел тех прыжков.
Бери косу и топливо готовь…
Вот вынес он вязанки камышей,
И на руках мозоли посчитал,
Стрельба на большаке пошла слышней.
А юнкерсов строи за валом вал.

Горит надежды свет в душе Ивана,
Неужто выйдет он, избегнув плена?
Ведь если перерезали большак
И в тыл немецкий с силою ударят,
Они к Кубани выведут кулак.
Ему свободу тот удар подарит.
Как немцы отходить, он – в плавни.
А выйдут наши – вот и будет славно!

Стоит и слушает раскаты боя.
Стоит, а солнце стало пригревать.
Но вот, нет больше миномётов воя,
Стихает, самолётов не видать.
И гаснет свет, что был в душе Ивана.
Будь осторожен, коль не хочешь плена.
Не хочешь плена смерти ни за что,
Вживайся в хуторскую жизнь и жди.
Забудь что лётчик ты, забудь про то.
Ты – беженец, хлебаешь лаптем щи.
А чтоб людей своих не подвести,
Какую липу надо завести.

Выходит Катя дело принимать,
Учить косу вострить и направлять.
Но их урок нежданно прерывая,
Во двор заходит воин от Михая.
Зарос румын и неуверен взгляд.
“Дай мамалыги, голоден солдат!”
Но тут произошла метаморфоза.
Бабуля, как наседка, в бой идёт.
“Ах, ты цыган, проклятый, ах, зараза!
Усё забрал бессовестный народ.”
Враз стушевался воин окоянный.
Попятился, к калитке отступил.
Но тут настиг его запрос нежданный,
Онебин на закрутку попросил.
Свернули по цигарке, закурили,
Задал ещё вопрос Иван один.
“А где винтовка?” – “Рыбы съели.
Я, мамка, не цыган – румын…”

Ушёл румын не солоно хлебавши,
Онебин докурил, косу вострит.
А по дороге, жирно-грязной ставшей,
Немецкий офицер идёт-скользит.
Идёт и смотрит строго исподлобья,
С ним полицай, охраны наподобие.

Столкнулись взглядами Иван и немец.
Подтянут офицер, легко одет.
К воротам подошёл. В перчатке палец
Ивану знак, что он его зовёт.

Забилось, словно бы в атаке, сердце.
Поставил косу не спеша бредёт.
И вышел он, прикрыв калитку-дверцу,
А в полицейском Гришку узнаёт.

Протягивает руку чин Ивану:
“Аусвайс!” – “Бумагу!” – вторит полицай.
“Документ никс… Потерян, без обману…”
За полу немец дёрнул невзначай.
И дёрнул так, что ватник расстегнулся,
Представив вышитой рубахи вид.
Иван похолодел и покачнулся.
Что будет, ну как свитер разглядит?
А немец впился в великана взглядом,
Привычно вынимает пистолет.
Блеснула сталь ствола воронья рядом,
Глядит, опустит взгляд Иван иль нет?

Нет, не отводит взгляд. А только вдруг,
Из-за кустов шумит, не видно, кто?
Там невзначай шум выдаёт испуг.
А немец выстрелил с руки в ничто.

Упал, а офицер лишь дунул в дуло,
Привычно парабеллум положил,
Пошёл опять, он сделал своё дело.
И сник Грицай, за ним засеменил.
Глядит, кого убили, наш Иван,
А у обочины румын-цыган…

СЮЖЕТ ТРЕТИЙ

Когда стемнело и повечеряли,
Узнал , как до Зиновия дойти,
И в хутор двинулся, его, ведь, звали.
В курс местных дел пора ему войти.
Казак Зиновий ждал его у хаты.
Он на завалинке дымок пускал.
Всем предлагал, как делают солдаты,
Махру и на закрутку отсыпал.
Перекурили, сутки обсудили,
О том, что наших с большака отбили,
И как румына с миром схоронили,
А Ваню ангелы оборонили.

А как итог всего, всех дел, решили,
Нужна бумага, так постановили.
Ему бумага атамана в силе,
А в хуторе казак есть при квартире.
Во власти он, к нему пойдёт Зиновий.
Мобудь, на завтра будет рейх с обновой.

Онебин

– Уполномоченный? И где живёт?

Зиновий

– Живёт в конце, дом рядом с полицаем.
Учитель, Буряки – казачий род,
Один он знае, скильки мы не знаем.

Онебин

– А как же к немцам он пошёл служить?

Зиновий

– Не просто цэ, тут треба разжуваты.
Они Кубань мечтают возродить,
Не ведают, что кишки тонковаты.

Онебин

– Как возродить, коли петля на шее?

Зиновий

– Толкуют, а не треба толковать,
Хрен немец редьки нашей не милее.
Есть вера, землю будут защищать.
Казаки уси в нимицку брань ушлы.
В полыцию послуговать пошлы.”

Онебин

– А что, Грицай? Он ходит с офицером.

Зиновий

– Як уси. В Керчи, в разгроме в плен попав,
Там перешёл. Рватится быть примером.
Блюдёт врагов загибельный устав.
Но поутих, уси нынче поутихли.
Че шо, глядишь, – они уже уихали.

***
Что о себе, был скуп казак,
но кое-что сказал.
Он говорить был не мастак,
а факты передал.
Как страшный тиф с его косой
в двадцатом проходил,
Он стал бичом Кубани всей,
его семью скосил.
У красных в битвах первой конной
погиб его отец.
Его судьбины подвагонной
в детдоме был конец.
Служакой стал, считай. что первым,
как в армию попал.
В полку своём, для всех примером,
тачанкой управлял.
Эх, хороша была тачанка,
а кони – на подбор,
Но трудно тройке против танка,
коль у него мотор.
Казаков не вернулось много
к Кубани дорогой,
Их к смерти привела дорога
под бомб немецких вой.
Там где-то и его тачанка
на марше полегла,
Коней лихих кубанских тройка
в Берлин не довезла...

Зиновий

Наш госпиталь из Киева
уйти едва успёл.
Стопа пропала левая,
но сам, вот, уцелел.
И в глаз осколок тоже
да были и ещё,
Но руки есть, дал Боже,
другое не в расчёт.

– Мы километрах в сорока от фронта.
Идут за Троицкую там бои.
Пока не видно отходящих что-то,
Но немец чистит усе тылы свои.

Придёт пора, и наши фронт прорвут,
Все мужики сховаются, где плавни.
А всех, кто не успеет, уведут.
Не нужен я, калекою быть славно.

Осталось у меня одно лишь око,
Я вижу, влипли казачки жестоко!
Не сдюжат немцы, будет им исход.
За службу немцам, Русь их проклянёт!

А шо еще сказать тоби,
когда документ никс.
Днём, краше, не сиди в избе,
так будет меньше риск.
У нас, конечно, тихо здесь,
и не было облав.
Но, как обложат хутор весь,
тогда я буду прав.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

СЮЖЕТ ПЕРВЫЙ

В начале следующего дня
Был разработан план,
Что всех, от случая храня,
Уйдёт на день Иван.

Он станет камыши косить
Подальше от людей.
И станет рыбку он ловить,
Где заросли плотней.

А баба Катя маячок
Откроет на дому.
Поднимет на шесте пучок,
Как знак пути ему.

А если нету маячка
У вётел, во дворе,
То лучше переждать пока.
Иначе быть беде.

***
Сидит Иван на бережку песчаном.
На солнце, что на запад, разомлел.
Все тихо и спокойно в мире странном,
И лес вдали, камыш вдруг зашумел.

Вмиг сняло дрёму, надо оглянуться.
Глядит, по тропке женщина идёт.
Спокойно приглашает улыбнуться,
Потом подходит, перед ним встаёт.

Он молча приглашение принимает.
Не улыбнись-ка красоте такой?
Он вызов её грешный принимает,
Любовь – ведь это тоже вечный бой.

Их страстный бой кубанский был без слов.
Его представит каждый в меру сил.
Таких Иван ещё не видел снов,
Пока любви Любови не вкусил.

Усмешка, как прощание. “Я пойшла!”
“Так как зовут тебя? Скорей скажи!”
“Родничка я хозяйки, Люба я.
Тоби заметила и знаю жизнь.”

Онебин

– Постой, не уходи. Я слышал о тебе.
Я знаю, ты солдатка, с матерью живёшь.
Нет, женщины такой не видел я нигде.
Ты красотою враз с ума сведёшь!

Любовь

– Мобудь сведу. Да, я солдатка та.
А не приду, не надо огорчаться.
Ко мне ни-ни. Здесь нравов простота,
Ты раз придёшь, пол жизни отдуваться.
Как захочу, тогда к тебе приду,
Коль будешь ждать, тебя всегда найду.”

