ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЛУКОВКА
ГЛАВА 10
О ТОМ, ЧТО БЫВАЕТ, ЕСЛИ ПРЕНЕБРЕЧЬ ИНТУИЦИЕЙ
Небо в этом «пространстве» было высоким и безоблачным, маленькое белое солнце висело в зените, словно приклеенное. В просветах между бурыми стволами поблёскивала река. Ветерок, дующий от воды, приятно холодил голое тело. «Лишь бы мы проснулись с тобой в одной постели…» - тихо стонал в наушниках Саша Васильев.
Я лежал в условленном месте - на маленькой полянке, окружённой соснами, подложив под голову узел с вещами; обсыхал и дожидался Луковку. Мою Луковку.
Прошло уже несколько месяцев с нашей первой ночи, и с тех пор мы ещё ни разу не разлучались. Нам всё нравилось делать вместе: нежиться на тёплом песке пустынных пляжей, купаться в прохладной речной воде, рассекать на великах по необъятным весенним лужам, скатываться на санках с заснеженных склонов или бродить по сырому осеннему лесу.
Случалось, правда, ненадолго разделяться, путешествуя между «пространствами», но на то и Щель – здесь по-другому никак. Однако, потерявшись, мы, словно мотыльки на огонь, стремились навстречу друг к другу сквозь лабиринты, похожих как братья, миров, а отыскав, не могли надышаться, будто не виделись целую вечность.
Впервые, за время, проведённое в Щели, я чувствовал, что не хочу возвращаться назад. С лёгкой грустью вспоминались теперь: мама, отец, младшая сестрёнка, школьные приятели. Прошлая жизнь казалась полузабытым сном – чудесным, но безвозвратно затерянным в глубинах памяти. Как раннее детство, проведённое в Белоруссии; как милые сердцу люди, навечно оставшиеся в нём - дед Василь, дядька Валерьян, брательник Михал - такие близкие и, одновременно, такие безнадёжно далёкие.
Я давно стал в Щели своим, завёл новых знакомых среди «следопытов», умело пользовался «базовой картой» и, думаю, уже не хуже Сашки, мог бы скакать по крышам, удирая от «обнулителей». «Эти», правда, мне до сих пор ни разу не попадались, отчего я стал справедливо подозревать, что слухи об их «злодеяниях» сильно преувеличены. Даже во «враждебном пространстве», которое нам с Луковкой пришлось пересекать по пути сюда, никого враждебного мы так и не встретили.
Обычно, без крайней необходимости, «следопыты» в такое «пространство» не суются, а если необходимость всё же возникает, то пересекают его группами и стараются покинуть как можно быстрее. Но группу собирать было хлопотно, а Луковке очень уж не терпелось показать мне что-то особенное в дальнем «пространстве», добраться до которого можно было, только минуя это - «враждебное».
Миновали мы его без всяких происшествий. «Пространство» ничем не отличалась от множества похожих, за исключением навязчивого чувства, что за тобой постоянно и внимательно наблюдают. Луковка, судя по всему, ничего подобного не заметила, и я решил не делиться с ней своими ощущениями: засмеёт.
«Туннель» на выходе был «разветвлённым» и, судя по «базовой карте» вёл три разных «пространства», одно из которых было следующей точкой нашего маршрута. Два оставшихся тоже, в конце концов, выводили к этой точке, но сперва нужно было изрядно поплутать. Мы с Луковкой заранее договорились о месте встречи и составили к нему самый короткий путь от любого из трёх «пространств». Конечно, чисто теоритически, нас обоих могло выбросить в одно и то же «пространство», но шансы на это были невелики.
Мне повезло: я сразу оказался в нужном «пространстве». По уверению Луковки оно было давно заброшено, хозяин-«следопыт» появлялся здесь крайне редко. Оставалось добраться до места встречи и дожидаться мою ненаглядную. Идти предстояло на берег реки в районе городского парка, который являл собой нетронутый участок тайги, опоясанный километровой асфальтовой дорожкой и истоптанный бесчисленными тропинками.
Как ни странно, чувство, что за мной кто-то наблюдает, после перехода не исчезло, но я отнёс это на счёт не в меру разыгравшейся паранойи, подхваченной от Сашки.
Мы с Луковкой отправились в этот поход на рассвете, не успев даже толком позавтракать. Поэтому, из торгового павильончика во дворе, примыкающего к парку, микрорайона, я прихватил связку сосисок, батон и бутылку минералки, а добравшись до места, первым делом развёл небольшой кАстрик и основательно перекусил.
Похоже, что лето в этом «пространстве» выдалось особенно засушливым, и КаюкОвка обмелела на добрых две трети от своей привычной глубины. Вверх по течению, ближе к берегу, сейчас поднимался небольшой островок, отделённый от линии пляжа лишь тонкой полоской пролива, хотя обычно на поверхности торчала только его, поросшая редкой осокой, макушка. На самой стремнине, массивной тушей морского чудовища, из воды выпирал ржавый остов затонувшей баржи (когда-то давно река была судоходной), с которой так любили нырять подростки из тех, что постарше.
