Продолжение. Начало в 1-й - 12-й частях.
Ч А С Т Ь Т Р И Н А Д Ц А Т А Я.
ГЛАВА 13.1. Книги. Комсомольская юность.
Годы детства, как и вся жизнь, пролетали очень быстро. Лишенные возможности выезда на юг в летние каникулы, мы с братом полюбили чтение. Были записаны во все детские библиотеки, какие были в нашем городе. В младших классах очень любили сказки. "Что за прелесть эти сказки!", - восклицал А.С. Пушкин. И это было правдой. Как мы любили сказки! Особенно "Волшебные сказки". Это был дивный мир, который уводил от обыденности жизни, от скудости впечатлений. Это было наслаждение читать, и мы верили всему, что было написано на бумаге. За интересную книгу шла с братом настоящая война. Брат, был физически сильнее меня, и интересные книги - отнимал. Я уже упоминала, про "Волшебные сказки". Я эту книгу взяла и с упоением читала про старинные замки, про прекрасных принцесс и доблестных рыцарей. Книга являла из себя жалкое зрелище. Она была уже другими детьми, читана-перечитана десятки раз. И в этом тоже была ее ценность. Получить ее в библиотеке было большой удачей, потому что она почти всегда была у кого-то на руках. Кроме того в книге были цветные иллюстрации, которые я подолгу рассматривала. Это были прекрасные картинки, очень реалистичные, и хорошо передающие атмосферу средних веков Европы. Никакой ненавистной абстракции.
За интересными книгами в библиотеках была очередь. Надо было записываться и ждать, когда наконец-то дойдет и до тебя очередь. Я долго ждала эту книгу, несколько месяцев, чтобы заполучить ее для чтения, и, конечно, боялась, что брат не даст мне ее в удовольствие почитать, а отберет и сам куда-нибудь от меня запрячет. Так было не единожды. В то время, мы, дети, любили читать. Конечно, не все, но многие были увлечены чтением. Взяв новую книгу в библиотеке, я ее прятала под подушку, чтобы в любое, удобное для меня время, можно было ее вытащить и читать. Иногда мне это удавалось, иногда нет. Брат, прознал про мою хитрость и пользовался этим.
В более старшем, подростковом возрасте, я полюбила читать книги Чарльза Диккенса. Это была другая жизнь. Англия, другой менталитет. Самая первая, прочитанная в четырнадцать лет книга этого автора, и самая любимая, - "Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим". После этой были и другие книги Диккенса. Обычно я начинала читать с самого конца, и если сюжет меня затрагивал, то уже переходила на начало книги, и читала все подряд полностью. С книгами Диккенса так было всегда. Я искренне сопереживала героям книги, как бы становилась участницей их жизни. Также любимой была книга Майн Рида "Всадник без головы". Фраза из книги: - "Асиенда Каса дель Корво" - звучала для меня как музыка. Креолка, Луиза Пойндекстер, - это сочетание слов, мне также очень нравилось. Нравилось слово "креолка", - оно уносило в иную жизнь обеспеченных людей, красивых викторианских особняков, породистых лошадей и ловких злодеев, которые, в конечном итоге, получают по заслугам.
Да, книги давали много радости, но потом осень и снова школа, а там - плановое вступление в комсомол, и опять-таки, снова - значок на одежде. И - снова Ленин (куда же без него?!), но уже - лысый вождь, со взглядом, устремленным в светлое будущее. Будучи с четырнадцати лет комсомолкой, принятой в эту организацию в Горкоме ВЛКСМ (Городском Комитете Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза молодежи) наряду с другими одноклассниками, и кое-как, с подсказками, пробормотавши обязательную чепуху про неистребимое желание быть в рядах передовой советской молодежи, брать пример с коммунистов, служить Родине и родной Коммунистической Партии и еще какие-то, теперь уже забытые, слова Устава члена ВЛКСМ, и получив за это членский билет, я никаких чинов в этой организации не занимала, и даже намеков не получила на это, а имела только одно почетное п р а в о и о б я з а н н о с т ь - "добровольно" вносить членские взносы в эту организацию. И еще я имела одну тайную мысль: - "Как бы из этой организации выбраться без ущерба для здоровья?"