Ушла походкой лёгкой вдоль Кубани.
Как не было косы и синих глаз.
Ушла и сердце забрала у Вани,
Стоит у омута Онебин целый час.
Удилище берёт и отцепляет,
К ветле, где шест, стопы он направляет.

СЮЖЕТ ВТОРОЙ

Пришел Зиновий, как и обещал.
“Пойдэм до Буряка, он дюже ждэ.”
Иван роль повторил и с лавки встал,
На образа взглянул, не быть б беде.

А вот и дом соседа полицая.
Край этот всех охраной превзошёл.
Стучат в окно, и, створки открывая,
Кивнул хозяин, на крыльцо пришёл.

Напряг всё красноречие Иван,
Как после выпивки бумаг лишился.
Он справку просит, что он не шайтан.
Без справки чуть вчера не поплатился.

Учитель слушал молча и сказал:
“Зиновий, ты поди, коли дела.
А ты, Михайло, заходи, я ждал.
Спросить хочу, как жизнь твоя текла?”

Зашли. Иван ушанку снял, стоит у двери.
На сапогах солдатских грязи слой.

Буряк

– Снимай-ка их, не велики потери.
А ватник тоже, сядь к столу, не стой! –
По-русски чисто говорил учитель,
Прикрыл все занавески, скинул китель.

– Погодь, я справку напишу тебе,
Бумага, вот, плохая только.
Печать нужна, иначе быть беде,
В контору сходишь, там их ставят бойко.

Когда Буряк бумагу выправлял,
В ней бланк на сдачу молока узнал.
Зелёный бланк почтенье вызывал,
Буряк на бланке почерком блистал.

Вот достаёт учитель промокашку,
Всё честь по чести, справку подаёт.

– Бери, мил человек. Пропустим кружку.
Кубанское вино, как кровь, течёт
Уже две тысячи лет тому назад.
Бог Дионис сподобил виноград.

Кладёт Буряк на стол большое сито,
А в нём яичек белый клад лежит.
Потом две кружки ставит деловито,
Кувшин вина, солонка – стол накрыт.
– Да, вот ещё лепёшки, угощайся.
Других закусок нет, не обольщайся.

По кружке выпив, яйцами запили.
Ещё налили, и поговорили.

Буряк

– Ты хлопец справный, говоришь всё складно.
Хоть не казак, а может крови нашей.
А беженец, чтоб выжить, ну и ладно.
Война ещё накормит смертной кашей.
Но помни, мы оружие крепко взяли,
Теперь большевиков в гробу видали.

Мы не с Россией вышли воевать,
Нам не нужна червонная Москва.
Нам вырастить детей и воспитать,
Москвой у немцев ноет голова.
Был русский царь, ему служили.
Пришли жиды, казачество сгубили.

Такое слово есть, милок,
Оно, как смерть звучит.
Им Янкель смерти вывел срок,
То слово – геноцид.

Свердлов подох, но курс его
Погибельный живёт.
Нас всех теперь до одного
Смерть, иль победа ждёт.

Но я чего тебя позвал,
Ты пей, не забывай,
Чтоб ты мне вкратце рассказал,
Как там союзный рай?

Неужто вправду дядя Сэм
Свой кошелёк открыл?
И Сталина как друг, совсем,
Деньжатами снабдил?”

Молчал-молчал пилот Иван,
А тут не стало сил.
И про Ленд-лиз слов ятаган
Промежду глаз врубил.
Всё рассказал в одной главе.
Доклад закончил так:
“Болеть по янки голове,
Це буде не пустяк!”

Налили, яйца на закусь.
И встал Иван: “Пойду, дедусь.”

Буряк

– Иды, сынок, про штемпель не забудь.
А правда то, в Березняки мне путь.
Однажды был, оставил близких там.
Опять барак, то лягу в землю сам.
Теперь умней, не дамся операм.
С Ленд-Лизой, нет, не сдамся я врагам.”

Да, завтра лицедейство без изъяна.
Когда печать, то счастье по карману.
Да, завтра новый бой у атамана,
А у него Любовь, прогресс романа.

Когда Иван домой попал,
Его Зиновий ждал.
Иван вину оценку дал
И справку показал.
О разговоре ни гу-гу,
Хоть рапорт делал не врагу.

СЮЖЕТ ТРЕТИЙ

С Зиновием выходит наш Онебин
По дамбе в темноте обоз ползёт.
По форме – немцы, скрип да скрип телеги.
А только, вроде, русский мат плывёт.

Подходят трое, все в шинелях вражьих.
“Эй, мужики, нас принимай в постой!”
Зиновий на тонах спокойно-важных:
“А вот хозяин. Он мужик простой.
Михайло, принимай войны наряд.
Знать, оборону строит цей отряд.”

“Да, точно. Мы строители из Тодта.
Сегодня на ночь мы у вас стоим.
Вчера был плен, а нынче вот работа.
Оставим шмотки, сходим похарчим.”

Едят паёк рабы лихой войны.
Потом по хатам смотрят плена сны.

А бабе Кате объяснять не надо.
Берёт камыш и в головы кладёт.
И гости с холода ложатся рядом.
Шинели на себя, готов народ.
Иван на свой матрац и там лежит.
Но сон к нему никак не подойдёт.
Не спят и пленные. Он говорит
Негромко, мол, в Донбасс идёт.

В потёмках, да ровесникам – не спится.
Такой расклад, приходит разговор.
Тут каждый равен, спешки не боится.
И понимает жизни приговор.

Иван потешил трёх трудяг солдат.
И каждый свой рассказ поведать рад.

Но первой скрипкой, главный, Николай.
Он трио их ночное возглавляет.
“Ты хочешь правду знать? Что ж, получай!
Нам может тоже малость полегчает…”

В Минводах тыщи в плен тогда попали.
Пол сотни вёрст – военный трудодень.
Из-под Ростова армии бежали.
Ушёл, кому ходить было не лень.

“Лишь редко кто способен вжиться в ритм.
Пройди полста, потом поговорим!”

А где же тысячам тогда стреляться?
И так смертей полно. Ещё плодить?
И загудели в лагерь наши братцы.
Не дай Господь такого отхватить.

Но это был уже сорок второй.
Сгодились все в победе затяжной.

Не выдержал Иван. “Вы ж при оружьи?”
“Всё как, да как! Бывает хворь медвежья.
Тебе бы на день влезть да в нашу шкуру.
Не стал бы бегать из тюряги, сдуру.”

А после поворот судьбы был прост.
Сыграл здесь роль их вид, а, может, рост.
Когда из строя немец дал приказ,
На это был его нацелен глаз.
“В шеренгу стройся быстро, становись!”
Вы добровольцы. Больше, не ленись!
Все по баракам, форму надевай.
А на приказы «хайлем» отвечай.

Онебин

– Дела, а я решил, вы добровольцы.
Что б без конвоя не удрать тогда?
Когда в тюрьме, там небо в клетку, хлопцы.
А без замка, ушёл невесть куда.

Теряют парни интерес к беседе.
Заснул связист, и друг сапёр храпит.
И только третий, Николай, в обиде.
На глупые слова так говорит:

Николай

– Я – техник ВВС. Приду к своим?
Меня к аэродрому не подпустят.
А как ты доберёшься? Поглядим.
Тебе жандармы раньше шкуру спустят.
Кого поймают – в лагерь. Там – хана.
А особист. Он – тот же сатана.
Тебе скажу я так. Кто доброволец,
Тот сразу к немцам, драться без околиц.
Не видишь, сколько наших тут служак?
Не думай, что воюет лишь казак.
А мы – ничто, бесправные рабы.
Поблажек нет от мачехи судьбы.

Тут отступление необходимо.
Но не о лирике пойдёт в нём речь.
Допустим, армия непобедима,
Но всех от плена, нет, не уберечь.
И что ж, читатель мой, мы наблюдаем?
Здесь памяти кино мы запускаем.

***
Немецкий лётчик Рудль Ганс
В советский плен попал.
Однако, вышел ему шанс,
Из плена он удрал.

На «штуке» всю войну летал
До плена и потом.
Линкор “Марат” он покромсал,
Пошёл линкор на слом.

Бриллианты, золото, мечи.
Крест рыцарский горит.
Знать, воевал не за харчи.
Два раза был он сбит.

И вот, поди ж ты! Был в плену,
К врагам своим попал.
Никто не ставил то в вину
И в душу не плевал.