Лодка нашлась там, где и указала Луковка: запуталась в зарослях камыша рядом с берегом, но всё же достаточно далеко, чтобы можно было достать её, не заходя в воду. И раз уж всё равно пришлось снимать одежду, я решил немного искупаться и позагорать.
Чья-то тень упала мне на лицо, заслонив солнце.
«Быстро же она добралась», - обрадовался я, выдёргивая наушники и, заранее улыбаясь, открыл глаза. Надо мной, засунув руки в карманы, стоял незнакомый парень и угрюмо смотрел куда-то в сторону.
Наверное, уроки Очкаря не прошли для меня даром, а постоянное ожидание опасности обострило реакцию. Я резко откатился в сторону и вскочил на ноги в тот самый момент, когда тяжёлый ботинок на толстой рубчатой подошве с силой припечатал то место, где за мгновение до этого находился мой пах.
В школе мне редко приходилось драться. Да и драками это можно было назвать с большой натяжкой – скорее, меня просто били. Но сейчас я кинулся на него так, будто всю жизнь мне приходилось отстаивать свои интересы кулаками. Я по-настоящему разозлился. Конечно, глупо было ожидать от обитателя Щели благородного поединка, но уж элементарные правила чести, такие как: давать упавшему сопернику подняться, за волосы не хватать и не бить ниже пояса, - я полагал незыблемыми. Злость на секунду ослепила меня, и если бы в моей руке сейчас находился пистолет, то я, наверное, без раздумий пустил его в ход.
Как и у большинства «следопытов», у меня имелось огнестрельное оружие. Это был пистолет системы Макарова, раздобытый в местном отделении милиции. Как правило, такие же были почти у всех, реже – охотничьи карабины или винтовки, переделанные в удобные обрезы. Приятная тяжесть (за поясом или в кобуре подмышкой) придавала уверенности. Изредка, собравшись вместе в каком-нибудь «пространстве», мы, принимая геройские позы, яростно палили по пустым бутылкам и пивным банкам.
- Что ты чувствуешь, убивая людей? – неизменно спрашивал кто-нибудь из «следопытов».
- Я чувствую отдачу в ладонь, - скорчив рожу побрутальнее, отвечал другой.
Но мало кому из нас довелось пользоваться оружием по прямому назначению. Только двое нехотя признались мне в том, что однажды им приходилось стрелять в человека, правда, оружие с тех пор они с собой больше не носят. Видимо, не одну лишь отдачу в ладонь чувствуешь, стреляя по живым людям, даже если они и не вполне живые, даже если не умирают насовсем. Всё равно, гнусно это как-то, противно, неправильно…
Пусть уж лучше, тогда, в тебя самого стреляют.
К счастью, пистолет лежал сейчас в рюкзаке под грудой одежды, а мне пришлось спешно вспоминать приёмы дзюдо, которым я несколько месяцев обучался в спортивной секции, поскольку незнакомый парень очень ловко швырнул меня через бедро.
Я быстро вскочил на ноги, но он пока не спешил нападать, и мне удалось хорошенько рассмотреть его: немного старше меня, худощавый, высокий, с тёмными, спадающими на глаза волосами – вьющимися и сальными, кого-то неуловимо напоминающий. На нём была длинная чёрная футболка с надписью «Iron Maiden» и потёртые джинсы, заправленные в те самые высокие ботинки со шнуровкой, один из которых едва не размазали по траве моё мужское достоинство. Его лицо было угрюмо-непроницаемым, большие, навыкате глаза - глубоко запавшие, с воспалёнными веками - смотрели безо всякого выражения. Кожа нездорового землистого оттенка наводила на мысли о восставших покойниках, давно не стриженные, местами обломанные ногти окаймляли траурные полоски грязи.
Без сомнения, он был одним из «этих» - уродливым порождением Щели, досуха высосанным похитителями снов; добровольным помощником «обнулителей», не терпящим путешественников между «пространствами»; «чёрным следопытом», стремящимся, во что бы то ни стало, вернуть Щель в первозданное состояние.
Скорее всего, он выследил нас ещё во «враждебном пространстве» и сел на хвост. Наверное, это его недоброе внимание преследовало меня всю дорогу сюда. Я пожалел, что не стал ни о чём рассказывать Луковке. Что, если бы «туннель» отправил его не сюда, а в то «пространство», куда ушла она? Мне стало дурно от этой мысли.
Мы молча топтались вокруг моего рюкзака, выжидая удобного момента, чтобы кинуться друг на друга. Я не выдержал первым: мне показалось, что момент выбран удачно, - и прогадал, снова очутившись на земле, но в этот раз поднялся уже не так шустро. В голове шумело, саднил поцарапанный бок, ныло отбитое плечо.
Я вдруг понял, на кого он похож – на Глеба Самойлова – солиста группы «Агата Кристи». Но одновременно возникло чувство, что это узнавание поверхностное, ошибочное, маскирующее человека, с которым я был знаком лично, а не только видел его на экране телевизора и обложках аудиокассет.