Я, конечно, подозревала, что кто-то и неплохо жил за счет членских взносов, но быть причастной к росту их благосостояния мне не хотелось. Выбраться удалось значительно позднее. Вступление подразумевает возраст 14-15 лет, а я вырвалась из лап комсомола в 22 года, когда при смене очередной работы, пришлось с о л г а т ь, что я не состою в доблестных рядах комсомола, хотя официальный выход из этой организации - это был возраст - 28 лет. Почти, как в Армии - сумел откосить до 28 лет, - потом можешь гулять спокойно. Но, потом, уже в 24 года, мне с н о в а предложили вступить в комсомол и стать достойной дочерью своей страны. Это был удар ниже пояса. Вероятно, кому-то не хватало моих членских взносов, и я вежливо, но настойчиво отказалась, от оказанной, еще раз, мне чести, мотивируя тем, что я не достаточно идейно подкована. Комсомольцы всех уровней тогда были заражены одной "идеей фикс" - организацией дискотек в масштабе огромной страны. Тогда это было новое дело и само слово "дискотека", еще мало кто понимал. Оно тогда только начинало входить в оборот. Это было уже подражание Западу. Комсомольцам хотелось в конце семидесятых годов, уже о т к р ы т о резвиться и плясать, а не только бесконечно слушать и повторять - мутную, коммунистическую пропаганду.
ГЛАВА 13.2. Слабость учительницы. Стих к Первомаю. Остроушкины.
Как и все в этой быстротечной жизни, завершились дни раннего детства, школьные годы, промелькнула пора юности, с ее надеждами и мечтаниями, чаще всего несбыточными. И в памяти сохранились еще несколько курьезных случаев из детских лет. Вот, о них я и хочу сейчас поведать.
Подходил к концу первый год обучения в школе. Приближался праздник - Первого Мая, - День Международной солидарности трудящихся, который тогда отмечался очень широко, наряду с другим важнейшим праздником, - празднования Великой Октябрьской социалистической Революции - День 7 Ноября. Это были "Красные" дни календаря, в которые люди не ходили на свои предприятия работать, а обязаны были ходить на праздничные демонстрации и прославлять существующий строй и родную Коммунистическую партию и Правительство. В тот год еще у власти находился Хрущев Никита Сергеевич. Но это от нас было далеко - в стольном граде Москве, в котором из нас мало кто бывал. Заочное знакомство с этим городом осуществлялось через нашу учительницу - Зою Тихоновну, дочь которой проживала в этом городе, и учительница часто там бывала.
Зоя Тихоновна была строгая, любила порядок и держала в классе крепкую дисциплину. Если кто-то вздумал шалить во время урока, или вел какие-либо посторонние разговоры, легко получал от Зои Тихоновны линейкой по голове, или по пальцам рук. Мы этого боялись и старались соблюдать дисциплину, так как удары были весьма внушительными и мы не всегда успевали увернуться от злосчастной линейки. Жаловаться кому-либо - или родителям, или директору за рукоприкладство никому даже не приходило в голову. Обычно, в таких случаях, отцы в воспитательных целях, чаще всего ремнем, еще дополнили бы дома картину школьного бытия.
Все, что происходило в классе - не обсуждалось. Учитель был всегда прав. Поэтому мы все старались, на уроках, вести себя тихо и культурно. Тогда о толерантности и правах ребенка, мы ничего не знали, об этом не было и речи, а изучали Моральный Кодекс строителя Коммунизма, текст которого коммунисты, находившиеся тогда у власти - (десятилетиями ранее, именуемые большевиками) украли из Евангелия, сохранив его почти дословно, но выбросив основу - Бога Иисуса Христа, и скрыв, что это Его слова назидания для нормальной жизни людей, чтобы народ окончательно не оскотинился.
Так всегда поступает обманщик-дьявол, искажая Божественную Истину. Коммунисты - порождение сатаны, понимали, что если народ не будет соблюдать некоторые нравственные нормы, хотя и в искаженном виде, им у власти долго не продержаться, поэтому сами жили как хотели, но население старались держать в псевдо-нравственной узде. Исходя из этого, юные, вступая в большую жизнь, выходили более-менее воспитанными и культурными людьми, и такой детской разнузданности, как сейчас, не было.
Но была у Зои Тихоновны одна с л а б о с т ь, которой мы, - устав от постоянного напряжения сидеть за партой прямо, ровно держать спину, и руки держать по уставу - рука на руке, локти параллельно краям парты, - другие положения рук не приветствовались, - как только выпадала такая возможность, старались воспользоваться. Но, конечно, это мы делали не в первом, и не во втором классах, а когда уже стали старше и опытнее - в третьем и в четвертом.
Зоя Тихоновна в Северном жила тихо, в собственном небольшом, но уютном доме, со своим также уже пожилым мужем, который преподавал в Лесном техникуме какой-то предмет, связанный с механизацией лесного хозяйства. Он тогда уже был по возрасту пенсионер, а в прошлом занимал в этой лесной сфере значительную начальственную должность, сейчас же передавал свои знания и опыт молодому поколению. Жизнь у них была размеренная, как у Гоголевских Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны из повести "Старосветские помещики". Весь их интерес находился в Москве, где очень устроено и комфортно жила их дочь, будучи замужем за дипломатом, и их единственный пятилетний внук. Вот эта дочь, и особенно внук, и были нашим спасением от монотонности уроков и строгой дисциплины.