И снова он летал в пике,
Колонны танков сжёг.
И фюрер с ним накоротке.
Полковник – вот итог.

***
Читатель мой, пусть скептик даже ты.
Не исключение тут, я не солгал.
То – бой и жизнь, не сказки и мечты.
Не мерено он в небе воевал.

В плену бывал и Эрих Хартман тоже.
Он истребитель, ас, считай вельможа.
Его рекорд не станем называть,
В кавказском небе начал он сбивать.

По молодости в плен он угодил.
А только фатерланд его простил.
А не простил бы, крепко б просчитался,
Побед двухсот тогда б не досчитался!

Кончая отступление со слезами,
Политикам анафему пою.
Хотите вы, сковавши Русь цепями,
Её в кухарку превратить свою.

Проклятье шарлатанам на века!
Дойдёт до вас, чирикайте, пока…

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

СЮЖЕТ ПЕРВЫЙ

Дождливым утром мглистым
Проснулся он чуть свет.
Идти ему не близко.
Глядит, гостей уж нет.

Ушла команда пленная.
Он камыши сложил.
Взять вёдра, дело первое,
И по воду отбыл.

А в мире дождик меленький,
Чуть сер востока край.
И слышит: “Миша, миленький,
Постой, не поспешай!”

Люба

– Идём к кринице вместе,
Я кое-что скажу.
Чтоб було усё честь-честью,
Как справить, расскажу.
Когда придёшь в станицу,
Задами в центр ходи.
Мой дядько гарна птица,
В конторе вин сидит.
Замистник атаманов
Дудко Евграф Кузьмич
Помог уже не мало
И до тебя оприч.
В годах уже мой дядько,
Великие вусы.
Це вумный, добрый батько.
Дела с ним делай уси.
А если что не сложится,
Привет передавай.
Скажи, мол Люба кланится.
Ну, с Богом, поспешай!

Ушла Любовь тропинкой,
Улыбкой одарив,
Дождём или слезинкой
Щеку ему смочив.

Свой шаг остановила,
Не чтоб вернуться, нет.
Она перекрестила
Ушедшего вослед.

СЮЖЕТ ВТОРОЙ

Дорога скоро вышла на большак.
На нём машин полно и многолюдно.
В грязи застряло всё, буксует всяк.
Свернул, идёт полями, где безлюдно.
Промокло всё, а пахота подавно.
В грязи идёт один, то славно.

Туман весенний вольно расстилался.
Летать не будут – видимость не та.
Не отдыхая, он не торопился,
Войти в станицу мирно – вот мечта.

Ориентиры сверил, как учили.
Вот стан с тропой, и стало веселей.
К станице вышел парень в полной силе.
Теперь задами к школе. Что там в ней?

И вдруг он замечает прямо в поле
Тот силуэт. Он юнкерс узнаёт.
Там транспортник немецкий на приколе,
И сила странная к нему несёт.
Горит мечта: а вдруг, как повезёт?
За горло он мечту, в суму кладёт.

Выходит через переулок к школе.
Где двор, туда-сюда народ снуёт.
Обоз, а во дворе телег стоит поболе.
Оглобли вверх, и табор без забот.
Иван почистил грязь на сапогах.
Под дождичком промок, и вид – не ах.

Он осмотрелся и неспешно двинул.
Выходят офицеры на крыльцо.
Не торопясь проходят немцы мимо.
Что нового для них, в конце концов?

А для него здесь ново все и важно.
У ездовых он кое-что спросил.
Для беженца всё важно, что бумажно.
Он с робостью в приёмную входил.

А справа стол, он полон был бумаг.
Над ним висел надменно-бесноватый.
В углу со свастикой казацкий флаг.
А по стенам скамеек фронт богатый.

А двое, шкаф перевернув как стол
Играли мирно в карты и кивнули.
Од дверь закрыл и стал стоймя, как столб.
Спокойно ждал, пока игру свернули.

“Так шо, детина, треба? Так не стой.”
“Менэ б замистника, вопрос простой.”

“Бульбаш, покличь Евграфа Кузьмича.”
Ушёл казак Бульбаш за дверь, что слева,
Вернулся тасовать не сгоряча.
А после вышел зам, глядит без гнева.

“Шо надо, хлопец, говори короче.”
“Так я пришёл, бо треба штемпель очень.”

И песнь запел, но без длиннот, Иван.
Достал свой документ, всё рассказал.
Хорош его рассказ. Чем не роман?
Довольна служба, жаль, неполон зал.

Закончил он рассказ свой непростой.
“А справцу треба переделать, стой.
Печати будут не видны по цвету тут.
И должен комендант сказать: «зер гут».
Бульбаш, а покажи, где комендант.
А ты, Михайло, там яви талант.”

Бульбаш на дверь начальства показал.
Смущён Иван, он встречи той не ждал.

“Ты шапку, как войдёшь, скидай, так надо.”
Иван чуть стукнул и дождался “ком”,
Перекрестился сокол для парада.
И в комнату, к барьеру стал бочком.
По леву руку офицер сидел,
Напротив фрау с машинкой, не без дел.

“Что надо?” – задаёт она вопрос.
Иван спокойно просьбу излагает.
В легенду он поверил и дорос.
Быть без папира – горе, напирает.

Бальзаковская дама переводит.
Кивает немец, что-то говорит.
Иван, как на уроке понимает,
Согласен немец и печать дарит.
А дама то решение переводит.
Сказавши “данке шён”, Иван выходит.

Хоть не спешит, а вот дрожат коленки.
Видать, ещё он к рейху не привык.
Уйдя в сторонку, прислонился к стенке.
Бой выиграл один его язык.
Унял пилот-герой в коленках дрожь,
И вновь в приёмную. Туда он вхож.

Теперь его доклад и прост, и ясен.

Дудко

– Давай, Микола, справцу напиши.
Видать, герой для рейху неопасен.
Бери папиру, ручку, не спеши.
А ты заходь ко мне на цю хвалину,
Как там, на хуторе, малюй картину.

Заходят в класс, что был уже описан,
Где Николай святой в углу висел.
Папаху снял и оказался лысым.
Искал в столе чего-то и сопел.
И вот нашёл, чего искал усердно.
И подаёт конверт, немецкий, верно.

Дудко

– Отдай казачке Любе, разумеешь?
Её казак вот этот лист прислал.
Ты швыдче принесёшь, ходить умеешь.
Цэ листовик немецкий передал.
Казак пропал без вести уж полгода.
А жив, крепка у Цибухов порода.

Я батьке Цибуху письмо витдал.

Онебин

– А цей казак из плену лист прислал?

Дудко

– С Доватором он вместе воевал.
Так вышло, в плен пид Харькивом попал.
А нынче немец пленных не боится.
У них казачий корпус фон Парвица.

Зашёл Микола, справку положил.
Дудко прочёл, поставил штамп, печать.
А после лично руку приложил
И отдал, чтоб бумагой обладать.
Она потом чекистов удивляла,
Её, что в банке, подпись украшала.

“Премного благодарен, прощевайте!”
“А до побачання. не забывайте.”

Выходит королём он на крыльцо,
Стрельнул табак на добрую закрутку.
И снова сыплет дождичек в лицо.
Жизнь выкинула неплохую шутку.
И он идёт до дому через поле,
Теперь не заяц для жандармов боле.
Отходит от станицы наш пилот.
Лепёшки бабы Кати достаёт.

СЮЖЕТ ТРЕТИЙ

Поближе к вечеру, но засветло
Подходит к хутору, а не спешит.
И прямиком, как счастье привело,
Туда, где дом зазнобы мирно спит.
А грязь на сапогах его изводит.
Туман как дождик мелкий, вроде.
По хутору идёт, кивая встречным.
И к дому Любы с видом он беспечным.

В окне знакомый  силуэт мелькнул.
И машет он, скорее выходи…
Они сошлись, конверт он протянул.
Берёт, читает адрес: “Заходи.”
Пробыл Иван от силы, семь минут,
А провожать все жители идут.

Принёс Иван в семью благую весть.
Он мужика вернул, двоим – отца.
А тёще разговоров и не счесть,
Чтоб обсуждать по хатам без конца.

А как, но Катя, повстречав его,
Уже всё знала раньше, до него.
Пока он шёл, со встречными болтая,
Та весть прошла от края и до края.

А как же дома хорошо и сухо.
Горит камыш, то плод его трудов.
Сушить старается наряд старуха,
А дед Василь, тот в рот смотреть готов.
И щи, и рыбкой жареной запахло.
А на душе тревога дня затихла.

