Она сидела и не могла поверить в происходящее здесь и сейчас. Все вокруг казалось фильмом, где она не знает ни своей роли, ни слов. Как в тумане. Все тело ломило, а глаза, казалось, вот-вот сомкнуться. Сон не шел. За закрытыми белыми дверьми, похожими на ставни, слышался размеренный стук каблуков и приглушенные голоса. Она перевернулась на другой бок. Еще неудобнее.
Уже неделю она лишь поглощала звуки и образы. Голова не соображала, и она сама удивлялась тому, что мысли и ощущения разом покинули ее. Ее лишь изредка спрашивали самочувствии, больше ничего, понимая, что она еще не до конца оправилась после операции.
Стук каблуков затих у ее двери. Медсестры?
- Это же та самая девочка?
- Да, говори тише! – послышался возмущенный шепот, - Удивляюсь, как она быстро пришла в себя. Все таки травма серьезная… Я же стажер, для меня тут все в новинку.
- Не похоже, чтобы она в себя пришла. Спит все время.
И тишина.
- Врач сказал, что не может толком сказать, как это для нее обернется. Последствия таких травм непредсказуемые.
- Хорошо целились, конечно, - возмущенный цокот языком.
Травма, травма. Сказали бы по-человечески, подумала Клара раздраженно, осознав, что это ее единственная мысль за последнее время.
Почему она ничего не помнит?
И она опять провалилась в сон.
***
Врач сказал вести дневник. Принес мне этот блокнот в цветочек. Сегодня я сонная, как муха после зимы. Как и все это время. Что-то меня беспокоит, но я никак не могу понять, что. Интересно, а что?
Неизвестный день
Неизвестного месяца
Неизвестного года
***
Я прекрасно помню тот день. Это было что-то жуткое. Так страшно мне не было ни разу в жизни. Никогда.
Мне шестнадцать лет. Я, как и все мои ровесники-одноклассники, сидим в классе. За окном – темень, как всегда в декабрьском Мурманске. Обшарпанный класс, который не ремонтировали еще со времен Советов, запах старой древесины в коридорах, поскрипывающие половицы. Самый современный кабинет – по информатике, и то только потому, что там стоит парочка новеньких по тем временам компьютеров – белых огромных аппаратов с экранчиком, как у телевизора, но поменьше. Вот вам и конец двадцатого века, начало новой эпохи.
Мы сидим притихшие – сейчас что-то будет. Это видно по взгляду нашей классной руководительницы. Бегающие распахнутые глаза, какое-то жалкое подобие ухмылки. Кажется, что-то произошло. Мы ждем.
Что-то произошло.
Один я знаю, что. И мой друг.
Стул прямо передо мной пустует. Там сидела девочка со странным именем Клара, ее длинные светлые хвостики частенько попадали прямо на мои учебники.
Переглядываюсь с Тимкой Кудряшовым. Рыжее, веснушчатое лицо смотрит на меня удрученно. Из всех одноклассников он один в курсе дела. Не до конца. Я не смог рассказать ему.
Только я, только я знаю, кто действительно виноват.
- Итак, - убийственно тихий, но дрожащий голос, - произошло кое-что непоправимое,- она поднимает на нас глаза, обводит ими весь класс. Слезы текут вместе с тушью. Сейчас слезы очень даже к месту.
- Клара Теченова, ваша одноклассница, сегодня утром попала в больницу. Она без сознания. С травмой черепа.
Она сделала упор на последнее предложение. Внутри у меня похолодело. По классу прокатился вздох. Кто-то вставал, спрашивал что-то, а я не мог пошевелиться.
Как же это так…
- Тихо, всем тихо! – учительница замахала руками,- Это произошло неподалеку от нашей школы, возле гаражей. Там была группа молодых людей.
Еще один общий вздох. Мы что, в театре? Меня начало все это раздражать. Когда же этот балаган прекратится?..
- Кларочек повезло, что подоспел еще один молодой человек, который вызвал скорую!
Класс было уже не угомонить. Все галдели, перекрикивая друг друга. Тимка повернулся ко мне, его брови были в два раза выше, чем обычно.
- Во дела! Не, ты прикинь, как тем достанется, кто все это учудил!
- И это человек, на счастье Клары, был всем нам знакомый Юра Власенков!
Как будто премию вручают, честное слово. Я раздраженно кивнул на одновременный поворот однокласснических голов. У меня вертелась только одна мысль: прекратите!
Что происходило дальше, я не помню. Кажется, бессонные ночи, когда я лежал на своем коротком и узком диване, моля все силы Вселенной, чтобы она не скончалась, чтобы не осталась калекой, уродом. Могло произойти все что угодно, а узнать об этом было выше моих сил – я не решился бы на это. В случае летального исхода я мог в том состоянии выйти в окно.
В голове раз за разом проигрывались те события – вот летит одна ледышка, другая, третья. Я просто бегу следом, как все. Повинуясь влиянию этой толпы, я тоже наугад хватаю что-то с дороги и кидаю. А дальше – замедленное кино – все пролетают мимо, она спотыкается, и вслед за всеми, чуть отставая, повинуясь глупой бессмысленности, нелепой случайности, попадает ей то ли в лоб, то ли в висок. Один я это видел.
- Слышь, Серый, она вырубилась походу.
- Ты че, гонишь?
- Да не, смотри.
Серый, потирает свои мозолистые ладони, перевязанные поперек, мелкие глазки его бегают туда-сюда, как маятники.
- Че, серьезно?
- Мощно ты, конечно. Имей в виду, я с копами встречаться не намерен, - высокомерно произносит Санек.
Никто бы не поверил, что это сделал я. Так пусть они так этого и не узнают. Я бежал сзади, они не видели, у них нет доказательств.
И, как последняя сволочь, промолчал.
Я спал. Все остальные дни до Нового года прошли как в тумане, да и праздник не принес ожидаемого облегчения.
Надев куртку, без шапки и шарфа, в одних кроссовках, нарочно истязая себя, шел я по городу. Не видел перед собой ничего. Меня даже не беспокоила мысль, что кто-то другой узнал о моих семейных обстоятельствах. Не беспокоило, как. Этот кто-то сейчас находился на грани жизни и смерти. По моей вине.
Рядом с больницей, мимо которой пролегал мой путь (хотел я этого или нет), находился сквер. Там, на замерзших лавочках, проходили мои вечера, а то и ночи. Опекунов не волновало, где я. Иногда слезы подкатывали так близко, что норовили выкатиться наружу, заслоняя действительность. Парни, знаете ли, тоже плачут.
Гадко.
Вопросы в голове вертелись одни и те же.
Что будет дальше?
Что делать?
А если она умрет?
А если станет калекой?
Зачем я в это ввязался?
Какой черт дернул меня указать на нее?
А та записка?.. По-прежнему лежала тяжким грузом в кармане.
Она же ко мне с открытой душой, а я…
Тут слезы было уже не сдержать. Они капали на окружавший меня лед, застывая на ходу. Хорошо, что меня никто не видел, только пьяные мужики орали где-то во дворах. И проезжала, рассекая пространство цветным свистом сирены, скорая помощь.