О своих родных Зоя Тихоновна могла и любила говорить часами. Тогда она забывала об обязательных предметах, об учебной нагрузке и планах уроков, о задачах и диктантах, и о нашей обязанности вести себя тихо, и сидеть строго в соответствии с правилами школьного Устава. Она становилась добродушной, веселой, сама смеялась и мы радостно хохотали. Конечно мы этой ее слабостью не могли не воспользоваться, расслаблялись и душой и телом. Тогда, забыв о Школьном Уставе, могли сидеть как нам было удобно и весело смеяться над ее рассказами, и даже громко переговариваться. Тогда Зоя Тихоновна ничего такого не замечала, и все наши безобразия сходили нам с рук. С удовольствием смеялись над рассказами о многочисленных проделках ее внучка, внимали с напускной серьезностью, когда речь заходила о важном зяте, его высоком положении, и о дочери, обремененной ученой степенью, преподававшей в каком-то институте. Все это наполняло Зою Тихоновну гордостью и счастьем, а мы радовались, что не надо думать, когда и в какой точке, встретятся два пресловутых поезда, идущие навстречу друг другу, или как правильно писать, то или иное слово.
Все ее мысли переносились в столицу, и когда нам надоедала математика и русский язык, мы начинали хитрить и, как бы исподволь, невзначай, переводить разговор на семью Зои Тихоновны, - сначала робко, а потом все настойчивее просили рассказать про Москву, про внука, про его рост, физическое и интеллектуальное развитие, про умного зятя и образованную дочь, про их обширную квартиру в центре города. Устоять против этого она была не в состоянии. Очень много историй мы уже знали, но просили рассказывать снова и снова, и отказа никогда не было, она сама с удовольствием погружалась в воспоминания о другой, более интересной и насыщенной столичной жизни.
Мы, конечно, ощущали себя в данном контексте некоторыми плебеями, и понимали, что нам таких высот не достичь, но поддерживали в учительнице такую уверенность в этом, принижали себя, только бы отдохнуть от ненавистных уроков. Превозносили способности ее любимого внука, который, по ее словам, уже в три года бегло читал, в пять лет хорошо играл на пианино и знал наизусть очень много стихов. Это был ее конек, и мы поддерживали Зою Тихоновну в этой ее слабости, что нам, конечно же было весьма на руку. Так из ее рассказов мы узнали про Красную площадь, Московское красивое метро, напоминающее дорогие дворцы, про движущуюся лестницу - эскалатор, про неимоверное обилие машин на дорогах Москвы, наличие высотных зданий, про ВДНХа, Мавзолей Ленина, и прочие чудеса большого, столичного города.
Так мы учились - были радостные дни и были печальные, но возвращусь в начало главы. Итак заканчивался первый год обучения. Администрация школы дала задание учителям разных классов подготовить к празднику Первомая номера художественной самодеятельности, к запланированному концерту по случаю праздника. Наша Зоя Тихоновна, со свойственным ей энтузиазмом, принялась за осуществление этого мероприятия. Проучившись год мы уже много чего умели и знали. Могли уже более-менее бегло читать, знали счет и решали простые задачи. Учеба, естественно, всем давалась по-разному. Кто-то учебный материал осваивал легко, и получал хорошие оценки, кому-то наука давалась трудно и оценки были слабенькие. Зоя Тихоновна, в связи с подготовкой номеров художественной самодеятельности, задала классу вопрос:
- Дети, кто знает стихи или песни, посвященные этому Великому празднику - Дню Международной солидарности трудящихся - Первого Мая?
Свою надежду она питала на сильных учеников, в том числе и на меня, - Марину. С поощрением она глядела на хорошистов и отличников, но мы потупив глаза и опустив головы на парты, сидели тихо, как мыши. Учительница повторила свою просьбу уже более требовательно, но отклика в наших сердцах, так и не нашла. Никто на призыв не откликался. В нашем классе в большинстве были ребята уличные, которые в своем раннем детстве, по причине отсутствия мест, не посещали детские сады, где разучивали подобные стихи. Мы, увы, ничего такого не знали. Конечно, она бы обязательно нашла выход из этой ситуации, сама бы раздала нам листочки со стихами, и мы их обязательно выучили. Так все и произойдет, но позднее. А в этот день, все-таки, нашелся один ученик из класса, который не сразу, но отреагировал на просьбу Зои Тихоновны.
Это был двоечник и второгодник Генка Остроушкин. Сидел Генка на первой парте. Несмотря на то, что он учился в первом классе уже второй год, но был самым маленьким по росту и самым бесперспективным по линии учебы. Надежд на него Зоя Тихоновна не возлагала никаких, и Генка знал свое место, и скромно сидел на уроках, не в состоянии усвоить школьную программу. По мере возможности, учительница ставила ему тройки, чтобы перевести во второй класс.