“Откуда хвост?” “Гавеля угостил.
Сосед. Он обещал ещё к тоби зайти.
А ты на много дольше походил”.
“Полями шёл, там быстро не пройти.”
Испил компот Иван и отвалился,
Гавеля на пороге появился.

Гавеля

– Усим добрый вичор! Я нынче до Вас.
Знайомство звисти як сосид я хочу.
Мини уси кличут Гавеля, матрос.
А выйдет, рыбачить тоби научу.

Онебин

– Давно пора. Спасибо, вот, за рыбку.
И дарит Гавеле пилот улыбку.

Тут наш герой рассказывает всем,
Как он сходил, в пути что повидал.
Кивает Катя: “Да, ты прав зовсим.”
Всё вышло, вроде, каждый одобрял.
А как дошло до вести с Цибухом,
Поведал дед Василь, что знал о нём.

И начал так рассказ старик,
Хотя помалкивать привык.

Дед Василь

– Не усих з Кубани, в кавалерию брали.
Был слух, Будённый войско отбирал.
Туда и наши, було, попадали.
Вот и Иван Цибух туда попал.
Служил, потом вернулся, оженился.
А как война, до службы воротился.

Он в сорок первом даже письма слал.
Был ранен в Белоруси аль в Смоленске.
Зимой и пид Москвой повоевал,
А вот пропал. И стал казаче в зиске.
Сложилось, долго нету казака.
Поди ж ты, немцу пляшет гопака.”

Тут баба Катя вставила словечко,
Закрыв трубу, раз прогорела печка.

Баба Катя

– А шо, один он пляшет немцу, шо ли?
Уси, хто справный був, плясать пойшлы.
А москалей у немцев будэ боле.
А к Любе радость и печаль прийшлы.
Як будут немцы скоро выходити,
Кидать ей надо усё, самой тикати…
О Боже же ж мой, усё це за грехи…

Жизнь тяжела, легко писать стихи.

А тут Иван свой голос подаёт,
Поскольку он борец за справедливость.
“На Любе нет вины, зачем поход?
Что на чужбине ждёт? Скажи на милость.”
Да, видел он кубанские обозы,
Под пулями и бомбами их слёзы.

Вступил Гавеля, до сих пор молчавший:
“Твоими бы устами мёд бы пить!
Подставил всю семью Цибух, предавший.
Всем им теперь военный грех носить.”

Не прав, совсем не прав моряк Гавеля.
Не знает Римского матросик права.
Куда ему судить, в права не веря.
Системе “Equity” английской – браво!

Видать, Гавеля кончил классов пять,
На флоте корабельный чтил устав.
Что государство должно охранять,
Не знал матросик, от наук отстав.

Но знал, как казаков искореняли,
Стреляли, выселяли, чтоб свести,
Как семьи вырезали куренями.
От комиссаров куры не спасти!

И всё ж, ни он, матрос, никто тогда
Не мог, как сон, представить мира дань,
Что англичане, твёрдые всегда,
Сдадут всех тех, кто не сдавал Кубань.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

СЮЖЕТ ПЕРВЫЙ

Прошла неделя, сцена изменилась.
Всё чаще беженцы идут-бредут.
А канонада чаще доносилась.
Гремят бои на фронте там и тут.

Онебин занят: косит, и рыбачит.
Матросу помогает, чёлн спускает.
Он на восток глядит. Теперь не скачет,
Когда над хутором бой наблюдает.
А в сердце страсть горит, не затухает.
По делу к ней зайти Иван решает.

Поосмотревшись, рыбки прихватил
И вышел из засады сзади хаты.
Отряд какой-то дамбой уходил.
Он ждал, когда исчезнут с глаз солдаты.
Похоже, то румыны отходили
В обмотках, немцы сапоги носили.

Порадовал Ивана марш на запад.
Давай, давай! Далёк на запад путь.
Придёт пора, поможем быстро драпать.
Мне б до своих добраться как-нибудь.
А что такое драпать, Ваня знает.
Он сорок первый часто вспоминает.

Когда потом, учился он летать,
Друзей ли хоронил, бежал от бомб,
Он всё свершил и вышел воевать,
Врагов заставить драпать чтоб.
И пусть в болоте лётчик выжидает,
Придёт пора, с лихвою наверстает.

Сошёл с небес и вылез из кабины,
На грешную спустился сын войны.
Жаль, что летал, не сделав половины.
А время утекло, списать должны.
Но он вернётся, он солдат живой.
Он без вести пропал, а не душой.

***
Её ребятки были во дворе.
Узнав, к нему: “Здоров, Михайло-дядько!”
А он, подыгрывая их игре:
“Здоров! Ось рыба приплыла, а нать-ка.”

Он связку окуней принёс и щуку.
И каждый рад, протягивая руку.

А тут она выходит тихо на крыльцо.
И к ней они стремглав бегут с подарком.
Все улыбаются, в конце концов.
Их счастье засияло светом ярким

То радость отдавать, кого мы любим.
Мы щедростью любовь вовек не сгубим.

“Решил порадовать ребяток ваших.”
“Дякую вас за рыбу та визит.”
Он взглядом: “Не забудь о встречах наших.”
“Я завтра подойду,” она в ответ.

И он на голове ходить готов.
Прекрасно счастье двадцати годов.

“Иды, иды. Як самовар сияешь.
Зараз же мати выйдэ и поймэ.”
А он тихонько: “А? Так прогоняешь.”
И громче: “Как улов, то занэсем!”

Вот расстаются жизни половинки.
Им завтра праздновать любви поминки.

СЮЖЕТ ВТОРОЙ

Летит Иван на крыльях, завтра праздник.
И видит, к хате прибыл взвод-обозник.
Румыны кони мирно распрягают,
Стряпню готовят и беды не знают.

Домой заходит, пять бойцов сидит.
А унтер-офицер, по-русски шпарит.
Он бабе Кате цены говорит.
А сверх, часы поломанные дарит.

Но баба Катя: “Никс мни твой годинник!
Давай еще консервов, вот противник…”

Закончился обед, обмен и шум,
Румынский унтер порешил побриться.
Он «Золинген» достал. Онебин: “Кум,
Не дашь щетину сбрить? А вот водица.”

Побрились с разговором о войне.
Рассказ румына не избегнуть мне.
Из град-столицы умный был мужик.
Он был адъюнкт и знал чужой язык.

Когда адъюнктов в армию берут,
То армию способно увеличить.
Но укреплять её – напрасный труд.
Они лишь скепсис могут обеспечить.

Чтоб скепсисом адъюнкта поделиться,
Пришла пора. Он умная был птица.

Адъюнкт

– Когда б имел я измеритель,
Чтоб мне желания измерять,
Я б как учёный просветитель,
Учёл стремленье воевать.

По всем бы армиям прошёлся,
Но измерял бы лишь солдат.
Войной последней б обошёлся,
В ней армий – словно на парад.

Тут и китайцы и испанцы.
И есть тут даже Эквадор.
По списку первыми албанцы.
Последний тот, кто в Пёрл-Харб;р.

Но, хоть японец в списке сзади,
Он в драке явно впереди.
Не хочет он спокойной глади,
«Банзай» кипит в его груди.

Но это, камарад, вступление,
Науке мой прощальный дар.
Тебе – моё предположение.
Тебе – прогноз мой, как навар.

Вся б кропотливая работа,
Замеры, цифры, суета
Нам дали б образ Дон-Кихота.
Но наша цель, увы, не та.

У нас сегодня цель простая,
Найти, кто список тот замкнёт?
Где армию царя Михая
Нам поместить в аван-отчёт?

И вот, что я теперь скажу.
Недаром год с лихвой служу.
Румынский доблестный солдат
Замкнёт тот список и парад.

Мы нынче фронт свой оставляем
И к дому путь свой направляем.
Нам наш король приказ тут дал,
Который я всё время ждал.

Приеду в Бухарест домой,
Посплю с красавицей женой.
А то она давно томится,
Пора детьми обзаводиться.

***
Засомневался тут Иван,
Что есть такой король,
Один из многих-многих стран
На миротворца роль,
Который армию с войны
Домой назад зовёт.
Согласья немцев не слышны.
Куда их путь ведёт?

Адъюнкт

– Ты прав, во мраке этот путь
Домой, прорвёмся как-нибудь.
А что они румын стреляют,
Про то собаки даже знают.
Им жалко пули, ставят в ряд,
И выстрелом в упор косят,
Кто воевать за них не хочет.
А, пусть воюют дни и ночи.

