Мигом собрался. Да и что собираться? Натянул свитер, обул ботинки, накинул теплую куртку, на голову напялил ушанку, на шею набросил шарф, достал из шкафчика немного наличных денег на дорогу да на мелкие подарки внуку и внучке, взял паспорт, банковскую карточку, хоть и молчащий телефон, и вот я уже у двери. Правда, вернулся, насыпал кошке сухого корма, подлил в мисочку воды… Сусанна на диване даже не пошевелилась. Ничего, ночь и день протянет в тепле…
Приоткрыл дверь на улицу. Ко мне сразу же рванулся холодный колючий ветер, снег нахально, словно иглами, резко полоснул по лицу и тут же стих на полминуты, а затем снова крупным «наждаком» своим, нагло принялся меня «ошкуривать»...
«Нет, не остановишь!» — мелькнула мысль.
Чтобы больше не выстужать дом, поплотнее прикрыл дверь, два раза щелкнул в замке ключом. Подбежавшему Рексу — я его на ночь с цепи спускаю — сказал, чтобы хорошо сторожил дом, чужих не пускал, а сам потопал по мокрому снегу на задник дома. По привычке я прошел не через калитку, а прямо по огороду, по снегу к известному только мне лазу, раздвинул штакетины и был на соседней улице. Этим «походом» я сэкономил минуты четыре, чтобы не обходить всю улицу. Сэкономить-то я сэкономил, но все равно опаздывал на предпоследнюю электричку и знал, что придется поднажать. Может, у лога, даже немного пробежаться. Почему я решил идти к полустанку через лог? Да потому, что так сподручнее, да и снова я экономил пару — другую минут. Короче, по моим прикидкам, я таки впритык, но успевал на предпоследнюю электричку.
Как ни странно, я практически ничего не слышал. Даже ветра, хотя он был, судя по напору, немалым. Словно кто-то взял, и выключил все звуки.
Я попытался мысленно встряхнуться, но ничего не получилось. Тишина больно давила на мои уши, на мой мозг. Сорвал с головы ушанку. Думал, что это от нее — туговата — да не тут-то было. Я шел вперед, но не слышал даже своих шагов. А, может, я и на самом деле... оглох? Вот так сразу уши мои приказали долго жить. Вернее, не уши, а мой слуховой аппарат?
Как же тогда дальше жить? Да как? Живут же глухие… Снова напялил ушанку, чтобы не выстудить голову.
Я шел словно в сплошном тумане, который поглощал вокруг меня все звуки. Безмолвно падали с черного неба сначала темные, а потом сероватые снежинки, которые почти у моего носа превращались, как казалось, в почти что белые... Благо, хоть дорогу знал назубок.
Ночь. Темень. Мороз. Впервые я почувствовал здесь, в этом селе — а оно продолжалось и здесь, у лога — себя чужим. Хотя я, возможно, и был для всех селян чужим, но они этого не говорили прямо, кроме соседки. Да, я прожил здесь, приехав из города, уже не один десяток лет. Да, я всех уже знаю большинство селян, как минимум, до третьего колена, а то и того дальше, но все равно, скорее я — чужак здесь, пришлый…
Мороз кусался здорово. И чего я, дурак, поперся на эту предпоследнюю электричку? Нет, чтобы побыть в тепле и поехать завтра поутру… Что изменят эти восемь, да нет, и того меньше, часов? Да ничего.
Иду…
Надоело быть одному…
Надоело…
Не с кем даже перемолвиться… Кошка Сусанна да дружище Рекс — вот и вся компания. Правда, кошка сама по себе, пытается меня муштровать. Лиду она уже подчинила своим прихотям, а теперь потихоньку взялась и за меня…
В лицо сыпнуло колючего снега. Освежило? Да нет, еще горше — попыталось выстудить меня. Погодка словно издевается над стариком… Все равно иду, ползу по скользкому насту. Не по-солдатски, не строевым шагом, но к цели все ближе и ближе. А цел — наш, занесенный снегом, холодный, убогий полустанок…
Что это? Паника? Да будто и нет, но что же меня все время после отъезда Лиды в город, глодало и гложет сейчас? Что? Кто? Возможно, я просто растерялся? От чего? От того, что в селе никого в один миг не стало? Но быть такого не могло! Куда все вдруг провалились?
Оступился. Едва не вывернул ногу. Нужно идти осторожней и помедленнее. Но, если так, то могу и опоздать на мою электричку. Опоздаю, значит, поеду последней. Главное не суетиться. Ведь еще есть время…
Видно чуть потеплело. Снег пошел сильнее, с ветром, который не подгонял меня в спину, а теперь бил мне в лицо. Я, почти не кутаясь в большой воротник куртки, быстро шел по мокрой от тающего под ногами снега, петляющей тропинке. Снег валил и валил. Правда, как будто ветер прекратился.
Снег был влажный, липкий. Его хлопья огромные, холодные нахально превращались на моем разгоряченном от быстрой ходьбы лбу и лице в ручейки, которые стекали со лба, лица вниз, к шее, норовя во что бы то ни стало закатиться под шарф, за отвороты рубашки, под майку и прохладной «рекой» расплескаться по всей груди, да и по спине тоже. Я поежился. Предчувствие было какое-то непонятное, даже жуткое, что неотвязно и настоятельно преследовал меня.