И, вот, тут ему подвалило счастье, и наступил его звездный час. Когда Зоя Тихоновна в третий раз с безнадежностью выдвинула свое требование, Генку прорвало. Он стал неистово тянуть руку, с силой трясти ею, и громко, изнывая от нетерпения, просить:
- Зоя Тихоновна, я знаю! Я знаю стихотворение к Первому Мая. Я знаю!
Весь класс с любопытством уставился на Генку. Такое внимание к свой персоне, полученное первый раз в жизни, ему очень льстило. Зоя Тихоновна с сомнением смотрела на Остроушкина, не умевшего толком и двух слов связать:
- Ты, Гена, знаешь стихи к празднику?!
- Знаю, Зоя Тихоновна, знаю!
- И ты хочешь нам рассказать?
- Да, очень, очень хочу! - отвечал щуплый Генка.
- Ты точно знаешь стихи к Первому Мая? - все еще сомневается учительница,
- Да! Точно знаю. Точно!
- Ну, Гена, давай, рассказывай. Мы тебя внимательно слушаем.
Вихрастый, маленький Генка, соскочил с парты, встал у школьной доски, и громко с пафосом, артистически выбросив вперед руку, как на памятниках Ленину, начал декламировать:
- Первое Мая, бежит курица хромая, а за ней петух с косой, подавился колбасой! Гром гремит, земля трясется, поп на курице несется, попадья на петухе, Первомаю рады все!
На этом он закончил. Победно оглядел весь класс. Стояла мертвая тишина, которая спустя мгновение прервалась ураганом: половина класса повалилась на пол, не в силах сдержать накативший смех, другая половина, - уронив головы на парту изнывала от хохота. Это было невероятное зрелище. Сама Зоя Тихоновна, грузным телом, беззвучно тряслась в душившем ее смехе, только колыхался в разные стороны ее обширный бюст. Когда первая, самая сильная волна смеха прошла, учительница вынуждена была поблагодарить Остроушкина, но твердо ему заявила, что с такими стихами выступать на школьном концерте он не сможет. Это Генку не очень-то и огорчило. Ему хватило славы, полученной и в своем родном классе.
Генка был средним из многочисленных детей обширного семейства Остроушкиных, которое также проживало в нашем поселке. Их в семье было двенадцать детей. Старшему сыну Олегу, на тот период, было пятнадцать лет, младшему был один год. Нашему Генке было девять лет, но больше семи, ему дать было нельзя. Из двенадцати детей Остроушкиных было всего две девочки - остальные все парни.
Несмотря на то, что Генка уважением в классе не пользовался и был достаточно задиристым, связываться с ним никто не хотел. Он был под прочной охраной старшего брата Олега, который за обиду своего семейства, крепко мог избить, если кто-нибудь из братьев ему жаловался, поэтому с Генкой не дружили, но и не обижали, старались держаться подальше. Все дети из их семейства были неопрятны и не ухожены. Одеты были бедно и одежду донашивали друг за другом, но крепко держались вместе. Олег пользовался дурной славой, имел приводы в милицию и родители - слабовольный, худощавый, невысокий затюканный отец, находившийся под каблуком своей жены - властной и дородной женщины, ждали, чтобы скорее ему исполнилось восемнадцать лет, и его бы забрали служить в армию.
В поселке Олег был заводилой. Он умел собрать нас, поселковую детвору и организовать различные дворовые игры, поэтому в летние каникулы, мы часто подходили гурьбой к дому Остроушкиных, и ждали, когда появится Олег, чтобы начать какую-нибудь игру. Если Олег был в хорошем расположении духа, то игры начинались, если в - дурном, то мы уходили не солоно хлебавши. Вскоре, уехав с поселка, о дальнейшей судьбе этого семейства, я ничего не слышала.
На этом я, Мариночка Сентябрева, с вами, дорогие читатели, прощаюсь и свою повесть заканчиваю. Я рассказала вам о жизни простых людей на Севере. Некоторые герои повести - реально живущие люди, некоторые вымышленные. Рассказала о жизни в бараках, которые давно уже снесены, и остались только в памяти живущих когда-то в них людей, многие из которых уже переселились в иной мир, который существует, что уже доказали даже ученые, а для верующих христиан - это всегда было смыслом и целью жизни - войти в другой лучший мир, где управление принадлежит исключительно Спасителю Господу Богу - Иисусу Христу, который был, есть и грядет для будущего суда. Если будет воля Божья, и буду жива и здорова, то продолжу литературные опусы. Желаю всем счастья и здоровья, ваша Мариночка Сентябрева.
Конец повести.
2015-2019 годы.