***
И тут решил задать Иван вопрос,
Как господин воюющих отметит.
Но тот сказал, покуда, не дорос.
На эксперимент конец войны, ответит.
“Казаки, что под немцами пуляют,
По злости измеритель доломают.
А отчего? Гражданская война.
В ней ни покрышки нет, и нету дна.”

В товарищах, кто против, тот изменник.
А ну, как миллионы воевать.
Так сделал в мыслях брешь доцент-противник.
Крепись, война всё мачеха, не мать.
Не спал Иван, почти что, до рассвета.
Был в мыслях мир жестокий, Люба где-то.
За что, Россия, это испытание?
С гражданской мировая! Наказание…

СЮЖЕТ ТРЕТИЙ

Рыбак, как пахарь, рано на ногах.
Полоска блеклая ему гудок.
Сеть латаная вновь в больших руках.
Гребёт Иван, к мели ведёт челнок.
А Гавеля снастишку подбирает
И серебро на дно челна кидает.

Работа спорится, улов – в корзинку.
Потом, как лодку спрятать похитрей.
Всё это нашим хлопцам не в новинку.
Они, как дома среди камышей.
Уходит Гавеля, улов уносит.
И Катю не забыть Онебин просит.

А солнышко поднялось высоко.
В секрет Иван засел на бережку.
И слышит звук стрельбы у облаков,
Там лагги в поднебесье начеку.
Там карусели ход смертельный начат.
Там мессеров полно, ясна задача.

Глядит Иван глазами знатока.
“Ах ты, раззява, где ведущий твой?
А ты бей в хвост, даёт тебе пока…”
Минут пятнадцать в поднебесье бой.
За этот бой вспотел Иван и взмок,
Но радость той победы – вот итог.

Да. этот бой «худым» никак не дался.
Один был сбит, и рядышком упал.
Наш задымил и на восток подался,
Его дружок за фронт сопровождал.
А вот ещё немецкий задымился
И сразу вдруг на запад покатился.

На этом кончились их кутерьма.
Расходятся, и в небе тишина.
Иван доволен. В обороне были,
Но мастерство и воля победили.
Да, это вам не год тому назад,
Когда кресты нам правили парад.

Присел Иван чуток передохнуть.
Отжал портянки и переобулся.
На солнышке неплохо и вздремнуть.
Закрыл пилот глаза и провалился.
Пред ним капот мотора в синеве.
Он снова в небе, хоть и на земле.

Идёт в предгорьях он с Володькой в паре.
Да, это он, улыбка на лице.
Они на бреющем, в разрывах шпарят,
Сейчас они возьмут врага в прицел.

Да, это он. Ничуть не изменился.
И видит крупным планом он лицо.
Нет, не погиб он. Видно, приземлился,
Живой! Конечно он, в конце концов.
Володя вдруг рукой прощально машет
И что-то говорит. Иван не слышит.

Полёта сон исчез, и он проснулся.
На шорох сзади быстро оглянулся.
Да. то была она, Любовь шальная.
Они обнялись, им шалаш для рая.
Я не любитель сексуальных сцен,
Пусть камыши для них покрепче стен.
…
“Коханый, хватит. Мне пора идти.
Послухай, шо мни надо рассказати.
Должон теперь с утра обоз уйти,
И нам с обозом треба уезжати.”
Молчит Иван, лишь руку ей целует.
Она щеку побритую милует.
…
“Коханый, хватит. Мне пора идти.
Отчаянный казак мой объявился.
С немецким войском он соединился,
Топерь нам усим в неметчину пути.”
Молчит Иван, а что тут скажешь? Только…
Любимая Россия, горя сколько?
…
“Коханый, хватит. Мне пора идти.
Не провожай и завтра не зстривай.
Тоби ждала, но нам не по пути.
Иди за фронт, живи, люби, летай…”

Онебин

– Прости, родная. Я, как зверь войны.
Гнетёт безделье, а любовь врачует.
Твои глаза и губы мне нужны.
А бой грядущий в небе кровь волнует.

Прости, свалился я к тебе сюда,
И встретил. Ты прости за наваждение.
Но я благодарю судьбу, когда
Нашёл тебя, без страха и сомнения.

Моя родная, я твой зверь войны.
Хвостом виляю здесь на брюхе смирно.
Прости, коль сможешь. Не кори весны.
Моя весна, последняя наверно.
Когда твой друг, что спас, в огне сгорает,
Его тревожный зов не отпускает.

Люба

– Прощай, коханый. Я пийшла зараз.
Ты в след мне только долго не гляди…

Онебн

– Дай гляну я в глаза остатний раз
И в небо погляжу, в нём синь любви!

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ

СЮЖЕТ ПЕРВЫЙ

Ещё неделя, сцена изменилась.
Оставил враг Славянск и отошёл.
И много пришлых сразу появилось,
А тыл окопный ближе подошёл.
Как свечерело, мужики собрались,
Как дальше быть, недолго совещались.

Василь Демьянович, сосед Зиновий
Для немцев интерес не представляют.
С шестнадцати в пол века пять сгребают,
А дам, до сорока, удел их вдовий.
И где тылы немецкие стоят,
В работы всех берут, кого хотят.

Отсюда вывод: днём ховаться надо,
Облав и встреч стараться избегать.
А тут ещё пришла, увы, награда,
Печати перестали уважать.
Теперь, ребята, чтоб в законе быть,
Немецкий штемпель надо получить.

Задачка, но попробовать не грех.
Немецкий комендант их выдаёт.
Зацепка есть, Буряк, он знает всех.
К нему Иван, так быть, узнать пойдёт.
Тут Гавеля на встречу прибывает
Их опасенья, слухи подтверждает.

В глухом углу кубанской Меотиды,
Врагов народа, рейха, не найти:
Не слушают здесь радио-флюиды.
Газеткам всем заказаны пути.
А телефоны – только полевые.
По ним идут приказы боевые.

Не слышно Геббельса иль Левитана,
И хоть забыт совсем наш хуторок,
Но знает новости, что очень странно,
Тут любят байки и любой слушок.
Идут по дамбе беженцы, солдаты,
Чем-чем, а информацией богаты.

***
Гуторя у плетня, махрой дымили.
Что делать с пахотою обсудили.
По дамбе двое в форме подъезжают.
Матрос спокоен, одного он знает.
Привычно “здоровеньки” говорит
И, попрощавшись, за конём спешит.

На их вопрос Зиновий отвечает,
Об этом унтере Гавеля говорил.
Зовут Валерий, русский. Дело знает,
Он немцам всё в станице починил.
“А что чинить? Моторов много стало.
Сего добра у немчуры немало.

Закончен разговор, пошли по хатам,
Иван привычно складывать снопы.
Работа, изводившая когда-то,
Теперь обычный труд, с косой на ты.
Закончил сын крестьянский жизни дело,
Теперь иди до хаты, грейся смело.

Но “не спеши” его остановило.
Он оглянулся, в форме чин манит.
Узнал, кто на коне. Похолодело,
Когда знакомый парабеллум зрит.
Да, хорошо, в броне, да в поднебесье.
А плохо беззащитным в одночасье.

Валерий

– Зовут Валерий. Знаю, Михаил.
Твою нужду Гавеля доложил.
Нет времени, и незнакомы мы.
Но спишем спешку в трудности войны.
Греби к Курчанской, приходи один.
Там в канцелярии есть господин.
Договорились, завтра подойдёшь,
У домика кирпичного найдёшь.
Состряпаем бумагу мы тебе.
Не опоздай и подыграй судьбе.

Онебин

– Благодарю тебя, коль от души.
Я не пилот, как наши говорят.
Приду, когда папиры хороши.
Приду, как ты сказал, и буду рад.

“Ну, что ж. Считай, договорились.”
На том два новых друга и простились.
Когда Иван совет держал, как быть,
Одобрен план, ему рискнуть сходить.

Зиновий

– В станицу жинке надо б заглянуть,
Бо там сестра её. Вдвоём вам путь.

Стал наш герой далёко собираться,
Поход не прост, как может показаться.

При фронте всё в движение пришло.
Проверки, на дорогах глаз охраны.
Но как до дела доставать, дошло,
Готов рискнуть, вставая к зорьке рано.

СЮЖЕТ ВТОРОЙ

По широкой степи у Темрюкских холмов
Днём и ночью работа кипит.
На кубанской земле будет скоро готов,
Тот рубеж, что фельдмаршал велит.
Целым миром рубеж воздвигает народ.
По науке окопы плетёт.