В метели я потерял, нет, не тропку, а широкую дорожку, которую издавна протоптали к полустанку жители деревни, вернее, села, поскольку в нем была церковь. Небольшая, но красивая церковь. И теперь я шел к полустанку по какой-то, можно сказать, немыслимой траектории, зигзагами, порой цепляясь за корни и молоденький сосняк, посаженный лет пять или шесть назад. Порой, шагая наобум, чтобы обойти «выросшее» дерево в темени прямо передо мной, я пробивал ботинками снежный, еще не сильно слипшийся наст и проваливался по щиколотки и много выше. Под настом была вода. В густом подлеске снега было еще больше. Я даже один раз провалился по пояс. С трудом выбравшись, я огляделся повнимательнее. Несмотря на темень, которая на снегу казалась не такой уж густой, я таки увидел столетнюю кривую ель. Я знал, что рядом с ней шла дорожка к полустанку.
Держа путь от ели в сторону полустанка, я, наконец, снова вышел на дорожку, наполовину занесенную снегом.
Я ускорил шаги. В сплошной тишине преодолел метров двести, как вдруг почувствовал, что снова окунулся в... сильный мороз. И все звуки вновь резко ворвались в меня.
Как я обрадовался этому! Тут тебе только что почти вода хлюпала под ногами, мертвая тишина и... громко хрустящий наст снега. И ветер снова порядком разыгрался. Я уже прекрасно слышал не только его шорохи, но, порой, и страшное завывание. Ветер теперь был уже не сырой и теплый, а именно — холодный. Даже чересчур. Он-то все время нахально пытался выстудить мою душу. Временами мне казалось, что холодный пронизывающий ветер уже не завывал, а обиженно рыдал в верхушках безлистых деревьев, часто припадая на заснеженную тропинку, по которой шел я...
Вокруг меня устало стонал стылый ветер, который в верхушках деревьев неистовал и бесновался, бросая оттуда пучки, да нет, космы холодного колючего снега, который еще недавно, как показалось мне, начал было попахивать ближущейся настоящей весной…
Снег, казалось, хлестал не по теплой куртке, а по моей голой спине, подобно венику в очень сильно натопленной бане. Только вместо жары меня преследовал страшный холод… И пурга, которая пыталась схватить меня своими ледяными пальцами.
«На таком холодном, пронизывающем ветру, в пурге, можно действительно простудиться и потом умереть! Уж не сумасброд ли я? Поперся, дурак, на ночную электричку. До утра не мог подождать? Ублюдок старый! Да ничего с ними не случилось! И со мной тоже. Все поделом. Всё расписано Теми, Кто над Нами на много веков вперед, так что, чему быть — того не миновать…»
Поплотнее запахнув на себе куртку, я пошел дальше. На удивление, или мне так показалось, мороз с каждым моим шагом все крепчал и крепчал, а ветер упрямо сдерживал мое движение вперед. В меня словно выпитая ледяная вода из стакана, вливался холод. «Что это?» — шагая подумал я. — «Холод небытия», — словно тут же ответил кто-то на мой мысленный вопрос, но я не придал этому ответу значения и продолжал шагать по скрипящему снегу.
Подошел к логу. Спуск и подъем у него на этот раз так щедро засыпало снежной крупой, что он был практически непреодолим. Поэтому мне пришлось накинуть еще крюк ко второму логу. Перейти через него было намного проще. Спустя несколько минут, преодолев лог, я остановился на его верху, чтобы перевести дух — запыхался, сердце хорошенько зашлось... Тук-тук-тукк-тукк…
...Я смотрел на освещенный одним фонарем еще далекий отсюда полустанок. Снял перчатки, достал молчащий мобильный телефон, взглянул на светящийся экранчик. Часы в нем не отключились и показывали девять пятьдесят девять. Рванулся было вперед, но потом, почти сразу, утихомирил свою прыть, расслабился, сбавил темп и пошел помедленнее. На электричку в десять ноль пять я уже никак не успевал. Следующая, последняя была в десять пятьдесят две, поэтому мог и не спешить.
Я еще сбавил шаг и остановился. Подумал, что, возможно, стоило бы вернуться назад, домой: о последней электричке всякие нелестные легенды ходили, были и небылицы в нашем селе. Хотя, как я уже говорил, «нашим» оно так и не стало, хотя мы с Лидой столько лет тут прожили. Однако, пришлые мы для сельчан, и всё тут. А о последней электрички многие старики, да и не только они, но и молодежь, болтали, что ездит в ней, в последней, ночной, всякая нечисть. Вплоть до монстров каких-то да оборотней и ведьм.
Да какие там оборотни и ведьмы? Кто-то из нашенских с перепою перепутал. Факт! Бомжи и ездят… Вот в это я верил. Электричка, та, что в двадцать два пятьдесят две, шла через наш город, в который приеду около часу ночи, а последняя остановка была у нее в шесть утра в следующем областном центре. Такое себе для электрички расстояние в триста с гаком километров... А бомжи... Они успевали в ней и отдохнуть, и как следует выспаться...
Опять посыпал снег. Даже не снег, а, пока не «щедрая», снежная крупа, которая больно застегала меня по лицу. Но я таки решил домой не возвращаться, а испытать судьбу в последней электричке. По ходу, с пригорка, хотя и сыпала крупа, я увидел, как остановилась на полустанке уже не моя, предпоследняя электричка, как, медленно набирая скорость, «упорхнула» с него. Понятно, наблюдая за ней, я ощутил какую-то досаду, но та быстро испарилась, как и электричка, которая вскоре исчезла в метельном далеко. Да, я опоздал. Правда, как я уже говорил, была еще одна, последняя электричка… Опоздай я на нее, первая в следующем дне пройдет через полустанок только через три с половиной часа…