Пару недель назад, пролетая по улицам родного города, вспомнила, что давно собиралась посетить Центр Гиляровского, открывшийся 8 декабря 2017 года к 162-ой годовщине со дня рождения писателя Владимира Алексеевича Гиляровского. Погода располагала к неспешным прогулкам, я - свободным временем, поэтому притормозив, свернула с Тверской, по привычке махнула Юрику Долгорукому и, не дождавшись ответа, пошла вниз в сторону Столешникова переулка. Вы думаете, такого не бывает? Долгорукий не машет в ответ и его конь не ржёт? Ещё как бывает! Просто сейчас они надежно спрятаны в лесах до окончания реставрации.
Любимый с детства переулок тоже постепенно преображается. Уходят самые дорогие бутики и бренды, в арках открываются музеи и кафе, историческое пространство вновь заполняется людьми. В память о Гиляровском установлена мемориальная доска на фасаде бывшего доходного дома И. И. Карзинкина, где и жил «самый московский» писатель и журналист с 1886 по 1935 год. В гости к нему заходили А.И.Куприн и А.П.Чехов, И.А.Бунин и И.И.Левитан, Ф. И. Шаляпин и многие другие.
Родился же Владимир Гиляровский в имении графа Олсуфьева в Вологодской губернии, а его родители были потомками запорожских казаков. Мальчишкой он сбежал из дома и подался бурлаком на Волгу. Силу имел недюжинную, работал грузчиком и пожарным, учился в военном училище, откуда его выгнали за дисциплину, вернее за её отсутствие. Был объездчиком лошадей, акробатом в цирке, актёром, участвовал в русско-турецкой войне, и даже награждён Знаком Отличия Военного ордена святого Георгия IV степени, светло-бронзовой медалью «За русско-турецкую войну 1877—1878», а позже медалью «В память 300-летия дома Романовых».
Всё это время Гиляровский писал стихи, и в двадцать пять лет, поселившись в Москве и устроившись в театр, отнёс свои творения в журнал «Будильник». И их, к счастью, опубликовали. Буквально через месяц он бросил театр и серьезно занялся литературой. Он печатался в «Русской газете» и работал репортёром в газете «Московский листок». Одним из первых выезжал на места событий, помогал людям в чрезвычайных ситуациях и отправлял репортажи в родную газету. Сам себя Гиляровский называл Летучим корреспондентом, современники называли его Королём репортёров, а друзья - дядей Гиляем или просто «Гиляй».
На мой взгляд, Владимир Гиляровский - самый яркий журналист своего времени и во многом самый первый. Он был единственным, кто не побоялся напечатать репортаж о трагедии на Ходынском поле во время народного гулянья по случаю коронации Николая II. Гиляровский стал очевидцем той страшной катастрофы, и лишь благодаря своей недюжинной силе ему удалось выжить и выбраться из-под тел, как из мясорубки.
Он первым поднял тему бездомных животных в городе, написав в 1887 году репортаж «Ловля собак в Москве». Эта тема до сих пор актуальна.
Чтобы поддерживать свою физическую форму, Гиляй становится одним из учредителей Русского гимнастического общества, где и знакомится с Антошей Чехонте, совершенно его не замечая. Когда их представляют друг другу во второй раз, Чехов напоминает о первой встрече и рассказывает, как случайно попадает в дом Редлиха на Страстном бульваре, наблюдает за состязанием двух огромных фигур в железных масках и перчатках, а потом один из бойцов, представившись Дядей Гиляем и пожав ему руку, чуть её не сломал. Со второго знакомства и начинается дружба Гиляя и Чехонте.
К сожалению, в Центре Гиляровского данных сведений нет, как нет постоянной экспозиции каких либо исторических документов, или хотя бы одного экземпляра самой известной книги «Москва и москвичи». Это новое пространство для «всех» со странной инсталляцией музыкальных инструментов под потолком. Позже мне объяснили, что иногда там проводятся лекции и мастер-классы для детей и подростков, проходят различные кинопоказы и временные выставки, собираются московские архитекторы, художники, краеведы, урбанисты и разные городские сообщества. Планируются книжный магазин-читальня, школа городской журналистики и множество иных идей...
Взгрустнув, что не удалось прикоснуться к прекрасному, я вышла и коснулась скульптуры Дяди Гиляя у входа. Вид у него тоже был грустный и даже суровый. Он сидел, нахмурившись, и косил в сторону уличного кафе с забавной картинкой на стене и надписью «Лепим и Жарим». Вокруг витал аромат чебуреков, народ пил кофе и пиво, а я пыталась угадать, что ему больше не нравится. Что его не угощают или то, Что едят и пьют? А может быть, ему нравилось наблюдать за современной жизнью переулка, и он лишь усмехался в усы?