По науке ходов и траншей ряд да ряд.
Блиндажи по степи по науке стоят.
Только всё это будет, сейчас – звон лопат,
Рёв моторов, команды, ещё русский мат.
Тут и немцы при деле, конечно, стоят:
Инженер разъезжает, в охране солдат.
Неприступный у третьего рейха фасад,
Фатерланд создаёт обороны парад.
По просёлку от дамбы Онебин идёт
С ним Зиновия жинка спешит до сестры.
И не смотрит на них равнодушный народ.
И идут они ходко, ещё две версты.

Только вдруг резвый постен им “ком” закричал,
Их обоих прижучил, по лопате им дал.
“Шнель, арбайтен, работать!” Сразу видно – стратег.
Автомат стрельнуть может, невозможен побег.
Нет, война тут не к месту, нужней разговор.
И Иван вспоминает слов немецких набор.

Онебин

– Герр зольдат, майнэ фрау. Вир шпацирен, зер гут.
Ком нах хаузе, конечно, советам капут!
В общем, вир кригс компани, будем там воевать!

Чешет он под ушанкой, что б ещё бы соврать?

А солдат понимает, он стратег не плохой:
“О, компани, компани. Камарад, ком домой!”
И, отдав ему воблу и улыбок цветы,
Наша пара шагает от лихой высоты.

Тут, вперёд забегая, я могу ленту дать,
Как пол года здесь будут бои полыхать.
В сентябре только смогут фронт наши прорвать,
Когда будут уже за Днепром воевать.

И не раз наш Иван будет здесь пролетать,
И в прицел будет брать блиндажи.
А с позиций, где шёл, эрликоны стрелять,
Повторяя его виражи.
А компания та, чем прикрылся Иван,
Здесь немало положит в бурьян.

А по правде, компани – казацкий отряд.
В батальонах врага им воюющий рад.
Вместо сабли да пики пулемёт их сестра,
Пулемёт скорострельный, звать МГ-42.
Больше тыщи в минуту пускает он пуль.
Пока он не подавлен – шанс в атаке под нуль.

***
Подходят наши путники к станице.
Везде народ и суета сует.
А вот и домик, сверху черепица.
Кирпичный дом, не спутал унтер, нет.
Иван туда-сюда, по делу ходит,
Но нужного начальства не находит.

Попутчица ушла, и ждёт он час.
Через станицу стадо мирно гонят.
А всадник подъезжает на заказ,
Кивнул ему. И в дом они заходят.
“Со стадом, не робей.” И “Гутен таг.”
Валерий к писарям, сказавши так.

Вернулся, “шнель” промолвил равнодушно.
Иван вошёл, о стаде рассказал.
И тут же справку получил послушно,
В ней писарь лишь фамилию вписал.
“Спасибо, данке шён, я побежал.”
Попятился Иван и вмиг пропал.

Вот вышел он, у коновязи встал.
Бумагу, как путёвку в жизнь, сложил.
Теперь он нужным человеком стал.
Он тело бренное орлом прикрыл.
Эвакуация – везде порядок.
Своих не тронь, не задавай загадок!

А вот и бравый унтер тож выходит.
“Пойдём со мной, я дам тебе харчей.”
От вермахта паёк вполне подходит:
Шмат сала, банки, пара кирпичей.

Валерий

– Не сложится, не свидимся мы больше.
Фронт в хуторе, неделя, две, не дольше. –

Стоят они у хаты, где квартира.
Стоят и смотрят, нету больше слов.
Пуд соли нужен, если время мира,
Война, ответ секундою готов!

– Когда Господь сподобит возвратиться,
В Москве на Маросейку загляни.
Дом сорок, просьба, малость потрудиться,
Там стариков моих найдёшь, шепни…–

Кивнул, пожали руки русаки
И разошлись без страха и тоски.

СЮЖЕТ ТРЕТИЙ

Идёт по адресу, несёт удача.
Как повезёт, так это от души.
Он попадает на обед. Задача:
Горилка, борщ, котлеты хороши.
Котлеты – просто блеск. Хозяин жарил.
А прибыл гость, так он плиту оставил.

Загубывбатько

– А Загубывбатько уси зовут.
Призвище гарно це и дуже любо.
Я отпуск получил за ратный труд,
Бо бился с ворогом геройски грубо.

Каков был чин, Иван не разобрался,
Казаче в бриджах в кухне красовался.

Обед хороший, сёстры рады встрече.
А мужики свой разговор ведут.
Хозяину Онебин не перечит,
Наплёл, что знает многих лично тут.
В компании окоп хозяин служит.
Там казаки, что надо. Он не тужит.

А только время катит, ой как быстро!
Пора кончать с горилкой и идти.
Встают из-за стола, подъели чисто.
Им выходить и тяжести нести.
Несут продукты – дар земли кубанский,
Но лучшей дар, где есть орёл германский.

Назад обходами, теперь умнее,
Под грузом отдыхают по пути.
Но всё ж их путь, конечно, не длиннее.
Свой груз не тянет, с ним легко идти.
Не идёт из головы войны рассказ.
Даём ему короткий пересказ.

***
Полгода у Цемесской воевал,
Но не понравилась ему погода.
По осени дожди, норд-оста шквал.
От моря хмарь без пользы для народа.

Значок за рукопашный получил.
А после простудился, отдыхал.
В Анапе доктор немец подлечил.
Вот отпуск в две недели схлопотал.

А что до обороны, там порядок.
И краснопузым их с горы не сбить.
У немцев техника без неполадок.
Придёт пора матросам воду пить.

Да, не идет из памяти рассказ.
Он помнит бой над бухтой в феврале,
Володька в небе был последний раз
И не вернулся к матери земле.

А на земле, бой встречный, рукопашный.
Слились две ярости и два врага.
Запомнил он навек тот день вчерашний.
Цена оплаты, слишком дорога.

Идет просёлком он, несёт корзины.
А видит, как комэск вперёд ведёт.
Ведёт на танки, что ползут низиной,
И с мессерами в смерти хоровод.

Ну нет, не выйдет морячков к воде.
Кубань, готовься, быть лихой беде.

***
Ты Кубань, Ты часть лишь родины.
Войсковой Ты богатырь.
Многоводная, раздольная.
Вся в окопах твоя ширь.

Из далёких стран из западных,
Из немецкой стороны
Будут бить челом, родимая,
Твои верные сыны.

О тебе там, вспоминаючи,
Как о матери родной,
С коммунистом-басурманином
Мы в плену закончим бой.

***
Зритель. То не я испортил песню.
Нет, не я двадцатый век взрастил,
Не Иван и Иоганн. Интересней,
Кто всё это ложью предварил?

Кто сказал, мы старый мир разрушим?
Кто сказал, что нечего терять?
Кто делил на классы наши души,
Чтоб в народе веру поломать?

Это доктор Маркс отец разрухи,
Вдохновитель злобы и войны.
От его догматов дохнут мухи,
Но не зря он протирал штаны.

Мира враг задействовал отраву
В заговор неграмотных умов.
Догмы поработали на славу,
Раскололи мир, не казаков.

И, заканчивая наш сценарий,
Я хочу вниманье обратить.
Первой ласточкой стал пролетарий.
За арийцев, банки – всем платить!

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

СЮЖЕТ ПЕРВЫЙ

Ещё в делах неделя пролетела.
Иван по плавням, островок нашёл.
Тропа на остров важность представляла,
И он её не раз, как зверь, прошёл.

Там базу создал и продукты спрятал.
А камышей на недра навалил.
И стог-сигнал на берегу сосватал,
Как наши в хутор, кто-то б запалил.

Готов к отсидке, но в нору не рвётся.
Хоть немцы рядом, им не до него.
И порешили, утром соберётся
И двинет к месту схрона своего.

Бельишко Катя всё перестирала,
Всех паразитов ловко извела.
А утром, как поесть она собрала,
Стук в дверь ногайкой и врага слова.

“Ком, шнель. Кто есть ещё живой, во двор!”
Облава. Двое в ней на лошадях.
А чуть вдали ещё стоит дозор.
“Документ. Гут.” Короче – дело швах!

И выстрел-гром совсем недалеко.
Дел много, чтобы не ушёл никто.
Пропал пацан, смотаться нелегко.
Примял траву, убили не за что.

И смотрит немец, что за человек?
“А гебен ду мир хенде. Йа, йа. Вег.”
Проверил руки он насчёт мозолей.
Их, что извилин. Может и поболе.
Так тяжкий труд крестьянский спас Ивана,
А без косы не избежать бы плена.

***
Собрали тёпленькими всех по хатам
И повели по дамбе на заход
Недалеко и сдали там солдатам,
Работать чтобы. Будет с них доход.

