Смерть молилась, стоя на коленях, в небольшой церквушке.
- Может, ты хочешь исповедоваться, дочь моя? - священник давно за ней наблюдал, но только сейчас решился подойти.
Она еще ниже опустила голову в черном капюшоне, а потом вдруг кивнула.
Церковь дышала на ладан, ремонт давно напрашивался, но приход был беден, а батюшка скромен. Именно поэтому Смерть и любила сюда приходить. Место здесь особенное, не испорченное алчностью. Опять же, свечку можно поставить, абсолютно бесплатно. С канона давно облетела позолота, но душам умерших она не важна, да, и сама свеча им без надобности, а Смерти она помогала настроиться на молитву.
Она шла за священником, стараясь не звякать косой по выщербленным плиткам пола, - оставить ее верная служительница не имела права, а держать вверх серпом - совесть не позволила. Подойдя к исповедальне, на секунду задумалась - нужно назвать свое имя. А какое у нее имя?
В Древнем Египте ее звали Анубис или Осирис, в Древней Греции ; Аид или Танатос, в Мексике ; Санта Муэрте, в Армении величали Грохом и еще куча имен ; Идзанами, Апух, Маржана, Кали, Мара… некоторые Смерть даже не помнила. Так как же ее зовут? Смерть горько усмехнулась. Да, да, ее не зовут, она сама приходит.
- Смерть, - скромно назвалась она.
- В чем грешна, дочь моя? - спокойно произнес священник.
- Матом ругаюсь, батюшка…
- Обращайся к Господу, дитя мое. От злости или просто сквернословишь?
- От злости. Злюсь, когда вижу, как молодой парень себя губит табаком, да алкоголем, а потом лежит на смертном одре с циррозом печени и просит не забирать его. А как я его оставлю, если моя сестрица Болезнь его уже всего источила? Не заберу сейчас, потом и забирать нечего будет…
- Не следует злиться, они свой путь сами выбрали. Господь им судья.
- И на тебя, Господи, тоже злюсь! - сверкнула Смерть темными провалами глазниц.
В церкви разом потухли все свечки. А поскольку только они освещали пространство, то святое место погрузилось во тьму.
- Продолжай, дитя мое. Чем Отец наш Небесный прогневал тебя?
- А зачем он у матери отбирает дитя не рожденное? Чем тот успел насолить ему?
- Мы не вправе судить. На все Воля Божья.
- Воля Божья… - пробормотала Смерть. - Только не он ведь вынужден сквозь горе и страдания душу детскую вести, - в ее голосе слышался гнев и печаль. Она хрустнула костями и продолжила: - Завидую я еще, Господи. Зависть бывает душит так, что хоть самой в петлю лезь.
- Зависть - одна из самых тяжелых страстей, она нарушает мир душевный и сопровождается бурей навязчивых злых помыслов. Кому же ты завидуешь, дочь моя?
- А всем завидую! Чуме завидую - уже добрую сотню лет на курортах прохлаждается, Войне завидую, что она гуляет, дебоширит, а мне за ней прибирать. Голоду завидую, что он терзает людей, а совесть его не мучает…
- А вот ежели тебе можно было с кем-нибудь местами поменяться, ты бы согласилась? Вон, хоть с той же Чумой?
- Местами? С Чумой? А ее что же, на мое место? Да ты не иначе, как с ума сошел, батюшка! Ты Чуму что ли не знаешь? Да она тут такое устроит! Тьпу, тьпу, тьпу.
- Не плюйся в Храме Божием. Так значит не хочешь на ее место? Ну вон с Голодом тогда…
- Да у него совести ни грамма! Он же любимым проститься не даст! У матери дитя отнимет без последней улыбки…
- Так может каждый на своем месте и не стоит им завидовать?
- Я даже разнервничалась…
- В чем еще грешна, дочь моя?
- Стыдно даже говорить, Батюшка.
- А ты не мне, ты Господу скажи.
- Ногти грызу, Господи. Дурная привычка. Не могу избавиться.
- А ты их соком полыни натри. Сам в свое время так избавился, - смущенно произнес священник. - А что насчет суеверия?
- Грешна, Господи. Сегодня кошку черную увидала, дорогу перебежала, когда к Церкви шла, так чуть назад не повернула.
- Все же хорошо? Значит, не сработала примета. Не становись заложником суеверий.
- Малодушна бываю. Все хочу свою вину на других свалить. А еще чужое присвоила.- Смерть виновато постучала косой по полу. - Забирала одного кузнеца, да приглянулась мне коса энта. Думаю, ему уже без надобности, а мне в хозяйстве сгодится.
- Вернуть бы надо чужое.
- А куда вернуть? Уж и деревни той в помине нет. Наказали меня уже. Вынуждена теперь вечно с ней ходить. Людей только пугаю. Может снимет с меня Всевышний грех этот? Силушек моих больше нет!
- На все воля Божья.
В окно заглянула луна и осветила темную фигуру в капюшоне, которая склонила голову. Священник накрыл ее епитрахилью и начал читать разрешительную молитву.
Смерть поцеловала Крест и Евангелие. Священник благословил ее и, глядя в бездонные глаза, сказал:
- Приходи на беседу, дочь моя, в любое время после службы. Нам есть о чем поговорить.
Старуха с косой замерла - ее впервые пригласили. Нет, ее, конечно, миллион раз молили придти и забрать - отчаявшиеся и измученные болезнью - не знают они, бедолаги, что это не в ее власти…
- А не боишься? - сорвалось у нее.
- Тебя не боюсь, - улыбнулся священник. - Если ты пришла, значит, не бросишь мою душу, а доставишь по назначению. Но ты ведь не за этим сюда приходила?
Лицо священника излучало добро и любовь, даже в темноте Смерть видела и чувствовала, что он совсем не боится, напротив, хочет… помочь ей? И внутри потеплело.
- Приду, отец Виталий, - кивнула она. - Для беседы приду.
Автор Алиса Атрейдас