После посещения непонятного Центра, я принялась за чтение. Кроме вышеупомянутой книги «Москва и москвичи», Гиляровский написал поэму «Стенька Разин», «От Английского клуба к музею Революции», «Мои скитания» и «Записки москвича». Больше всего меня заинтересовали его «Воспоминания», и в первую очередь воспоминания об Антоше Чехонте. Владимир Гиляровский признался, что по-настоящему оценил талант А.П.Чехова только в день получения телеграммы с известием о его смерти. Потрясенный Гиляровский долгое время не мог ни о чём и ни о ком думать, кроме как о своём друге Антоше. Позже он рассказал о Чехове с такой любовью и нежностью, что без слёз это читать невозможно. Но поскольку и Дядя Гиляй и Антоша Чехонте обладали уникальным чувством юмора, позволю себе привести небольшой отрывок из воспоминаний славного Гиляя.
*****
«Как-то в часу седьмом вечера, великим постом, мы ехали с Антоном Павловичем с Миусской площади из городского училища, где брат его Иван был учителем, ко мне чай пить. Извозчик попался отчаянный: кто казался старше, он ли, или его кляча, - определить было трудно, но обоим вместе сто лет насчитывалось наверное; сани убогие, без полости. На Тверской снег наполовину стаял, и полозья саней то и дело скрежетали по камням мостовой, а иногда, если каменный оазис оказывался довольно большим, кляча останавливалась и долго собиралась с силами, потом опять тащила еле-еле, до новой передышки.
Наших убеждений извозчик, по-видимому, не слышал и в ответ только улыбался беззубым ртом и шамкал что-то невнятное. На углу Тверской и Страстной площади каменный оазис оказался очень длинным, и мы остановились как раз против освещенной овощной лавки Авдеева, славившейся на всю Москву огурцами в тыквах и солеными арбузами. Пока лошадь отдыхала, мы купили арбуз, завязанный в толстую серую бумагу, которая сейчас же стала промокать, как только Чехов взял арбуз в руки. Мы поползли по Страстной площади, визжа полозьями по рельсам конки и скрежеща по камням. Чехов ругался - мокрые руки замерзли. Я взял у него арбуз.
Действительно, держать его в руках было невозможно, а положить некуда. Наконец я не выдержал и сказал, что брошу арбуз.
-- Зачем бросать? Вот городовой стоит, отдай ему, он съест.
-- Пусть ест. Городовой! - поманил я его к себе.
Он, увидав мою форменную фуражку, вытянулся во фронт.
-- На, держи, только остор...
Я не успел договорить: "осторожнее, он течет", как Чехов перебил меня на полуслове и трагически зашептал городовому, продолжая мою речь:
-- Осторожнее, это бомба... неси ее в участок...
Я сообразил и приказываю:
-- Мы там тебя подождем. Да не урони, гляди.
-- Понимаю, вашевскродие.
А у самого зубы стучат.
Оставив на углу Тверской и площади городового с "бомбой", мы поехали ко мне в Столешников чай пить.
На другой день я узнал подробности всего вслед за тем происшедшего. Городовой с "бомбой" в руках боязливо добрался до ближайшего дома, вызвал дворника и, рассказав о случае, оставил его вместо себя на посту, а сам осторожно, чуть ступая, двинулся по Тверской к участку, сопровождаемый кучкой любопытных, узнавших от дворника о "бомбе".
Вскоре около участка стояла на почтительном расстоянии толпа, боясь подходить близко и создавая целые легенды на тему о бомбах, весьма животрепещущую в то время благодаря частым покушениям и арестам. Городовой вошел в дежурку, доложил околодочному, что два агента охранного отделения, из которых один был в форме, приказали ему отнести "бомбу" и положить ее на стол. Околодочный притворил дверь и бросился в канцелярию, где так перепугал чиновников, что они разбежались, а пристав сообщил о случае в охранное отделение. Явились агенты, но в дежурку не вошли, ждали офицера, заведовавшего взрывчатыми снарядами, без него в дежурку войти не осмеливались.
В это время во двор въехали пожарные, возвращавшиеся с пожара, увидали толпу, узнали, в чем дело, и старик-брандмейстер, донской казак Беспалов, соскочив с линейки, прямо как был, весь мокрый, в медной каске, бросился в участок и, несмотря на предупреждения об опасности, направился в дежурку.
Через минуту он обрывал остатки мокрой бумаги с соленого арбуза, а затем, не обращая внимания на протесты пристава и заявления его о неприкосновенности вещественных доказательств, понес арбуз к себе на квартиру.
-- Наш, донской, полосатый. Давно такого не едал».
*****
Конечно, бомба и взрывы – это не шутка. Но я всё равно пыталась представить кого-нибудь из современных писателей на роль Антона Павловича Чехонте, и особенно Владимира Алексеевича Гиляя, и безрезультатно.
Тем более внешность последнего, унаследованная от предков запорожских казаков, была столь колоритна, что Илья Репин живописал его в своей картине «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Взглянув в следующий раз на картину, Вы мгновенно заметите хохочущего казака в белой папахе и красной свитке. Это – Дядя Гиляй! А на барельефе пьедестала памятника Гоголю в Москве (скульптора Н.А.Андреева) увидите сразу двух замечательных писателей: В.А. Гиляровского и А.И.Куприна, а также автора композиции – архитектора Ф.О.Шехтеля.
В итоге я не пожалела, что зашла в пустой (пока) Центр Гиляровского, ведь кроме билетика приобрела ещё одного любимого писателя и узнала больше о Москве и А.П.Чехове.