Герр гауптман на крыльце и принял их.
Окинул взглядом и даёт приказ,
На левом ставить мины. Как без них?
Фельдфебель уточнил дневной заказ.

Глядит Иван на реку и на плавни.
И память говорит, там ил лежит.
Лежит на брюхе там дружище славный,
Пилот, уж месяц на земле сидит.

У берега мостки, и на паром.
Кипит на левом берегу работа.
Лопаты в руки, каждой мине дом.
Прикрыться минами войны забота.

Пора обедать, вышел перерыв.
Онебин – сбор, и к кухне подошёл.
А немец выдал им ведро голов.
Дух свежей рыбы грёзы превзошёл.

Пока достали чугунок, дрова,
Пока костёр в камнях соображали.
Прошло на круг, считай, часа под два.
И суток время быстро скоротали.

А вечером харчей команде нет.
И двинул самозваный шеф к минёрам.
У них готов для ловли динамит.
Минёры – казаки, в согласии скоры.

Иван – на вёсла, хлопцы – на корму.
Заряды в воду, да готовь подсачник.
Труды грести не тяжелы ему,
Когда всплывает рыба-неудачник.

Совместный труд всегда и всех сближает.
Цель разная, а экипаж один.
Онебин службу гребли твёрдо знает.
Он курсу лодки лоцман, господин.

Под правый бережок он подплывает.
По омутам под берегом ведёт.
И взрывы лодку рыбой наполняют,
Заряды кончились, он вверх идёт.

Онебин

– А шо, как завтра ранок порыбачить?
Вам, господа солдаты, да помочь?
А нынче мне б сойти, паёк поклянчить.
Спешить пора, через хвалыну – ночь.

Старшой кивает: “Добре, вылезай!”
“Вы рыбу, шо для мэне, дайте хлопцам.
А до побачання. Ранок стричай!”
Гребок хорош, а вылезал с прохладцем.

Всё, он опять, где приземлился.
Опять один, но он не тот, что был.
Он многому у жизни научился.
Не проведёшь, он всех перехитрил.
Но может он наедине признаться,
Сподобил Бог с Кубанью побрататься.

СЮЖЕТ ВТОРОЙ

Теперь Иван – почти казак.
Впотьмах идёт, как кот.
Нет, не поймать его никак.
До дому он дойдёт!

Нет, то не просто дом ему,
Не просто дом, где ждут.
Там жизнь его, там документ
Для наших, как придут.

Там документ, что он пилот,
Что не предал своих.
ТТ вручил ему народ.
Он чист от сих до сих.

***
Вот хата с вётлами и знак условный.
Иван тихонько дверь открыл, как свой.
А старики не спят, и голос ровный
Вернул хозяевам былой покой.
Они его арест переживали,
Ещё корову с хутора забрали.

Поговорили, обсудили день.
Хоть наши жмут, но немец не разбит.
Раз ставить мины по полям не лень,
Надеются, что фюрер победит.
Но это присказка, уйти пора.
И он уйдёт до раннего утра.

Ещё и петухи не прокричали,
А он, научен опытом, встаёт
И по ледку ночному, по печали,
Уходит в ночь. В камыш Иван идёт.
Доходит по колено, верен путь,
Но оступился раза два по грудь.

Кто с горьким опытом, не промахнётся.
Выходит точно к базе-островку.
Теперь ему сидеть и ждать придётся,
Покуда фронт не выйдет посуху.
Снимает одежонку, отжимает.
А свитер, что сухим нёс, надевает.

Терпи, казак, как можешь согревайся.
Терпи, жди часа, нужен ты живой.
Фашистам на глаза не попадайся.
И с нашими рискуешь головой.
Короче, жди сигнала бабы Кати.
Смотри. ТТ тут был бы очень кстати.

Иван в стожок, в тулупчик завернулся.
Пригрелся, ноги, вот, не отойдут.
Был человек, поди ж ты, потерялся.
Пусть ищут, только вряд ли здесь найдут.

СЮЖЕТ ТРЕТИЙ

Тот день с дождя весеннего начался.
Над камышами занавес повис.
А с дамбы шум всё чаще раздавался,
Треск мотоциклов разлетался ввысь.
Похоже, немцы срочно отступали,
Но дождь и ветер звуки заглушали.

Так было с перерывами весь день.
Дождь моросил иль лил немилосердно.
Когда на землю пала ночи тень,
С востока пушки стали бить усердно.
Снаряды, по-над хутором летали,
И за рекою глухо грохотали.

К полночи небо малость посветлело.
Ракетный свет у дамбы возникал.
Он через стебель пил теперь умело,
Сальце, лепёшки Кати подъедал.
Сидел без сна иль в чуткой полудрёме.
К утру – зелёные на небосклоне.

Промёрз Иван от сырости холодной.
Промёрз, а после жар его пробрал.
Похоже, ночевать в стожке негодно,
С трудом он кашель хриплый подавлял.
Но это – мелочи, ведь скоро лето.
Зелёные, – в атаку, марш! Примета.

Опять снаряды в небе зашуршали.
Знакомый пулемётный лай поплыл.
От дамбы немцев голоса зазвучали,
И вездеход, как в спешке, уходил.
Потом затихло всё, лишь пушки били.
Они, похоже, немцев торопили.

Прошёл ещё быть может час, не более.
И там, где в дымке хутор, вдруг огонь!
Вскочил Иван, пусть жар, но он не болен.
Тулуп на плечи и бежит, что конь.
Но на опушке начеку и слышит,
То крик: “Свои!” От счастья он не дышит.

Так вышел он из плавней серым днём.
По пояс был в воде, в поту промок.
Крестьянская одёжка, грязь на нём.
Но он боец и штурмовик, дай срок!
В глазах слезинки, смотрит, баба Катя,
И смотрит всадник рядом в маскхалате.

– Ванюша, геть до хаты, обсушиться!
– Вы кто такой, откуда, как зовут?
– Иван Онебин. Летчик сбитой птицы.
– Ванюша. всё у лейтенанта, тут.
– Товарищ лейтенант, я месяц в плавнях.
Мне б доложить, кто тут у вас из главных?

– Пийшлы до хаты. Там начальство, воны.
Подходят. Мать… А форма не такая!
Солдаты, вроде, наши, но погоны!
Оружие, матерок и речь родная.
Заходят в хату, там, похоже, главный.
А внешний вид у командира славный.

Иван представился и просит карту.
Но крупной нет, тогда бумаги лист.
И тут разведчики глазам не верят, фарту,
Мужик рисует планы этих мест.
На кроках минные поля, завалы.
Бесценный дар, что крови спас немало.

“Вот это ловко, прям, как на параде.
Вы кто же будете, боец советский?”
Представился подробней, правды ради.
Сержант он старший в той игре не детской.
А всадник, лейтенант, как раз, как надо.
Отдал бумаги со своим докладом.

И смотрят мужики на документы.
Не просто кандидатскую сберечь.
Бывали и у них в тылах моменты,
В разведке без бумаг, об этом речь.

“Давай-ка, я пожму, Онебин, руку.
Летай, пилот. Спасибо за науку!”

Встаёт разведка и уходит прочь.
“Ты, парень, здесь пока что посиди.
Сапёры снимут мины, как не ночь.
Зайдёт наш особист, с ним в тыл иди.”

***
Эх, хорошо в родной избе,
У печки обсушился!
А тут и стол накрыт тебе.
И в гости друг явился.

Зиновий с жинкою зашёл,
Бутылочку принёс.
И выпили, что час пришёл,
Как ноги враг унёс.

А тут и особист, встречай.
Его к столу зовут.
Давай, рюмашку наливай,
За «Гитлеру капут».

И просит Ваня пистолет
Бабулю принести.
На нём чуть ржавчины налёт.
А чист, как поскрести.

И вот прощаются они
Надолго ли, навек?
И вроде жаль лихие дни.
Так сделан человек.

“Прощайте, милые мои!”
“Прощай и ты, пилот.
Храни Господь все дни твои,
Литак твой, самолёт…”

И вот бредут неспешно тыл по дамбе.
Как отошли, за спинами обстрел.
Треск автоматов дружный, там где плавни.
А вот и шестиствольный заскрипел.
Прибавив шаг, идут к постройкам прямо.
Там ждёт подмога у траншейной ямы.

“Давай, ТТ почистить отдадим.”
Отдал он машинально пистолет.
“Теперь зайдём и в хате посидим,
Кого пришлют, тот дальше проведёт.”
Явился рослый мрачный старшина,
И принял всё Иваново сполна.