Казалось, я вот-вот узнаю его, но он не дал для этого времени, бросившись на меня как разжатая пружина. Я опять оказался поверженным, но успел крепко вцепиться в его одежду, и мы повалились вместе, что вовсе не улучшило моего положения. Он оказался сверху, прижав коленом к земле одну мою руку, а вторую начал заламывать в болевом приёме.
Валяясь на татами, я бы уже вовсю колотил по нему ладонью, признавая своё поражение, но сейчас было ясно, что молить о пощаде бессмысленно. Дикая боль в вывернутом локтевом суставе мешала адекватно оценить ситуацию. Как на занятиях в секции, я безуспешно пытался закинуть ногу ему за голову, пока не понял, что обычные правила здесь не сработают. Тогда я вывернулся и, что есть силы, врезал ему коленом в лицо. Он сразу же отпустил мою руку, закрывая ладонями разбитый нос.
Оттолкнув его от себя, я встал на ноги. Он тоже тяжело поднялся, отняв от лица окровавленные руки. Его сальная чёлка, сбившись на бок, прилипла ко лбу, тёмное пятно под носом напоминало кургузые усики. Я почти узнал его. Сейчас он был похож на Гитлера, но это было не совсем то… Геринг, Германия, Третий Рейх… Близко, близко!.. «Семнадцать мгновений весны», Борман, Мюллер… Вот оно! Ну, конечно же! Мюллер!
Вообще-то, настоящая его фамилия была Миллер, но в секции дзюдо, куда меня привёл мой одноклассник Колька Тарасюк, его сразу же перекрестили в Мюллера. Это прозвище очень ему подходило: была у него какая-то изощрённая склонность к садизму. Он обожал болевые захваты, проводил их с особой тщательностью и всегда неохотно выпускал из них своего соперника, особенно если поблизости не было тренера.
В секцию я проходил примерно три месяца, успев даже поучаствовать в городских соревнованиях, где занял почётное четвёртое место (в моей весовой категории было всего четыре человека: я, Володька Миллер, Янис Теммаускас и Вовка Чебухин), а потом дзюдо мне наскучило, и я ушёл в театральную студию.
- Мюллер, - позвал я. – Володька… Это, правда, ты?
Выражение его лица не изменилось, но в глазах что-то едва уловимо дрогнуло, давая понять, что я не ошибся, и что он тоже узнал меня.
- Володька, - повторил я проникновенно. – Я не хочу с тобой драться. Давай разойдёмся мирно. Тебе незачем меня «обнулять». Всё равно я скоро сам отсюда уйду.
Никакой реакции на мои слова не последовало, но мне почудилось, будто бы в его позе что-то изменилось. Словно взведённый курок плавно опустился на место и мягко щёлкнул, возвращаясь в исходное положение, флажок предохранителя.
Я медленно поднял с земли свою футболку и быстро просунул голову в ворот, стараясь, чтобы Володька всё время находился в поле моего зрения. Он беспрепятственно дал мне просунуть руки в рукава и подобрать джинсы, но когда я на секунду замешкался, пытаясь попасть ногой во вторую штанину, снова напал. В этот момент я стоял спиной к невысокому речному берегу, и мы кубарем скатились в тёплую рыжеватую воду.
У берега было неглубоко – примерно по пояс. Володька прижал меня спиной ко дну, не давая вдохнуть. Я пытался стряхнуть его с себя, одновременно стараясь достать кулаком, но вода сковывала движения, и он легко блокировал мои удары. Сдерживать дыхание становилось всё труднее, я понимал, что долго так не продержусь.
Последняя мысль была о Луковке: она ведь уже на пути сюда и ничего не знает о расставленной ловушке. Желание, во что бы то ни стало, защитить её на какое-то время придало сил. Я начал брыкаться как заарканенный мустанг, а Володька внезапно ослабил хватку и плавно повалился в сторону. Мне удалось, наконец, вынырнуть и наполнить кислородом разрывающиеся от удушья лёгкие.
Володька, раскинув руки, лицом вниз дрейфовал поодаль, его волосы колыхались в воде, словно водоросли, а на берегу, с моим пистолетом в руках, стояла Луковка. Она была очень бледна: на щеках отчётливо проступили веснушки, которых обычно было почти незаметно.
- Я его… убила… - всхлипнула она.
Я выбрался из воды, подошёл к ней, неловко обнял, ткнувшись носом в завиток на виске; её била крупная дрожь. Взяв пистолет за тёплый ствол, я осторожно освободил его из трясущихся пальцев и, размахнувшись, забросил подальше в камыши.
Тело Володьки медленно сносило вниз по течению. Его, словно предрассветный туман, уже начинала не спеша обволакивать белёсая дымка «обнулителя».
- Я его убила… - повторила Луковка и заплакала.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/07/03/1692
Иллюстрация к тексту принадлежит моему другу Александру Рыжову.