“Товарищ лейтенант, ТТ где мой!”
“Ах, пистолет! Теперь тебе не бой.”
Махнул рукой: “А, пользуйся, разведка.
Мой пистолет ТТ стреляет метко.
Вот до полка родного доберусь,
Не то ТТ, горбатым разживусь.”

“Пошли,” – роняет старшина угрюмо.
Охраной сзади в двух шагах идёт.
И двинул наш пилот к себе до дома,
Куда его дорога приведёт?

***
Война, несчастье многих миллионов.
Ты ненависть и крест, что всем нести.
КБ, заводы, тысячи вагонов,
И урожай – в тебе огнём цвести.
Ты всё берёшь, бывает, без остатка,
Чтоб по своим, так не было порядка!

Великий вождь, добравшись до руля,
Свой первый крик души с угрозы начал.
Чтоб люди не могли опять, шаля,
Перечить власти, Питер озадачил.

Поскольку был он правовед учёный,
Он всем врагам дал небольшой урок.
Чекистам выдал кодекс облегчённый
Виновности, кто станет поперёк.

А если кто не так хоть слово скажет,
Тень подозрения у ног легла,
Хватай его, тащи и пусть докажет,
Что нету, и не будет в нём врага.

Шагает Ваня к дому под конвоем.
Докажет или нет, мы погадаем.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

СЮЖЕТ ПЕРВЫЙ

Кончая виртуальный свой сценарий,
О казаках кубанских не пою.
Не будет ни сюжетов, ни реалий.
Я хроникой кончаю быль свою.

Мелькают кадры, ракурсы, наплывы.
Мелькает сорок третий, ратный год.
Как начали, кончают фильм разрывы,
Которые посеял наш пилот.

***
Иван перед столом, опять допрос.
Артиллерист вопросы задаёт.
“Ах, отказал? В мотор?.. Молокосос.
Нормальный, тот продолжил бы полёт.”

***
Сидит Иван поближе к абажуру.
Ботинки новые, ура, на нём,
И особист. Он знает их микстуру.
Майор из корпуса перед столом.

Шеф вежлив и корректен, всё по делу.
“А как, по-вашему, на цели заходить?”
О жизни всё, и время пролетело.
“А как врача зовут? Чайку налить?…”

***
Вот он добрался. Вот его землянка!
Там их КП. Как было жизнь назад.
Иван летит, но то – полёт подранка.
На нём всё тот же хуторской наряд.

Серёга самолёты провожает.
Взгляд по фигуре, что идёт, скользнул.
– Ванюша! Говорят, не воскресают!
Дай обниму. Вернулся, смерть надул!
Идём же на КП. Собранье там.
Соколики, Онебин возвратился!”
Ребята, то Иван… Он, точно, сам!

Онебин

– Приполз, как обещал, не заблудился…

***
Мелькают кадры. Баня, лазарет.
Болезнь обвалом и бессвязный бред.

И госпиталь, и три болезни сразу.
Схватил простуду, язвы и заразу.

Но он – боец, и выиграл он бой.
Он через месяц стал самим собой.

А чтоб с нервишками восстановиться,
В Ессентуках предписано лечиться.

СЮЖЕТ ВТОРОЙ

Сверкает орденом пилот лихой.
И снова рвётся он в смертельный бой.
Но есть за ним один большой грешок.
Он месяц возвращался на восток.

На месяц вышел он из-под контроля.
Была на всё его да Божья воля.
Не может этот грех простить система.
Спасло, был нужен, обошлось без плена.

***
Пора, добрались мы в кино до штаба,
Куда Онебин утром прикатил
Без вызова. Майор сказал, мол, надо.
Пилота он на штаб благословил.

Не миновать забот особотдела.
Но главное – комдив. В нём это дело.
Майор его узнал и пригласил.
– Ну, с чем пожаловал? – шутя, спросил.

– Пожаловал? А воевать охота.
Орденоносец на земле сидит.
Поклялся, доберусь до самолёта–.
Майор не возражает, говорит:
– Проверку ты прошёл. При чём тут я?
Иди к комдиву. Знает про тебя.

Онебин адъютанта охмуряет.
Который может к генералу пуит открыть.
А кто добро даёт, тот понимает,
Случится что, голов всем не сносить.
Но только одного они боятся,
Что улетит. Полона срамы снятся.

Поднимет штурмовик пилот Онебин
Он в синь бездонную высот заглянет.
И Любины глаза в огромном небе
Глаза любви у облаков помянет.

***
Три с половиной месяца он бился.
Лечился, поправлялся, добивался.
Но всё же до штурвала он добрался.
И звёздный вылет Вани состоялся.

СЮЖЕТ ТРЕТИЙ

Как наилучший бомбардир полка,
Повёл армаду крыльев на врага.

Опять Кубань под звёздами лежала.
И фронта кровь зигзагами бежала.
Не промахнись и выведи армаду.
Попал, что свой доказывать не надо.

Шестёрками взлетели эскадрильи.
Растягивает разворот для всех.
Вот Краснодар, в тот момент под ними
Девятка с бомбами взмывает вверх.

Пристроился майор, курс держат к фронту.
А сверху три четвёрки ястребков.
Добро запрашивает на работу,
Бомбить на передке КП готов.

– «Орёл», я «сокол». Как слыхать меня?
– Нормально слышу, это ты, Онебин?
– Так точно! И готов работать я.
– Смотри, а где пехота? Ты там в небе.
Ты разберись! Работать, разрешаю.
– «Орёл», вас понял, выполняю!

А вот и фронт, знакомая картина.
Завеса дыма с пылью, фронт живёт.
Хвосты катюш, а вот и немец мину
За миной в шесть стволов кладёт.

Онебин прижимается левее,
Открывши фронт работы для других.
Девятке дело есть и поважнее,
Зенитками велел заняться их.

Бомбят шестёрки первую траншею.
Отходят в тыл и в бреющий идут.
Глядит на форму, не свернуть бы шею:
Где наши в цвет мышиный перейдут?

Работает армада – бой по фронту.
Он должен панораму охватить.
Прислугу пушек видит и пехоту,
Все прячутся, чтоб только жизнь продлить.

И замечает факт довольно странный:
Два фрица в стог нырнули, будто в ванну.

Эге, шалишь, так в стог не попадёшь.
Иван, как в стог нырять, прекрасно знает.
И на мякине нас не проведёшь,
Там что-то есть ещё, он понимает.

Сейчас солдат в прицел ты попадёшь.
Тот стог над чем-то, может и над танком.
Стогов не меряно, ну ты даёшь!
Пустил эрэс, стог в ореоле ярком.

А как горит! Но копоть не от сена.
Всё ясно, это танк горит, резина.

– «Орёл», я «сокол! – Слышу, я «орёл».
– За первой танки стали под стогами
– А, мать!.. – Их много… Первый задымил.
– Давай команду бить всеми стволами!

И лупят по стогам, что было мочи.
Срывают хлопцы танковый в убой.
Бегут в атаку фермер и рабочий
Навстречу братьям в рукопашный бой!

ОКОНЧАНИЕ

По фактам битвы той кровавой
Не вышел Линии прорыв.
Ещё три месяца со славой
Летал он, отдых позабыв.

Лишь в октябре Таманский берег
Покинул вражеский солдат.
Продул казак Кубань и Терек,
Но дальше шёл на брата брат.

Однако, тот удачный вылет
В судьбе Ивана вехой стал.
Теперь его начальство холит,
Шлёт на смерть, как на пьедестал.

А вот и звёздочка упала
На голубой его погон.
То больше офицером стало,
И капитаном будет он.

Забудет он и смерш, и плавни.
Забудет выстрелы в упор.
Но память о Кубани славной
Жива в нём, верю, с этих пор.

Живёт в нём о казаках память.
Об их трагической судьбе.
Они с ним разломили ломоть,
Не бросили его в беде.

Живёт в нём память о народе,
Попавшим в жернова войны.
В его трагическом исходе
Раздора суть и боль видны.

Нельзя молчать о том, что было,
Нельзя о братьях забывать.
Пора пустить фарс лжи на мыло,
Пора всю правду рассказать.

Эгей, славяне, оглянитесь!
Довольно под ноги смотреть.
С тем, что свершилось разберитесь.
Поймите, без единства – смерть.

***
Ты есть иль нет тебя, славян единство?
Москва не твой ли след, славян единство?
Тебя ль боится враг, славян единство?
Ты ль долг перед судьбой, славян единство?

Ты было, есть и будешь, как славяне.
Междоусобиц боль переживёшь.
И пусть враги приносят покаяние.
Единство – мир, оно прикончит ложь!

Конец